Помоги проекту - поделись книгой:
В интервью, данном французским социологам Ивону Ле Боту и Морису Нажману, в 1996 году Маркос достаточно подробно излагает свое отношение к краху социалистического лагеря и задачам современной левой:
«
Маркос: Да, и все это началось уже довольно давно, вместе с процессом перевода с университетской марксистско-ленинской культуры на культуру индейскую. Этот перевод был скорее превращением. Я помню, что читал где-то, что тот, кто переводит поэзию, на самом деле является поэтом; в этом смысле настоящими создателями сапатизма были переводчики, теоретики сапатизма, такие люди, как майор Марио, майор Мойсес, майор Ана Мария, все те, кому приходилось переводить на местные языки; Тачо, Давид, Севедео — это настоящие теоретики сапатизма… Это они создали новую форму видеть мир.
Маркос: Возможно, Маркос уже не марксист, и я не знаю, плохо ли это, является ли это поводом для упрека или для признания. Я думаю, что Маркос, в смысле, этот персонаж, до сих пор мог быть полезным для общин инструментом, и он был нужен им для того, чтобы выражать свои проблемы и продолжать этот сложный переход, в который превратилась война 1994 года. Вопрос, который нужно было бы задать о Маркосе: сможет ли он оставаться таким инструментом, и на протяжении какого времени еще, или же уже подошел момент, когда он должен умереть. Не умереть физически, а умереть, как персонаж.
Но, возвращаясь к вашему вопросу, я думаю, главное то, что начался процесс трансформации, причем, я имею в виду не Маркоса, а вообще левую мысль. Я не говорю, что быть марксистом — это грех, но если быть левым — значит постоянно находиться в процессе движения и обновления, сапатизм является движением революционным и последовательным…
Маркос: Да, падение Берлинской стены означало для нас оказаться в полной пустыне. Мы говорим о периоде нашего абсолютного одиночества в горах. Это значило, кроме всего прочего, задать себе вопрос о том, может ли выжить некая концепция мира без постоянной обратной связи с теми, в интересах кого, как предполагалось, она существовала. То, что нас удивляло, это не столько само падение Берлинской стены, само падение социалистического лагеря, сколько удовлетворение, с которым его восприняли народы, которые, как предполагалось, были освобождены благодаря социализму. А теперь они чувствовали себя свободными от социализма. Все это было для нас очень странно. Мы не могли объяснить это просто так при помощи поверхностного анализа, так как это делалось в средствах массовой информации, ограничившись заявлениями типа «они проиграли потому, что там у людей не было свободы».
Оказалось очевидным, что что-то не удалось. Да, социалистические страны сильно пострадали в период холодной войны, но нас удивляло, что люди даже не попытались защитить то, что, как предполагалось, являлось их завоеваниями. Для нас это значило, что невозможно навязать экономическую модель силой оружия.
Но самые трудные для нас вопросы были в том, что же следует за падением Берлинской стены, то есть какие другие стены возводило ее падение, стены, которые мировой капитализм выстраивал на своей неолиберальной стадии. Однополярный глобализированный мир, границы, которые, исчезая для капитала и товаров, умножаются для людей, чтобы дойти до таких гротескных и трагических ситуаций, как в Югославии, расовые войны конца ХХ века, когда твоя кровь может стоить тебе жизни, весь этот абсурд.
Этот мир был построен на лжи. Но это не значит, что это предложение потерпело поражение как мировая идея, я имею в виду левую идею вообще. Вместе с Берлинской стеной исчезла лишь модель политической организации этих левых… Необходимо вспомнить, что эта стена и социалистический лагерь получали серьезную критику не только справа, но и слева, всегда были левые, которые говорили, что необходимо многое изменить. Например, преодолеть эту закрытость, при которой «все то, что против меня, служит моему врагу», которая не позволяла социалистическим странам воспринимать какую-либо критику, не навешивая немедленно на нее ярлык критики предательской, реакционной, ревизионистской и так далее. В результате этого все ошибки, недостатки и нерешенные проблемы накапливались и увеличивались, пока все это не начало разлагаться изнутри.
Уроком для нас стало то, что любая политическая система, стремящаяся сохраниться, должна иметь общественную поддержку, должна быть в состоянии постоянного открытого контакта с обществом, и являться более открытой по отношению к критике. Если кто-то тебя критикует — он вовсе не обязательно является твоим противником, не обязательно это твой враг, что является привычной тенденцией левых — «если ты меня критикуешь — ты или не революционер, или реакционер или невежда, не понимающий ведущей роли авангарда». Все это понимание пришло к нам после падения Берлинской стены. Но самым трудным было ощущение одиночества. Вдруг мы поняли, что нам совершенно не на кого опереться, даже морально. До этого у нас было чувство того, что мир, за который мы боролись, существовал, был реален. И вдруг его не стало, он оказался уничтожен.
Маркос: Куба — это другая история… Куба очень дорожит своими отношениями с Мексикой и не будет помогать ни одному национально-освободительному движению в Мексике, в частности, нам. Сохраняется та же позиция — дело Мексики заключается в том, чтобы поддерживать кубинскую революцию. Но из-за процесса становления многих из наших товарищей, Куба была или остается, в зависимости от личного видения каждого, одиноким островом достоинства. Несмотря ни на что, нравится это кому-то или нет, ее правительство пользуется поддержкой большинства кубинского населения, и в то же время существует внутренний конфликт, есть процесс разочарования и изменений — все это должно решаться изнутри кубинского общества, это политические вопросы, которые решать самим кубинцам.
По отношению ко всему этому сапатизм занимает дистанцию уважения, но не следования. Мы не фанатики Кубинской революции… точнее, кубинского политического режима, но должны признать, что нам неизвестно, что на самом деле там происходит. Поэтому любое мнение, за или против, было бы ошибочным. Средства информации заявили бы, что кубинцы поддерживают сапатистов, или что «гусанос», — хотя уже нельзя говорить о «гусанос», — что кубинские диссиденты поддерживают сапатистов. В этих условиях, при постоянной манипуляции новостями, которые мы получаем, нет смысла делать публичных заявлений…
Маркос: Да, конечно. Любая власть находится в противоречии с тем, что мы говорим. В мире нет ни одной страны, которая соответствовала бы стремлениям сапатизма, ни одной в мире. Но в этом конкретном случае, при этой ситуации войны, наши товарищи сказали, что мы должны соблюдать дистанцию, ту же дистанцию, что и они занимают по отношению к нам. Они не говорят о нас ни хорошо, ни плохо. Значит и мы тоже не говорим о них. Можно сказать, что мы смотрим друг на друга соблюдая социалистические расстояния, и все.
Маркос: Не знаю. Мы рассматриваем это как поражение в военном отношении, в смысле войны политической. Столкнулись две большие силы, и одна из них потерпела поражение. Почему? Очевидно, потому, что сильнее оказалась другая. Но нужно проанализировать, почему социалистический лагерь не смог преодолеть этого. Доказательством того, что он потерпел поражение являются события, происходящие после падения социалистического лагеря, то есть вместо расширения в мире борьбы за демократию начинается повсеместное наступления правых. С исчезновением Советского Союза к власти приходит не открытое и демократическое правительство, а Ельцин. Немедленно после этого начинается война в Чечне. Наступает период новых войн и распада, не наступает обещанный лучший открытый плюралистический мир. Это не значит, что то, что было раньше, являлось чем-то однозначно хорошим, просто его исчезновение не решило ни одного из вопросов. Кроме того, мировые левые силы погрузились в раскаяние, сожаления о прошлом и нередко цинизм, переход в стан правых, весь этот процесс разложения…
Нет ни малейшего сомнения, что речь для левых идет о политическом, военном, общественном, культурном и, прежде всего, моральном поражении.
Маркос: Нет, думаю, что нет. В той ситуации сапатизма бы не было. Или он пошел бы по пути традиционных партизанских движений и поэтому потерпел бы поражение, или же оставался бы все это время в горах, ожидая подходящего момента. Хотя нет, наверняка не было бы сапатизма, не было бы Маркоса, не было бы ничего, если бы всего этого не произошло. Это еще один момент, о котором можно пожалеть. Проклятые социалисты! Если бы не они, мы бы не торчали сейчас в Ла-Реалидад, страдая от дождя, грязи, москитов и не рассуждали бы обо всем этом.
Маркос: Я помню, что в библиотеке Агуаскальентес в Гуадалупе-Тепейак, которая была побольше этой, находилась самая полная коллекция собраний всех классиков марксизма-ленинизма. Нам туда присылали все книги, которые уже никто не хотел читать. Полные собрания сочинений Энгельса, Маркса, Ленина, Мао, Кастро, все это там было, но почти не было ни романов, ни поэзии, ни драматургии…
Маркос: Это все забирают! И мне было очень смешно, когда я шутил с библиотекарями: «когда сюда придет армия, они увидят, что все самые страшные слухи о нас — это правда», потому, что полки переполнены, и все эти книги старые и им не меньше 20 лет, от них избавились и отправили их нам.
Маркос: Как минимум. Наверняка они уже совершенно запутались, поскольку не знают, кто мы — троцкисты, маоисты, кастристы, геваристы или сталинисты из Тираны. У нас еще были полные собрания сочинений вождя и учителя Ким Ир Сена».
К этому можно лишь добавить, что с возникновением на исторической арене сапатизма, большинство традиционных партизанских движений континента среагировали на это событие с привычным высокомерием «исторических авангардов». Так, руководство Гватемальского Революционного Национального единства, рассматривавшее соседний Чьяпас как стратегический тыл, отнеслось к выступлению сапатистов откровенно враждебно, а престарелый командир Революционных Вооруженных Сил Колумбии Мануэль Маруланда («Тирофихо»), назвал сапатистов «партизанской комедией». Кто-то из мексиканских ультра изобрел термин «субкомедианте Маркос». Большинство аргументов — наподобие того, что если вы настоящие революционеры, то почему вы до сих пор не погибли?! Многие не прощают сапатистам того, что они живы. Видимо, потому что с мертвыми легче.
Кроме коренного отличия в самих проектах общественного устройства, критики военной культуры и признания абсурдности «вооруженного пути», сапатистами была создана собственная культура, отличная от культуры традиционных левых сил. У них нет культа смерти и стремления к мученичеству. Как точно заметил один чьяпасский журналист, «их не убили вовремя, и они обнаружили, что им нравится жить».
7. За нами находимся вы
После посещения Лакандонской сельвы Васкес Монтальбан писал: «Какое впечатление от Маркоса я увожу с собой? Он кажется мне университетским товарищем, который лет на двадцать моложе меня и лет на двадцать моложе маразматической левой, из которой я всю жизнь пытаюсь выбраться, как из засасывающей трясины… Сапата, Сандино и Гевара были убиты в 39 лет… В свои 39 он еще молод, но это момент пересечения «теневой черты»… согласно утверждениям… о том, что, начиная с 40 лет, каждый из нас становится ответственным за свое лицо. А как быть в случае маски?.. Писатель Кэмпбелл… убежден, что у Маркоса должна быть «мотивация христианского происхождения, иначе идея самопожертвования и отдачи была бы необъяснима». Меня поразило его внутреннее равновесие. Его спокойствие. В нем не было ни притворства, ни раздражения. Чувствовалось полное согласие между его разумом и его сердцем. Это человек, который много, очень много лет постоянно над собой работает, познает себя. Больше всего мое внимание привлекла, кроме политических синтаксиса и воображения, его уверенность в себе. «Победа, — говорил он, — будет для других. Для тех, кто придет потом». И мне показалось, что ему уже исполнилось или вот-вот исполнится 39. Маркос старше своей маски. Сейчас ему должно уже быть года 42, а маске всего 5, он преодолел проклятие тридцати девяти, может быть потому, что увеличение средней продолжительности жизни делает нас сегодня ответственными за свое лицо начиная уже с пятидесяти. Я бы лишь отметил противоречивое расхождение-совпадение с Кэмпбеллом в том, где он находит христианские истоки мотивации: я бы вспомнил о теории «фактора сознания», о котором говорил Че Гевара, когда объяснял нам и себе, почему долг должен быть важнее классовых интересов»
Тема маски — отдельный вопрос в этой войне символов и метафор. Почему-то главным символом сапатистов стали не горы, не сельва и не оружие, а именно эта маска — «пасамонтаньяс». Многие их спрашивают или критикуют — зачем вам маски? Почему вы скрываете лица? Как будто до восстания 1994 года лица этих индейцев кого-то интересовали… Маркос отвечает, что они готовы снять с себя маску, когда мексиканское общество ее тоже с себя снимет. Изначальный смысл масок заключался в следующем: поскольку большинство участников движения являются лицами гражданскими, проживающими на территории под контролем федеральных сил, необходимо было защитить их и их семьи от репрессий властей. С другой стороны, маски на лицах сапатистского командования планировались как защита от культа личности: в случае гибели одного его место должно был занять другой, избегая каудильизма, столь характерного для всех латиноамериканских революций. Добиться этого не удалось, по крайней мере, по отношению к «внешнему миру». Как рассказывает сам Маркос, единственная разница оказалась в том, что вместо привычного каудильо с открытым лицом, он стал первым каудильо в маске, благодаря этой самой маске еще более узнаваемым. Это — одна из множества проблем, которую пытаются решить сапатисты. Очевидно и другое, — если в предыдущих революциях центр внимания был сосредоточен на личностях, ее возглавлявших, на лице, на личных характеристиках ее ведущих персонажей, то в сапатизме все происходит как раз наоборот, маска на лицах гражданский властей, военных командиров и простых крестьян делает всех частью единого целого, где нет места официальным портретам и биографиям, где маска является зеркалом, отражением, не сокрытием себя, а открытием другого, то есть своей полной противоположностью. Самое употребляемое слово на сапатистских территориях — это «тик», «мы». По этой же причине все интервью Маркоса даются им только во множественном числе. На любом языке это звучит странно и непривычно, особенно в эти времена торжествующего индивидуализма и одиночества. «За нами находимся вы», — этими словами сапатисты приветствовали в 1996 году представителей гражданского общества, прибывших в Лакандонскую сельву на Межконтинентальную Встречу за Человечество и против Неолиберализма. За нами находимся вы. В этих четырех словах — суть этического и политического проектов, которые не противостоят, а дополняют друг друга.
8. Война продолжается
На непростом пути строительства новых путей сопротивления и новых отношений общества с властью, сапатизм ожидает немало угроз. Одна из них — в изоляции и иллюзии самодостаточности сапатистских общин, которые в силу сегодняшних объективных причин остаются отделенными от остальных частей штата. Другая — в изоляции сапатизма извне, которая, что бы на этот счет ни говорили Маркос и его товарищи, во многом реализуется; сапатисты оттеснены в самые труднодоступные районы Чьяпаса, все окружающие их «традиционные» общины получают массированную экономическую помощь со стороны различных политических сил — как правительства, так и оппозиции, дабы склонить сапатистов к дезертирству. В том, что они, как и было ими обещано, не возьмут от властей ни цента в виде подачек, мы убедились лично. Их общины — беднейшие из бедных. Третья угроза: оставаясь модой и эстетическим искушением для многих, оказаться в конце концов задушенными в дружеских объятиях «международного гражданского общества». «Не следуйте нашему примеру, не подражайте нам, те, кто пытается превратить нас в сверхлюдей и героев, тот просто не понимает нас», — настаивает Маркос. Нерешенной остается и тема беженцев, которые под давлением боевиков продолжают оставаться в импровизированных лагерях, находящихся на большей части территории штата.
Все эти сложности усугубляются тем, что в условиях бурных международных событий последних лет, проблематика Чьяпаса в мировых СМИ оказалась отошедшей на задний план, что полностью совпадает с интересами политического истеблишмента Мексики, уже давно взявшего курс на их изоляцию.
Следуя зеркальной логике установленных сапатистами связей между внутриэтническим и общечеловеческим временами, в которых прошлое и будущее всегда является настоящим, история и опыт этого почти неизвестного нам движения столь же необходим нам, как и им наша помощь. Потому что все попытки разделить человечество на всяческие «мы», «вы» и «они» становятся сегодня частью далекой предыстории. А история, что бы нам не говорили на этот счет умудренные цинизмом обитатели прошлого, продолжается. И мы думаем, что наиболее эффективный вид помощи сапатистам извне должен заключаться в прорыве существующей сегодня информационной блокады. Как этого можно добиться? Давайте думать вместе. Мой электронный адрес: oleg@netexpress.cl
Декларация Лакандонской сельвы
СЕГОДНЯ МЫ ГОВОРИМ — БАСТА!
Народу Мексики:
Мексиканские братья,
Мы — результат 500 лет борьбы, сначала — против рабства, в войне за независимость от Испании, возглавленной повстанцами, потом — против угрозы быть поглощенными североамериканским экспансионизмом, потом — за утверждение нашей Конституции и изгнание с нашей земли Французской империи, потом, когда порфиристская диктатура[1] отказала нам в справедливом исполнении законов Реформы[2] и народ восстал, рождая своих собственных вождей, появились Вилья и Сапата, такие же бедняки как и мы, лишенные какого бы то ни было образования, чтобы нас было легче использовать в качестве пушечного мяса и грабить богатства нашей родины, не обращая внимания на то что у нас нет ничего, совершенно ничего, ни достойной крыши над головой, ни земли, ни работы, ни здравоохранения, ни питания, ни образования, ни права избирать свободно и демократически наши власти, ни независимости от иностранцев, правящими на наших землях, ни мира и справедливости для нас и наших детей.
Но СЕГОДНЯ МЫ ГОВОРИМ БАСТА! мы — наследники истинных основателей нашей независимости, мы — миллионы обездоленных и призываем всех наших братьев объединиться с нами, протому что это единственный выход, чтобы не умереть от голода перед неутолимой алчностью диктатуры, уже более 70 лет возглавляемой камарильей предателей, представляющих самые консервативные и продажные группы. Они — те же, кто выступил против Идальго и Морелоса,[3] те, кто предал Висенте Герреро,[4] они — те же, кто продал более половины наших земель иностранным захватчикам,[5] они — те же, кто возвел на наш престол принца из Европы,[6] они — те же, кто привели к власти диктатуру ученых порфиристов, они — те же, кто оказал сопротивление Нефтяной Экспроприации,[7] они те же, кто в 1958 году организовали массовые убийства железнодорожных рабочих[8] и в 1968 г. — студентов,[9] они — те, же кто сегодня отнимает у нас все, абсолютно все.
Чтобы избежать этого и в качестве нашей последней надежды, после попыток добиться законности, основанной на нашей Конституции, мы вновь обращаемся к ней, нашему Основному Закону, чтобы заставить действовать его 39 статью, дословно гласящую:
«Национальная независимость целиком и полностью опирается на народ. Вся общественная власть проистекает из волеизъявления народа и действует в его интересах. Народ всегда обладает неотъемлимым правом сменить или изменить форму своего правительства.»
Исходя из этого, и следуя нашей Конституции, мы обращаемся с настоящей декларацией к мексиканской федеральной армии, главной опоре правящей в стране диктатуры, монополизированной находящейся у власти партией и возглавленной высшим исполнительным лицом страны, которым является сегодня ее верховный и незаконный лидер — Карлос Салинас де Гортари.[10]
Согласно этому Объявлению войны, мы просим остальные ветви государственной власти объединиться с целью восстановления законности и стабильности в стране и свергнуть диктатора.
Кроме того, мы просим международные организации и Международный Красный Крест с целью защиты гражданского населения, взять под свое наблюдение бои, которые ведут наши силы, потому что мы заявляем, что сегодня и всегда обязуемся соблюдать все военные законы, предусмотренные Женевской Конвенцией и что САНО является вооруженным участником этой борьбы за освобождение. На нашей стороне мексиканский народ, у нас есть Родина и трехцветный флаг любим и уважаем ПОВСТАНЧЕСКИМИ бойцами, в нашей военной форме используются красный и черный цвета, символы трудящегося народа и его борьбы за свои права, на нашем знамени — инициалы «САНО», САПАТИСТСКАЯ АРМИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ, и с ним мы будем идти в бой всегда.
Мы заранее отвергаем любую попытку исказить справедливые цели нашей борьбы, обвиняя нас в связях с наркобизнесом, бандитизме и прочие лживые предлоги, которые могут использовать наши враги. Наша борьба основана на конституционном праве и вызвана стремлением к справедливости и равенству.
Поэтому, и согласно этому Объявлению войны, мы даем приказ нашим вооруженным силам Сапатистской Армии Национального Освобождения следующие приказы:
НАРОД МЕКСИКИ: Мы, свободные и честные мужчины и женщины, сознаем, что война, которую объявляем — это последнее, но необходимое средство. Различные диктатуры уже давно ведут против наших народов необъявленную войну на уничтожение, поэтому мы просим тебя о решительном участии в поддержку этого мексиканского народного движения, которое борется за
Сапатистская Армия Национального Освобождения
1993 г.
За что нас будут прощать?
Господа!
Вынужден начать с извинений (как говорила моя бабушка — плохое начало). Из-за ошибки нашего департамента печати и пропаганды предыдущее письмо (от 13 января 1994 г.) среди прочих, не было направлено в национальный еженедельник «Просесо». Надеюсь, наша ошибка будет понята в «Просесо» и послание это будет принято без обид и раздражения.
Итак, я обращаюсь к вам, чтобы уважительно попросить о публикации прилагаемых коммюнике ПИРК[11] САНО. Речь в них идет о постоянном нарушении перемирия со стороны федеальных войск, об инициативе президента, предложившего Закон об амнистии, и о вступлении в должность уполномоченного по вопросам мира и примирения в Чьяпасе господина Камачо Солиса.
Надеюсь, вы уже успели получить документы, которые мы направили вам 13 января текущего года. Мне неизвестно, какую реакцию они вызовут и какой ответ на наши аргументы последует со стороны федерального правительства, так что не стану касаться этого вопроса. До сегодняшнего дня, 18 января 1994 год, до нас дошло только предложение «прощения», которое делает федеральное правительство нашим силам. За что мы должны просить прощения? За что нас будут прощать? За то, что мы не умерли от голода? За то, что не промолчали в нашей беде? За то, что не приняли со смирением гигантский исторический груз презрения и забвения? За то, что восстали с оружием в руках, когда все остальные пути оказались закрыты? За то, что не придерживаемся Уголовного Кодекса Чьяпас — самого абсурдного и репрессивного из всех, что были в истории? За то, что показали остальной стране и миру, что человеческое достоинство еще живо в самых бедных жителях Мексики? За то, что перед тем, как начать мы сознательно хорошо подготовились? За то, что вместо луков и стрел мы взяли в бой винтовки? За то, что до того, как начали воевать, мы научились этому? За то, что мы все мексиканцы? За то, что большинство из нас индейцы? За то, что мы призвали всех мексиканцев бороться всеми возможными путями за то, что им принадлежит? За то, что боремся за свободу, демократию и справедливость? За то, что не следуем схемам предыдущих партизанских войн? За то, что мы не сдались? За то, что мы не продались? За то, что мы себя не предали?
Кто у кого должен просить прощения и кто кого должен прощать? Те, кто все эти годы садился за переполненный яствами стол и обжирался, тогда как за наш стол садилась смерть, такая будничная, такая наша, что мы потеряли страх перед ней? Те, кто наполнили наши сумки и души декларациями и обещаниями? Мертвые, наши мертвые, такие смертельно мертвые «естественной» смертью, то есть от кори, туберкулеза, лихорадки, денге, холеры, тифа, мононуклеоза, столбняка, воспаления легких, малярии и прочих кишечных и легочных прелестей? Наши мертвые, такие в большинстве своем мертвые, такие демократически мертвые от боли, потому что никто не обращал на них внимания, потому что все мертвые, наши мертвые, уходили просто так, и никто их не считал, никто не говорил, в конце концов, «Баста!», чтобы вернуть их смертям смысл и никто не просил этих постоянных мертвых, наших мертвых, чтобы они умерли еще раз, но на этот раз — чтобы жить? Те, кто лишил наших людей права и дара править и самим решать наши вопросы? Те, кто отказал в уважении нашим традициям, нашему цвету и нашему языку? Те, кто относится к нам, на нашей собственной земле, как к иностранцам и требует от нас бумаг и подчинения законам, о существовании и справедливости которых нам неизвестно? Те, кто нас пытал, бросал в тюрьмы, убивал и скрывал наши тела за страшное «преступление»: желание иметь клочок земли, не большой участок, не маленький участок, а просто клочок, на котором можно что-то вырастить, чтобы утолить голод?
Кто у кого должен просить прощения и кто кого должен прощать?
Президент страны? Секретари штатов? Сенаторы? Депутаты? Губернаторы? Президенты муниципалитетов? Полицейские? Федеральная армия? Хозяева банков, промышленности, торговли и земли? Политические партии? Интеллектуалы? Галио[12] и Нексос?[13] Средства массовой информации? Студенты? Учителя? Колонисты? Рабочие? Крестьяне? Индейцы? Мертвые бесполезной смертью?
Кто у кого должен просить прощения и кто кого должен прощать?
На сегодня это все.
Примите мой привет и объятия, в эти холода ни то, ни другое не помешает (надеюсь), несмотря на то что исходит от «профессионала насилия».
Представление Дурито
Мариане Могель
Субкоманданте Мариане Могель.
Рад приветствовать и поздравить вас с новым званием, полученным за этот рисунок. Позвольте рассказать вам одну историю, которую вы когда-нибудь поймете. Это — история…
Я расскажу тебе эту историю, что произошла со мной недавно. Она — о маленьком жучке, который носит очки и курит трубку. Я познакомился с ним, когда искал и не мог найти табак для моей трубки. Неожиданно я увидел под своим гамаком горсть просыпанного табака, и уходившую от нее табачную ниточку-тропинку. И я пошел по ней, чтобы разобраться, куда делся мой табак, и кто и какого черта вытащил его у меня и теперь рассыпает. Пройдя несколько метров и заглянув за камень, я увидел жучка, сидящего за маленьким столиком, который читал какие-то бумаги и курил крошечную трубку.
— Гм, гм… — сказал я, чтобы жучок заметил мое присутствие, но тот не обращал на меня никакого внимания.
Тогда я сказал ему:
— Послушайте, этот табак — мой.
Жучок снял очки, посмотрел на меня сверху вниз, и страшно рассерженным голосом сказал:
— Капитан, прошу не отвлекать меня. Разве вы не видите, что я очень занят?
Я немного удивился и собрался было хорошенько пнуть его, но потом успокоился и решил присесть возле него и подождать, когда он закончит. Вскоре он собрал свои бумаги, сложил их в стол и покусывая трубку, сказал мне:
— Все. Теперь я вас слушаю. Чем могу быть полезен, капитан?
— Мой табак, — ответил я ему.
— Ваш табак? — спросил он, — Вы хотите, чтобы я вам дал немного?
Я почувствовал, что терпение мое опять заканчивается, но жучок протянул мне лапку с пакетом табака и добавил:
— Не сердитесь, капитан. Поймите, что здесь негде достать табак, и мне пришлось взять немного вашего.
Я успокоился. Жучок показался мне симпатичным и я сказал:
— Не беспокойтесь. У меня есть еще.
— Ммм, — ответил он.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Навуходоносор, — сказал он и продолжил, — Но мои друзья зовут меня Дурито. Вы можете звать меня Дурито, капитан.
Поделиться книгой: