Утолю ваши печали. Бесплатно, но качественно

Андрей: Ир, ну брось! Не говори глупостей! Просто посидели, поговорили. Она, можно сказать, твой постоянный клиент, а ты о ней так. И никакая она не пенсионерка — очень даже интересная женщина…

Ирина перебивает: Ах, интересная?! Интересная, значит? Вот и шуруй к своей интересной, а меня оставь в покое! Я тебе по возрасту не подхожу — ты ж у нас теперь на пенсионерок переключился!

Андрей (со скрытой угрозой в голосе): Ириш, последний раз прошу — перестань! А то я сейчас напьюсь до безобразия и устрою что-нибудь нехорошее. И вообще, усвой — ревность непродуктивное чувство, от нее нужно избавляться, она к хорошему не приведет.

Ирина: Это тебя пенсионерка уму-разуму научила?! Вот и иди к ней, пусть еще каким-нибудь опытом поделится!

Андрей: Ах, так?! Ну все, я предупреждал! Сто пятьдесят коньяку и лимончик!

Ирина (грубо): Перебьешься!

Андрей: Не имеешь права! Я клиент, и ты обязана меня обслужить. Сто пятьдесят коньяку и лимончик!!!

Ирина в бешенстве наливает разъяренному приятелю коньяк, со стуком ставит стакан на стойку. В это время в бар входит Владимир. Подходит к стойке.

Владимир: Пачку Мальборо-лайт, будьте добры. И, пожалуй, пару бутылок пивка на ваше усмотрение.

Ирина обслуживает клиента в полной тишине. Владимир забирает заказ, поворачивается и отходит от стойки. И только тогда узнает Наталью. Останавливается около ее столика.

Владимир: Натали?

Наталья (напряженно и хрипло, сквозь силу): Как видишь.

Владимир: Выглядишь замечательно. Ты нисколько не изменилась, даже, кажется, помолодела.

Наталья (с недоброй усмешкой): Спасибо. А вот тебя борода не молодит. Зачем отрастил?

Владимир: А, так, очередная дурость.

Наталья (удовлетворенно): А-а-а… Очередная…

Владимир (морщится): Перестань, Натали. На тебя это не похоже.

Наталья: А чего ты ожидал? Что я радостно брошусь в твои объятия?

Владимир (стушевался): Да нет… Я, собственно, вообще на эту встречу не рассчитывал.

Наталья (с иронической усмешкой): Почему-то я этому не удивлена. Было бы странно, если бы ты на нее рассчитывал.

Владимир: А ты здесь какими судьбами? Встречаешь кого-то? Или провожаешь?

Наталья (в легком замешательстве): Да, провожала… Зашла водички выпить…

Владимир: А-а-а…

Ставит на столик пиво, присаживается. Возникает неловкая пауза.

Наталья: Ну, рассказывай, какими судьбами? Ты прилетел или улетаешь?

Владимир: Улетаю.

Наталья: Кстати. Почему Владивосток? Я все эти годы не могла понять, почему Владивосток?

Владимир (с усмешкой): Самый край света, дальше было некуда.

Наталья: Ну почему же? Мог бы сбежать на Сахалин — это еще дальше, я смотрела по карте.

Владимир: Сахалин — остров. А мне хотелось топтать один материк с тобой.

Наталья: Ах, вот оно что! Я должна принять это, как комплимент?

Владимир: Как факт. Если ты думаешь, что мне было легко это сделать, то ты сильно ошибаешься. За один день собраться и уехать в чужой город, где ни единого мало-мальски знакомого человека — это, я тебе скажу… Мягко говоря, нелегко.

У Натальи чуть искажается лицо: А, так я еще должна тебе посочувствовать?! Ну извини!!! Видимо, это я виновата в твоем бегстве?!!

Владимир: Ладно, Натали, давай не будем об этом. Все в прошлом, что сделано — то сделано, ни к чему ворошить старое. Расскажи лучше, как ты?

Наталья (преувеличенно восторженно): У меня все просто замечательно! Я нынче финансовый директор крупной строительной компании, у меня хорошая квартира в центре, служебная машина. Даже домработница есть! Ты знаешь, оказалось, что я просто никакая хозяйка! Так что ты был абсолютно прав, когда сбежал — домашнего уюта ты бы от меня, пожалуй, не дождался!

Владимир поморщился: Перестань! Я же просил тебя — давай обойдемся без упреков. Столько лет не виделись — зачем омрачать случайную встречу выяснением отношений? Лично я очень рад тебя видеть. И не менее рад твоим успехам. А вот мне, увы, особо хвастать нечем. Никаких высот я там не добился. Не бедствую, конечно, но до служебной машины не дорос. Даже до своей квартиры не дорос — живу на съемной. Но в принципе — ничего, нормально, на жизнь не жалуюсь.

Наталья (миролюбиво): Ну как оно там, во Владивостоке?

Владимир: Да как тебе сказать… Не Москва, конечно, но жить можно. Вот климат только не фонтан…

Наталья (с иронической усмешкой): Что, белые медведи замучили, регулярно гнут трамвайные рельсы?

Владимир (улыбается): Да нет, про медведей — это все враки, нету там никаких медведей, даже в зоопарке. Собственно, там, по-моему, и зоопарка-то нет. На самом деле это никакой не север, а, скорее, юг. Представь себе — Владивосток находится на одной параллели с Сочи. Ты же не будешь утверждать, что Сочи — это север? Правда, климат отнюдь не сочинский. Летом — да, жарко до тридцати градусов. А вот зимой случаются серьезные морозы. Даже, пожалуй, не столько морозы, сколько жуткие ветра плюс очень высокая влажность — в результате даже при десяти градусах мороза создается впечатление, что мороз тридцатиградусный. А вообще ничего городишко, в некотором роде даже оригинальный — с трех сторон окружен морем. И сопки, сопки… Оно-то, может, и красиво, да страшно неудобно — без машины фиг куда доберешься, ноги переломаешь…

Наталья (равнодушно): В этом месте повествования я должна посочувствовать?

Владимир: Да нет, просто рассказываю.

Возникает напряженная пауза.

Наталья: О чем угодно, только бы не на главную тему. Стало быть, боишься. Стало быть, вина тебе покоя не дает. Ну что ж, не буду скрывать — меня это радует.

Владимир: Вина? Вина?! Оригинально, ничего не скажешь!

Наталья (возмущенно): Ты хочешь сказать, что даже вины не испытываешь?!

Владимир: Я?! За что? За то, что ты мне жизнь поломала, заставила покинуть родной город, уехать к черту на кулички, начинать все с нуля? За то, что разбила мне сердце? И я же должен винить себя?!

Наталья пытается что-то сказать, но от возмущения не произносит ни слова, только хватает воздух ртом. Наконец справляется с дыханием.

Наталья: То есть, ты хочешь сказать, что это ты — жертва? По-твоему, это я во всем виновата? Это я поломала тебе жизнь? Я тебе, а не ты мне? Так, да?!

Владимир (с неприкрытой злобой): А ты полагаешь иначе? Ну, знаешь!

В бешенстве встает, забирает пиво и уходит. Наталья остается за столиком в гордом одиночестве. Когда за ее спиной шаги Владимира уже не слышны, плечи ее опускаются, она зажмуривается, пытаясь сдержать слезы. От барной стойки за ней внимательно наблюдает Андрей. Берет стакан с недопитым коньяком, тарелочку с порезанным лимоном, подходит к столику и присаживается. Протягивает стакан.

Андрей: Выпейте. Я, правда, уже приложился, но Ирка опять умотала, ее теперь не дождешься. Выпейте, легче станет.

Наталья (мотает головой, глаза по-прежнему закрыты): Нет, мне нельзя, я за рулем.

Короткая пауза.

Наталья (открыв глаза): Спасибо. Спасибо, мне нельзя. К сожалению…

Андрей (сочувствующе): Он?

Наталья кивает.

Андрей: Так вот почему Владивосток…

Наталья вновь кивает.

Андрей: Потому что далеко…

Пауза.

Андрей: Поэтому-то вы и приезжаете сюда чуть ли не каждый вечер?

Наталья кивает.

Андрей: Надеялись на эту встречу, ждали ее. Хотели все изменить…

Наталья (едва слышно): Изменить? Нет, вряд ли… Не думаю, что что-то можно изменить. Нет, Андрюша, я просто хотела узнать, почему. Почему?.. Почему?!!

Пауза. Андрей понимающе периодически кивает головой, однако нужных слов найти не может. Наталья их и не ждет — она полностью погружена в себя, в тягостные воспоминания, лишь иногда произносит горько 'Почему?!', ни к кому не обращаясь. Андрей достает из кармана сигареты:

Андрей: Покурим?

Наталья смотрит на него безразличным, отсутствующим взглядом. Потом, сосредоточившись, кивает и берет сигарету, прикуривает от протянутой Андреем зажигалки, морщится.

Наталья: Вообще-то я не курю. Уже два с лишним года. Однако теперь, боюсь, сорвусь.

Молча курят. За барной стойкой возникает Ирина, возмущенно смотрит на парочку за столиком.

Андрей (Ирине): Что смотришь? Не видишь — плохо человеку! Плесни еще сто пятьдесят и Пепси, или Фанту — что там похолоднее.

Ирина (возмущенно): Щас! Все брошу…

Андрей: Вот именно: все брось и принеси! Да поживее! Клиент, между прочим, всегда прав!

Ирина наливает коньяк, выходит из-за стойки, со стуком ставит на столик стакан с коньяком и бутылку Пепси. Произносит сквозь зубы 'Ненавижу' и уходит на рабочее место.

Андрей протягивает Наталье стакан с коньяком.

Андрей: Может, все-таки выпьете? Бог с ней, с машиной, оставите на стоянке, завтра заберете.

Наталья: Нет, спасибо. Нельзя — значит нельзя. Утром на работу, как я без машины?

Андрей (с усмешкой): Как все, на метро!

Наталья (морщится): Ой, нет.

Андрей: Ну, как хотите. Тогда я сам выпью. А вы меня лимонадом поддержите.

Протягивает Наталье Пепси.

Андрей: Ну, за вас!

Махом выпивает, закусывает лимончиком.

Андрей: Так вот, значит, откуда у вас такая странная потребность разделить чью-то печаль. Потому что в свое время вам никто не помог, не посочувствовал.

Наталья (усмехается): Скорее, потому что кроме чужих людей, мне больше совершенно некому посочувствовать. Живу, как робот. Вроде все хорошо: карьера, квартира, машина, вроде, все есть, живи да радуйся. А оно почему-то не радует абсолютно. С утра до вечера как заведенная, то одно, то другое. И ни одного человеческого проявления. Никто никогда не поинтересуется, как я себя чувствую, какое у меня настроение. Да и я тоже ни у кого ни о чем не спрашиваю. Вот, нашла себе отдушину, аэропорт этот. Сначала действительно приезжала каждый вечер к владивостокскому рейсу, все надеялась, что он одумается и вернется. Потом надежда улетучилась, а я продолжала ездить по привычке. Или от скуки. Больше-то все равно некуда было деваться, разве что тупо сидеть дома перед телевизором. Я его терпеть не могу, телевизор — это последнее средство, утешение для безнадежно одиноких. Я-то, конечно, надежду уже похоронила, но себя хоронить перед телевизором еще немножко погожу. Вот и езжу, мотаюсь чуть не каждый вечер — хоть какое-то дело, какое-то занятие. Поначалу дико жалела себя, ничего вокруг не замечала. Потом однажды увидела плачущую женщину, и незаметно для себя пожалела ее. Не знаю, стало ли ей от моего сочувствия легче, но мне стало. Да-да, мне определенно стало легче, я поняла, что я не одна во вселенной такая обездоленная. Что кому-то, быть может, в эту самую минуту еще тяжелее, чем мне. И я перестала жалеть себя. Сочувствуя другим, излечилась сама.

Замолкает на короткое мгновение, потом продолжает с горькой усмешкой.

Наталья: Вернее, думала, что излечилась. Оказывается, все так же болею, просто загнала боль внутрь, глубоко-глубоко, так глубоко, что сама ее потеряла. А теперь вот нашла…

Грустно смеется.

Наталья: Надо же, ирония судьбы! Как раз тогда, когда перестала надеяться на встречу, когда смирилась с потерей, с судьбой, когда думала, что нашла свое призвание в сочувствии чужим людям — именно в этот момент и надо было его встретить. Как будто для проверки, насколько я выздоровела. Вот и оказалось, что нисколько… А обиднее всего то, что я так и не узнала причину. Все это время дико мучилась от незнания, разрывала себя этим 'почему', о встрече-то с ним мечтала сугубо ради того, чтобы задать ему этот вопрос. А встретила — забыла все на свете. Вернее, не столько забыла, сколько не успела — слишком короткая вышла встреча, слишком короткая… Только про Владивосток и спросила, но ведь это была только половина моего главного вопроса. Собственно, про Владивосток я и сама догадывалась — далеко и далеко, что тут еще придумаешь. А почему он вообще уехал? Почему?! Так и не спросила. Значит, теперь уже никогда и не узнаю. Потому что надеяться на вторую встречу глупо — снаряд дважды в одну воронку не попадает…

Андрей: Но он же еще не улетел. Посадку-то на Владивосток еще вроде бы не объявляли. Значит, он где-то там, внизу. Возможно, ждет вас. Подойдите, спросите. Все лучше, чем мучиться до конца жизни.

Наталья: Нет… Ни за что не подойду. Тогда не подошла, и сейчас не подойду. Все кончено, все давно в прошлом. Только я по детской упертости отказывалась это понимать.

Ирина гневно гремит посудой за стойкой, специально разбивает стакан, пытаясь привлечь к себе внимание Андрея. Андрей не замечает ее ухищрений. Наталья же понимает 'намек'.

Наталья: Идите к ней. Идите. Спасибо, я уже оклемалась. (Усмехается) Пациент скорее жив, чем мертв, доктор. Идите, а то если она всерьез начнет ревновать, то мир между вами воцарится еще нескоро.

Андрей (сердито): Перебьется! Какая-то она у меня совсем бесчувственная, как чурбан! Видит же — плохо человеку…

В это мгновение в бар стремительной походкой входит Владимир. Наталья, в отличие от Андрея, его еще не видит. Андрей резво вскакивает со стула и направляется к стойке. Владимир резко садится за столик, в это же время Андрей устраивается у стойки. Ирина, убедившись в том, что Владимир не собирается ничего покупать, в очередной раз демонстративно покидает помещение.

Владимир (в бешенстве): Значит, ты на самом деле полагаешь, что я должен испытывать чувство вины? Может, скажешь, что я должен еще и извиниться за то, что ты мне всю жизнь поломала?! Ну, тогда извини! Прости, что мне пришлось, наступив на горло собственному чувству, бросить все в один момент и уехать к чертовой матери. Прости, что вместо марша Мендельсона мне пришлось рыться во владивостокских газетах, искать дешевую квартиру и более-менее подходящую вакансию. Прости, что вместо семейного уюта мне пришлось довольствоваться дешевой каморкой с хозяином-алкашом, пока подзаработал денег на более-менее приличное жилье, ведь практически все свои сбережения я потратил на несостоявшуюся свадьбу! Прости, дорогая! Прости, что любил тебя искренно и нежно, любил до умопомрачения! Прости, что до сих пор не могу тебя забыть! Прости, что обнимая другую, вижу твое лицо! Прости, что я живу на этом свете, тем самым создавая тебе некоторое неудобство! Прости! Теперь ты довольна?!!

Возникает пауза. Наталья удивленно смотрит на него и не может найти подходящих слов.

Владимир: Что еще? За что еще я должен просить у тебя прощения? Быть может, ты еще наберешься наглости утверждать, что это я тебе всю жизнь искалечил?! Может быть, это я виноват во всем? Это я тебя бросил практически у алтаря?! Это я разбил твое сердце?! Это ты, а не я, перестала верить людям?! Так, да?!!

Наталья (с удивлением и возмущением): А ты полагаешь иначе?! Ты бросил меня, как ты выражаешься, практически у алтаря, но по-твоему, это я должна считать себя виноватой в том, что искалечила тебе всю жизнь. Ты вообще соображаешь, что говоришь? Я четыре года голову себе ломаю, все ищу ответ на главный вопрос, а ты пытаешься повесить свои грехи на меня?! Догадывалась, что подлец, но даже не предполагала, до какой степени. Ты знаешь, вот теперь я, пожалуй, даже рада, что ты меня бросил. Сама-то, дурочка влюбленная, ни за что в жизни не ушла бы от тебя. А теперь вот, спустя четыре года, чувствую что-то вроде благодарности. Спасибо тебе, дорогой, что бросил меня за две недели до свадьбы. Спасибо, милый, что умотал в свой долбаный Владивосток, даже не попрощавшись, не сказав даже банальное 'прости'. Спасибо, любимый, что ни разу не навестил меня в больнице, что воспользовался моей болезнью для того, чтобы сбежать с поля боя. Спасибо, ненаглядный, что за четыре года так и не удосужился объяснить причину своего бегства, позволив мне сходить с ума от незнания и догадок. Спасибо, что я четыре года просыпаюсь и засыпаю с одним вопросом: почему, почему, почему?! Почему ты меня бросил, почему не пришел ни разу навестить в больницу, почему уехал, почему не попрощался?! А теперь ты выставляешь все в таком свете, что это я должна считать себя виновной во всем. Больше того, куда как прозрачно намекаешь, что загубила я не только свою жизнь, но и твою. Оригинален, ты всегда был оригинален! Знаешь, я действительно рада, что ты бросил меня. Хорошо, что ты уехал. Вот и сейчас было бы лучше, чтобы ты уехал в свой долбаный Владивосток. Езжай, милый, на свой край света. Езжай. Вот теперь я отпускаю тебя душой и сердцем. И пусть я так и не узнала причины, но я больше не буду задавать себе это жуткое 'почему'. Теперь меня это абсолютно не колышет. Мне остается только поблагодарить судьбу за то, что не позволила связать жизнь с эгоистом. Лети, голубь, лети! Посадку еще не объявили? Ах, как жаль! Но ты все-таки потихонечку шагай, а то как бы чемоданчики кто не прибрал к рукам.

Владимир берет ее руки в свои. Наталья вырывает их, но он снова 'берет их в плен'.