Помоги проекту - поделись книгой:
К: Хорошо. Я поговорю с Громыко.
Б: Не надо, я сам поговорю.
К: Посмотри, как Никсон обнаглел. Бомбит и бомбит Вьетнам, все сильнее, Сволочь.
Слушай, Лень, может быть нам и его визит отложить?
Б: Ну что ты!
К: А что! Бомба будет что надо. Это тебе не отсрочка с Бхутто!..
Б: Бомба-то бомба, да кого она больше заденет!?
К: Да, пожалуй. Но надо ему написать, что ли...
Б: Да. Кажется, есть какое-то еще письмо от Никсона. Я на него не ответил. Надо будет воспользоваться этим. Я вот хочу в субботу и воскресенье заняться этим: посмотрю еще раз всю переписку, почитаю материалы.
К: Хорошо. А я сейчас буду принимать югославского посла. Давно просится. Что-то от их премьера (или как он у них там называется) ему надо передать.
Селектор выключается.
Брежнев включает его на Громыко.
Б: Здравствуй.
Г: Здравствуй, как ты(!) себя чувствуешь?
Б: Ничего. Знаешь, мне сейчас Алексей Николаевич звонил. Предлагает отложить визит Бхутто. Я тоже подумал: дел сейчас много, устал я очень, да и неясность там большая, не улеглись еще там проблемы. Рано нам посредниками выступать.
Г: А нас в посредники никто и не приглашает. Нам это и не нужно.
Б: Ну, это я так , условно. Ты же понимаешь. К тому же, Ал. Ник., знаешь как у него — он так и так считает возможным.
Г: Ты один сейчас?
Б: Один! (И посмотрел на каждого из нас по очереди).
Г: У этого Косыгина двадцать мнений на один день. А мое мнение такое: ни в коем случае нельзя откладывать визит Бхутго. Если он к нам в такой отчаянной- у
себя ситуации едет, значит признает , что если Якъя Хан послушал бы нас перед началом вооруженного конфликта, он бы не потерял такого куска, как Бангладеш. Значит, он понял, что лучше слушать нас.
У нас сейчас очень сильные позиции во всем этом районе. А если мы оттолкнем Бхутто, то потеряем шанс быстро укреплять и расширять их дальше.
Требовать же от него, чтоб он посадил генералов, просто глупо. Он всегда успеет это сделать. И не надо преувеличивать их роль. Это неправильно, будто он уже не хозяин, а полностью в руках военной хунты.
Надо ковать железо, пока горячо.
Б: Хорошо. Я поставлю этот вопрос сегодня на Политбюро. Пожалуй, ты прав.
Г: Это было бы очень важно. Мы представим по твоему поручению свои предложения. Кстати, надо упомянуть об Общем рынке. Тут пора решать. Оппозиция сейчас бьет на то, что, мол, СССР хочет нормализоваться с ФРГ, чтоб оторвать ее от Общего рынка. И вообще, мол, с ним нельзя иметь дело, раз он поставил своей целью вести непримиримую борьбу против Общего рынка.
Б: Да, я думаю об этом сказать. А ты, знаешь, Косыгин и Никсона предложил отложить. Бомба, говорит, будет
В селекторе — затянувшееся молчание. Громыко, видимо, несколько секунд выходил из остолбенения.
Г: Да он что!?..
Б: Ну, ладно... Этот Бхутто и афганец, наверное, ко мне попросятся.
Г: Конечно. Ненадолго надо бы их принять. Это важно.
Б: Устал я. Обговорим сегодня все на Политбюро.
Выключает селектор.
Минут 15 продолжаем обсуждать текст. Звонок ВЧ (правительственная
связь).
Брежнев, снимая трубку, - А, Николай. (Это Подгорный из Гагры, отдыхает там). На этот раз слышно только, что говорит Брежнев. Коротко повторил о болезни дочери, еще о каких-то повседневных делах. Потом:
«Ты, знаешь, Коля. Нервы не выдерживают. Я вот тут очень крупно поговорил с Устиновым. Он мне - я, мол, в этом убежден и буду настаивать. Ну, ты знаешь этот его пунктик. Я разошелся. Потом только опомнился. Весь день в себя не мог придти. Ночью уже, часа в два, взял позвонил ему. Ну, вроде помирились. Утром он мне на работу позвонил. Вот ведь как бывает. А ведь мы всегда с ним по- товарищески. Это нервы[3]...
Так вот мотаешься, мотаешься. Я тебе так скажу, Коля: в отличие от своих предшественников на этом месте я не руковожу, а работаю».
Вечером Цуканов сообщил, что на ПБ все было коротко и «хорошо». А что «хорошо», не успел или не захотел сказать.
Одно только ясно, что если б дело оказалось в руках Косыгина, мы б горели синим огнем. А это очень легко могло бы случиться, если б Брежнев действительно только царствовал, а не работал.
Вначале, когда мы только зашли, он жаловался на беспорядочность и огромность информации. Перебирал папку с шифровками, со статьями из американских газет, из ТАСС.
И будто спрашивал: можно лишь с заголовками знакомиться? Вот, смотрите, - в Польше в руководстве раздрай, профсоюзы козни строят против партии... Могу ли я только это зафиксировать в памяти, не вникнув в суть?
И т.д.
10 марта 72'г.
Вчера на Политбюро утвердили визит Бхутто на 16-18 марта. Т.е. Косыгина
смазали.
Утверждены «аргументы» для Брандта в борьбе с оппозицией договору. Посол должен их передать «на усмотрение канцлера».
Отправил письмо Федосееву против статьи в №3 «Коммуниста» - о структуре рабочего класса со ссылками на то, что позиция этой статьи - от ИМЛ, т.е. Федосеева, по существу означает обвинение доброго десятка КП в ревизионизме. Жилин предостерегал меня от этого опрометчивого шага, «как друг», а также потому, что «в таких делах» нельзя полагаться на порядочность людей (в том числе Федосеева). Федосееву я позвонил перед отправкой бумаги. Интересно, как он отреагирует. Вариантов может быть несколько:
а) положит в сейф;
б) положит в сейф, но затормозит распространение текста за границей;
в) выгонит Семенова, который инспирировал «точку зрения ИМЛ», т.е. Федосеева;
г) пошлет Демичеву;
д) начнет борьбу открытую против меня;
е) затеет интригу, будет ловить меня на ревизионизме, используя мои известные всем статьи. (О них молчат пока, хотя других, например А. Галкина, за меньшую провинность давно уже объявили в протаскивании ревизионизма).
Посмотрим.
12 марта 72 г. (воскресенье')
Вчера опять работал - у Цуканова плюс Арбатов.
Узнал о взрыве на радиозаводе в Минске — 400 человек оказались под обломками цеха.
Объявят ли в печати?
Брежнев подписал некролог в газете по Хвостову (известный ученый, германист, международник, один из авторов написанной по указанию Сталина в 1946 году знаменитой брошюры «Фальсификаторы истории»).
К вечеру заехал к Арбатову. Выпили. Хвалил я его перед Светкой (жена) поделом, а ему и ей, к тому же, приятно.
Вечером с Литвиновыми (друзья по ПМС). Завтра они уезжают в Прагу.
С утра вновь у Цуканова, опять в компании: Арбатов, Смирнов, Сухаревский, Богомолов. Еще раз прошлись по тексту (доклада Генсека).
Рассказал Шапошникову (коллега, зам. Пономарева) об акции в отношении Федосеева. Он посоветовал все-таки поставить в известность Б.Н. Хотя, мол, тот явно не одобрит и будет огорчен, но уж совсем нехорошо, если он узнает обо всей этой истории, например, от Суслова или Демичева.
Шапошников навел на мысль', позвонить А.Н. Яковлеву (первый зам. отдела пропаганды ЦК) и попробовать с его помощью предотвратить издание федосеевской брошюры за рубежом. В самом деле: если он сам сможет это сделать или мы оба войдем в ЦК с просьбой остановить издание, - дело будет фактически сделано во всех смыслах.
Яковлеву звонил. Он обещал поговорить с Удальцовым (директор Агенства печати «Новости» - АПН) и потом условиться, как быть.
Вечером было собрание партгруппы с докладом Жилина об инфляции слов, ответственности, о самодисциплине, о срыве плановых заданий, о том, что все рассчитывают, что Черняев доделает.
Я вслед за всеми долго и бурно говорил. Все правильно. И по-доброму разошлись. Но вообще все всем надоело.
14 марта 72 г.
Часов в 10 позвонил Цуканов: Брежнев, говорит, согласился разослать написанное по Политбюро, но заходи: тут у нас в тексте обнаружили цитату из Гароди...
Я понял, о чем идет речь, - о моей попытке «навязать» Брежневу высказывание о рабочем классе, которое разом решило бы созданную Федосеевым проблему (о включении «инженерного пролетариата» в состав рабочего класса).
Оказывается, Брежнев поручил почитать Александрову-Агентову («Воробью», как его прозвал Бовин). Тот увидев это место, схватил книжку Гароди, отчеркнул соответствующее место жирным синим и приволок к Цуканову.
Появился Арбатов. Я еще до этого объяснил Цуканову суть дела. Он согласился: если встать на позицию Федосеева-Александрова, через 10 лет и пролетариата как такового в природе не будет. Но... С Брежневым же теоретическую дискуссию не затеешь. И кому вообще какое дело, расширяется пролетариат или сужается. Раз у Гароди написано так-то, то все, на это похожее, есть ревизионизм. Арбатов это продемонстрировал так: открыл первую страницу книги Гароди и прочел что-то о неизбежности победы социализма. Получается (по логике охотников за ревизионистскими ведьмами) - если так у Гароди, значит это ревизионистский тезис. И т. д. Смешно. Но не очень.
Мое выступление против. Федосеева в этом свете приобретает совсем иной оборот: как попытка помешать борьбе против ревизионизма...
Прочел доклад Берлингуэра на ХII съезде. Прочел заготовку Красина (для доклада Б.Н. в Софии о Димитрове). Боже мой! А ведь Красин, как и мы все, это наиболее информированные и наиболее политически опытные из «писателей» в аппарате. Но наш удел, выкручиваться, чтоб безжизненные формулы, уже негодные даже для элементарных учебников, излагать как-то так, чтоб, «выглядели».
И этой школьной меркой мы мерим тех, кто берется и кто пытается думать ..по-новому, овладевая сложнейшим материалом действительности. Много у -них туману, но в нем проглядывается живая жизнь. А в наших заготовках для «теоретических» выступлений Б.Н. — пахнет одной мертвичиной. Пошлое надутое доктринерство, озабоченное лишь тем, чтоб не оступиться в глазах начальства.
18 марта 72 г.
Давно не писал. В среду вечером ездил к Б.Н. в больницу. Дряхл он. Много рассказывал о болезни й о лечении. Неожиданно одобрением встретил мое дело с Федосеевым. Презрительно ругал его... И сказал вдруг: «Вы вот там с Арбатовым догадались бы включить в речь Л.И. абзац по этому поводу - и дело в шляпе. Я в ответ сообщил ему об интервенции «Воробья»
В среду вечером «учитывали» замечания членов Политбюро и Секретарей по тексту Л.И. Смешно: в основном правили «стиль» или сглаживали углы, словесно замазывая недостатки, которые были обозначены «народными» выражениями, вроде: «если копнуть поглубже»...
Из принципиальных, пожалуй, одно: Суслов вычеркнул все про Общий рынок - сенсационное место, где мы ради поддержки Брандга, впервые заявляем, что не навечно записали себя в смертельные его враги. Брежнев отверг страхи Суслова. Втык Федосееву либо никто не заметил (скорее всего) либо... Впрочем, Демичев в отпуску.
Б.Н. озабочен открывшейся после смерти Хвостова должностью академика- секретаря отделения истории. Боится, что вновь появится Поспелов[4]. Просил подумать. На другой день я ему послал записку с предложением назначить Трухановского (главный редактор журнала «Вопросы истории»).
Рассказал Б.Н. о слышанном в кабинете Л.И. разговоре с Косыгиным и Громыко. Удивлялся Косыгину. Но и Громыко обозвал нахалом за то, что он «тыкает» Брежневу и в то же время лижет Гвишиани (зять Косыгина). Вспомнил, что Громыко был до конца против войны Индия-Пакистан, считал, что они оба для нас одно и тоже. «А почему бы им было и не повоевать? Результаты показали, что это совсем не плохо», - заметил Пономарев.
В пятницу - банкет в СЭВ'е по случаю Брутенца. Все-таки пошлый ритуал. Светка Арбатова в сногсшибательной брючной паре... Выступал Румянцев (академик, бывший шеф-редактор ПМС), Гриша Морозов (профессор, первый муж Светланы Сталиной)... Я лицемерил в тосте - насчет отношения Брутенца к труду. Борька Пышков меня косвенно поправил.
Уезжаю на дачу читать Димитрова.
19 марта 72 г.
Весь день читал дневник Димитрова. Впечатление - перманентно ошеломляющее, особенно тосты и прочие высказывания Сталина.
Берлингуэр избран Генсеком ИКП. (Приветствие Брежнева в «Правде», более сдержанное, чем помещенное выше приветствие Лонго по случаю назначения председателем ИКП).
Вспомнил ядовитость Б.Н. в больнице по поводу «правительства демократического сдвига»: «Не знают чего уж и придумать!»
Ну, а он, Б.Н., что посоветовал бы им придумать?!
Речь Брежнева на XY съезде профсоюзов. Он, как потом мне рассказал Цуканов, правил ее в ночь на воскресенье. (Это было заметно, когда слушал по радио). Некоторые международные моменты, например, о том, что переговоры в Пекине проходили под грохот бомб во Вьетнаме, - результат интервенции Арбатова.
Александров-Агентов узнал об исправлениях в последний момент, за полчаса до произнесения. Сильно трепыхался против Цуканова, кричал: по почерку вижу, что это Арбатова работа.
Мой абзац против Федосеева прозвучал слабо, не убедительно. ... Но Федосеев что-то учуял. Именно сегодня, спустя 11 дней, вдруг позвонил. (Арбатов был прав: о благородстве и порядочности в таком деле не могло быть и речи). Начал Петр Николаевич с демагогии — что, мол, это полезно и правильно бороться против Гароди и Фишера, но неправильно говорить о слияний рабочего класса с интеллигенцией и т.п.
Чувствовались нотки запугивания и даже угрозы в связи с «запретом» (моим и А.Н.Яковлева) переводить брошюру на языки. Сначала я глупо вступил с ним в интеллигентский спор по существу. А потом, когда он намекнул, что, мол, позиция мне навязана парой известных товарищей в Отделе, которые давно выступают с неправильных позиций по данному вопросу, - я завелся и сказал: «Не хотите по- товарищески, пусть нас рассудит ЦК. Мы напишем записку, Вы - объяснение etc». Он сбавил тональность. Договорились: мы дадим конкретные исправления в брошюру, а он посмотрит..., но «в пределах позиции нашей партии». Между прочим, он пытался анализировать соответствующее место из речи Брежнева в свою пользу. Я сказал: «У меня есть веские основания трактовать это место в противоположном духе».
Оно длилось долго. Последняя неделя апреля могла стать переломной для всего остатка моей жизни. Во вторник состоялось совещание у Трапезникова, на котором объявлена война на уничтожение ревизиониста Черняева. Участвовали: Федосеев, Йовчук (ректор АОН при ЦК КПСС), Смирнов, Егоров (директор Института марксизма-ленинизма), Кузьманов, Семенов (сотрудники этого института), Руткевич (директор Института социологии), Чехарин (зав. отделом науки), Тимофеев, Глезерман (известный специалист по марксизму-лененизму).
После этого гнусного заседания, на котором меня пытались морально раздавить и запугать, я позвонил Суслову. Все ему рассказал. Он был не в курсе и даже не знал о существовании записки Международного отдела. Принял он мой рассказ благожелательно. Велел своему помощнику доложить ему все материалы. Что он на самом деле думает - неизвестно, но теперь все будет зависеть от него.
Вывод для себя я сделал такой: увы, это позиция слабости - в наше время открыто презирать прохвостов, значит, «губить» себя. Их слишком много, они везде и их трудно распознать в их многообразных личинах.
В общем, по жизненной сути и борьба моя , и вроде победа, если о них поразмышлять по крупному счету, представали суетой, чем-то никому всерьез не нужным. Никакого удовлетворения от того, что я уцелел, я не испытал.
22 марта 72 г.
С утра опять Цуканов: речь при вручении ордена профсоюзам. За полтора часа сочинил бодягу. Собрались: Арбатов, Лукич (Смирнов), я у Цуканова. Прошлись. Сопли.
Поделиться книгой: