Запретный плод сладок

Действительно. Забыть единственное время, когда он был внимателен к ней, в предсвадебные дни, когда они были не в силах оторваться друг от друга и искали любой повод, чтобы уединиться в беседке и заняться любовью.

— Думаю, что миссис Джером, — Оливия указала на Дафну, — с удовольствием посвятит вас в детали. А теперь, извините… — Кивком головы, дав ему понять, что разговор окончен, она толкнула по скользкой поверхности стола листок бумаги по направлению к Дафне. — Я оставляю вам список наших последних спонсоров. Ознакомьте с ним остальных на следующем собрании. Если появятся какие-нибудь другие имена, дайте мне знать.

— Вы останетесь на кофе, дорогая?

— Меня ждут на другом собрании.

— Я провожу тебя, — сказал Грант.

— Какая жалость, что вам обоим надо идти как раз в тот момент, когда мы уже почти разрешили общественный конфликт. — Дафна была раздосадована, и не скрывала этого. — Но, полагаю, вам хочется остаться наедине, чтобы разобраться в собственном конфликте?

— Ошибаетесь, — холодно проговорила Оливия. — Нас с доктором Медисоном больше ничего не связывает на личном уровне, я с удовольствием могу оставить его вам! — Выпалив, по ее мнению, эту удачную колкость, она выскочила из помещения.

Грант, однако, не мог позволить, чтобы от него так легко отделались, и быстро ее нагнал.

— Одну минуту, Оливия. Мы с тобой должны прояснить некоторые моменты.

Но ее уже покинуло самообладание, и, увидев зеленую стрелку, загоревшуюся над гладкими медными дверьми лифта в конце холла, она мгновенно втиснулась в переполненную кабину и весело прощебетала:

— В другой раз, доктор.

День выдался жаркий. Легкий ветерок с реки не мог расшевелить застывший воздух, и, когда Оливия пришла домой, ее нарядный льняной костюм прилип к ней, как свежий лист салата-латука.

Бросив портфель на столик в холле, она открыла все двери, распахнула настежь окна и пошла наверх, жаждая как можно скорее сбросить с себя одежду и окунуться в бассейн. И возможно, музыка, стакан холодного белого вина, аромат гелиотропов, растущих в горшках вокруг ее патио, — и она придет в себя после тяжелого дня общения с Грантом.

Оливия понимала, что вела себя глупо, но его поведение на собрании сбило ее с толку. В нем никогда не было и доли снобизма и сходства с этим утренним надменным придирой. Но, вспоминая его замечания, насмешливый тон, снисходительную улыбку, говорящую, о его уверенности в ее рабской зависимости от него, Оливия не могла успокоиться в течение всего вечера. В голове продолжали прокручиваться его фразы: «Вы не имеете права устанавливать здесь приоритеты… вы совершенно не способны оценивать дело объективно… вам необходимо проконсультироваться со специалистами…»

— Он думает, что я, все та же сопливая девчонка, на которой он когда-то женился, — бубнила она себе, делая время от времени глоток вина.

Мгновение спустя бокал чуть не выскользнул у нее из рук, когда до боли знакомый голос поинтересовался:

— И часто ты разговариваешь сама с собой, дорогая? Тебе следует знать, что это очень опасная привычка, которая может привести и обычно приводит к серьезным последствиям.

Глава третья

Грант выглядел непринужденно, как если бы имел все права находиться здесь. Он стоял, опершись на косяк французской двери, ведущей в гостиную, с самодовольной улыбкой на лице.

— Как ты сюда попал, Грант? — оторопела она, стараясь придать голосу твердость, и сохранить хоть какое-то достоинство, что было нелегко, учитывая, что она лежала перед ним практически голая, а он и не пытался скрыть свой интерес к ее позе.

— Я сам себе позволил войти, — сказал он, разглядывая ее. — Видимо, у дворецкого сегодня выходной, и я подумал, может, ты дала ему отгул и на ночь.

— У меня нет дворецкого.

— И горничной тоже? И тебе приходится делать все самой? Даже открывать двери гостям?

— Да. Но я справляюсь. — Оливия, попыталась прикрыть полотенцем почти обнаженную грудь, чувствуя себя страшно неловко под его прицельным взглядом.

Конечно, будь в его натуре хоть крупица порядочности, он отвел бы взгляд и позволил ей привести себя в порядок, но он не был джентльменом!

— Нет, ты плохо справляешься, — подытожил он отталкиваясь от дверного косяка и легкой походкой направляясь к ней. — Все-таки помощь нужна.

— Но не от тебя, — вскипела она, с силой швыряя полотенце в его сторону.

— Зачем так беспокоиться, Оливия? — мягко проговорил он. — Я пришел сюда не обольщать.

— Тогда зачем же? — К ее ужасу, вопрос получился провокационным и прозвучал нетерпеливо.

Он тут же уцепился за ниточку двусмысленности:

— Ты говоришь так, дорогая, как будто тебе давно не напоминали, что ты женщина. Все-таки, я полагаю, Хэнк из банка в постели не орел?

— Его зовут Генри, — воскликнула она, задыхаясь от злости, — мне казалось, я объяснила тебе, что мы не любовники! Представь себе, Грант, существуют мужчины, для которых смысл существования не только в сексе.

— Только если они импотенты или кастрированы. — Грант сделал круг по патио, разглядывая многочисленные жардиньерки. — На месте Генри я бы усиленно охранял твою территорию, особенно сейчас, когда неженатый бывший муж неожиданно нагрянул в город.

— К сожалению, лично ты никогда не проявлял особой заботы о моем спокойствии и о безопасности и обходился со мной как с частью твоего имущества.

— Я был готов связать навсегда свою жизнь с тобой, Оливия, — в его голосе сквозила огромная нежность — смертоносное оружие в борьбе с ней… — Повторяю, я хотел отдать тебе мое сердце, мою жизнь, но ты не была заинтересована в том, чтобы сопровождать меня по жизни.

Его обвинение привело ее в ярость, которая, накапливаясь, многие годы, проявилась именно теперь, приправленная обидой и горечью.

— Ушел именно ты, Грант, и не пытайся теперь переписать историю заново, потому что это со мной не пройдет! Возможно, я была недостойна носить инициалы «М. Д.», но не в такой степени, как ты считал. Я прекрасно понимала, что ты задумал в тот день, когда предъявил мне требования, которые ни один нормальный человек не найдет приемлемыми для себя. Тебе нужна была отговорка, чтобы избавиться от нашего брака, и ты ее нашел.

— Но все, что я тебе предлагал в то время — я имею в виду по устройству твоей жизни, — ты отвергала, предпочитая прятаться за спиной своего отца и игнорировать меня и мои советы.

— Тебя это мало волновало! Твоей единственной страстью была медицина.

— Не только медицина, но и ты, Оливия.

— Однако эта страсть не удержала тебя рядом со мной даже в самый тяжелый момент моей жизни.

— Оставь это, Оливия! Я здесь не затем, чтобы получать выговор за якобы прошлые грехи!

— Так уходи! Я не вижу здесь никого, кто держал бы тебя против твоей воли.

— Уйду, но прежде выскажусь по поводу нашего общего — делового — сотрудничества. Ты, кажется, хорошо устроилась в больнице и участвуешь во многих ее делах, а это значит, что наши дорожки, независимо от нашего желания, будут частенько пересекаться в ближайшие два месяца. Советую тебе не давать повода для сплетен и оставлять свои личные антипатии дома. Работа не место для выяснения личных отношений, и я не потерплю, чтобы из меня, делали дурака на глазах у моих коллег. Твое маленькое утреннее представление больше не должно повторяться, Оливия. Я ясно выразился?

— Ты все тот же, Грант Медисон! Но я не та маленькая пугливая дурочка, которую ты когда-то знал. Познакомься с новой Оливией Уайтфилд, финансовым директором больницы, которая мужественно вошла в мир большого бизнеса и умеет бороться за деньги. Видимо, в твою антибактериальную скорлупу информация доходит плохо.

— Боже правый! — пробормотал он. — Я потрясен!

В его голосе было столько насмешки, что Оливия задохнулась от возмущения.

— Выслушай меня, — процедила она сквозь зубы. — Я тоже не желаю мириться с тем, что ко мне относятся как к какой-то пустышке, строящей из себя важную особу. Ты в своей самонадеянности не потрудился узнать, что я и есть тот эксперт, с которым ты советовал мне проконсультироваться, где и когда «Спрингдейл Дженерал» совершать свои финансовые операции. И если ты действительно хочешь увидеть новое оборудование в Кардиологическом союзе, мой тебе совет — забудь собственное «я» и послушай меня, как добиться этого.

Оливия говорила так убедительно и с таким жаром, словно тренировалась неделю. Она почувствовала, что никогда не ставила его на место так эффектно и уверенно. Грант на мгновение даже потерял дар речи.

— Так, — проговорил он, когда снова обрел голос. — Папина дочка, кажется, выросла, и наконец стала женщиной, даже женщиной-вамп. Как же тебе удалось ускользнуть из-под его руководящего каблука?

— Я прошла хорошую школу за десять месяцев нашего брака!

— Да ладно тебе, Оливия, я не заслуживаю этого. Так ли уж все было плохо? По-моему, были и незабываемые мгновения.

— Их можно пересчитать по пальцам.

— Ты просто не хочешь вспоминать, и, кстати, субботний вечер подтверждает, что мы до сих пор желанны друг другу… В городе это заметили…

— Мне наплевать, что заметили в городе.

Это была неприкрытая ложь, но, к ее удивлению, он купился на нее. Он подошел к шезлонгу, в котором сидела Оливия, и, глядя на нее сверху вниз, проговорил:

— Если бы тогда ты проявила хотя бы половину своей нынешней твердости, возможно, мы все еще были бы женаты. — В его голосе слышалась горечь.

— Не думаю. Говори, что хочешь про моего отца, но он был прав, когда предупреждал меня, что нас с тобой ничего не связывает. Это чудо, что мы пробыли вместе так долго.

Ей следовало бы понимать, что лучше не впутывать в их спор ее отца. Старый огонек соперничества вспыхнул в глазах Гранта, прежде чем ее слова успели раствориться в вечернем воздухе.

— Ничего? — эхом отозвался он. — Ну, это не совсем так, Оливия. Нас связывало нечто весьма выдающееся, по крайней мере, какое-то время.

— Полагаю, ты снова завел, свою старую песню про секс, — сказала она, немного смущаясь под его взглядом, — но, боюсь, он не имеет никакого значения, если это единственная вещь, на которой держатся отношения.

— И ты в этом уверена?

— Да, — ответила она, но Грант уловил, как предательски задрожал ее голос, и, подобно хищнику, каким по натуре он и был, извлек немедленную выгоду из ее слабости.

— Почему бы нам не проверить твою теорию? — вкрадчиво пробормотал он и мгновенно опустился рядом с ней около шезлонга. Она не успела моргнуть глазом, как он поцеловал ее.

Он больше нигде ее не коснулся. Никаких пальцев, скользящих вверх по ее обнаженным рукам, шее и по груди. Никакого языка, с силой раздвигающего ее губы, чтобы добыть страсть из темных и таинственных недр ее рта. Ничего… Только легкое, как пух, опустошающее прикосновение, которое длилось несколько секунд и причинило ей боль… из-за того, что она ждала большего, но не хотела признаться себе в этом.

Оливия приложила все усилия, чтобы подавить стон, но он все равно вырвался наружу — умоляющий, бесстыдный. Она была готова ко всему.

— Грант, — прошептала молодая женщина, ожидая услышать, что он чувствует то же, что он хочет ее так же жадно, как она хотела его.

Ей казалось, что она прокричала его имя, но он либо не расслышал, либо решил проигнорировать. Или, быть может, вместо этого Грант слушал самого себя, свой более благоразумный внутренний голос, потому что очень медленно он отстранился от нее и, подняв голову, пробормотал:

— Я не должен был этого делать. Это была ошибка, большая ошибка.

— Тогда зачем ты это сделал?

— Чтобы проверить себя и тебя, — спокойно проговорил он и поднялся. — Я подумал, что если мы хотим выяснить наши отношения до конца, то лучше это сделать в другом месте — сюда я не должен был приходить и больше не приду.

Солнце еще блестело золотом на поверхности бассейна, и стояла жара, но Оливию пронзила холодная дрожь, мурашки побежали по коже, а зубы застучали.

— Так иди к своему стетоскопу. Надеюсь, ты найдешь выход.

Грант чуть помедлил, словно чего-то ожидая. На лице у него было написано сожаление и некоторое волнение. Затем он выпрямился и пошел к выходу.

Оливия с тоской наблюдала, как он шагал через патио, широкоплечий, мускулистый, статный. Когда-то она владела этим красавцем, обнимала его и отдавалась ему вся без остатка, потому что он ее муж и они любили друг друга.

Постепенно шаги его затихли. Тишина навалилась на нее и она расплакалась, но не потому, что он оставил ее сегодня: слишком сильно он напомнил ей о боли, которую она испытала, когда он покинул ее раньше.

Генри уехал по делам, и субботний вечер Оливия провела со своей подругой Бетани, которая только вернулась из трехнедельной экскурсии по галереям Северной Италии со своим художественным классом.

Как и предполагалось, в Загородном клубе состоялся званый ужин, на который было приглашено полгорода, и в понедельник город гудел слухами о том, что красавчик Грант Медисон, весь вечер ухаживал за Джоан Боулс, а после полуночи танцевал только с ней. Миссис Боулс была на вершине блаженства.

— Что тебя беспокоит? — спросила Бетани, когда официантка, установив над ними зонтик, ушла.

— Я никогда не представляла Гранта с другой женщиной.

— Напрасно. Разве ты не заметила, что подходящих женихов, младше пятидесяти и под два метра ростом, здесь не так уж и много? Добавь копну волос, красивые глаза, собственные зубы, и любая женщина, разумеется, молодая и незамужняя, с удовольствием начнет охоту.

— Ты права, Грант может быть очаровательным.

— Не могу ничего сказать тебе, поскольку не видела его в действии, но ты всегда находила его неотразимым, особенно это видно по твоему лицу на свадебных фотографиях.

— Тогда мне исполнилось двадцать, и меня легко было ослепить.

— И что же тебя теперь может ослепить?

Оливия подумала о Генри, милом, преданном Генри, вечно обгоравшем на солнце, слегка худосочном… но он скорее руку даст на отсечение, чем оскорбит ее чувства или заставит плакать.

— Разумеется, внешность должна быть дополнена интеллектом, добротой, чуткостью…

— Хм! — Бетани задумчиво помешала свой чай со льдом. — Тогда выбрось свадебный альбом, не держись за то, чем больше не дорожишь.

— Знаешь, — протянула Оливия, — я тысячу раз пыталась выбросить его, но в последний момент останавливалась, а однажды решилась, но на следующее утро я достала его из мусорного ящика, очистила и положила обратно на полку.

— Пыль, грязь, дневной свет не могут нанести вред этим белым кожаным рельефным обложкам и незапятнанным воспоминаниям, которые они в себе хранят. — Бетани задумчиво взглянула на нее. — И поэтому ты так долго не разводилась с ним? Потому что ты все еще была в него влюблена и надеялась, что он вернется?

— Конечно же, нет! Что за нелепая мысль!

— Ну, зачем же так реагировать? Это вполне разумный вопрос, учитывая, что ты держалась почти два года, прежде чем сделать окончательный шаг и положить всему конец.

— Ты права, конечно же, права, и, полагаю, причина в том, что он был моей первой любовью, и мне трудно было признать, что такое волшебное и прекрасное чувство можно запачкать.

— Не знала, что он был твоей первой любовью. Я всегда думала, что до него были другие. Ведь, когда ты повстречала его, тебе было девятнадцать.

— Я встречалась с другими мужчинами, но это была игра в романтику, да и поклонников, думаю, больше привлекало богатство и положение в обществе моего отца, хотя Гранту до этого не было совершенно никакого дела и, по сути, он презирал отца.

Оливия вспомнила, как он буквально глумился над ее отцом, считал его деспотом, которому Оливия нужна, как служанка, секретарша, домохозяйка.

— Хватит мечтать! — Бетани похлопала ее по руке. — Ты где, подруга? У меня такое ощущение, что я обедаю с привидением.

— Я просто думала, какой несамостоятельной и наивной я была, когда повстречалась с Грантом. Помню, как он уговаривал меня сделать что-нибудь самой, совершить поступок, неподвластный отцу.

— В данном случае он давал хороший совет, если тебя интересует мое мнение, — рассудительно проговорила Бетани. — Кстати, твой отец действительно деспотичен с людьми, и с тобой в том числе.