Помоги проекту - поделись книгой:
Боханов А.Н., Горинов М.М. История России с древнейших времен до конца XVII века
Предисловие
Каждая эпоха нуждается в своем осмыслении истории Отечества в тесной связи с мировой историей. И происходит это вовсе не потому, как это кажется некоторым, что на смену одной идеологической конъюнктуре приходит другая, хотя и это нельзя не учитывать, а просто потому, что меняется сам мир, вместе с миром меняемся мы — поколение за поколением, и смена идеологических стереотипов является в конечном итоге лишь отражением исторического развития как всей мировой цивилизации, так и нашего Отечества. История дает этому многократные примеры. Так, вторая половина XVIII в. и начало XIX в. с революционными потрясениями во Франции и победой легитимизма на Востоке Европы ввели в жизнь идеологию Просвещения, тесно связанную в государственной сфере с идеалами просвещенного абсолютизма, которые отразились и в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, и в концепции С.С. Уварова «Православие, самодержавие, народность», и в их понимании органического, эволюционного, не прерываемого революциями развития цивилизации. Бурное развитие буржуазных отношений во второй половине XIX в. вызвало к существованию, с одной стороны, концепции либерального, демократического обновления человечества в соответствии с идеалами гражданского общества, правового государства, а с другой — породило марксизм, ставший идеологией отторгаемых в этом обновляющемся мире низов. Это дало два совершенно различных исторических подхода к прошлому и настоящему. XX век сформулировал свое понимание общественного развития. Русская революция, семидесятилетняя практика сначала революционно-тоталитарного, а позднее тоталитарно-бюрократического государства породили понимание истории сквозь призму марксизма-ленинизма, адаптированного к практике устроителей новой жизни и. менталитету миллионных масс обездоленных, обделенных жизнью людей. Другая часть мира исповедовала и совершенствовала буржуазно-демократические концепции исторического развития, в том числе и России, далекие от резко классовых оценок адептов марксизма-ленинизма. Свое понимание российской истории, и образования на территории бывшей империи революционно-тоталитарного, а затем тоталитарно-бюрократического общества дали русская либерально-буржуазная эмигрантская историография, антисталинская революционная эмигрантская общественная мысль, а позднее диссидентское историческое видение. И вся эта оценочная мозаика стала феноменом именно XX века с его страшными войнами, противоборством различных общественных систем, острейшей идеологической непримиримостью. Исторические курсы, написанная история страны, в живейшей степени отражали этот полунаучный, полуидеологический феномен.
На конец XX в. — рубеж XXI в. пришелся в России и странах Восточной Европы еще один общественный излом.
И теперь в новых исторических условиях ученые могут спокойно оглядеться, провести ревизию всего исследовательского багажа прошлого, и с полным пониманием общественной закономерности появления тех или иных концепций, взглядов и даже заведомых фальсификаций истории, попытаться взять из него все действительно научно ценное и отбросить ненужную конъюнктурно-идеологическую шелуху.
Как раз эту цель и ставят перед собой авторы настоящей «Истории России» в трех книгах.
Мы надеемся, что наша «История России» благодарно отразит наиболее сильные, объективно значимые оценки истории нашей Родины, которые содержатся в русской дореволюционной, советской, эмигрантской, диссидентской историографии. Это не значит, что мы за мешанину взглядов; опорой для исторической оценки в первую очередь остается факт, источник, документ. Синтез мировых, в том числе отечественных, концепций истории России покоится как раз на введенных учеными разных школ, разных поколений и стран мощных источниковых, документальных пластах, которые по тем или иным причинам оказались прежде невостребованными.
За последние годы значительный шаг вперед сделали современные российские историки, чьи труды вобрали новую и свежую источниковую базу, оригинальные, освобожденные от прежних, конъюнктурных доминант исследовательские подходы, лучшие достижения мировой историографии. Многие из этих работ послужили основой для создания как «Истории России» в целом, так и отдельных ее разделов. Некоторые разработки вошли в состав «Истории России» в их дискуссионных вариантах, что особо оговаривается в тексте издания.
Характерной особенностью настоящей «Истории России» является также освобождение ее от какой-то одной навязчивой идеи, которая якобы доминировала в истории страны. В прошлые века это была идея автократической власти, якобы оплодотворявшая страну и народ, или рассуждения о великой роли православия в истории России. В XX в. таковой стала мысль о примате материального, экономического производства и классовой борьбы в мировой истории, в том числе и истории нашего Отечества. Не отрицая значения ни того, ни другого, ни третьего, создатели трехтомника полагают, что на историю страны воздействует гораздо более богатая и разнообразная палитра факторов, нежели скудный набор из двух-трех схематических доминант. Причем эти факторы имеют различное значение в разные периоды истории страны. Наряду с уже отмеченными рассмотрено влияние географического фактора на жизнь страны, ее полиэтничность, региональные особенности, внешнеполитические обстоятельства, колонизационные процессы, личностный фактор, влияние духовных начал на эволюцию общества и ряд других специфических обстоятельств, воздействовавших в тот или иной период особенно активно на исторический путь страны. Все это позволяет не только воссоздать историю отдельных классов, но и подойти к эволюции всего общества в целом, со всеми его институтами, в его основных противоречиях и сцеплениях народа как такового, состоящего как из высших, привилегированных слоев населения, из «среднего» сословия, из обывателей, так и из низов общества, которые совместно, сцепленные друг с другом и находившиеся в отдельные периоды в остром антагонизме, созидали историю страны, выдвигаясь порой на ее авансцену, а. порой отходя в тень и затухая в своей общественной значимости.
