– Что, поручик, огорчены, что все кончилось так неэффектно? – спросил Беркут, не оглядываясь. – Согласитесь, готовя вас к заброске, ваши прежние шефы таких операций не планировали?
– Не хотел бы я, чтобы среди тех, бывших моих шефов, оказался ты. Такое напланировал бы! Ничего себе визит! То, что мы вырвались из этого склепа, – просто чудо. На что, собственно, ты рассчитывал?
– Сам не знаю, – ответил Беркут. – Очевидно, на удачу. Когда еще побываешь во вражеском гарнизоне и поговоришь с гауптштурмфюрером СС, да еще вот так, запросто? Интересно знать, с кем имеешь дело, что они за люди.
Водитель и Колар сидели в кабине. Карабин солдата лежал у Колара на коленях.
– Едем? – негромко спросил Иван, выходя из машины.
– Едем. Садись в кузов. – Беркут увидел посеревшее лицо Колара, но ничего не сказал. Он понимал, что сидеть в форме полицая, плечом к плечу с врагом, на дороге, по которой разгуливают фашисты, куда труднее, чем распивать коньяк с гауптштурмфюрером.
Уже совсем стемнело, когда они снова оказались у колодца. Остановив машину, водитель умоляюще взглянул на оберштурмфюрера. Он весь обмяк, раскис и уже не в состоянии был сдерживать дрожь. Беркут с досадой осмотрел редколесье, в которое упиралась дорога. Неплохо бы проехать еще с километр, однако за колодцем начиналось сплошное болото.
– Вы обещали, господин оберштурмфюрер…
– Не нужно напоминать мне об обещаниях! – резко перебил его Беркут.
Мазовецкий и Колар спрыгнули с машины и подошли к кабине. Водитель открыл свою дверцу, но, увидев унтер-офицера и полицая, инстинктивно придвинулся к Беркуту. Тот невесело ухмыльнулся, вышел сам и приказал выйти ему.
Водитель с большим трудом выбрался из кабины. Ноги не слушались его. Все еще улыбаясь, Беркут обошел машину и остановился рядом с Мазовецким и Коларом. Поляк снял с плеча автомат.
– Как тебя зовут? – спросил Беркут водителя.
– Йозеф, господин оберштурмфюрер.
– Если хоть словом обмолвишься в разговоре с кем-нибудь о своих сегодняшних приключениях, тебя пристрелит сам гауптштурмфюрер Штубер. Или удавит ваш верзила-фельдфебель. На шоссе тебя может остановить патруль и спросить, откуда едешь. Отвечай, что выполнял приказ коменданта крепости гауптштурмфюрера Штубера и не имеешь права разглашать суть задания.
– Так и скажу. Можете не сомневаться.
– А чтобы ты не мучился в догадках… Мы действительно русские. Однако служим рейху, как и ты. Знай это. На случай, если уж кто-нибудь очень станет допытываться. Но лучше всего – молчи.
– Яволь, господин оберштурмфюрер.
– Все, возвращайся в крепость, – Беркут почувствовал, что водитель не верит ему, но это уже не имело никакого значения. – И передай гауптштурмфюреру, если он, конечно, заинтересуется подробностями, что я тоже умею держать слово. Он знает, о чем идет речь…
– Неужто отпустишь?! – изумился Колар. И хоть сказал он это по-украински, водитель, конечно же, догадался, что именно так изумило «полицая». Не теряя времени, он поблагодарил «господина оберштурмфюрера», вскочил в кабину, резко, задним ходом, развернулся и медленно, очень медленно, показывая, что не убегает, повел машину к шоссе.
Партизаны какое-то время смотрели вслед грузовику. Затем повернулись и тоже неспешно направились к колодцу.
– Все-таки нужно было пристрелить его, – стоял на своем Колар. – Одним фашистом стало бы меньше. А машину сожгли бы.
– Не вмешивайся, – тронул его за плечо Мазовецкий. – Командиру виднее. На войне не только стреляют. Здесь еще разрабатывают стратегические планы и хитромудрые операции…
– Убивать их надо – и все операции. Что же это за война такая: того пожалел, этого отпустил?! Уже и письмами стали обмениваться.
Он не успел договорить. Ни один из них не обратил внимания на то, что, когда машина достигла изгиба дороги, шум мотора несколько притих. И сразу же прозвучал выстрел. Один-единственный. Беркут зло выругался. Все оглянулись. Машина сорвалась с места и исчезла за деревьями. Мазовецкий успел послать ей вдогонку длинную автоматную очередь, но, очевидно, не попал.
– Вот сволочь! – возмутился он. – Кто бы мог подумать, что это пугало умеет стрелять! Хорошо еще, что никого не задел.
– Ну, командир, что я говорил? – даже обрадовался этому происшествию Колар. – Нужно было отправить его на тот свет – и все дела.
– Успокойся. Он свое получит, – сдержанно ответил Беркут.
Подошли к колодцу. Беркут присел на сруб, взглянул на Мазовецкого, затем на Колара, виновато как-то улыбнулся и покачал головой.
– Он правильно поступил. Это я сглупил, как новобранец. И даже не потому, что не догадался разрядить его карабин. А потому, что забыл святой закон войны: никогда не щади врага, который пришел, чтобы сжечь твой дом. Пусть это будет мне уроком. А теперь кто из вас хочет поупражняться в медицине? Как ни странно, этот идиот попал мне в ногу.
При этих словах Мазовецкий и Колар замерли в таких позах, словно в землю перед ними ударила молния.
– Ничего страшного, – как можно спокойнее произнес Беркут, – пуля в икре. Рана легкая. Пакет у меня есть. До базы как-нибудь доберемся. Оказывается, война тоже иногда преподносит сюрпризы.
15
Примерно в полукилометре от шоссе серела невысокая меловая гора, которую Николай Крамарчук приметил еще прошлой осенью. Сейчас он забрался на ее плоскую, поросшую ельником вершину и там, на небольшом выступе, под козырьком каменной глыбы, устроил себе гнездо из прошлогодних листьев, из которого хорошо были видны зубчатые башни крепости и часть дороги, где должна была остановиться машина с переодетыми партизанами. Если все будет по плану и возвращаться будут на машине, то выйти из нее Беркут, Мазовецкий и Колар должны именно здесь. Отсюда к лагерю ближе, чем откуда бы то ни было.
Он лежал в сухих и теплых листьях и задумчиво смотрел то на башни, то на дорогу, по которой время от времени проходили небольшие колонны, и пытался представить себе, что происходит сейчас там, за стеной. Досадно, что он не смог участвовать в этой операции. Крамарчук вообще был уверен, что сумел бы показать себя в боях намного лучше, чем это у него получалось до сих пор. Именно поэтому Николай уже несколько раз то просился в разведку, то предлагал командиру отобрать надежных ребят и неожиданно, ночью ворваться в крепость… Все же бурлило в нем нечто такое, наполеоновское, чего он никак пока что не мог реализовать, и это вызывало у него чувство какого-то мальчишеского огорчения: упустить такую возможность прославиться или хотя бы проявить себя! И хорошо было бы дослужиться до офицера. «…До офицера – это было бы прекрасно».
Конечно, никто не в состоянии был предсказать, как сложится его судьба после войны. Однако пофантазировать можно и о тех несбыточно далеких временах. Многого от своего будущего Крамарчук не ждал. Но если останется жив, хотел войти в эту новую послевоенную жизнь человеком, который храбро воевал и теперь серьезно думает о том, как бы помудрее устроить мирное бытие. В этом он усматривал самую важную часть своего перерождения из странствующего романтика-полуцыгана – в человека, как он говорил себе, с именем и лицом. Как только Красная армия освободит эти места, он снова станет солдатом. А потом, после войны, обязательно закончит среднюю школу – ну, вечернюю, там, или заочную – и поступит в институт. Как Беркут…
Замечтавшись, Крамарчук поднялся во весь рост, совершенно забыв о том, что его могут заметить с дороги. Именно в это время на участке шоссе, за которым он наблюдал, показались две крытые машины. Возможно, сержант и не обратил бы на них особого внимания, но из задней машины вдруг выпрыгнул какой-то человек. Он соскочил на полном ходу, упал, скатился с довольно высокой насыпи и, петляя между кустами, бросился в лес. Должно быть, это произошло настолько неожиданно для конвоиров, что те не успели среагировать. Машина прошла еще по меньшей мере метров сто, прежде чем один из конвоиров сумел открыть огонь. А когда она остановилась, два конвоира сразу же соскочили на дорогу, но преследовать беглеца не стали, а всего лишь неспешно прошлись длинными автоматными очередями по зарослям на опушке леса.
Спохватился и старший колонны, очевидно, офицер. Николай видел, как, открыв дверцу кабины, он произвел несколько выстрелов прямо с подножки. Беглеца Крамарчук уже потерял из виду, зато за немцами следил очень внимательно.
Весь этот спектакль длился несколько минут. Вдоволь настрелявшись, конвоиры закурили, сели в машину и уехали.
«Значит, кому-то повезло… – думал Крамарчук, быстро спускаясь пологим склоном горы. – Но кому?.. Вдруг это был Беркут?! А что, немцы вполне могли схватить всех троих и пытались перевезти куда-нибудь из Подольска…»
По едва заметной тропинке он побежал к шоссе, все время осматриваясь по сторонам, чтобы не упустить беглеца. Но, к своему удивлению, так нигде и не обнаружил его. «Неужто убили?!»
Уже на опушке Николай осторожно приблизился к тому месту, где это могло произойти. Обнаружил срезанный пулями ствол молодой ели, следы солдатских сапог в заболоченной ложбине… Вот только сам беглец словно бы растворился в голубоватой лесной дымке.
«Может, это действительно был Беркут? – теперь уже с облегчением подумал Крамарчук. – Нет, так убежать мог только он! Возможно, что прямо там, в машине, даже убил одного из конвоиров…»
Подбодренный этим предположением, Николай не стал прятаться в заросли, когда услышал шум моторов. Наоборот, приблизился еще на несколько шагов к дороге и притаился за широким стволом дуба. Через минуту-другую из-за деревьев показались открытый грузовик с солдатами, потом «опель» и снова – набитый солдатами грузовик…
«Конечно, с такой охраной и на тот свет не стыдно…» – подумал он, сцепив зубы. Но в последний момент передумал стрелять по легковой и длинной очередью прошелся по солдатам на второй машине. Над самым бортом, для верности…
Он успел дать еще две очереди, прежде чем и первая машина, и лимузин остановились, а выскочившие из них фашисты залегли прямо на дороге и тоже открыли огонь. Но Крамарчук уже скрылся в овраге, который уводил его все дальше и дальше, в глубь леса. Именно там, в овраге, сержант вдруг задумался над тем, что не насторожило его раньше: а почему, собственно, ни один из конвоиров даже не попытался догнать беглеца? Почему не бросился за ним в лес?
16
Штубер подождал, пока машина с Беркутом и его людьми тронулась с места, и пошел к воротам.
«Если этот партизан может с такой легкостью проникать сюда под чужим именем, то рано или поздно его люди повесят меня на одном из зубцов крепостной стены, – с досадой подумал он, бросив презрительный взгляд на солдат, стоявших навытяжку по обе стороны ворот. – Нужно позаботиться о более надежной охране. Все-таки мы на окраине города, а рядом – огромный лес».
Но ни эти тягостные мысли, ни осознание того, что несколько минут назад он, как последний болван, разболтался перед «оберштурмфюрером Ольбрехтом» о партизанских отрядах и готовящихся против них акциях, – уже не могли испортить ему настроения. В конечном итоге все удалось. Главное, что Беркут был здесь и что он, Штубер, не разочаровался в нем. Даже то, как этот варвар проник в его башню, свидетельствует, что в принципе это способный и хладнокровный диверсант, с которым есть смысл продолжать игру. Кстати, почему бы не заслать в его группу одного из своих «рыцарей»? Так было бы куда надежнее…
Подумав еще немного, Штубер окликнул фельдфебеля, стоявшего у палатки и, подобно верному псу, ожидавшего, когда о нем вспомнят. Здесь же, во дворе крепости, они согласовали все детали блиц-операции, которой должен был руководить лично Зебольд.
– Господин гауптштурмфюрер! – выбежал из башни ординарец. – Только что звонили из канцелярии подполковника Ранке. Вас немедленно просят прибыть в резиденцию абвера.
– Что там у них стряслось? Мне хотят сообщить, что наши доблестные войска взяли Москву?
– Не знаю. Адъютант господина Ранке передал, что машина за вами уже послана.
– Божественно, как говорит один наш общий любимец.
Штубер поднялся к себе, взял уже дважды спасавший ему жизнь швейцарский пистолетик, выпил рюмку коньяку и, постояв минут пять у бойницы, спустился вниз. Машина ждала его у ворот крепости. «Хорошо, хоть самого Ранке не принесло сюда во время посещения Беркута. Испортил бы всю обедню».
– Мне приказано сопровождать вас, – вышел из «опеля» унтер-фельдфебель и открыл заднюю дверцу. Когда ему приходилось ездить в легковых машинах, он всегда садился на заднее сиденье. Это было его неизменным правилом.
Проезжая узенькими извилистыми улочками города, он бездумно не замечал ничего происходящего на них. Как не думал и о предстоящем разговоре. О чем бы там ни шла речь – это уже несущественно, сейчас его волновало другое: как осуществить хотя бы одну громкую операцию? Он, конечно, сразу же позаботился бы, чтобы о его успехах узнал Скорцени. Возможно, это стало бы началом возвращения в лоно рейха. Все-таки неразумно бросать людей с его опытом чуть ли не на передовую, в эти подольские леса, в глухие дебри дикой Славянии…
Правда, Скорцени тоже бывал здесь. В свое время он даже наступал на Москву в составе эсэсовской дивизии «Дас рейх». Но знал Штубер и то, что его кумир воевал на Восточном фронте лишь до тех пор, пока надеялся одним из первых войти в столицу русских. Когда же эти надежды развеялись, унтерштурмфюрер отборной дивизии оказался в самом глубоком тылу, в Германии. По крайней мере так информировал Штубера один из его давних знакомых.
Впрочем, Штубер не осуждал Отто. Наоборот, считал, что тот поступил разумно. Кому нужен бессмысленный риск? Ну а политический капитал Скорцени все же сумел приобрести: теперь никто не решится упрекнуть его, что он отсиживался в тылу, не решаясь повоевать на Восточном фронте. А для карьеры это важно.
Машина остановилась возле небольшого двухэтажного особняка. Унтер-фельдфебель выскочил из нее первым и осмотрел небольшую площадь перед зданием. Заметив гауптштурмфюрера, часовой у входа отдал честь, однако слонявшиеся по площади два типа в гражданском (но с отличной унтерской выправкой) сразу же остановились и подозрительно осмотрели все вокруг.
– Теперь я понимаю, почему вы завидуете мне, – произнес Штубер, входя в кабинет Ранке, который разместился на втором этаже. – Потому что даже здесь, в центре города, не чувствуете себя в безопасности. Несмотря на то что на первом этаже находится отделение гестапо.
– Именно об этой нашей совместной безопасности я и хочу поговорить с вами, гауптштурмфюрер, – процедил подполковник, жестом приглашая его садиться. – Только что я говорил с шефом гестапо. Обстановка, сложившаяся в нашем регионе, не может не волновать. Впрочем, для начала позвольте узнать, как чувствует себя наш общий знакомый – лейтенант Беркут?
– Общий любимец.
– Что? – не понял Ранке.
– Да это я так, назвал его нашим общим любимцем.
– Еще бы! Кажется, вы даже собирались пригласить его на чашку кофе?
– Господин подполковник, я не обязан докладывать вам о подробностях задуманных нами операций, которые к тому же полностью засекречены.
– Амбиции, гауптштурмфюрер, амбиции. А ведь я и не требую подробностей. Разумеется, вы подчинены соответствующему отделу Управления службы безопасности в ставке гауляйтера и Управлению службы безопасности в Берлине. Но все мы здесь служим рейху. Да и формально ваш отряд все-таки…
– Помню, господин подполковник. Однако согласитесь: нет уверенности, что через неизвестные нам каналы моя информация не попадет в сводки, которые передаются в Москву. Что же касается Беркута, то операция развивается успешно.
– Уж не хотите ли сказать, что успели встретиться с ним?
– Именно об этом и хочу вас уведомить.
– Простите?
– Я вступил с ним в прямой контакт.
– Интересно, как это вам удалось, гауптштурмфюрер? И когда? Ведь только сегодня…
– За час до моего приезда сюда Беркут побывал в крепости.
– И вы… упустили его?! – Ранке оперся обеими руками о стол и всем своим массивным туловищем подался к Штуберу. Лицо его побагровело. Он едва сдерживался, чтобы не раскричаться.
– Разумеется, – садистски улыбнулся Штубер. – Если бы мы не торопились вешать и расстреливать всех, кто попадается нам под руки, то давно имели бы в этих краях и мощную агентуру, и массу лояльного населения.
Слушая это, Ранке смотрел на него с едва скрываемой ненавистью.
– Я знаю, что, – наконец опустился он в свое кресло, – младшие чины СС порой позволяют себе разговаривать так со старшими офицерами вермахта. Тем не менее я просил бы вас…
– Мои извинения, господин подполковник, – произнес Штубер откровенно издевательским тоном.
– Но даже если забыть о наших взаимоотношениях… – все еще задыхался подполковник, – о виселицах все же уместнее говорить этажом ниже, в гестапо. Там вас лучше поймут. Если только… поймут.
– Поверьте, там я говорю то же самое. Жаль, что они не прислушиваются к моим советам.
Вслед за этими словами наступила неловкая, тягостная пауза, из которой – Штубер понимал это – им обоим нужно было как можно скорее выбираться.
– Как же он оказался у вас? – первым нашелся Ранке.
– Самым неожиданным образом. Пришел в крепость, поднялся ко мне в башню. Кстати, по документам он – оберштурмфюрер СС Ольбрехт. Советую выяснить, существовал ли такой на самом деле. Не хочется верить, что партизаны научились так искусно изготавливать фальшивые документы.
– Это мы проверим.
– Вместе с Беркутом приходил какой-то поляк в мундире вермахта. Только унтер-офицера.
– И Беркут уже знал о вашем письме? – теперь уже ехидно улыбнулся Ранке. Он почему-то усомнился в правдивости слов этого берлинского выскочки.
– Можете себе представить.
– А Лесич?..
– Очевидно, сейчас он находится в партизанском лагере.
Ранке опять хотел сказать что-то едкое, но в это время зазвонил телефон. Поначалу Штубер не вслушивался в разговор, но резкие вопросы, которые подполковник стал задавать своему собеседнику, заставили его насторожиться.
– Так где именно вы задержали этого идиота? Сколько их было? Отвез в лес и вернулся? Это что-то новое! Арестовать! Запросите его личное дело… Да, я сам допрошу. И постарайтесь, чтобы он заговорил даже о том, о чем никогда не знал.
Положив трубку, подполковник надолго замолчал, стараясь не встречаться взглядом с гауптштурмфюрером.
– Что-то случилось? Неприятные новости? – как можно безразличнее поинтересовался Штубер.
– Наоборот, самые желанные. Только что патруль полевой жандармерии задержал на шоссе при выезде из леса вашего водителя. Тот сразу же сознался, что отвозил в лес переодетых советских парашютистов. Один из них был в форме оберштурмфюрера, другой – унтер-офицера вермахта, третий – местного полицая. Все трое побывали в крепости. Если я правильно понял, тот, что в мундире оберштурмфюрера, и есть Беркут?
– Разумеется.
– И вы любезно предоставили в их распоряжение машину?
– Они «любезно» захватили ее в Залещиках. Этой машиной двое моих солдат отвозили Лесича. Беркут и его люди убили их, а водителя принудили везти их в крепость. Шофер должен был рассказать и об этом. Возле крепости они удерживали его как заложника. К сожалению, подробности я узнал только после встречи с Беркутом.