Стрелы судьбы

— Да ладно тебе! Кровать большая, можем и не встретиться, — хмыкнула Велена, — Не валяй дурака, ложись спать нормально. Тебе еще два дня пировать.

— Кому пировать, а кому судьбину свою распроклятую заливать. Не-е, я с тобой в одну постель не лягу.

— Ты меня боишься что ли? И не стыдно? — устало сказала Велена и зевнула, — Да мне что, хоть во дворе спи. Мы люди не гордые, у нас теперь свой терем есть. Нам это после болота хоромы сказочные.

И она, быстро поскидывав яркий сарафан да всякие платки и юбки, осталась в длинной сорочке и завалилась на кровать. Поуютнее устроившись и обняв подушку, кикимора с удовольствием приготовилась заснуть. Царевич стоял посреди комнаты и отчаянно чувствовал себя идиотом, притом очень несчастным и усталым.

— А ну и хрен с тобой! — махнул он рукой, разделся до исподнего белья и тоже рухнул в постель, но подальше от кикиморы.

— Спокойной ночи, муженек, — сонно усмехнулась Велена.

— Отвянь! — огрызнулся Иван.

***

Темное сонное забытье, хмельное, туманное-дурманное. И чье-то легкое дыхание рядом и чьи-то нежные тонкие пальчики убирают волосы с лица, стягивают ткань — такое грубое, неуместное препятствие для них. Глаза синие-синие, не бывает таких в жизни. Васильки — нет васильки теплые, земные. А это волшебство с холодными искорками, как в глубине драгоценного камня. Но губы теплые, а кожа под ними становится горячей. Лицо слишком красивое, чтобы быть правдой. Мрамор. Нет — хрусталь в серебряной дымке. Серебро, накрывает сказочным водопадом, окуная в экзотический аромат. Руки скользят туда, куда нельзя, разливая запретную нежность. Тело тонкое гибкое, совершенство, пойманное в полуреальные границы плоти, принадлежащей фее. Фее любви. Оно танцует и увлекает в дали, где еще не бывал, только стыдливо заглядывал. Нет не дали — вершины. Небеса, к которым взлетаешь на мучительно-сладких крыльях, а потом срываешься вниз под мелодичный хрустальный колокольчик — ее вздох или смех…

Иван открыл глаза и снова закрыл их, пытаясь удержать обрывки какого-то чудесного сна. Но они быстро растаяли. Он сел — кикиморы в постели, к счастью, не было. На сундуке рядом с кроватью стоял кувшин с квасом — какая-то сердобольная душа позаботилась. Иван с наслаждением приложился к квасу. Голова гудела, но не сильно. В дверь постучали.

— Кто там? — спросил царевич.

— Это я, — раздался из-за двери знакомый, чуть с хрипотцой голос Корвеня.

— Заходи, друг. Нашел, куда стучаться!

— Ну, все-таки терем молодых, — отозвался тот.

— Да какие там… — Иван с досадой махнул рукой, — Ты-то, небось, всю ночь за какой-нибудь красоткой ухлестывал?!

— Ох, не суди, коль не знаешь, — загадочно усмехнулся Корвень.

— Неужель, зазноба какая у тебя появилась, а? Ну-ка выкладывай! Хоть ты меня порадуй, что у тебя все как у людей.

— Вот уж этим не порадую! Еще не родилась та женщина, что привяжет вольного охотника, — а в темных соколиных глазах за смешинками прячется что-то, ой прячется, -

— Вставай давай! Жена твоя уж давно на ногах. Да и пир опять силу набирает, а ты тут валяешься.

— Эх, спасибо тебе, Корвень!

— Да за что ж, Ванька?

— Да просто за то, что ты есть.

Целый день они с Корвенем пили да гуляли, вспоминая еще недавние свои лихие проделки. Но вечером друг твердой рукой отвел царевича в терем, что тот расценил как жестокое предательство, но был уже слишком пьян, чтобы спорить.

И опять разноцветный туман, и синие бездны, и серебряная завеса от всего мира, и сладкая беспомощность, и теплые волны, превращающиеся в обжигающий прилив.