В истории народа, страны, государства все и вся зависимы друг от друга, все связаны вековыми отношениями, все находились и находятся под воздействием одних и тех же исторических факторов. Ни один период в истории страны, ни одна значительная личность не выскакивает неожиданно и неподготовлено, как чертик из табакерки. И даже XX век, принесший России столько радостей и горя, небывалых взлетов и ужасающих исторических провалов, торжества и трагедий целых классов, сословий, групп, обусловлен природой всего общественного развития страны. Гири истории обычно точно взвешивают судьбу и цивилизационную значимость народа. И народ обычно платит за это сполна.
Наконец, возможно, настало время для того, чтобы попытаться выявить место и роль России в истории мировых цивилизаций Европы и Азии, определить ее влияние на развитие Евразии и обратное воздействие евразийских факторов на жизнь страны, показать общее и особенное в судьбах нашего Отечества по сравнению с другими народами и государствами сопредельных и дальних стран.
Мы не стремились унифицировать стиль изложения отдельных частей «Истории России». Каждый автор получил возможность отстоять не только свои творческие, но и стилистические особенности.
Некоторые противоречия в трактовке одних и тех же периодов истории, особенно спорных проблем Древней Руси, и объясняются этими предоставленными авторам возможностями.
Мы отдаем себе отчет в том, что наше поколение авторов и редакторов связано незримыми нитями со всей предшествующей историографией, с нашим индивидуальным исследовательским опытом, с определенными жизненными установками. Конечно, все это не может не отразиться на тексте издания. И все же время диктует новые подходы к истории, и мы полны желания ответить на этот вызов
Первая книга «Истории России» охватывает период от глубокой древности до конца XVII в.
В основу периодизации положен принцип хронологически-территориальный, а не социально-экономический, трудно поддающийся вычленению на этих ранних этапах российской истории, хотя ему и уделено должное внимание.
Уже в первых главах книги подчеркивается значимость духовных начал на ранних стадиях жизни России, поскольку примат производства и связанные с ним исторические компоненты были здесь зачастую стерты, стушеваны, замедлены геополитическими условиями и не могут выступать в качестве безусловного критерия периодизации. На основе новых археологических исследований воссоздается картина индоевропейской общности народов Восточной Европы, среди которых свое место занимают далекие предки славян, а позднее и сами восточные славяне. Впервые, пожалуй, столь подробно, в органическом пространственном единстве представлены основные окружающие славян народы, выявлены этнические, производственные, культурные, духовные, лингвистические и прочие связи и взаимопроникновения восточных славян, болтов, угро-финнов, тюрок, иранцев, осваивавших Восточно-Европейскую равнину.
Подробно рассказано о гуннах, Хазарском государстве, чье разнообразное влияние на судьбы славянства трудно переоценить. В разделах, посвященных происхождению восточных славян, использованы последние разработки археологов и подчеркнуто органическое единство славянства с окружающим иноязычным миром. Впервые столь определенно поставлен вопрос о двух основных политических центрах, консолидировавших восточных славян: северном (Новгород) и южном (Киев), о борьбе Севера и Юга, и о победе Севера, что послужило предпосылкой для образования единого Древнерусского государства.
Вопрос о призвании варягов и их этнической природе как скандинавов дается в книге традиционно, хотя существует и иная, прочная версия об их принадлежности к миру славянства южно-балтийского побережья.
В разделах, посвященных истории Древнерусского государства, сделана попытка рассмотреть эту историю на фоне всего евразийского региона. Постоянные смуты и междоусобицы на Руси показаны как закономерные явления, объясняющиеся региональными, этническими и, конечно, социальными особенностями страны.
По-новому решается в книге вопрос о роли и месте церкви, религии в системе древнерусского общества, о значении морального подвига первых русских религиозных подвижников и святых.
Проблема политической раздробленности Руси рассмотрена также с новых позиций, ее хронологическое начало определяется вопреки существующей традиции лишь с 30-х годов XII в., а не с середины XI в.
Прежние трактовки развития социально-экономического уровня Руси представлены в книге как завышенные. Больше, чем, прежде, внимания уделено портретным характеристикам видных деятелей Руси — Ольге, Святославу, Владимиру I, Ярославу Мудрому, Владимиру Мономаху. Подчеркивается, что древняя русская культура формировалась как уникальный мировой феномен на основе синтеза культуры языческой, влияния византийского христианства, полиэтнических культурных традиций.
В разделах, посвященных перемещению центра российской государственности с берегов Волхова и Днепра на северо-восток, в междуречье Волги, Оки и Клязьмы, поднят ставший в последнее время вновь дискуссионным вопрос о роли монголо-татарского нашествия в жизни Руси — России. В книге нашествие и последующее иго показаны как трагедия народа, страны, российской государственности.
Более взвешенно оценена борьба за политическое первенство в Северо-Восточной Руси XIV в., где лишь после больших усилий Москва оттеснила своих весьма достойных и изначально не обреченных соперников — Тверь, Нижний Новгород.
История России с конца XIV до середины XVI в. трактуется в известной степени по-новому, сквозь призму воздействия на судьбы страны геополитического фактора, когда наряду с растущим Московским великим княжеством большую роль в борьбе за первенство в регионе играли Великое княжество Литовское и слабеющая Золотая Орда. Равный статус ряда русских великих княжеств, постоянное противодействие экспансии Литвы, поддерживающей русский сепаратизм, предопределили насильственный характер объединения Северо-Восточной и Северо-Западной Руси под эгидой Москвы. Старомосковское служилое боярство стало той решающей силой, которая вынесла на своих плечах всю тяжесть этой борьбы.
Нетрадиционно прозвучит и вывод о том, что становление государственных политических институтов, поземельных отношений объединяющейся и централизующейся России вбирало в себя различные модели ранее самостоятельных княжеств и, добавим, возможно, Орды.
Принципиально по-новому рассмотрен вопрос об освобождении от монголо-татарского ига. Это относится и к хронологии событий, и к их международному контексту, а главное — к выводу о стремлении Орды путем очередного нашествия поставить Русь на тот же уровень разгрома и политической зависимости, как это было во время Батыева нашествия.
Становление Русского централизованного государства более определенно, чем прежде, вписано в евразийскую систему политических и экономических связей. По-иному определена в этом процессе и роль русской православной церкви, чьи иерархи имели безусловно прогрессивное значение в формировании новой России. В этом плане в области как политической, так и экономической акцент сделан на объективные показатели, а не на атеистические стереотипы.
В разделе, посвященном социально-экономическому развитию страны, особое внимание обращается на природно-климатические условия и их влияние на возможность экономического развития России, ее военный потенциал, на активизацию колонизационного движения.
Для истории страны этого времени всегда был принципиально важен вопрос об эволюции положения крестьянства. Традиционно он решался в плане ухудшения его положения. В книге приводится иной материал, говорящий об унификации статуса разных категорий крестьян, улучшении их правоположения и сохранении приемлемых для них экономических условий. Суммированы выводы последних лет о сущности феодальной собственности этого времени, представлявшей собой сочетание отношений государственно-корпоративной собственности и частной, сеньориальной.
Новые оценки даны в изложении истории России первой трети XVI в. и особенно реформ середины века. Опричнина же рассмотрена как явление контрреформационного порядка, как тоталитарно-репрессивный режим самодержавной монархии, отнюдь не выражавший ее главного направления развития. Многие аспекты истории России 50 — 70-х годов XVI в. показаны в скрещении личных судеб, характерных черт главных деятелей эпохи.
Смута же, пожалуй, впервые в столь обобщающем издании показана как проявление глобального структурного кризиса страны и государства, как гражданская война, сопровождавшаяся ростом сепаратизма и политическим распадом страны.
Отсюда и новые оценки воссозданной российской монархии, которая во многом содействовала прекращению Смуты, «умирению» земли, налаживанию хозяйственной и государственно-политической жизни.
При анализе истории XVII в. авторы отказались от искусственного противопоставления новой, «петровской» России дремотной России предшествующего столетия. Акцент, напротив, сделан на общности этих периодов, вторая половина XVII в. оценена как период предреформенный (протекавший в невероятно трудных внутри- и внешнеполитических условиях), что проявилось во многих областях жизни страны — в хозяйстве, внешней политике, культуре, отношениях между церковью и государством и т.д.
При обрисовке основных аспектов истории русской культуры внимание обращено на ее цикличность в связи сначала с потрясением и упадком, вызванным монголо-татарским нашествием, затем восстановлением и расцветом в предкуликовскую и послекуликовскую пору, расширением ее ареала, вовлечением в ее лоно все большего количества русских людей, наконец, в связи с новыми тяжелыми испытаниями периода Смуты и послесмутной поры.
Современные научные оценки даны истории становления многонационального Российского государства, в частности, воссоединению Украины с Россией, а также социальным противоречиям в обществе, доходившим порой до острейших коллизий и вооруженной борьбы, с которой, однако, снят определенный налет модернизации, свойственный некоторым обобщающим работам прошлых лет.
А.Н. Сахаров
РАЗДЕЛ I. Древняя Русь
Глава 1. Древнейшие цивилизации на территории нашей страны
§ 1. Некоторые аспекты древнейшей истории
Так уж сложилось, что из многотысячелетней истории человечества достаточно наглядное представление можно составить лишь о самых последних временах благодаря обретению исследователями, наряду с весьма своеобразными и односторонними археологическими данными, сведений письменных источников. Для нашей страны таковые появляются лишь с VIII—VII вв. до н.э. Весь огромный предшествующий период изучается археологами, чьи материалы касаются почти исключительно развития, эволюции сферы материального производства. Оно изменялось крайне медленно, и значительные рубежи в нем обозначались через тысячелетия.
Разумеется, историки, признавая примат производства над прочими сферами жизни, не могут вместе с тем не видеть реальности: во-первых, крайне медленное развитие производства в доиндустриальный период; во-вторых, все большую значимость появляющихся с эволюцией человека иных, в том числе и духовных областей его бытия. С развитием человека в мыслящее, живущее коллективно и творящее материальное и духовное благо существо возникает язык как главное средство межчеловеческих контактов. Немногочисленность человеческих объединений архаичных эпох, а также их крайне слабая связь друг с другом приводят ко все большему обособлению языков, а поскольку именно язык в ту пору в значительной мере определял то, что мы называем этническим лицом, разделение языковых семей на более дробные является также весьма существенной особенностью человеческой истории эпохи ранних цивилизаций или их становления
Эта сфера человеческой истории на ранних этапах находится в ведении лингвистов, которые на основе закономерностей развития языков и сохранившихся в известных древних наречиях элементов еще более архаичных лингвистических структур реконструировали ряд древних языков.
В отличие от материальной исследования в этой сфере не идут в слишком глубокую древность, но тем не менее позволяют в общих чертах восстановить процессы языкового дробления и взаимодействия приблизительно с IV тыс. до н.э. В дальнейшем сюда присоединяется и реальный лингвистический материал, уцелевший благодаря древнейшим системам письменности, возникшим в отдельных регионах земли.
Ныне установлено, что человек появился приблизительно два миллиона лет назад. Древнейшие остатки этого предка нынешнего «гомо сапиенс» обнаружены в Африке, более поздние реликты открыты в Азии и Европе. Длительная эволюция человека из животного царства была связана прежде всего с возникновением и развитием производства, различные этапы которого определяются в науке по материалу, из которого изготовлялись орудия труда (и оружие). Первоначально таким материалом был камень, а потому древнейшие стадии человеческой истории называются палеолит (древний каменный век), энеолит (среднекаменный век) и неолит (новокаменный век). В нашей стране эти самые длинные периоды человеческой истории продолжались много тысячелетий и закончились где-то во II тыс. до н.э. Но даже это относится лишь к наиболее развитым районам, тогда как в остальных каменный век продолжался и позже.
Рассматривая историю человечества, мы ясно видим, что первые очаги, как мы говорим, цивилизации возникли сначала в нескольких районах (долины Нила, Тигра и Евфрата, Инда и других рек), затем как бы распространяясь на соседние области. Не случайно, если брать территорию России в ее старых границах, то наиболее ранние цивилизации появились в Закавказье и Южной Средней Азии и лишь позже к северу от Кавказских гор. По-видимому, ранние этапы общественных объединений не обязательно предполагали возникновение государства как такового. Последнее первоначально появилось там, где существовала настоятельная необходимость в создании централизованных форм организации производства, связанного с искусственным орошением. В других районах первоначально достаточно было появления относительно небольших объединений, способных защитить их членов от внешней опасности. Основной структурной ячейкой таких объединений служило племя, состоявшее из родственных коллективов более низкого порядка (родов). Затем происходило становление союзов племен.
Как бы то ни было, для истории человечества важнейшим этапом стало сначала возникновение производящего земледелия, а затем отделение от него скотоводства. Последнее случилось довольно поздно, на нашей территории не ранее рубежа II и I тыс. до н.э. При этом, вопреки распространенному мнению, обособление скотоводства и появление кочевого хозяйства как такового произошло относительно поздно. Если исходить из критерия применения того или иного материала для производства орудий труда (и оружия), то в эту пору значительная часть населения нашей страны жила уже в эпоху бронзового века. Бронза, как материал для производства, требует, однако, наличия, кроме меди, также и олова. Последнее же, в отличие от меди, встречается сравнительно редко. Показательно, что в областях, где раньше всего начался бронзовый век, олово почти отсутствует. Более того, известные в древности месторождения этого металла чаще всего были в стороне от районов производства бронзы и предметов из нее (Испания, Британия и некоторые другие). Это привело к возникновению торговли оловом, ареал которой уже в III—II тыс. до н.э. был весьма обширен. Олово везли из стран Западной Европы в области Ближнего Востока, а это в свою очередь стимулировало усложнение общественных структур и отношений, в частности, вело к возникновению особой категории населения — купечества, морской торговли, мореплавания. И в итоге — расширения сфер цивилизации в ее ранних формах.
Вместе с тем бронза не могла заменить камень или другие материалы (прежде всего кость, дерево), и вплоть до появления железа о полном торжестве металлического производства не могло быть и речи.
Железо же как таковое, хотя и было (в виде метеоритного) известно издавна, стало использоваться в производстве лишь с той поры, когда человек научился его добывать из руды. Месторождений железа в природе неизмеримо больше, чем меди. К тому же с использованием железа исчезает потребность в олове, а следовательно зависимость от импорта последнего.
Но добыча железной руды могла появиться лишь при наличии относительно богатых и близко расположенных к поверхности земли его месторождений. Очевидно, существовали и другие причины того, что древнейшим очагом добычи железа стал в Западной Евразии регион, приблизительно соответствующий современной территории восточной Турции. Именно там во второй половине II тыс. до н.э. появились очаги добычи и производства железа. В ту пору это был весьма дорогой продукт — он стоил в сорок раз дороже золота, и не случайно местные общины строго контролировали вывоз столь ценного металла в соседние, лучше организованные в военном отношении, общества, прежде всего ассирийское. Ассирийцы всячески стремились закрепиться в этих районах. Именно использование железа для производства оружия стало основой военных успехов Ассирийской державы, а затем и ее соседей, в том числе Урарту, частично расположенного на территории современной Армении. Более поздние античные источники сохранили сказания о железодельцах халибах, обитавших в пределах современной северо-восточной Турции. Отсюда, надо полагать, процесс железоделания продвинулся в районы Закавказья, а затем и Кавказа, т.е. на территорию нашей страны. Но здесь начало железного века приходится уже на VIII и последующие века до н.э., т.е. на время, когда появляются первые письменные источники об областях Северного Причерноморья и Кавказа.
А эти источники позволяют нарисовать очень сложную этническую карту нашей южной территории, которая также имела свою предысторию, раскрываемую по данным лингвистики.
В наше время подавляющее большинство населения России, Украины и Белоруссии — восточнославянские народы (русские, украинцы и белорусы). На втором месте стоят тюрки, затем этносы, говорящие на кавказских языках, финно-угорские народы. Имеются калмыки и буряты, говорящие на монгольских языках, а также различные немногочисленные этносы севера, языки которых составляют особую группу. Из некогда доминировавших на юге нашей страны иранцев уцелел лишь один их потомок по языку — осетины. Такая этническая карта постепенно сложилась в основном в течение последних полутора тысяч лет. Прежде картина была иная. В первые века нашей эры на нашей территории совершенно отсутствовали тюрки. Зато, кроме иранцев, здесь гораздо шире были представлены угры и финны и относительно незначительным был ареал расселения праславян.
В древности доминантными этносами на нашей территории являлись индоевропейцы и yrpo-финны. Кроме того, на Кавказе обитали этносы, говорившие на кавказских языках.
Единая индоевропейская языковая общность начала распадаться в IV тыс. до н.э. К середине II тыс. до н.э. еще существовала так называемая индоиранская общность, западным соседом которой была балтославянская. Последняя распалась на балтскую и славянскую около середины I тыс. до н.э.
Ныне многие ученые полагают, что прародина индоевропейцев находилась как раз на юге современной России и Украины, хотя существует и гипотеза о том, что ее следует искать в Малой Азии. Говоря об индоевропейцах, затем об индоиранцах, балтах, славянах (праславянах) и т.д., следует подходить к этим понятиям исторически, поскольку в разные эпохи в эти понятия вкладывалось неадекватное содержание. Первоначально носители языка (например, праславяне) могли занимать очень небольшую территорию, которая затем в иных исторических условиях весьма расширилась за счет ассимиляции теми же праславянами различных других этносов (иранцев, балтов, финнов и т.д.). В этом плане все народы смешанного происхождения, но каждый из них объединяет язык и те элементы культуры, что связаны с последним.
Если процесс распада индоевропейской общности занял более двух тысячелетий, то то же самое можно сказать и об угро-финской (или уральской) языковой общности, которая распалась на собственно финскую и угорскую также приблизительно в середине II тыс. до н.э. Прародину этих языков скорее всего надо искать в Приуралье. откуда носители соответствующих языков распространялись на запад и восток. Особые сложности возникают с так называемыми кавказскими языками. В пределах современной России к ним относятся дагестанские, адыгские, нахские и один представитель абхазских (абазинский) языков. К югу от Большого Кавказского хребта обитают грузины (с подразделением на собственно грузин, менгрелов, лазов и сванов), собственно абхазы и остатки некогда многочисленных носителей дагестанских наречий Азербайджана (удины, крызы, хиналугцы и др.).
Вопрос о «прародине» кавказских языков особенно неясен. Известно, однако, что в древности (III—II тыс. до н.э.) на них говорили на большей части территории Малой Азии (нынешней Турции), а также в западном Иране и даже южнее. Позже эти языки сохранились лишь на севере в пределах нынешнего Кавказа.
При этом имели место весьма любопытные явления. Доказано, например, что отдаленным родственником современных вейнахских (чеченского и ингушского) языков были урартский и родственный последнему хурритский. Урартский язык исчез на протяжении I тыс. до н.э., вытесненный в основном так называемым протоармянским, носители которого пришли на Армянское нагорье после великих переселений с запада (Балкан) в XIII—XII вв. до н.э. Есть основания полагать, что ранее общие предки (по языку) урартов и вейнахов занимали обширные территории центрального Закавказья. Еще древнегрузинские легенды рассказывали о том, что предшественниками картвелов (грузин) на значительной части Восточной Грузии были какие-то бунтурки, возможно вейнахи. В I тыс. на севере Кахетни известны цанары, которых скорее всего также надо относить к вейнахам. Позже они слились с грузинами. Наконец, еще до недавнего времени одна ветвь тушин (грузинских горцев) говорила на вейнахском наречии. Следовательно, есть основания полагать, что в древности и ареал распространения этих языков был весьма обширен и простирался от центрального горного Кавказа до районов к югу от озера Ван и даже исторической Сирии. Как и почему этот ареал затем весьма сузился — наука пока четкого ответа не дает. Абхазы и адыги некогда составляли единую этноязыковую общность, занимавшую не только западный Кавказ, но и часть восточной Малой Азии (так называемые протохеты). Предки грузин (по языку), очевидно, жили между абхазо-адыгами и вейнахами. Далее на восток, в современном Азербайджане и западном Иране, обитали племена, говорившие на языках, родственных дагестанским. Однако и область распространения абхазо-адыгских (а затем и адыгских) языков на севере не выходила за пределы южного Прикубанья. К северу от Кубани обитали индоиранцы, а затем и иранцы (после распада индоиранской общности). Этот распад произошел где-то к середине II тыс. до н.э., хотя лингвисты вроде бы обнаруживают общий индоиранский язык в степном Предкавказье и позже (в I тыс. до н.э.). В связи с этим, однако, надо сделать одно существенное замечание: по данным лингвистики, без иных (в основном письменных) материалов почти невозможно очертить ареал распространения того или иного языка. Можно лишь установить его наличие в приблизительных хронологических пределах.
Такой самой общей характеристикой и завершим обзор этнической истории нашей страны до I тыс. до н.э., когда в нашем распоряжении появляются первые письменные известия. Они, включая рассказ знаменитого Геродота, весьма далеки от совершенства и сами нуждаются в специальном скрупулезном изучении, с привлечением иных (археологических и лингвистических) материалов. Однако само их появление знаменует новый важный этап в развитии наших знаний о прошлом, этап, на котором на смену общим схемам, восстанавливающим факты со значительной долей предположительности, приходят вполне конкретные сведения очевидцев.
§ 2. Иранцы юга и греческие колонии в Северном Причерноморье
Согласно старейшим письменным источникам, древнейшим населением Северного Причерноморья были киммерийцы. Именно их называет «отец истории» Геродот, которому мы обязаны основным комплексом известий об этом регионе в древности. Согласно Геродоту, киммерийцы были вытеснены со своей территории скифами и, спасаясь от последних, бежали вдоль восточного берега Черного моря в Малую Азию. О киммерийцах и их приходе в Азию в VIII в. до н.э. упоминают и восточные (ассирийские, Библия) источники. Любопытно, что в грузинский язык их этноним в форме «гмири» вошел в значении «герой, богатырь».
Однако кто такие киммерийцы в этническом плане — мы не знаем, и ученые до сих пор высказывают разные точки зрения на этот счет, из которых наиболее вероятна их принадлежность к индоиранцам.
Скифы, победившие киммерийцев, преследовали их (согласно Геродоту), но поскольку маршрут скифов был иным (они прорвались в Закавказье по берегу Каспийского моря), можно полагать, что их походы в Закавказье и далее до Египта и Сирии не были связаны с исходом киммерийцев, тем более, что хронологически скифские походы относятся к VII в. до н.э. Известно, что скифы участвовали в разгроме Урарту, а затем и Ассирии. В армянском языке «ска» (скиф) имеет тот же смысл, что «гмири» в грузинском. На территории нынешнего Азербайджана ими было основано политическое объединение, известное как Скифское царство. Очевидно, скифы частично расселились в степных районах Азербайджана и на дагестанском побережье.
Но основная масса скифов обитала в течение многих веков на обширных пространствах от Алтая до Дуная. Уже из этого можно сделать вывод, что скифы пришли в Северное Причерноморье с востока из-за Дона. Их самоназвание было саки (от «сака» — олень), и форма «скиф», зафиксированная У античных писателей, скорее всего множественное число от «сак» (сакта).
В Северном Причерноморье сложился мощный племенной союз, во главе которого стояли так называемые царские скифы, чьи кочевья располагались по левому побережью нижнего Днепра. Именно там Геродот указывал царские могилы. Этим скифам подчинялись прочие скифы. Однако, кроме скифов как таковых, в которых современная наука с полным основанием видит иранцев, в состав их политического союза (возможно союзов) входили и иные этносы. На западе это, очевидно, фракийцы и праславяне, на северо-востоке — финские племена, на западном Кавказе — предки адыгов, в горном Крыму обитали таври — народ неясного происхождения, приносивший человеческие жертвы. От тавров произошло одно из названий Крыма — Таврида. Скифы эпохи Геродота еще не знали государства как такового, хотя греческий историк и именует их правителей басилеями. Термин «басилей» прошел сложную эволюцию, В древнейших источниках — это главы отдельных производств (гончарного, оружейного и т.д.). У Гомера басилей — племенная знать. Во времена Геродота басилеями обычно называли царей, но применительно к менее развитым обществам и племенных вождей. Именно таковыми были басилеи скифов, у которых (скорее всего для V—IV вв.) есть основание видеть тот общественный строй, который называется «военная демократия» и который предшествует государству как таковому.
Скифы Северного Причерноморья находились в постоянных контактах со своими сородичами на территории современных Казахстана и Средней Азии. Античные писатели рассказывают, что во время пребывания Александра Македонского в Средней Азии (20-е годы IV в. до н.э.) к нему прибыло посольство от правителя Хорезма и предложило провести его войска в Македонию через степи нынешнего Казахстана и России, пояснив, что этот маршрут им (хорезмийцам) хорошо известен.
Чуть ли не за двести лет до этого персидский царь Дарий I, покорив среднеазиатских скифов, пытался подчинить и их европейских сородичей. Однако поход Дария в Скифию (ок. 513 г . до н.э.) окончился неудачей. Почти столь же безуспешными были военные экспедиции македонян в 30-е годы IV в. до н.э.
Описывая быт и нравы скифов (в широком смысле), Геродот поясняет, что не все скифы были кочевниками: часть их, особенно по правую сторону Днепра, по Южному Бугу и по нижнему Днестру, занималась земледелием. Возможно, речь идет не о скифах, а о фракийцах, там обитавших. Однако столь же допустимо, что часть скифов постепенно переходила к оседлости, тем более, что характер отношений между местным населением и греческими городами на побережье Черного моря, а также греческой метрополией, этому способствовал. Известно, что коренная Греция всегда испытывала острый недостаток в хлебе, и последний ввозился из ее колоний, в том числе и причерноморских.
Колонизационная деятельность греков началась еще в VIII в. до н.э., причем первоначально доминирующую роль в ней. по крайней мере в отношении Черного моря, играли не города собственно Греции, а эллинские полисы на побережье Малой Азии (Милет и др.). Кстати, и Геродот был выходцем оттуда. Греки вышли в Черное море, очевидно, именно в VIII в. до н.э. Любопытно, что первоначально они заимствовали скифское название этого моря. Скифы же именовали его Ахшайна. т.е. Черное, что у греков превратилось в Аксинский Понт (Негостеприимное море). Однако вскоре за этим водным пространством закрепилось название Понт Эвксинский (Гостеприимное море), и это название удержалось на века, порой, например, у арабов, как просто Понт или Понтийское море. Правда, в средние века Черное море приобретало и иные названия, из которых наиболее интересно Русское море, широко распространенное в X—XII вв. С XIII в. обычным постепенно стало древнее наименование Черное море (турецкое — Кара дениз, арабское — Бахр ал-асвад, русское — Черное).
Около 640 г . до н.э. возникло первое греческое поселение на северном побережье Черного моря — на острове Березань, а затем на протяжении второй половины VII—VI вв. были отстроены Ольвия в устье Буга, Пантикапей на Керченском полуострове, позже Херсонес в Крыму и др. Все они, исключая Херсонес, были основаны выходцами из малоазиатского Милета. От этих первоначальных поселений отпочковывались дочерние, например, пантикапейцы основали Танаис в устье Дона. Первоначально все причерноморские полисы представляли из себя аналоги собственно греческих. Это были аристократические или смешанные полудемократические города-республики, в которых все свободное население полиса являлось его гражданами. Эти полисы, однако, владели и какими-то землями вокруг города, где обитало и коренное население, с которым установились прочные, хотя и неоднозначные связи.
Как сказано, основную статью вывоза из областей Северного Причерноморья составлял хлеб. Так, в IV в. до н.э. около половины всего зерна, потребляемого в Афинах, привозилось с Босфора. Кроме того, в города метрополии поставляли отсюда рыбу, кожи, а также невольников. Впрочем, скифские рабы не пользовались большим спросом из-за их строптивости, а также потенциальной склонности к вину, которое скифы, в отличие от эллинов, пили неразбавленным.
В свою очередь, эллинские полисы изначально специализировались на ремесленном производстве товаров, необходимых аборигенам.
На юге России и Украины имеется множество курганов, значительная часть которых относится к скифо-сарматским временам. Это могилы знатных людей и вождей. Не случайно в украинском языке и в южнорусских диалектах слово «могила» означает и курган. Большинство последних было разграблено еще в древности, так как не было секретом, что с погребенными знатными людьми в могилы клались и различные ценные вещи, в том числе из золота и серебра. Однако отдельные курганы сохранили свое содержимое, и раскопки их позволили составить представление о характере скифского или смешанного эллинско-скифского искусства, а также о формах ремесленного производства греческих полисов, торговавших с местным населением. Греческие ремесленники специально работали на «варваров», а потому на найденных в курганах вазах имеются изображения не только традиционных сцен из греческой мифологии, но и из обыденной' жизни скифов. В 1831 г . был раскопан курган около Керчи (Кульобский), представлявший гробницу скифского вождя, датируемую IV—II вв. до н.э. Вождь и его супруга были положены в кипарисовые гробы, а с ними было помещено оружие и различные предметы, необходимые, по скифским представлениям, в загробной жизни. Среди них уцелела золотая ваза, на которой изображены сцены из скифской жизни, выполненные несомненными знатоками последней и с большим умением. Среди них мы видим скифа, натягивающего лук, а рядом — выдергивающего у своего друга больной зуб.
Встречаются сцены из военной жизни, изображение столкновений скифов и эллинов. Весьма популярен так называемый звериный стиль, присущий скифам-кочевникам на огромных пространствах от Алтая до Днепра (изображения грифонов и т.п.). Любопытно, что в процессе сближения местного населения с греческим в ремесленное художественное производство вовлекались и коренные жители. На металлической пластинке с изображением льва и других животных сохранилась надпись, очевидно, имени мастера Поранко (Фарнак), исконно иранское имя, известное и в Иране, и в Малой Азии. Такое постепенное сближение между пришлыми греками и аборигенами раньше всего началось в босфорских городах. Их центр Пантикапей, в отличие от более западных полисов, уже в начале V в. до н.э. стал столицей Босфорского царства, владения которого были в основном расположены на Таманском полуострове и в соседних ему районах. А основное население там составляли даже не скифы, а меоты, по-видимому, адыги. Именно такой состав населения Босфора стал причиной установления там царской власти, тогда как в западных полисах существовала республиканская форма правления. Любопытно, что вторая из династий, правивших на Босфоре (Спартокиды), была по происхождению, очевидно, фракийской, хотя ни о каком компактном обитании здесь фракийцев не может быть и речи.
Раскопки на Босфоре, в частности около Пантикапея, позволили лучше представить структуру тамошних поселений. Обнаружилось, что кроме собственно города существовали пригородные усадьбы, специализировавшиеся на производстве сельскохозяйственной продукции. Цари Босфора не были абсолютными монархами и во многом зависели от городской знати, которая, очевидно, постепенно «варваризировалась». В меньшей мере это касалось низших слоев населения, которые еще долго делились на привилегированных членов полисной общины (очевидно, греков) и представителей местного (скифского, меотского) населения. Оно боролось за свои права, и именно это стало содержанием знаменитого восстания Савмака ( 107 г . до н.э.) против последнего представителя династии Спартокидов Перисада V. Перисад был убит, и царем провозглашен Савмак. Но местная знать призвала на помощь царя Митридата VI Евпатора с южного берега Черного моря. Полководец Митридата Диофант подавил восстание и присоединил Босфор, а затем и остальной Крым к Понтийскому царству.
Это была, однако, уже иная эпоха для Северного Причерноморья. В III в. до н.э. сюда с востока из-за Дона хлынули новые потоки кочевников — так называемых сарматов. То были племена, родственные скифам, но обитавшие прежде на востоке, в пределах нынешних Казахстана и Туркмении. Двинуться на запад их вынудило давление со стороны каких-то других кочевых племен. Большая часть скифов Северного Причерноморья подчинилась своим соплеменникам и постепенно смешалась с ними, остальные сохранили прежнее наименование. Эта часть скифов обосновалась в Крыму, где возникло так называемое Скифское царство со столицей на месте нынешнего Симферополя. Это небольшое политическое объединение постепенно еще больше сблизилось с греческими полисами, способствуя их «варваризации», которая достигла еще больших размеров к рубежу нашей эры. Описания Ольвии и других городов этого времени говорят о том, что местное греческое население почти слилось с «варварами», хотя, как уверяют источники, потомки эллинов еще знали наизусть целые пассажи из Гомера.
Митридат VI Евпатор оказался самым стойким врагом новой мощной политической силы — Рима, который уже с начала II в. до н.э. начал экспансию в Малой Азии. Понтийский владыка был побежден римскими полководцами и бежал на Босфор. Римляне договорились с сыном беглеца Фарнаком о выдаче престарелого царя. Митридат, видя неизбежность плена, покончил жизнь самоубийством (по преданию, на горе, что и по сей день именуется Горой Митридата). Фарнак позже пытался сопротивляться Риму, но был разбит Цезарем, и вскоре его владения, в том числе и на северном берегу Понта Эвксинского, попали под власть Рима.
Они превратились в отдаленную периферию, о которой даже такие любознательные писатели, как Страбон и Плиний Старший, рассказывали немногое. В 8 г . по Р.Х. мстительный император Август сослал одного из знаменитейших поэтов Рима Овидия в небольшой городок Томы (ныне Констанца в Румынии). Изгнанник прожил там почти десять лет, написал в Томах ряд своих известнейших произведений и часто жаловался на тяжелую жизнь в небольшом городке на границе с варварским миром.
На Босфоре по-прежнему правили собственные цари, подвластные Риму, но нам неизвестен даже их полный список. Интересы Рима лежали либо на востоке, на парфянской границе, либо на западе, вдоль Рейна и по Дунаю, где империя вела почти непрерывную борьбу с германцами, сарматами и прочими «варварами». О Северном же Причерноморье сведений становится все меньше и меньше.
Поделиться книгой: