Воспитанник Шао.Том 2.Книга судьбы

— Да ну, амиго. Брось ты. У нас не может быть доносчиков и предателей. Мы их мигом расстреливаем. А солдаты? Посмотришь: появятся ли они.

— Готовься к худшему. Сохранишь людей: да и себя тоже.

— Отсюда машины мы заметим за шесть-семь миль.

— А вертолеты?

— Нет. Что ты. — Педро победно и ликующе улыбался. — Какие вертолеты.

Сейчас мы соберем все оружие, перетащим продукты на грузовики, накормим людей. Увидишь, все произойдет в нормальной обстановке.

Никаких помех. Кто сунется сюда, в эту мертвую долину Чако. Смерть искать? Кому это надо?

— Есть люди, которым это очень надо. Да и вам надо, чтобы выжить.

Внушающий голос Руса заставил вздрогнуть мулата. Он опасливо покосился на монаха.

— Чего это ты снова запугиваешь?

— Кто не боится, тот погибает. Иди и делай. Тебя люди потом отблагодарят.

Жесткий голос монаха заставил сначала вскипеть неконтролируемый нрав мулата. Но, глянув в глаза говорящему, боевик поторопился заняться нужным делом.

Глава восьмая

Пополневший, по-обывательски щедро раздобревший господин Динстон очень демократично и телефотогенично улыбался.

— О-о, мистер Маккинрой Хэллоу. Приятно мне видеть вас живым и невредимым.

Эксперт даже смутился от столь радушно-лицемерного приветствия старого неудобоперевариваемого коллеги.

— Странно, полковник, а что со мной должно было случиться и почему я должен быть неживым.

— Прошу извинить меня, сэр. Шутка. Как мне вас не любить, не уважать. Столько в Китае вместе похозяйничали. Э-эх, — Динстон так компанейски улыбался и так был искренне светло счастлив, что эксперту пристыжено подумалось: "Не был ли он слишком привередливым к стойкому оловянному полковнику". Но того теперь трудно было остановить.

— В моей памяти, сэр, вы один из немногих тайных чинов, у которых я очень многому научился. Наш невидимый и коварный путь в работе, наш труд, сопряженный с ежеминутной опасностью, так спаивает коллегиальностью и партнерством, что я лично часто впадаю в слезную сентиментальность, вспоминая прошедшие дни. И думается мне тогда: никакие мы не герои, просто жизнь подставила нас, и мы, вместо того, чтобы наслаждаться ею, как это делают десятки и десятки миллионов неглупых граждан нашего зеленого шарика, обреченно тянем ту лямку рутинной работы, за которую даже не каждый раз сполна платят; если считать по — большому счету, — Динстон хитровато сконфузился, но сумел перестроить лик на гостеприимный момент: Пусть будут удобны для вас мои скромные апартаменты.

Маккинрой, немного поразмыслив, все же доброжелательно кивнул.

Уселся в кресло, услужливо и сноровисто предложенное полковником.

Вынул пачку «Мальборо». Но продолжал молчать, изучающе и по-новому поглядывал на Дин стона. Тот также не менее косил, но не спешил начать главный разговор. Наконец, продолжая широко улыбаться, пророчески изрек:

— Догадываюсь, сэр, пришли вы ко мне с одной целью. Иначе ничто не могло бы вас затащить сюда в Латину; где для меня и климат и обстановка несравненно лучше, благоприятней, чем в Китае. Вы и монахи одно глубоко таинственное целое. Я подозревал какую-то связь у вас с ними еще тогда. Но до каких пределов, так и не докопался. Скажите: прав я? А! Сэр.

Маккинрой небрежно кивнул полковнику, затянулся сигаретой.

— Вы стали по-начальственному догадливы, полковник. Заметно интереснее в разговоре. Не зря на повышении. Рад за вас. Искренне рад.

Оптимизма сейчас имеете больше, чем все китайцы вместе взятые.

Динстон от неожиданной лукавой лести воровато заулыбался.

— Не ожидал я от вас комплиментов, сэр Маккинрой. Приятно удивлен.

Спасибо.

Эксперт посмотрел на часы, давая понять, что время для него все же важнее.

— Господин полковник, в центре мне сказали, что вы очень удачно провели серию некоторых операций. Подробности посоветовали услышать от вас.

Динстон бодро вскочил, по-армейски вытянулся, и также прямолинейно заходил по диагонали большого кабинета. Широко разводя руками, как бедный священник, эпически, но скромно изрекал:

— Даже не знаю, как вам объяснить. Там же в нашем управлении меня нередко упрекают за излишество крови. Но большая игра требует и не меньших оборотов. Иначе нельзя. Коммунисты усиленно насаждают здесь свои идеологии, устанавливают режимы: о каких правах, скажите мне, можно говорить? Мы можем крупно проиграться здесь, на своей земле.

Когда мне доложили, что монаха переправили в одну из стран Латины, через полгода я уже додумался, как вывести его из потайных подвалов местных трущоб. Вам уже не придется с нуля выслеживать дикого аскета.

Сейчас, если за эти дни ничего не изменилось, он должен находиться в Парагвае, в центральных районах Гран-Чако. Я со дня на день ожидаю оперативных сведений.

— Занимательно звучит ваша речь, господин полковник. — Все же с нотками сомнения говорил Маккинрой. — Подробнее вы можете рассказать?

Признаюсь, я не ожидал такого всплеска тактической сообразительности.

— Все таки иронизируете, сэр. Но я не обижаюсь. Я полностью удовлетворен своей работой, а главное, ее результатами. — Динстон густо дымил сигарой. — Время подсказало. С начала семидесятых в странах южнее Панамы очень активно и опасно разворачивались частые, многочисленные выступления плебса за свои неписаные права.

Эксперт не перебивал полковника и тот, вдохновленный внимательным молчанием, красноречиво продолжал.

— Это и подтолкнуло нас на мысль помочь желающим в организации этих митингов и демонстраций. Спровоцировать на жестокие побоища. Ну как после этого местные активисты не попросят монаха интернациональной помощи. Свое искусство ему не скрыть. Для поддержания формы в рабочем состоянии ему необходимы каждодневные занятия. Его организм не выдержит праздной жизни. Доказать монаху, наивному мальчишке, о необходимости его участия, помощи неумелым патриотам страны, для них не составит проблемы. Нам оставалось только следить за массовыми выступлениями голодранцев и вовремя выявить его местонахождение. И он был вычислен: сначала в Уругвае. Но, шельмец, успел вовремя сгинуть.

Не удалось тогда его подстрелить. По донесениям наших и местных агентов, он ловко бил всех подряд: и полицейских, и карабинеров. А ведь мы в Аргентине, Чили, Бразилии поднимали большие толпы вроде бы как на стихийные митинги. Следили, где отпор властям будет жестче, упорнее. Даже удивились, что в Уругвае одна из демонстраций прорвалась к мэрии и всучила свои петиции. Примчались туда. Через пару месяцев организовали еще один митинг за права неимущих. И там я уже заметил его. Надо отметить, он старается не бросаться в глаза. Пока толпа и ее лидеры бранятся с полицией, теснят друг друга, он где-то между людишек проберется и в этом месте масса проламывает шеренги полиции.

Начинается избиение. Дальше масса неудержимой волной отжимает панические кордоны в стороны. Те ничего уже не могут поделать. Толпа злая, когда проигрывает, и не менее взрывоопасна, бешена, когда получает безнаказанный простор. Монах очень осмотрителен. Многое предугадывает. В общем, на третье массовое представление не показался.

На четвертое тоже. Понял я, что он исчез. И искать следует в других странах. Сейчас искомый предмет находится в Парагвае.

Маккинрой долго молчал, внимательно вгляделся в полковника.

— На удивление довольно логично проведена у вас вся цепочка этих мероприятий. Очень логично. А сейчас разве большего не известно, кроме того, что монах в Парагвае?

Дине тон хитро прищурился.

— Я с нетерпением ожидаю очередных оперативных сводок. Боюсь сказать, но думаю: в данном случае все достойно продумано, подготовлено.

— Когда вы рассчитываете получить новости? — К вечеру сего дня должен все знать.

— Это через три-четыре часа. — Да. Должно быть так.

— Сюда, в Рио, вы получите их по телефону?

— Что вы, сэр, такие вещи по телефону мы не оглашаем. По рации и только на отдельной волне.

— Спасибо, господин полковник. Я удовлетворен вами. Свою часть дела вы провели на высоком профессиональном уровне. Передачу из Парагвая будем принимать вместе. Нам надо ее записать.

— Не могу согласиться с вашим решением, сэр. Имеется большой риск утечки информации.

— Не волнуйтесь, господин полковник, — голос Маккинроя становился официальным, — получены другие инструкции, и нам придется следовать их положениям. Подготовьте необходимую аппаратуру и успокойтесь. К вам никаких претензий не имеется. Окей, сэр.

Глава девятая

Яростные сполохи нервного огня со стороны концлагеря подсказывали Хан Хуа, что группа мятежников упорно и пока еще довольно удачно оборонялась. Плотный автоматный и пулеметный огонь заставил карабинеров рассыпаться широкой цепью, залечь, укрыться за все возможные укрытия и перейти к прицельному огню. Потери среди них были чувствительными. Но армейский опыт командиров позволил организованность и дисциплину солдат перевести в качество. Боевики и арестанты были оттеснены к казарме, баррикаде, организованной из составленных вплотную грузовиков. С атакующими можно было покончить в течение нескольких минут. Но Хуа выжидал, прикидывал: хватит ли ему времени исчезнуть без потерь, если вдруг объявятся крупные части правительственных сил.

Осажденные выгодно расположились в здании казармы и было ясно, что карабинерам не удастся скоро справиться с ними. Повстанцы имели много гранат. Они швыряли их подальше от себя, как испорченные бананы, отчего атакующие продолжали нести ощутимые и для такой отдаленной местности невосполнимые потери. Осколки широким веером осыпали пространство вокруг и тактическая организация боя, опыт, все меньше помогали настойчивым маневрированиям спецподразделений. Местность была ровная, голая. Карабинеры сумели закрепиться за покосившимися вышками, горящими автомобилями и дисциплинированно вели прицельный огонь, стараясь не высовываться из-за укрытий. А вот для бывших арестантов азарт, ухарство были первейшими врагами. Они, как дети, вскакивали после каждого удачного выстрела потрясали оружием и, неожиданно резко откидывались назад, пораженные точным выстрелом противника.

Монах начал сомневаться в том, что оборонявшиеся смогут еще достаточное время продержаться, как вдали показались бронетранспортеры. Они бешено неслись по бездорожью долины, оставляя за собой густую пыльную завесу.

Хан Хуа поднял руку. Одиннадцать минометов группы партизан, приданных в его распоряжение местным руководством, стояли расчехленные в ожидании залпа. Расчеты напряженно стояли в готовности к действию.

Когда двенадцать машин приблизились к невидимой черте, завывание мин добавило звуковой колорит знойной долине. Еще секунда, и территория вокруг колонны покрылась густыми россыпями разрывов. Два бронетранспортера загорелись от первого залпа. Из них прытко начали выскакивать солдаты и катиться по сторонам. Но мины продолжали сыпаться словно камнепад. Служивым ничего не оставалось делать, как подползать к машинам, прижиматься к бортам, укрываясь от осколков.

Остальные бэтээры на полном ходу объезжали подбитые машины. Вязли в мелком сыпучем песке. Плотность падения снарядов была такова, что боевым машинам пришлось отъезжать назад. К ним согнувшись бежали оставшиеся невредимыми солдаты. Но мины опережали; и еще один бронетранспортер зачадил черным дымом. Фигурки быстро и резко побежали назад от поражающего огня минометов. Сохранившиеся бэтээры почти на месте разворачивались и, выкидывая из под колес фонтан песка, неслись подальше от плотной завесы огня. Во время этих спешных маневров задымила еще одна бронемашина. Солдаты выбрасывались из люков и долго догоняли ушедшие далеко из-под огня, машины. Карабинеры, усилившие огонь при появлении подкрепления, после бегства войскового подразделения начали организованно отходить в глубь долины. Большие потери ярко означились на желтом песке вокруг лагеря.

Хан Хуа подал знак командиру партизанского отряда и бойцы с громким гиканьем бросились в преследование войск, ведя непрерывный огонь на ходу.

Стремительным рывком на мотоциклах монахи внеслись в лагерь, на ходу добивая отставшие боевые единицы отстреливающихся карабинеров.

Через минуту все было кончено. Бой продолжался только вдали от лагеря с отступающими частями.

Осажденные устало и тихо сидели на своих позициях и совсем непонимающе взирали на строгие лица невесть откуда появившихся китайцев. После долгого, изнурительного боя, когда они готовы были погибнуть, совсем неожиданная помощь из-за неблизких холмов была, как благословение свыше. Многие постоянно крестились и шептали про себя молитвы.

Хан Хуа не стал Ждать подсчетов потерь оборонявшихся и атаковавших. Его ребята были все целы. Он быстро нашел Педро, легко раненного в плечо, бравирующего этим и громогласно проклинавшего того, кто осмелился в него попасть. Хан отвел мулата в сторону.

— Где Рус?

Педро, полный собственной значимости за содеянное, грубовато ответил, что никаких иностранцев при нем не находилось.

Монах вонзил в него свой бешеный взгляд.

— Ты мне не пробуй дурить. Здесь был наш парень. Он был телохранителем начальника лагеря. Именно он был внедрен вашим руководством сюда. И именно он должен по плану начать операцию по уничтожению охраны. Мы приехали за ним из Китая. Не берись меня обманывать: порву на части.

Разудалого Педро крепко сдавило внутри. Он еще раз поднял глаза на говорившего. Таких жестоких лиц ему редко приходилось встречать, хотя он и немало повидал на своем некоротком веку. Как божий день, было ясно, что эта дикая и темная личность шутить никак не намерена. Зря спрашивать тоже не будет. Он быстро догадался своим умом, что китаец интересуется европейцем, к которому прислали его с группой.

Беспричинно разволновавшись, впервые заикаясь, он утвердительно закивал и невнятно пролепетал, что, если сеньор спрашивает того парня, который был телохранителем и начал стрелять но охране на вышках, то еще в начале боя он находился в казарме, открыл прицельный огонь по карабинерам и сейчас где-то должен находиться там же в лагере.

— Прикажи, чтобы нашли и позвали нашего парня, — глухо выдавил Хуа. Сам приказал Сину и Ши, чтобы они внимательно осмотрели подвал казарм?

Но искать особенно было негде. Здание небольшое и его обежали в считанные минуты. Руса нигде не оказалось. Педро холопски подбежал к Хуа.

— Сэр сеньор, нет второй машины начальника лагеря. Взорваны дальние ворота. Видно ваш человек уехал во время боя. Его никто не видел. В такой суматохе…

Мулат виновато развел руками.

— Он что, за пивом поехал? — не веря словам Педро пригрозил монах.

Но быстро пошел к дальним воротам. Они были в ширину не более трех метров. Один столб взорван. И в образовавшейся нише четко прослеживался ясный след протекторов колес на желтом песке. Две линии вели к далеким холмам, видневшимся на горизонте в сторону Запада. Хуа недолго постоял, что-то прикидывая в уме, потрогал песок. В упор посмотрел на мулата. Тот, не зная, какую состроить физиономию, глупо серьезничал и угодливо предлагал свою помощь.

Скоро возвратился отряд, посланный в погоню. Вели несколько раненых, несли двух убитых.

Хуа высказал имеющиеся сомнения командирам групп. Посоветовал оставить в живых захваченных и быстро исчезнуть подальше от этого лагеря. Скоро прилетят самолеты и будут утюжить бомбами всю территорию лагеря и прилегающую местность. Это живо привело в трезвое чувство уставших, но бездумно ликующих повстанцев. На два сохранившихся в целости грузовика погрузили тела погибших, расселись сами и уже без всяких реплик скоро двинулись в сторону далеких гор.

Хан Хуа с четырьмя своими боевыми товарищами на двух легковых автомобилях на предельной скорости метнулся в горы в сторону Чили, к стоянке вертолета. Ему теперь предстояло быстро переориентироваться в резко изменившейся обстановке. Передать сведения домой. Начать заново искать местонахождение Руса. "Ситуация осложнилась, вышла из-под контроля, — логично рассуждал Хуа, — теперь уже он в большей степени был подвержен репрессивным действиям парагвайской полиции и политической охранки Стеснера. Визит его группы не останется незамеченным в протоколах следствия. Поэтому следовало поскорее убираться из этой неприветливой местности, замести следы. Определить ближайшего охотника за ними…

Полицейское управление умело проанализирует полученные сведения.

И, если оно даже запоздает с выводами по лагерным событиям, на территории Парагвая все службы будут нести дежурство в боевой готовности номер один. На неделю, две, а то и три предстояло лечь на дно, переждать горячку первых дней спецслужб. Против местных революционных группировок полицейские предпримут массовые карательные меры в первую очередь. Монахов со временем могут оставить в покое. Во всяком случае для властей первоочередных интересов они не представляют.

Так рассуждал Хуа, подъезжая к замаскированному средь холмов, вертолету.

Глава десятая

Маккинрой внимательно прислушивался, но более вглядывался в непривычно сосредоточенное лицо Динстона, когда тот принимал по рации донесение. Физиономия полковника быстро покрылась бурыми пятнами, а голос начал срываться на первых же словах.

— Что ты несешь мне!! Какие повстанцы? Откуда? У тебя ведь все было продумано.

— …

— Монахи? Какие монахи? Что ты выдумываешь! Никого не должно быть.

— …

— А подкрепления? Где они?.. Почему они…?

— …

— Я не могу тебе верить, потому что так не должно быть.

— …

— А самолеты?

— …

— Опоздали? Ты меня не успокаивай. Теперь я знаю тебе цену. Мне нет дела до того, что вся охрана перебита. Ноль цена всем вашим приготовлениям, тем более наблюдениям. Ничего у вас не получится. Если в лагере не смогли что-либо дельного сделать, то дальше вы вообще останетесь без людей. Хватит болтать. Я прерываю связь. Встретимся в Асуньоне.

Динстон обреченно, чуть не плача, бросил трубку. Тяжело отдышавшись, гадко сплюнул на пол. Посмотрел на очень спокойного, чем-то даже неуловимо торжествующего Маккинроя. Еще более окрысился.

— Мерзавцы! Идиоты! Безголовые кретины! Монах снова ускользнул.

Этот каналья, начальник лагеря, и меня посылает подальше. Благодарит бога, что сам не оказался там.