***

— Ваньк, ты чего задумчивый такой? На, выпей винца, полегчает! — Корвень протянул Ивану чарку, пристраиваясь рядом с ним на постели. Велена, как и вчера, встала раньше и ушла.

— Мне сны какие-то странные снятся, — неуверенно произнес царевич, — Я вспомнить хочу и не могу. Образы маячат и ускользают.

— О-о-о! Кончаем столько пить! — хохотнул Корвень.

— Да ну тебя, я серьезно!

— Да зачем тебе это? Вспоминать-то!

— В этом есть что-то важное. Я хочу вспомнить, — упрямо повторил Иван, морща лоб, — Это уже второй день подряд.

— Да, пьянка по-черному тоже второй день подряд! Не пей так много, коли не уме`шь! — он взлохматил и без того взъерошенные со сна волосы Ивана.

— Тебе хорошо говорить, тебя на кикиморе никто не женил. Тебе стоит только глазищами своими черными глянуть и любая твоя. Да и пьешь ты как лошадь, а тебе хоть бы что. С самого утра бодрячком!

— Ну, во-первых, насчет глаз и девушек — сам на себя в зеркало погляди, ясноокий мой. Во-вторых, ничего не как лошадь, — темные глаза озорно блестнули, — только разве что как конь. И вообще, Вань, себя надо любить. Тогда не будешь доводить себя-любимого до похмелья и прочих невеселых глупостей.

— Мне с`час себя любимого хочется доводить только до бесчувствия, но похмелье, увы, к нему неминуемо прилагается, — грустно ответил царевич.

— Как бы-то ни было, у нас сегодня пир с заморскими гостями, оно же бал! Кондрат поручил мне взять над тобой умелое руководство и представить пред заморскими гостями в надлежащем виде — так что сегодня мы не пьем, — тоном, не подлежащим обсуждению, объявил Корвень.

— Ай, какая разница! Мне с такой женой еще о надлежащем виде думать? Дай-ка сюда! -

Иван взял у Корвеня бутылку и крепко к ней приложился, но тут же поперхнулся и сплюнул на пол.

— Да вы что сговорились все?! — обиженно возмутился царевич, — Поразвелось тут колдунов! И ты туда же! Еще лучший друг называется!

— Вот поэтому и называется! — охотник хлопнул Ивана по плечу, — Хватит пить уже! Пора приходить в себя, Вань. У тебя никто не умер, руки-ноги на месте. Нечего из себя страдальца изображать!

— Ничего я не изображаю, — буркнул царевич и решительно выбрался из постели.

***

Гостей понаехало тьма тьмущая. Кто-то еще вчера присоединился к общему веселью — это было хорошо заметно по их лицам, а те, кто пировали с первого дня, тоже выделялись и среди них, но основная часть приехала именно сегодня. Велены весь день видно не было, что особо царевича и не огорчало. Но когда к ним кто-то подошел с вопросом, где же дорогая супруга, Корвень с ослепительной улыбкой за Ивана объяснил, что она отдыхает перед вечерними танцами.

Настроение у царевича падало все ниже. К сочувствующим взглядам своих он уже привык, но здесь он встречал много дальних знакомых, и их любопытные взгляды и шепот за спиной опять начали раздражать. Одно радовало, рядом был Корвень, чья высокая статная фигура неизменно привлекала взгляды. И Корвень не давал царевичу киснуть, распространяя вокруг себя уверенность и надежность.

— Вот кто придумал эту дурь?! — возмущался Иван, стоя перед большой парадной залой. Царевичи с женами по задумке должны были парами входить в залу и торжественно рассаживаться по местам. Причем гостей уже почти всех рассадили.

— И Велена где-то шляется! А, и даже к лучшему! Хоть бы и совсем не пришла!

Константин с Арианной уже прошли, Василий с Еленой взялись за руки.

Иван ощутил словно дуновение ветерка и какой-то волнующе знакомый аромат. По рядам гостей, еще не вошедших в зал, пронесся ропот. Царевич обернулся, чувствуя, как сердце замирает от странного предчувствия. Она шла к нему в темно-синем бархате и развевающихся жемчужно-серых шелках. Легкая походка, словно ноги не касаются пола. Мраморный профиль неземной, слишком совершенной для земли, красоты. Длинные серебряные косы, королевская осанка. Она остановилась, словно видение обрело четкость. На него смотрели пронзительные кобальтово-синие глаза, обрамленные длинными темными, серебрящимися как от инея, ресницами.

— Велена, — выдохнул он.

— Заждался, дорогой? — сказала она со снисходительной улыбкой на сверкающих перламутром губах. Склонилась и поцеловала в щеку, обдав тем самым ароматом из забытых снов, и он все вспомнил. И их первую брачную ночь, и волшебные ласки ледяной госпожи во вторую.

— Велена! Что… Как…

— Тшш, малыш, я тоже по тебе соскучилась. Наш выход.

Холодные пальцы твердо сжали его руку, и она уверенно повела его в зал, с привычным равнодушием принимая восхищенные вздохи, прошелестевшие по залу. Еремей осел на стул раньше времени, положенного церемонией, и схватился за сердце. У Кондрата отвисла челюсть. Константин с Василием изумленно переглянулись, а потом, не сговариваясь, оба одобрительно кивнули брату. Велена огляделась, кого-то еще не было. Темные глаза сверкнули из полумрака, и Корвень со своей неизменной чуть лукавой, но ослепительной улыбкой поднял кубок в честь молодых, небрежным жестом посылая ей воздушный поцелуй…

Царевич шел с ней рядом и не мог поверить, что нелепый кошмар превратился в волшебную сказку. Только он никак не мог понять, что ему с этой сказкой делать. Ивану было не по себе от этой ослепительной нечеловеческой красоты. И что от него взамен за обладание таким вот чудом потребует судьба? Но ощутив свою нервно дрожащую руку в уверенной холодной ладони, он засомневался в правильности постановки вопроса — кто тут кем обладает. Он танцевал с ней, чувствуя в руках ее тонкий стан, с несгибаемой осанкой. Все ее движения были легкими и уверенными, точными и острыми, как удар ножа. Кобальтово-синие глаза смотрели прямо в душу, заставляя робко трепетать. Она увела его с праздника незадолго до рассвета, и он безропотно шел за ней, чувствуя, что потерял волю в этих синих глазах.

Они вошли в терем, она выпустила его руку, и он растерянно застыл, беспомощно глядя на нечеловечески красивое созданье. Он даже к стыду своему отступил на шаг, когда она к нему приблизилась. Но она лишь со снисходительной лаской улыбнулась и тряхнула головой — длинные косы рассыпались свободным серебряным ливнем. Прохладные ладони нежно сжали его лицо, тонкие пальцы зарылись в его мягкие кудри.

— Велена, тебе не кажется, что ты должна мне кое-что объяснить. Кто ты? — проговорил царевич, ощущая себя совершенно потерянным.

— Твоя жена, разве что-то еще имеет значение? Ты говорил, что вся проблема в том, что я некрасива. Что ты думаешь теперь?

— Я хочу знать, что происходит.

— Позже поговорим, у нас осталось меньше часа, — в ее голосе появились металлические нотки.

— До чего?

— На рассвете я снова стану кикиморой.

— Кикиморой или самой собой? Какая ты на самом деле?

— Не имеет значения, хватит болтать, мой мальчик! — синий лед сверкнул из-под серебристых ресниц. Она вытянула руку, и Ивана толкнула в грудь невидимая сила. Только что он стоял почти на пороге и через мгновение уже упал на постель. Его окутал серебряный дождь ее волшебных волос, холодные пальцы запечатали ему уста, с которых был готов сорваться новый вопрос. А потом их сменили ее настойчивые губы, властно сминая любые возражения.

Сердце, наконец, перестало рвать уздечку, привязывающую его к груди. Иван больше не чувствовал на себе веса легкого, гибкого тела. Он открыл глаза и приподнял голову. Велены не было рядом, он нахмурился и окликнул ее. Дверь из соседней комнаты отворилась и в спальню вошла кикимора в зеленом сарафане.

— Ну как, все, что ты мне только что тут простонал все еще в силе? — насмешливо спросила она.

— Велена, кто сделал с тобой это?

— Что "это"?

— Чья рука повернулась превратить тебя в кикимору? Скажи мне, я убью этого мерзкого колдуна! — запальчиво пообещал царевич.

Она покачала головой.

— Какой ты стал смелый! А с чего ты взял, что не наоборот — кто-то дал мне возможность превращаться по ночам в красавицу?

— Хорошо, пусть так, мне все равно. Значит, я найду его и придумаю, как сделать, чтобы это было навсегда.

— Успокойся, это невозможно. Тебе придется смириться, что такой, как тебе нравится, я буду только по ночам.

— Если ты так хочешь, значит, я смирюсь. Но только скажи, что я могу для тебя сделать, и я сделаю.

— Ты хороший мальчик, — улыбнулась она и погладила его по голове. Он смотрел только в ее глаза и не отстранился от ее перепончатой лапки.

— Просто будь всегда таким же честным и чистым душой. Мне больше ничего не надо.

— Велена… — прошептал он.

***

Был уже поздний вечер.

Корвень сидел на берегу реки и курил маленькую ароматную трубочку, задумчиво глядя на простирающийся вдали лес. Он думал о том, как много сюрпризов преподносит жизнь, и чувствовал, что ему стоит еще задержаться. Где-то вдалеке протяжно завыл волк, бередя душу своей тоскливой песней.

— Вот ты где! А я весь дворец обегал! — Иван плюхнулся рядом.

— А чего ты за мной-то бегаешь?! У тебя вон жена молодая. И солнце уже зашло, — ответил Корвень, насмешливо сверкая темными глазами.

— Мне нужно с тобой поговорить, но я не хотел оставлять Велену одну, пока она… ну другая. А ты уже обо всем догадался, да?

— А чего тут гадать-то, — охотник протянул трубку другу.

— Как думаешь, это можно как-то исправить? — Иван втянул в себя ароматный дым, такой табак был только у Корвеня, — Ну чтобы она всегда была человеком.

— А когда на ней кожа лягушачья, она что, не человек что ли?

— Ну, я не это имел ввиду. Но ведь на ней проклятье какое-то, а она мне ничего говорить не хочет. Как же мне ей помочь, а, Корвень? Подскажи что-нибудь. Ты всегда мне советы дельные давал.

— Если не говорит, значит так лучше. Это ее дело. Если ты кого-то любишь, неважно в каком этот кто-то обличье — он всегда останется для тебя любимым человеком.

— Ну да, но… ведь она мучается, наверно, — растерянно протянул царевич, глядя на задумчивое лицо друга. Корвень опять по обыкновению был слегка небрит, но это ему даже шло — впрочем, он это прекрасно знал. Он посмотрел на царевича.

— Если ты сможешь чем-то помочь, она тебе скажет. Наберись терпения. Любовь редко бывает простой.

"И ты тоже это знаешь, Корвень, — подумал Иван, — Теперь точно по глазам вижу, что знаешь".

Но Корвень улыбнулся своей обычной чуть лукавой улыбкой и хлопнул друга по плечу:

— Да не беспокойся ты, Ванька! Подумай лучше, какую красавицу ты каждую ночь обнимать можешь! Такой как она больше на всем белом свете не сыщешь! Ну а что кикимора днем, так это для равновесия и справедливости. Что б жизня шибко медом не казалась, а то зажрешься, Ваньк, судьбу благодарить перестанешь. Да кроме того это ж сплошь и рядом обычное дело — по ночам жена царевна, а днем кикимора, — и он заразительно расхохотался.

— Да ну тебя, Корвень, тебе лишь бы позубоскалить! — отмахнулся Иван, но губы его расплылись в улыбке.

***