Алексиос оглядел переполненную комнату ожидания, вспоминая бесчисленные разы, когда он и знакомые ему воины нуждались в лечении. В отличие от целительных комнат Атлантиды, которые были полны свежего воздуха и солнечного света, шелковых подушек и цветов из дворцового сада, это помещение, полное потерявших надежду, травмированных людей в ожидании помощи, пахло потом, кровью, лекарствами и отчаянием.
Грейс съежилась на оранжевом пластиковом стуле, странно маленькая без своего вооружения. Он стоял напротив нее, прислонившись к торговому аппарату, и старался вспомнить, когда еще он видел ее без оружия, но так и не смог. Лук, ножи и ружья были частью нее, странно несовместимые с ее красотой и ее именем.
Грация [3]. Имя подходило ей. Она была грацией в движении, как в бою, так и в мирной жизни. Только не сейчас, когда она, в ожидании плохих новостей, съежилась на этом уродливом стуле, обхватив колени руками.
После того как они сняли все заметное для других оружие, он помог ей пройти в помещение скорой помощи, стараясь не обращать внимания, как что-то сжимается у него в груди, когда он держит ее в своих объятиях. Затем она отошла от него и рухнула на стул, где и сидела с тех пор без движения. Алексиос провел добрых десять минут, убеждая персонал больницы, заметивших кровь на его волосах и лице, в том, что ему не нужна помощь. В конце концов, он прорычал что-то типа «это не моя кровь», и врачи отстали от него с некоторым облегчением, к которому примешивалась толика страха. И с тех пор он ждал. И ждал.
Он ненавидел ждать.
Охрана больницы была наготове, и полиция уже ехала сюда. К счастью, у Грейс были великолепные контакты с местным отделом паранормальных оперативников, и Алексиос уже раньше встречал некоторых офицеров. Он не беспокоился о полиции. В отдел паранормальных оперативников в любом случае надо было сообщить о нападении.
Однако ему не хотелось анализировать причины того, почему он так сильно переживал о Грейс.
Она как бы привязала себя к нему. Выбрала его в наставники, не поинтересовавшись его мнением на этот счет, когда он впервые руководил совместным с повстанцами Сент-Луиса заданием.
Он огрызался на нее в попытках заставить оставить его в покое. Постоянно. И, когда она просто отошла в сторону и продолжила следовать за ним как тень, он попытался сменить тактику и начал попросту ее игнорировать.
Если уж быть честным, он только притворялся, что не замечает ее. Грейс было трудно не заметить. Она была чертовски независима, с горящими темными глазами, с острым, как бритва, умом. Стройная, с крепкой, хорошо развитой мускулатурой, она оставалась такой же спортивной, как и в то время, когда еще была ребенком. Квинн рассказывала ему, что уже в пятнадцать лет Грейс была претендентом на участие в Олимпийских играх по плаванию.
Но десять лет назад мир изменился. И Грейс изменилась вместе с ним. Группа женщин-вампиров, празднующих новообретенную свободу, когда вампиры и оборотни заявили о своем присутствии миру, натолкнулись на старшего брата Грейс в баре. Он не выжил в той вечеринке.
Грейс с трудом перенесла его смерть.
Они с братом были совсем одни в этом мире. Их отец умер, когда они были совсем детьми, а мать умерла от рака незадолго до гибели брата. Квинн сказала, что Грейс была раздавлена. Потеряна.
Но она нашла цель в жизни — сражаться. Провела последние десять лет, тренируясь с командой армии повстанцев. Алексиос видел ее в бою, она действительно была хороша. Чертовски хороша. Но последние десять лет она держалась только за счет гнева и адреналина, и если Мишель умрет, Мишель — единственная подруга из ее невинного детства, Грейс снова сломается.
Алексиос видел все признаки этого. Он знал, что это уже наступало. Единственное, чего он не мог понять, так это почему он хотел быть рядом с ней, когда это произойдет. Это было очень по-человечески — быть таким эмоционально зависимым.
Слишком лично для атлантийского воина, который поклялся служить своему принцу и морскому богу, который дал обет прожить свою жизнь свободной от большинства обычных эмоциональных привязанностей.
Доктор в окровавленном хирургическом костюме толкнул двери в помещение и внимательно огляделся вокруг:
— Николс? Мишель Николс?
Кровь отлила от лица Грейс, но она все же вскочила со стула:
— Да, это я. То есть я ее подруга. Что случилось? Как она?
Доктор нахмурился, и Алексиос направился к ним через комнату. Он не хотел, чтобы Грейс услышала эти новости в одиночку.
— Она потеряла много крови, и у нее пробито легкое, — сказал доктор, вытирая лоб тыльной стороной руки, — Я не хочу лгать вам. Мы сделали все, что смогли. Теперь остается ждать и наблюдать. Если ваша подруга боец, у нее может быть шанс выкарабкаться.
Грейс замерла, говорить она не могла. Алексиос обнял ее, приказав себе не думать о том, как правильно было чувствовать ее в своих объятиях. Она была просто солдат, временно попавший в его отряд, и теперь была его очередь поддержать ее.
— Спасибо, доктор, — произнес он, — Мы подождем тут.
Доктор кивнул, едва взглянув на Алексиоса, затем снова внимательно посмотрел на него, к чему воин уже привык за последние годы, хотя всё еще испытывал горечь.
Доктор спросил:
— Надеюсь, вы не против моего профессионально любопытства. Где вы получили такие шрамы на лице? Не думали ли вы прибегнуть к пластической хирургии?
Глаза Алексиоса подернулись льдом. Он пожалел в очередной раз, что не может просто врезать человеку, чьи гениталии были больше мозгов.
— Ваша забота неуместна, доктор. Хотя я и благодарю вас за нее, — проскрипел он в ответ, стараясь не подавиться собственными словами.
Грейс повернулась к нему и прислонила голову к его груди. Это были первые признаки слабости, которые она проявила в его присутствии. Волна желания оберегать поднялась в его душе.
— Мне надо на свежий воздух, — прошептала она, — Пожалуйста, Алексиос, пожалуйста, помоги мне. Выведи меня отсюда.
— Спасибо еще раз. Мы подождем еще новостей, как я уже говорил, — кивнув врачу, Алексиос крепко обнял Грейс.
Потеряв всякий интерес к Алексиосу, доктор уже отошел в сторону, но вдруг остановился и с симпатией на лице обратился к ним:
— Она будет некоторое время в отделении интенсивной терапии. Вам двоим надо пойти помыться и немного отдохнуть.
Кивнув вновь и не утруждая себя ответом, Алексиос повел Грейс к выходу. Двери раскрылись с характерным шипением и трое мужчин на улице, сунув руки под куртки, резко повернулись в их сторону. Они немного расслабились, когда узнали Грейс и Алексиоса.
— Здесь все чисто, — сказал коренастый, тот, кто перегонял их машину. По-видимому, Спайк. Или Бутч. Одно из этих странных имен, которыми пользовались повстанцы и которые не были именами. — Что нового?
Грейс кивнула, но так и не произнесла ни слова. Легкая дрожь сотрясла ее тело, и Алексиос понял, что слезы уже на подходе.
— Почти все в порядке, — коротко доложил Алексиос, — Мишель долго пробыла на операционном столе. Доктор говорит, что она потеряла много крови. И сказал, что она выживет, если боец по натуре, а мы все знаем, что она и есть боец.
Он говорил это всем, но обращался своими словами только к Грейс. Она судорожно вздохнула, и он понял, что последняя часть его послания дошла до адресата.
— Она справится, — повторил Алексиос, — Мы немного пройдемся. Вы уверены, что путь свободен?
Высокий мужчина с продубленной кожей и крючковатым носом кивнул:
— Мы наготове. Мы были уверены, что с наступлением темноты вампиры появятся, но так и не увидели ни одного из них. Ребята также патрулируют вокруг больницы на случай появления оборотней.
— Мы будем недалеко, — ответил Алексиос.
Он повел Грейс вниз по тротуару, подальше от огней и звуков отделения скорой помощи. Она шла неуверенно, спотыкаясь, как марионетка, танцующая на веревочках у пьяного кукловода. Они подошли к невысокой каменной стене, частично скрытой от чужих глаз кустами. Устроив Грейс, Алексиос сел рядом и обнял ее. Он держал ее в своих объятиях, пока она рыдала.
Ее всхлипывания были еле слышны, потому что она старалась спрятать свои слезы от него. Ощущение ее теплого, вздрагивающего тела в его объятиях, разрушило защитную стену, которую Алексиос старательно возводил вокруг себя несколько лет. Он глубоко вздохнул, пытаясь восстановить контроль над своими чувствами, но, ощутив запах солнца и цветов, исходящий от ее волос, пропал окончательно.
Грейс была сильной, она женщина — воин. И никогда не показывала свою слабость другим. А теперь здесь она плакала на его руках. Нуждалась в его утешении. Страстный порыв утешить и обласкать поднялся в его душе. Порыв нежданный и нежеланный, который пронесся как цунами и смыл все защитные барьеры вокруг его сердца, как приливная волна разрушает хрупкий коралловый риф.
Грей подняла свое заплаканной лицо, когда почувствовала, как содрогается его тело:
— Алексиос?
У него не было выбора, оставался только один путь. Ему необходимо было попробовать ее на вкус. Он нуждался в этом сильнее, чем в пище, воде или даже воздухе.
Он поцеловал Грейс
Он целовал ее, и она сначала немного застыла от удивления, а затем вернула ему поцелуй. Грейс целовала его в ответ. Она обняла его руками за шею, притянула его ближе к себе и приоткрыла рот, приветствуя его вторжение и соблазняя его.
Соблазняя его своими губами и теплотой.
Он застонал, или, может быть, это была Грейс. Но стон растворился в огне поцелуя. Он запрокидывал ее голову, чтобы сильнее прижаться к ней, раствориться в ней. Он целовал ее, хотел ее, нуждался в ней.
Он отметил периферийным зрением красные огни машины скорой помощи, отсвечивающиеся от стен больницы. Образ и не образ. Воспоминания и не воспоминания.
Языки пламени.
Огни. Боль.
Пытка.
Алексиос оторвался от Грейс и уставился на мигающие огни. Сердце стучало, как молот. Мышцы свело.
Отступить! Бежать! Убить их! Бежать! Бежать!
— Алексиос? — Грейс старалась освободиться из его объятий, но он только сильнее стиснул ее, сходя с ума от мысли, что она может сбежать от него.
— Алексиос, — сказала она настойчивее, — Ты делаешь мне больно.
Каким-то образом слова проникли внутрь воспоминаний. Внутрь пробуждающихся кошмаров.
Выбора не было. Были только отчаянье и смерть надеждам. Вечное одиночество простиралось перед ним. Они опутали его, и он был сломлен. Сломан.
И Алексиос принял единственное верное для себя решение.
Он оставил ее там, сбитую с толку и одинокую. Сначала пошел, потом побежал, затем полетел в небе, как туман, в отчаянной попытке убежать. Он ни разу не остановился на обратном пути в Атлантиду. Его горло горело от несказанных слов, глаза — от непролитых слез.
Он бежал и дал себе еще один зарок: он никогда не позволит себе снова коснуться Грейс.
Глава 2
Воды Атлантического океана, совсем недалеко от побережья Сент-Огустин, Флорида, месяц спустя
Грейс рассекала воду длинными, плавными гребками. Плавание всегда было ее спасением. Ее утешением.
Ее избавлением.
Бассейн, озеро или океан — это не имело почти никакого значения. Она нуждалась лишь в воде, которая радушно принимала ее, снимая печаль и боль. Вода очищала ее от крови, слез и горя. Она была ее отрадой, хотя она этого не заслуживала.
Временное забвение, пусть даже она не могла забыть — это ее проклятие.
Она стала плыть быстрее, точно рассекая накатывающие волны. Зимний ветер дул сильно, игриво бросая волны самого глубокого синего цвета. Природа наблюдала за ней, чтобы увидеть, сможет ли она принять вызов и победить. Устрашающе безразличная к ее поражению. Подводные течения были ловушкой для неосторожных и даже более сильных пловцов, чем она, затягивая в омут с последующей смертью от удушья.
Смерть. Даже сейчас, в ее океанском убежище, мысленно всегда возвращаясь к смерти.
Грейс начала плыть медленнее, приподняла голову из воды и встряхнула капельки с ресниц. И перевернулась, чтобы поплавать на спине, позволяя ласковым волнам некоторое время нести ее. Зимняя вода была слишком холодной для большинства пловцов, но кое-что в ее наследии защищало ее от чрезмерно горячих и холодных температур. Она называла это “ДНК Дианы”. Ее волосы спутались и прижались к ее телу; она должна была стянуть их. Надо бы и вправду их подрезать. У какого уважающего себя лидера повстанцев были длинные волосы?
Эта мысль как эхо повторялась в ее разуме, нашептывая секреты, сдерживающие полупохороненные воспоминания. Роберт. Робби. Ее брат.
Грейс позволила себе вспомнить. Только в этот день. Один раз в год она позволяла себе слабость и вспоминала. Чувствовала. И притворилась, что не заметила, как ее слеза, вызванная воспоминаниями, скатилась с ее щеки, чтобы слиться с морем.
— Тебе придется их обрезать, — сказал Робби, игриво схватив конец ее длинной косы. — У какого олимпийского пловца когда-либо были длинные волосы? Это неправильно с точки зрения аэродинамики, — дразнил он.
Грейс выдернула свои волосы из его руки.
— Это бессмысленно. Разве это не должно называться аквадинамикой? Хоть ты и старший брат, но иногда ведешь себя так, будто тебе восемь лет, — надменно сообщила она ему. — Если, если только меня возьмут в олимпийскую команду, я подстригу свои волосы. Но сейчас…
Она колебалась. Ее мама любила длинные волосы Грейс. Она любила расчесывать и заплетать их, с тех пор, как Грейс была маленькой девочкой. Пока она не стала слишком слаба и больна, чтобы поднять щетку.
Он перестал улыбаться и притянул ее к себе одной рукой, чтобы обнять, что было редкостью с тех пор, как ей стукнуло пятнадцать, и начался период ее неповиновения, как называл это время Робби.
— Я знаю, Грейси. Я знаю. Я тоже скучаю по маме.
Прежде, чем слезы, скопившиеся в уголках ее глаз, пролились, зазвонил телефон Робби. Он посмотрел на экран.
— Я должен идти, маленькая сестричка. Ты же знаешь — я как всегда востребован. Увидимся завтра.
Пока он неспешно уходил, она чуть было не сказала эти слова. Он не заслуживал этого, всегда поддразнивая ее. Но теплые чувства победили ее кратковременное недовольство, и прежде, чем он вышел за ворота бассейна, она выкрикнула:
— С днем рождения, старший брат.
То были последние слова, которые он услышал от нее. Той ночью сверхъестественные существа, которых все до того считали лишь мифическими, показались по телевидению и Интернет трансляциях всего мира. Они были реальны; и они хотели, чтобы мир знал об этом. Подверженные гонениям меньшинства. Настала пора миру измениться и признать их права.
Но тогда Грейс не заботили мысли о переменах в мире. Ее заботило лишь то, что группа женских вампов, празднуя свою обретенную свободу и возможность вонзить в кого-то свои клыки на публике, наткнулась в баре на старшего брата Грейс.
Робби тоже праздновал. День, когда ему исполнился двадцать один год — хороший повод для праздника. Опьяневший после нескольких бокалов пива и тем, что он первый раз в баре, он встретил самых красивых женщин, которых он когда-либо видел, если верить словам свидетелей. Они очаровали его, поскольку он был достаточно легкой добычей, вампиршам даже не было необходимости пользоваться контролем сознания.
Двадцать один. Одни лишь гормоны и никакого здравого смысла. Большинство осталось бы в живых. Но не Робби.
Грейс глубоко нырнула, а потом медленно выплыла на поверхность, все еще погружённая в воспоминания. Она бросила свои Олимпийские тренировки и жизнь остановилась. Повернувшись лицом к стене и лежа на кровати, без единого движения, весь день. День за днем. Ни разу не сказав ни единого слова за целый месяц, даже своей тете, которая воспитывала их после того, как умерла мама. Бедная тетя Бонни, потеряв терпение, уже готова была вызвать психиатра.
И наконец, ровно через месяц после того дня, она поднялась с кровати и пошла в тренажерный зал. Она начала работать усердней, чем когда-либо на тренировках по плаванию, но на сей раз с другой целью. Смертельной целью.
Нашла приятеля другого приятеля, который знал того-то, кто организовал группу. Группу мятежников. Единомышленников, которые хотели избавить свои жизни и страну от вампиров и оборотней, которые медленно и коварно захватывали власть в Соединенных Штатах. Планировали захватить мир, судя по тому, что она слышала, но должна же была девушка откуда-то начать.
И она действительно начала жить только в тот день, когда, что любопытно, взяла в руки лук. И услышала, как деревянный лук пел ее душе. Она провела некоторое время, копаясь в своем прошлом, по совету оборотня шамана. И нашла прабабушку, с которой мать ее не знакомила. И узнала о своем наследии. Грейс, как ее прабабушка и все женщины ее рода, были потомками Дианы, и ее судьбой было защитить мир от зла.
Диана, богиня охоты, которая была искуснее всех в обращении с луком, сделанным из самого плодородного, самого волшебного дерева, растущего в самом сердце эльфийских лесов. Богиня луны, поклявшаяся защищать слабых и беспомощных.
Слабые. Беспомощные. Грейс поклялась никогда больше не быть слабой и беспомощной.
Но впервые услышав от бабушки нелепые истории о невероятной силе, над которыми Грейс смеялась исподтишка, несмотря на то, что что-то узнавала из них, она говорила себе, что просто забавляет старушку. Но, в конечном счёте, когда она поддалась и взяла лук из рук прабабушки, магия полилась в Грейс. Изменяя ее. Делая ее… кем-то большим.
Бабушка сказала ей, что она только продержалась до того, как Грейс найдет ее, но теперь ей пришло время отдохнуть. Стоя там, на коленях, и наблюдая, как жизнь уходит из глаз прабабушки, Грейс поклялась использовать лук и оправдать то доверие, что бабушка возлагала на нее, воспользоваться и тем, и другим. Сделать себя кем-то.