Помоги проекту - поделись книгой:
— Вы хотите запугать меня, атлантийцы? Я прожил больше тысячи лет и пережил войну, голод и толпы деревенщин с пылающими факелами. — Ксинон остановился и покачал головой, серебряные кольца в его ушах вспыхнули на свету. — Это всё так банально. Но неужели вы на самом деле верите, что представляете для меня какую-то угрозу?
— Скажи нам, где эта злобная шлюха богиня держит лорда Джастиса, или я покажу тебе свою версию угроз, — прорычал Алексиос. Он метнул кинжал заранее подготовленным сигналом, и он, Бреннан и Кристоф все разом кинулись на вампира.
— Судя по тому, что я слышал, ваш лорд Джастис добровольно пошел в руки Анубизы, самой достойной богини Хаоса и Ночи, — насмехался над ними вампир, слегка шипя, поскольку его клыки удлинились, и принял подобострастную позу. — Возможно, он не хочет, чтобы его нашли. Возможно, даже сейчас он лежит в ее объятиях, наслаждаясь ее благосклонностью.
Прежде чем Алексиос успел двинуться или подумать, Бреннан выбросил свои руки вперед и вниз, и две из его серебряных метательных звезд полетели по воздуху так быстро, что даже атлантийское зрение Алексиоса мельком их заметило.
Одна за другой, звезды вонзились в шею вампира с такой силой, что первая рассекла шею наполовину, а вторая закончила работу. Пораженный и разъяренный Алексиос смотрел, как единственная их надежда найти Джастиса растворилась в шипящей луже кислотной вампирской слизи, которая прожгла ковер, добравшись до бетонированного пола.
Он развернулся лицом к Бреннану.
— О чем, ради девяти кругов ада, ты думал? Мы должны были заставить его разговориться, а не …
Слова застряли у него в горле, когда он увидел выражение лица Бреннана. Нигде не было видно векового спокойствия. Глаза Бреннана горели как литое серебро, а лицо исказилось, в то время как все его тело тряслось от того, что могло быть только гневом.
Гнев. В Бреннане, кто был проклят совсем не испытывать эмоций.
Низкий свист Кристофа вывел Алексиоса из транса.
— Что за черт? Бреннан? Столетия без эмоций, и ты выбрал этот момент, чтобы вывалить на нас это дерьмо?
Алексиос даже говорить не мог. Как будто внезапно все перевернулось вверх дном. Как если бы рыбы летали, а птицы плавали. Бреннан в ярости. Шок от этого поглотил все ясные мысли.
У Бреннана, очевидно, было, что сказать им всем. Поток горечи — резкие слова звучали лирично из-за интонации древнего Атлантийского языка — лился сквозь оскаленные зубы воина. Глаза Бреннана вспыхнули тем жутким металлическим серебряным цветом, когда он говорил, но только когда Алексиос увидел кровь, капающую со сжатых кулаков Бреннана, он понял, что воин все еще держал в руках острые метательные звездочки.
Бреннан казалось даже не замечал крови или боли, потому что продолжал разглагольствовать низким, хриплым голосом, теперь медленно повернувшись кругом, чтобы окинуть взглядом комнату и сжимающихся людей. Навязчивый рефрен[7] лился с его губ; все еще на древнеатлантийском, но конечно Алексиос понимал каждое слово. Это был, все-таки, их родной язык.
— Убить их. Убить их всех.
— Убить их немедленно.
Глава 5
Джастис стоял, в молчании наблюдая еще довольно долгое время после того, как пыль, поднятая копытами лошади, осела на каменистую почву. Последние лучи закатного солнца отбрасывали бледную мерцающую дорожку, как будто сама Матушка-Природа давала свое благословение, одобряя вести всадника.
Независимость.
Началом которой, по всей видимости, был ранний июль — то время, когда эти безрассудные и безумно храбрые люди объявили себя свободными от британского правления. Свободными от гнета далекой монархии. Свободными в борьбе за свое существование на земле, наполненной всеми известными и неизвестными опасностями. Конечно, после они зашли бы слишком далеко и попытались завоевать тех, кто жил на этих землях еще до того, как вновь прибывшие высадились на дальний берег.
Схема никогда не менялась. Сражение и завоевание. Победа или поражение. Мир был призрачной иллюзией, о которой мечтали только сумасшедшие.
— Мы знали, что это случится, — сказал Вэн, приближаясь, чтобы стать возле него. — Черт возьми, если мне не нравятся эти колонисты. Сила воли и смелость. Но, я думаю, что и местным жителям есть, что сказать. Особенно их лидеру Иллини. Он — хороший, сдержанный человек, но не отступит без борьбы.
Джастис вздохнул.
— Ты не ошибся. Но все-таки, я хотел бы, чтобы все было по-другому. И он повернулся, чтобы с неверием посмотреть на принца Атлантиды, на голове которого красовалась шапка из енота. — А может, сила воли и крупа?
Вэн фыркнул.
— Смелость, не крупа. Попытайся мыслить более высокими категориями, — ему нравилось сливаться с местным населением; теперь он маскировался под охотника за мехами. Джастис ухмыльнулся, вспомнив как велико было разочарование Вэна, когда он узнал, что в эти дни в Риме никто уже не носит тоги.
— Смелость — синоним храбрости. Многие из этих мужчин стали бы хорошими воинами, если бы решили выступить против оборотней и вампиров.
— Смелость или нет, оружие и желудки, полные бобов, не помогут им в борьбе с тем гнездом вампов, — ответил Джастис. — И нет, я все еще не хочу носить шапку, сделанную из мертвого животного, так что можешь меня больше не спрашивать.
— Прекрасно, продолжай свое ужасно скучное существование. Так или иначе, ты больше похож на аборигена, чем на французского ловца.
Это действительно было так. Из-за косы до пояса его принимали за местного или даже хуже — некоторое узколобые считали его метисом. На это ему любезно указывала реакция большинства… Но душистые обитатели нескольких деревушек не приставали к нему.
Лишь один или два смельчака рискнули прокомментировать длину его волос. Но потом они замечали потрёпанную рукоятку меча, вложенного в ножны за спиной. А возможно они просто видели в его глазах обещание неминуемой смерти.
В любом случае, ни один из них уже никогда не отважится на второй комментарий.
Джастис считал чистым лицемерием другое значение своего имени — хищник. Но, с другой стороны, самосознание было просто более просвещенным видом свободы. Если учитывать то, что свободу вправе оспорить одна лишь клятва — служить мечом, тяжёлым трудом и душой — морскому богу.
— Представь себе, как бы отреагировал Посейдон, если бы Атлантийцы подписали Декларацию независимости, — иронично сказал он.
Рот Вэна приоткрылся, а затем он откинул голову назад и захохотал так громко и сильно, что это встревожило лошадей.
— Почему опять лошади? Когда мы можем путешествовать туманом, не прикладывая столько усилий? — Джастис намеренно отступил на несколько шагов назад. — Не говоря уже о том, что вони было бы намного меньше.
— Вампиры не ожидают большого сопротивления от кучки ловцов меха, — ответил Вэн. — Я думаю, что они изменят свое мнение, когда группа необычных людей вдруг материализуется среди них.
— По крайней мере, в нашем распоряжении элемент неожиданности, — снова произнес Джастис. Он знал, что проиграл спор. Снова.
— О, они будут удивлены. Для любого было бы неожиданностью узнать, что такой симпатичный паренек, как ты, в действительности знает, как использовать этот меч. Сказав на прощанье эту колкость, Вэн, все еще хихикая, ушел обратно к походному костру, чтобы присоединиться к другим.
Джастис не смог сдержать улыбку. Вэн был именно таким, каким должен быть старший брат. Очень плохо, что все они сгниют в самом последнем из девяти кругов ада прежде, чем кто-либо узнает, что он действительно брат Джастиса.
Его усмешка угасла прежде, чем получила шанс превратиться в настоящую улыбку. Больше, чем о чем-либо, он мечтал о том, что у него когда-нибудь будет семья.
Наловив, приготовив и съев большую часть обеда, если не брать во внимание Бастиена с его шестой или седьмой порцией добавки, Джастис устроился рядом с костром, ожидая пока полностью стемнеет. Не зная, где логово вампиров, лучшие из тех, к кому обратились за помощью, вынуждены были ожидать, пока те восстанут и пойдут на кровавую охоту. Маленький город, который уже слишком долго служил вампирам местом кормёжки, располагался неподалёку.
Жажда крови этих вампиров была насколько неуемной, что привлекла внимание Атлантийцев даже больше, чем обычно. В отличие от большинства вампирских групп, которые оставались маленькими из-за врожденной несклонности кровопийц ко всякого рода преданности или поклонения какой бы то ни было власти, эта, если верить слухам, была огромной. Возможно, даже сотни вампиров, и все в одном месте.
Некоторые говорили, что у их лидера имеется особенное оружие. Драгоценный камень, способный разрушить их собственный вид и обладающий достаточно сильным устрашающим эффектом, чтобы заставить даже самого смелого из них оставить его в покое. Здесь истории и сплетни старались распространиться со скоростью света, но Конлан хотел, чтобы они занялись расследованием. Пребывая здесь, они ночевали под открытым небом как настоящие колонисты.
Или как Вэн представлял это себе: шпоры, крупа и всё в этом духе. Джастис покачал головой, улыбнулся и оглядел маленький, скромный лагерь. Когда они его ставили, то пытались замаскировать. Скрыть ровно настолько, чтобы заранее услышать условный сигнал церковного колокола; и устроиться достаточно далеко для того, чтобы казаться безвредным любому вампирскому стражу.
И вот теперь они ждали. Оказалось, что в жизни воина ожидание занимало больше времени, чем Джастис когда-либо мог предположить. Это было первопричиной того, что он начал вырезать. Это был лишь способ чем-то занять свой ум перед шумом столкновения и яростью сражения.
Он долго вертел кусок дерева в руках, задаваясь вопросом, какую форму обретет эта гладкая древесина. Маленькая тележка, большое, круглое яблоко и лошадка, которые он уже закончил, завернутые в лоскут атлантийского шелка лежали на его свернутом в седле одеяле.
Бастиен, с тарелкой жареного мяса и неизменных бобов в гигантской ручище, присел возле него и указал кивком головы на брусок, принимая преувеличенно вожделенный вид.
— Как насчет хорошенькой, фигуристой женщины?
Джастис засмеялся и покачал головой. Ни один из колонистов, которые имели тенденцию убегать при виде Бастиена, не поверит, что он склонен шутить, находясь среди своих друзей-воинов. Одного только вида воина почти семифутовой высоты зачастую было достаточно для того, чтобы устранить любую неприятность прежде, чем та даст о себе знать. Во всяком случае, любую человеческую неприятность. Надо нечто большее, чем просто вид нескольких атлантийских воинов, чтобы заставить любого из врожденных оборотней хотя бы приподнять бровь.
А вампиры? Они были уже мертвыми и, должно быть, полагали, что у них не много шансов на поражение.
Вэн бросил в огонь еще одну ветку.
— Ты говоришь о том, что для Джастиса единственный способ получить женщину — это вырезать ее? — вызывающе произнес он.
Джастис проигнорировал их, позволяя подшучивать над собой, в то время как сам пытался прислушаться к древесине в своих руках. Стремясь почувствовать и услышать то, что она ему говорила.
Он не станет вырезать женщину. Это будет что-то намного примитивней.
Проще.
Что-то, что ощущается как дом и перекликается с прохладными глубинами моря. Память о принадлежности, которую воин всегда держал в уме, обязывала его охранять это пыльное, скалистое бесплодное место.
Он закрыл глаза и исследовал своими пальцами очертания кусочка дерева. Вдруг на него снизошло озарение, что, впрочем, всегда с ним случалось.
Рыбка. Это была рыбка.
Он мог чувствовать, как покраснели его уши. О, Посейдон, они задразнили бы его до смерти из-за этого. Среди всех существующих предметов именно рыба, черт возьми.
Но это было тем, чем было; он давно научился даже не пробовать придать резьбе ту форму, которая отличается от подсказанной ему самим деревом. В любом случае, эта рыбка будет необычной. Такой, как и та, что прибыла из необъятных глубин, где лежит Атлантида, скрытая и выжидающая.
Долгие тысячелетия ожидая дня, который может так никогда и не настать.
Впрочем, он сосредоточится на рыбке. Никакой политики. Не сейчас. Эта рыбка никогда не увидит даже самый незначительный просочившийся через море проблеск солнечного света. Школы у них плавали около купола, и дети любили наблюдать за панорамой водоворотов. Когда огни Семи Островов достигали их, те пылали богатым, прозрачным зеленым цветом.
Изумруды, омытые лунным светом.
Как будто в ответ на его раздумья, перед мысленным взором предстало лицо. Женщина. Смеется, но глаза несут печать вселенской печали.
Ее изумрудные глаза.
Бастиен подтолкнул его плечом, и видение исчезло. Джастис не знал, чувствовать ему облегчение или сожаление. И так и не пришел ни к одному варианту.
— Замечтался о деревянной женщине, мой друг?
— Нет, не о женщине. Лишь о рыбе.
Игнорируя их смех, он склонил свою голову к бруску. Он мог видеть это даже теперь. Видеть изящные линии ее лица.
Нет. Не ее лицо. Рыба. Только рыба.
И все же…
И все же, каким-то образом, гораздо большее. Так или иначе, что-то — кто-то — сверкал, как изумруды на задворках его ума.
Он закончит рыбку за несколько дней, а потом, может быть, подарит ее одному из местных детей. Нет никакого смысла в том, чтобы оставить ее себе. Никаких причин забрать с собой в Атлантиду.
В конце концов, мечты об изумрудах в сторону, это всего лишь рыбка.
Глава 6
В темноте раздался какой-то звук, для ушей, отвыкших от каких-либо шумов, прозвучавший словно скрежет. Вдали что-то проревело, вблизи послышались прерывистые вздохи. Что-то крупное двигалось во тьме.
Пустота. Джастис знал, что это слово что-то означало, но не мог понять, что именно. Он был Джастисом из … из Атлантиды.
Но то, чем являлась Атлантида, было ловко скрыто в тумане его разума.
Магическое проклятие было снято — он его снял. Проклятие, сотни лет связывавшее его запретом на разглашение подробностей своего рождения и требовавшее немедленной смерти любого, кто откроет эту тайну. Оно навечно отделяло его от двух сводных братьев. Джастис сам уничтожил проклятие в те последние минуты, когда… когда…
Но его рассуждения затерялись в туманных воспоминаниях о боли. Давным-давно он распрощался с рассудком. Теперь обязанность и месть взывали к его сознанию, взывали к тому, что осталось от его Я. Отдельные имена, имевшие для него значение и полные разрушительных эмоций, света…
Вэн.
Конлан.
Эрин.
Райли.
…И темноты…
Анубиза.
Джастис вздрогнул, возвращаясь во тьму своего заточения. Мучительная ярость сражения в мрачных глубинах его разума. Анубиза. Лучше не думать о ней.
Снова звуки. Что-то большое жалобно (ноюще) стонало во тьме, подбираясь все ближе и ближе.
Но лицо. Свет. Она. Имя. Он боролся за него; молча кричал в бесконечную пустоту Ночи. Всё время не справляясь, всё время терпя неудачу. Ее имя.
Она.
Зверь — зверь? Чудовище? Безымянное зло, приближавшееся к нему, проворчало и несколько раз рыкнуло, сильнее с каждым разом от нетерпения.
Сконцентрируйся. Имя, но не ее имя. Передаваемая древняя мудрость. Архелай. Голос в его голове.
Поделиться книгой: