Его раздражала глупость собственных начальников.
Через двадцать минут после того, как он мелькнул на первой полосе газеты «Таймс», они выдворили его из Северной Ирландии.
И фотография-то относилась не к самому Эдему, снимали его коллегу с семьей, которые стали непреднамеренными жертвами взрыва бомбы в Белфасте. Но на заднем плане снимка оказался Эдем в военной форме с ясно различимым знаком его капитанского чина. Ситуация, конечно, нежелательная для секретного сотрудника 14-й разведывательной части САС в Северной Ирландии.
После выяснения обстоятельств его отослали домой в Лондон, в четырехнедельный отпуск, который должен был начаться немедленно.
— Мы хотим, чтобы вы на время исчезли с глаз долой.
— А я думал, что просто ухожу в отпуск.
— Мы не хотим, чтобы вас узнавали. Они могут попытаться разыскать вас. Пребывание в Лондоне не гарантирует вам безопасности.
— Я не собираюсь прогуливаться по главной улице Килберна. — Килберн слыл убежищем для членов Ирландской республиканской армии (ИРА) и их сообщников. — Лондон же велик.
— Вам объясняют положение дел. Возможен перевод вас в другое, совершенно изолированное безопасное место. Едва ли вам понравится такой вариант.
Эдем пожал плечами и направился к выходу.
— Я еще не кончил! — рявкнул опрашивавший его офицер.
Подойдя к двери, Эдем обернулся.
— Есть еще вопросы? — отчужденно спросил он.
Офицер повторил устало:
— Поймите, вам действительно необходимо на время исчезнуть.
Когда Эдем уехал из казармы на бронетранспортере, беседовавший с ним офицер облегченно вздохнул. Хотя Эдем и был одним из лучших в армии тайных агентов, его поведение шокировало многих. Меньше всего начальство хотело, чтобы этот самонадеянный шалопай слонялся без дела по казарме, сбивая с толку солдат пренебрежительным отношением к воинским традициям и армейской дисциплине.
Его посадили в армейский вертолет, и в тот же день к трем часам он вернулся на свою лондонскую квартиру с небольшой спортивной сумкой в руке.
Возвращение домой было ему приятно, хотя он и сожалел, что никогда больше не сможет оказаться в Белфасте. Эдем пробыл там почти два года и был доволен своей работой. У него была явная потребность испытывать ощущение опасности, поэтому пребывание в Северной Ирландии представлялось ему сейчас лучшим периодом его служебной карьеры. До этого была война в Персидском заливе, где работа в тылу противника научила его полагаться только на свои собственные силы. Прекрасно усвоенный урок несколько раз потом спасал ему жизнь. Нечего говорить, там, в песках пустыни, были хорошие денечки, игра шла ва-банк. Затем последовало короткое пребывание в Германии под видом военнослужащих и их семей, там они пользовались стрелковым оружием и минами-ловушками. Невозможность выкорчевать местную организацию террористов заставила его почувствовать себя беспомощным и бесполезным. Он научился говорить по-немецки, но это не пригодилось ему в ирландских провинциях. Там он получил представление об армейской жизни.
В тридцать два года Эдем представлял свое будущее только в униформе, вне какой-либо канцелярии. При этом он сознавал, что его военная карьера не будет успешной и продолжительной. Свою постоянную страсть к приключениям надо будет удовлетворять каким-нибудь другим способом.
Эдем распознал неприязнь в глазах опрашивавшего его офицера во время их короткой встречи. Он был доволен сознанием того, что все его ненавидят. Такому положению он отдавал предпочтение. Он сознательно культивировал в себе пренебрежение к окружающим с самых ранних школьных лет. Свой жизненный курс он определял самостоятельно. Это его устраивало, он никому ничего не был должен и жил так, как хотел. Постепенно идеальный имидж стал неотделим от реальной действительности. Он чувствовал себя чужаком и одиноким человеком. Как говорил один его сослуживец, «Эдем не совсем приятный человек и не совсем обычный парень».
Многое определялось тем, что он был богат. Родители Эдема погибли в автомобильной катастрофе, проводя отпуск в Испании, когда ему было всего лишь девять лет. Отец, преуспевавший торговец недвижимостью, создал для своих двух сыновей специальный фонд, который с годами вырос настолько, что Эдем мог вообще не заботиться О деньгах. Близнец его, Маркус, родившийся вторым, погиб вместе с родителями. Из родных осталась только стареющая бабушка, которая не намного пережила отца с матерью. Она умерла через три недели после их похорон. Эдем всегда помнил, как он стоял между адвокатом отца и его бухгалтером: этим людям было доверено будущее мальчика. Даже в том возрасте он понимал, что они меньше всего думают о нем. Когда он повзрослел, ему пришлось обнаружить, какое огромное вознаграждение установили они себе, выполняя роль опекунов и воспитателей.
Больше всего Эдему не хватало Маркуса. Ему часто вспоминалось то отчаяние, с которым он наблюдал, как опускали в землю последний гроб, самый маленький. На кладбище он не плакал, потому что отец не хотел бы видеть его плачущим. Адвокат, которого он не любил больше всех, схватил его за руку и почти насильно утащил от могил. Вероятно, он торопился на другое мероприятие. Эдем помнил, как другие участники похорон смотрели на него с выражением жалости в глазах: «Бедный маленький сирота! Ужасно терять родителей в таком раннем возрасте». Никто из них не был близким другом отца, по большей части это были его деловые партнеры. Но они считали важным присутствовать на похоронах. Ведь никогда не знаешь, с кем при этом можно повстречаться. Эдем выпрямился и вышел с кладбища с высоко поднятой головой. Он был сыном своего отца.
Он хотел остаться в ту ночь в своей квартире, лежать в кровати рядом с той, где всегда спал Маркус. Но его увели на квартиру бабушки, и он оставался там, пока она не умерла. Ему никогда не разрешали вернуться в квартиру своих родителей. Вскоре она была продана, и Эдем до восемнадцати лет жил то в школах-пансионатах, то в домах своих опекунов. Имея приличный доход в столь молодом возрасте, он должен был ждать до двадцати пяти лет, когда квартира его родителей снова поступила на распродажу. Он не возражал против спекулятивно запрошенной цены, ведь это был единственный дом, в который он всегда стремился, единственное место, которому, по его ощущениям, он принадлежал. Теперь он мог чувствовать себя снова поблизости от Маркуса; в его представлении брат-близнец никогда не умирал. Он был с ним и в школьные годы, и всю юность. Так что он жил не сам по себе, но всегда с памятью о брате.
Ему было неприятно, что квартира пуста, когда он находился вдалеке. Для него дом, где он жил когда-то со своими родителями, был как бы живым существом. Такими должны быть все дома. Его дом, даже при постоянном присмотре жившей отдельно домоправительницы, для сохранения своего духа нуждался в повседневном биении жизни.
Лили, престарелая домоправительница, на этот раз не ожидала его, поэтому огонь в камине не был разведен, а коммунальные удобства отключены. Он решил не вызывать ее, хотя знал, что старуха будет ворчать, почему он сразу же не позвонил. Ладно, пусть уж с завтрашнего утра начнутся ее заботы.
Бросив свою коричневую сумку на диван, он прошел через весь холл к большому георгианскому окну на другой его стороне, отомкнул замок безопасности и распахнул створки. В окно ворвался холодный декабрьский ветер и шум уличной жизни Лондона.
Звуковая палитра улицы ободрила его, он почувствовал себя снова дома. Всегда хорошо, когда квартира оживает.
Подхватив сумку, он вошел в спальню, достал бритвенный прибор и зубную щетку. Будучи щеголем и педантично аккуратным человеком, Эдем всегда старался выглядеть наилучшим образом. В ванной он снял свою грязную рабочую рубашку, сбросил порванные голубые джинсы.
Волосы его были в беспорядке, немытые и тусклые. Надо было нагреть воду, чтобы вымыть их. В стенном шкафчике нашлись гель для волос и яблочный шампунь. Он поставил их рядом с душем, чтобы все было под рукой.
Вернувшись в спальню, он открыл платяной шкаф. Костюмы на вешалках поджидали его, как солдаты, выстроенные в ряд, галстуки и рубашки размещались на своих полках. Проведя рукой по вещам, он с удовольствием ощутил подлинность их высокого качества и стал выбирать самое лучшее и удобное, чтобы почувствовать полный комфорт.
Спустя полчаса кисточка для бритья из волос барсука была промыта под краном и опущена в мыльную пену. «Превосходный крем для бритья из знаменитого магазина на Керзон-стрит, Мейфейр — королевский поставщик» — было написано на тюбике. Намылив лицо, он взял заточенную опасную бритву и осторожно сбрил щетину, которая последние месяцы являлась обязательной частью его облика.
Закончив бритье и вымыв лицо, он начал рассматривать его подробно. Беспокойство вызвала бледность нижней части лица, только что освобожденной от щетины. Она заметно отличалась от верхней части, потемневшей под солнцем и ветром. Сеанс кварцевого облучения вполне исправит этот недостаток. Карие глаза на чистом гладком лице казались ясными и широкими, более требовательными и осмысленными, чем полчаса назад. Это было уже лицо не рабочего, а молодого, здорового интеллигента. Он улыбнулся, довольный утонченностью своего облика. Хорошо все же возвращаться в свой собственный дом…
Когда Эдем вышел в тот вечер из лифта в подземный гараж, он уже совершенно не был похож на того небритого парня, каким несколькими часами раньше вошел в квартиру.
Теперь это был респектабельный горожанин.
На нем хорошо сидел коричневый костюм из первоклассной ткани с мягкой цветовой прожилкой; пастельно-голубая рубашка и галстук ручной окраски создавали гармоничный ансамбль. Брюки были подтянуты тонким ремнем из черной кожи, а на пряжке красовалась монограмма «Э.Н.». Густые мягкие волосы, слегка блестевшие от бриолина, короткими прядями были откинуты назад, со лба, а длинными, в стиле фараонов, спускались на шею. Волна фараоновской прически ниспадала на приподнятый воротничок его плаща, отвороты воротничка были вывернуты вперед в соответствии с последней модой. Черные, тщательно начищенные ботинки из мягкой кожи, без шнуровки, завершали эту приятную безупречность.
Он пересек общий гараж, подошел к месту стоянки личных автомобилей и включил свет. Вид его машины после длительной служебной командировки всегда вызывал в нем особое удовлетворение. Он называл их «Эмма» и «Стид», по именам своих любимых персонажей из телевизионного сериала «Мстители».
«Эмма» была красной спортивной машиной «Мерседес-Галуинг 300 SLC» 1955 года выпуска с белой внутренней облицовкой. Развивая скорость в сто пятьдесят пять миль в час, она, вероятно, была самой превосходной спортивной машиной, которая тогда производилась в стране. Эдем любил ее очертания, вызывавшие почти сексуальные эмоции, ощущение скорости даже на стоянке. Эта женственность «галуинга» всегда притягивала его.
«Стид», более мужественная машина марки «Феррари Ф-40» 1990 года выпуска, развивала скорость до двухсот миль в час. Как в свое время «мерседес», сейчас это была лучшая гоночная машина с кузовом, приспособленным для асфальтированных дорог.
«Эмма» и «Стид» были детьми Эдема. Их да еще квартиру наверху он считал своими подлинными ценностями.
Он решил взять «феррари».
Каковы бы ни были отданные ему приказы, Эдем Нихолсон хотел, чтобы люди знали о его возвращении.
На расстоянии почти в семь тысяч миль от Лондона ранним калифорнийским утром Билли Вуд выглянула из своего дома в Ла-Джолле в накатывающийся седой волной океанский туман. За ее спиной по всей большой жилой комнате были развещаны рождественские украшения; елочные огни постоянно то вспыхивали, то гасли.
Стояла душная ночь, кондиционер непрерывно гудел, не справляясь с жарой. Но не температура мешала ей уснуть, а беспокойные мысли о ее бывшем муже Питере. Они прожили вместе почти семнадцать лет, теперь в разводе, потому что он бездумно устремился вдогонку за миражами своей ушедшей молодости. Возможно, и сейчас вертится вокруг какой-нибудь бимбо после очередной интрижки в диско-клубе.
Билли сорок один год, четыре года они в разлуке, а ей все недостает мужа. Она ненавидела безудержное стремление Питера к женщинам, выбрасывание им денег на последнюю подвернувшуюся пустышку, она презирала его борьбу с собственным возрастом. Но при всем этом ей не хватало его компании, его юмора, его способности вытащить ее из депрессии.
В темноте комнаты слышалось сонное шевеление Гейри, ее последнего сожителя. Гейри в свои двадцать с лишним лет был здоровяком, без сомнения, волнующим любовником, которого хотело бы иметь большинство женщин ее возраста. Он так отличался от Питера с его нулевой силой воли, склонностью к расточительству, с его мягкой обвисшей кожей — следствием безуспешных попыток сбросить лишний вес.
Почему же Билли по-прежнему недоставало его?
«Ты ублюдок, Питер. Я заслуживаю лучшей доли».
Пора готовиться к работе. Вот еще одно разочарование жизни. Дочь преуспевающего доктора в Лонг-Биче, Калифорния, она напряженно работала все давно прошедшие студенческие годы и закончила Беркли с ученой степенью в области права, которая внушала благоговейный страх самым рассудительным и прагматичным нанимателям. Любая юридическая фирма или крупная корпорация без малейших колебаний предоставили бы ей работу. Если к этому добавить ее беглое владение французским, немецким и испанским языками, то можно было считать, что Билли предназначалась жизнь, полная достижений и наград.
Но мы предполагаем, а Бог располагает.
Воспитанная в атмосфере шестидесятых годов, убежденная сторонница хиппи, Билли тем не менее поддалась искушению ЦРУ, которое тайно, через университетского руководителя, завербовало ее в свою агентурную структуру. При своих исключительных знаниях права и иностранных языков она оказалась идеальным кандидатом для этой организации.
ЦРУ, занимаясь прежде всего сбором информации об иностранных государствах и координируя деятельность всех разведывательных служб страны в целях проведения секретных операций за границей, вербует многих своих сотрудников в различных университетских городках Америки. Если ФБР, ответственное за национальную безопасность, работает методами полиции и открыто подбирает себе служащих, то ЦРУ действует только неявным и даже тайным образом.
Именно так и была завербована Билли Натсфорд, как она именовалась со своей свадьбы. Она еще училась в Беркли, когда ее проверили в ЦРУ и приняли на работу. Билли была зачислена в отдел сбора и распространения информации и осталась на западном побережье, сохраняя и умножая связи в студенческом братстве колледжей и университетов — питательной почве для различных бунтарей и агитаторов. При этом каждый день она ходила на работу в «Мейфейр кэб энд тэкси компани» и даже стала помощницей вице-президента по планированию. Сеть такси, которая раскинулась по всей Южной Калифорнии, открывала превосходные возможности для сбора информации, поскольку некоторые водители сами являлись агентами ЦРУ. Вскоре ее отдел, руководимый непосредственно исполнительным директором Центрального разведывательного управления, был преобразован в Управление внутренней администрации, планирования и обслуживания. Билли в одночасье оказалась, так сказать, нижней веточкой раскидистого дерева, доставленного под контроль заместителя директора ЦРУ по административным делам. Ее послали на компьютерные курсы; в ЦРУ разрабатывались целевые программы сбора и распространения информации, и огромная база данных предназначалась не для помощи ей в принятии решений, а для того, чтобы решать за нее. Она начала сожалеть о своем сотрудничестве с ЦРУ. Ее расстраивало постоянное вмешательство в рабочий процесс случайных людей, как она считала — молодых выскочек. После некоторого колебания она решила, что нужно терпеть и двигаться по выбранному пути в самые верхние сферы.
Неожиданная любовь нарушила ее амбициозные планы.
Она вышла замуж за Питера Вуда, сына преуспевающего владельца похоронного бюро в Сан-Диего. Билли была младше своего избранника на пять лет. Ей нравился житейский комфорт и тот уровень социального общения, который предложил ей муж. Для многих это было нечто недосягаемое, предмет зависти. Но она решила не бросать работу, сохранять свою независимость и индивидуальность, пока у нее не будет детей.
Увы, дети так и не появились. Причина была в Питере, это показали медицинские исследования. Родители Билли умерли, а через двенадцать лет был расторгнут ее брак. В этом не было чьей-то вины, брак наскучил им обоим. Питер стал волочиться за молодыми женщинами, вести жизнь стареющего плейбоя, она же отдалась работе, карьере, которая так и не получилась. Сквозь время, сквозь жизнь она шла со склоненной головой, по-прежнему собирая и распространяя информацию о ребятках в колледжах.
В прошлом осталось светлое будущее, которое вроде бы ей обещалось. Билли Вуд в реальности просто была хорошо оплачиваемым клерком в компании таксистов. И еще рядовым сотрудником той широко раскинутой по миру сети, которая работала на безликую бюрократию Лэнгли.
Ей вдруг вспомнился лежащий на столе меморандум, который на днях поступил из Лэнгли. Просят подготовить доклад по своей секции. На самом деле хотят, чтобы она оправдала свое существование. Знакомый мотив. В поисках сокращения расходов решили закрыть секцию.
Так обстоит дело с заработком на жизнь.
Ею овладело щемящее чувство досады за бессмысленно растраченную жизнь. Как хотелось сделать что-то значительное! Чего-то достичь. Страх за неудачу — вот сегодняшняя реальность. Тошнотворная тоска.
Часы в прихожей пробили семь раз.
Надо кончать это самокопание.
Пора идти на службу.
Телефон в гостиной окончательно привел ее в чувство. Она поспешила к аппарату, не желая, чтобы звонки разбудили Гейри.
— Хэлло, — прошептала она в трубку.
— Билли Вуд? — четко произнес женский голос.
— Да.
— Минутку.
Послышалось потрескивание, телефонистка переключала линию. В спальне было тихо, Гейри не проснулся. Она почувствовала облегчение. Когда раньше времени нарушали его глубокий сон, он становился бешеным медведем.
— Билли? — спросил голос, которого она никогда не слышала раньше.
— Да, — осторожно подтвердила она. Звонок, без сомнения, официальный, может быть, из Лэнгли.
— Говорит ЗДА. — Это был сам заместитель директора по административным делам. До этого она встречала его лишь раз в жизни. Это было много лет тому назад, вскоре после его назначения, когда он посетил Калифорнию, чтобы непосредственно познакомиться с их работой.
— Да, сэр, — почтительно произнесла она и мучительно устыдилась своего тона.
— Все, что вы услышите, никому не должно передаваться. Это ясно?
— Да, сэр.
— Хорошо. Фил Такер из Центра связи с Европой находится по пути в Сан-Диего. Он везет несколько дискеток компьютера. Я хочу, чтобы вы оказали ему посильную помощь. Сделайте все, что он попросит.
— Да, сэр. — Она снова обругала себя за подобострастный тон.
— Это для нас важно. Чрезвычайно. Приложите весь свой опыт. Мой секретарь дополнительно сообщит вам относительно прилета Фила Такера.
— Я постараюсь, сэр, сделать все, что я… — Слишком поздно. Телефон отключился. Она повесила трубку.
Из спальни донеслись медвежьи звуки невыспавшегося Гейри.
Проклятье! Она почувствовала, что это будет тот еще денек.
— Сарнвингер?
— Пожалуйста.
— О’кей.
Эдем смотрел, как старый китаец за стойкой посыпал кусочки жареного картофеля солью, а затем добавил немного уксуса, Закончив с приправами, он вручил Эдему порцию, завернутую в газету. После всех этих изысканных блюд в лучших ресторанах Лондона простая рыба с картофелем показалась несравнимым удовольствием.
— Великолепно. Благодарю.
Старый китаец в белом халате повернулся к следующему посетителю, а Эдем вышел на улицу.
— Виноват. Я уезжаю, — сказал он наблюдавшему за движением инспектору, который осматривал «Эмму», припаркованную у двойной желтой черты.
— Никогда раньше не брал на учет такую старую машину.
Эдем откинул дверцу вверх. Затем он повернулся к инспектору и предложил ему картофель из своего газетного пакета.
— Не посчитайте за взятку, — пошутил он.
Инспектор засмеялся и взял кусочек.
— Надеюсь, мне не вынесут за это порицание, — сказал он. — Классная машина!
— «Мерседес-Галуинг 300 SLC», 1955 года. Пробег четырнадцать сотен, и еще остается сотни три.
— Гордая осанка для машины такого возраста. Какая скорость?
Поделиться книгой: