Марадона, Марадона...

А через день после выигранного матча: «Я счастлив, что у меня есть футбол, который я люблю и которому буду верен всегда». В этом — весь Марадона, юный хитрец, выдумщик, плут и забияка.

«Об одном я прошу Бога — чтобы он никогда не покидал меня в игре. И тогда я оплачу его милость голами и отличным футболом на радость людям» — это тоже слова Марадоны.

Он не хотел ехать со сборной и Менотти в Монтевидео играть в «малом чемпионате мира» в честь 50-летия победы уругвайцев в первом розыгрыше Кубка Жюля Риме. Сезар сам приезжал к нему домой и вместе с отцом уговаривал его сыграть три матча.

...«Бока» станет недосягаемым в розыгрыше чемпионата Аргентины 1981 года, если в предпоследнем туре сможет обыграть «Тальерес де Кордоба», тот самый «Тальерес» из города Кордобы, второго по величине города страны, который в 1976 году был первым противником Диего в высшей лиге. Тогда команда Марадоны проиграла. Теперь «Бока» возьмет реванш. Точнее, Марадона сам станет реваншистом.

Матч удался. Диего сыграл отменно! «Тальерес» повержен. «Бока» — чемпион страны! «Ривер-Плейт» тайно предлагает ему крупный контракт, но Марадоне некогда даже принять представителя ведущего аргентинского клуба. Он перестает посещать тренировки сборной, и Менотти его отчисляет. Газеты набрасываются сначала на старшего трекера, потом на Марадону. Диего просит извинения. Менотти его прощает. Заключается худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры... Оба стараются не смотреть Друг на друга. Марадону видят то раздражительным, то покладистым, то сердитым, то веселым. Но чаще всего подавленным, угнетенным бременем своего успеха.

Однажды он два часа в самую жару играл с мальчишками из «Лос Себоллитас» и был счастлив оттого, что ни один фотокорреспондент не узнал об этом. Однако на другой день утром Хорхе Ситерспилер вручил ему большое цветное фото, на котором Диего, голый по пояс, сияющий от удовольствия, в обнимку с мальчишками, возвращается после игры в раздевалку. Где этот рыжий раздобыл фотографию?

В детстве Диего не отличался особой общительностью, однако это не помешало ему крепко подружиться с мальчишкой постарше — Хорхе Ситерспилером с улицы Сан-Блас.

Когда Марадона впервые встретился с Хорхе, ему показалось, что он видит его будто в кривом зеркале: левая нога парня отличалась от правой заметной кривизной. Из-за этой ноги он не мог по-настоящему играть в футбол, хотя вместе с ребятами любил погонять мяч на пустыре. Хорхе был сыном водопроводчика и часто помогал отцу на работах по срочному вызову. Мальчишки знали: если на горизонте замаячит рыжая голова Хорхе, значит, случилась какая-то неполадка — или трубу прорвало, или кран потек, или водосток засорился.

Густые непослушные волосы Хорхе были предметом шуток. Но его они мало трогали, равно как и слова «рыжий», «огненный», «конопатый», которые, несмотря на рыжие волосы, не стали прозвищами. Его почему-то прозвали Кабесон, что по-испански означает большая голова. То ли за бесконечные выдумки и идем, которые роились в ней, то ли за пышную шевелюру.

Его старший брат играл в команде «Архентинос хуниорс», и Хорхе на правах родственника бесплатно ходил на ее матчи. К тому же он в свои двенадцать лет проявлял не по возрасту большую активность, «сотрудничая», как он гордо говорил, в комиссии клуба «Архентинос» по связям с прессой и днями пропадая на стадионе. У него всегда водились деньжата. Хорхе был щедрым и слыл заводилой. Он нередко покупал для своих друзей кока-колу и дешевые сэндвичи. Однажды — дело было в пятницу — он на правах старого знакомого предложил Марадоне заночевать у него дома. «Мы живем ближе всех к стадиону, а у тебя завтра игра. Легче будет утром добираться» — так объяснил он свое приглашение. Диего согласился и в последующие пятницы перед субботними играми нередко оставался ночевать у своего старшего товарища. На правах друга Хорхе на всех углах рассказывал, как сыграл Марадона, расхваливая забитые им голы и острые пасы партнерам. Ситерспилер любил футбол и из каждого матча с участием «своих», к коим он причислил и Марадону, делал событие. Дружба с Диего позволяла ему чувствовать себя хозяином в детской команде и рассказывать о событиях примерно так: «Вчера мы забили два таких гола!» — хотя оба мяча забил Диего, а Ситерспилэр даже не входил в тот день в раздевалку. Или: «Нам крепко досталось в той игре...» — когда плачущего от боли Марадону всего в синяках и шишках товарищи уводили со стадиона.

Марадону нередко спрашивали, что он нашел в Хорхе, какие у них могут быть общие дела? Диего отмалчивался, хотя дела были: он целый год без особого успеха проучился в торговой школе, и Ситерспилер иной раз помогал ему решать несложные задачки. В остальном их объединял только футбол. Они почти все время были вместе — на тренировках, на играх, в поездках. И даже когда в 1977 году шестнадцатилетний Марадона в составе сборной команды юниоров Аргентины поехал в Каракас на розыгрыш первенства Южной Америки, Хорхе каким-то образом оказался в команде и не только скрасил одиночество Диего, вынужденного провести почти месяц в чужом городе вдали от родных, но и помог готовиться к матчам.

Хорхе рано узнал горе. Его единственный брат, который в течение нескольких лет играл правым защитником в команде «Архентинос хуниорс», тяжело заболел и умер. Кабесон еще больше привязался к угрюмому, но крепко верившему в мужскую дружбу Марадоне. В Каракасе Диего впервые сказал Хорхе: «Я еще многого не знаю, Кабесон, помогай мне». Наверное, с той поры и началось их сотрудничество. Сначала была элементарная опека младшего старшим, а позднее — управление всеми «светскими» и финансовыми делами восходящей звезды. Хорхе служил Марадоне верно, как преданная собака. Иногда это надоедало молодому патрону, и они ссорились.

В Неаполе Марадона предпринял попытку вообще избавиться от Ситерспилера: «Послушай, Хорхе, — сказал он, — я не хочу, чтобы ты занимался моими коммерческими делами. Ты создаешь мне одни проблемы и совсем не приносишь песет. Так дальше продолжаться не может». Ситерспилер спокойно выслушал эти слова и на упрек ответил делом: организовал для Марадоны рекламу через итальянскую торговую палату, что принесло немалую прибыль. Диего, по горло занятый футболом, отношениями с руководством клуба, болельщиками и прессой, мало занимался финансовыми делами, и Хорхе по-прежнему оставался его верным импресарио. «Ты играй в футбол, а я буду следить за счетами», — любил повторять он. Клаудия относилась к нему как к брату.

Помимо дел, связанных с бизнесом, Ситерспилер неплохо проявил себя и как пропагандист футбольного таланта Марадоны. Несмотря на то что из Каракаса в 1977 году аргентинцы возвратились без медалей, Хорхе сделал все, чтобы представить Марадону великомучеником, выступавшим в слабой команде, которой руководил плохой тренер.

Хорхе раньше всех понял, что на Марадоне можно делать деньги. Полагают, что не без его участия Диего был продан в команду «Бока хуниорс». Эта сделка сразу резко изменила жизнь всей многочисленной семьи Диего. Отэц снял другой дом, семья стала вести совершенно иной образ жизни. Хорхе разглагольствовал, что это он дал возможность семье Марадоны по-настоящему устроиться, а его братьям и сестрам заняться учебой.

По инициативе Ситерспилера, когда Диего стал выступать за зарубежные клубы, была создана тсргово-рекламная фирма «Марадона продакшнс». Одной из ее первых сделок стал контракт с аргентинским филиалом западногерманской компании «Агфа», выпускающей цветную кино- и фотопленку. Затем «Марадона продакшнс» начала участвовать на паях в производстве косметики с компанией ТСУ и писчебумажных принадлежностей с фирмой «Чемпион». Хорхе вникал во все дела Марадоны. Вечно что-то придумывал, проверял, пробовал, принимал и отвергал — -в общем, как он говорил сам, «крутился», иногда теряя, но чаще зарабатывая на имени Марадоны.

Вторым верным другом Диего стала Клгудиа Виллафанья. Познакомились они летом 1976 года на вечере танцев в клубе парка Ла Патерналь. Марадоне очень хотелось понравиться девушке с глазами, как спелые вишни, и скромной улыбкой. Он без устали танцевал с ней быстрые ритмичные танцы в стиле «диско», чередуя их с томными танго, шутил, пел, был находчив и обаятелен. Клаудиа призналась позже, что в тот первый их вечер влюбилась в Диего. А он шутил, что с ним это произошло немного раньше...

Дружба между молодыми людьми возникла сразу и длится все эти годы. Уже на другой день после встречи Диего пригласил Клаудию домой для знакомства с родителями. В аргентинских семьях так поступают только тогда, когда представляют невесту. Она понравилась отцу и матери. Прощаясь, дон Диего сказал ей: «Приходи к нам почаще, дочка». А дона Далма по-матерински обняла и поцеловала ее.

Марадона был счастлив, и с той поры в его жизни кроме футбола появилась Клаудиа. Став профессиональным футболистом, Диего много ездил по стране. Возвращаясь домой, он наскоро целовал мать, бросал на пол свою спортивную сумку и бежал на угол к телефону-автомату звонить Клаудии. Позднее он звонил ей прямо из аэропорта. И нередко оттуда ехал прямо к ней, не заезжая домой.

Клаудиа была серьезной девушкой. Она училась в колледже, но никогда не осуждала Марадону за то, что тот не стал продолжать учебу в торговом техникуме, разумно считая, что ее жених создан только для футбола. Клаудия первой посоветовала Марадоне стать профессиональным футболистом. Она понимала, что футбол такое же большое и важное дело, как медицина или торговля. Диего был благодарен ей за это.

Обосновавшись в Испании, он вызвал Клаудию к себе з Барселону. И девушка жила в доме Марадоны на правах полноправного члена семьи. Когда Диего знакомил Клаудию с друзьями, он называл ее «моя невеста». Наверное, более терпеливой и верной подруги жизни Марадоне уже не сыскать. Положение невесты не могло продолжаться вечно. Однако девушка ни разу не спросила о намерениях Марадоны. Ей нравилось всегда быть рядом со своим женихом, чувствовать себя его другом и верным советчиком в житейских долах. Как и дон Диего, дона Далма звала Клаудию дочкой...

ВОЙНА И ФУТБОЛ

Весной 1982 года в Аргентине произошли события, которые привлекли внимание всего мира. Группа генералов, управлявших страной, руководствуясь беспочвенными лжепатриотическими амбициями, решила возвратить Аргентине Фолклендские (Мальвинские) острова в Южной Атлантике, занятые ровно 150 лет назад англичанами. За желанием вернуть исконно аргентинские земли легко просматривалось стремление отвлечь ропщущий разобщенный народ от экономических проблем, которые резко обострились за годы правления военной диктатуры. Назревал «Мальвинский кризис».

Для освещения этих событий в редакции телевидения возникла необходимость направить в Аргентину своего корреспондента. Мексиканский корпункт, где тогда довелось мне работать, располагал такой возможностью, хотя Аргентина вот уже в течение десятка лет оставалась для советских журналистов «терра инкогнита» — «неведомой землей», ибо военные под любым предлогом не пускали в страну «красных» корреспондентов. За получением визы мы с кинооператором обратились в аргентинское посольство в Мехико. Шел год очередного, XI! мирового чемпионата по футболу, и в стране, футболисты которой выиграли предыдущий чемпионат, заметно оживилась подготовка к этому большому событию в международной жизни.

В апреле советская сборная собиралась в Буэнос-Айресе помериться силами с аргентинскими командами, которые еще не утратили своего ведущего положения на мировой футбольной арене. В ноте советского посольства с просьбой выдать нам визу это обстоятельство выдвигалось на передний план. «Под футбол», рассуждали мы, легче получить разрешение на въезд в страну, где правили военные.

Однако пока шли депеши в МИД Аргентины и обратно, советские футболисты успели приехать в Буэнос-Айрес, сыграть там пару матчей и вернуться домой. Поэтому советник посольства, высокий черноволосый гаучо в белом генеральском мундире, украшенном орденами и аксельбантами, встретил меня с усмешкой:

— Визу вам дали, — многозначительно сказал он, — Но вчера советская команда покинула мою страну. Стоит ли так далеко ехать без видимой на то причины?

Обрадованный приятным известием, я чуть было не ляпнул, что нам интересен и «Мальвинский кризис»... но вовремя прикусил язык:

— Дело в том, уважаемый сеньор, что нам крайне важно познакомиться с ходом подготовки чемпионов мира — аргентинской сборной, которая, как известно, сыграет в ближайшие дни еще несколько контрольных матчей, в частности с болгарами...

Судя по всему, ответ удовлетворил генерала, и мы дружески расстались. Внизу меня поджидала сеньора Алиса, сотрудница аргентинского посольства, принимавшая деятельное участие в получении виз. Она искренне сочувствовала нам, когда мы безуспешно ждали вестей из Буэнос-Айреса, и с нескрываемым удовольствием оформила наши паспорта, предварительно спросив дату отлета и номер авигрейса (формальность, необходимая для всех въезжающих в страну иностранцев). Прощаясь, Алиса пожелала нам счастливого пути и лукаво — -больших «спортивных» успехов. Она тоже не верила, что нас интересует только футбол.

Мы летели на футбол, а попали на войну. Буэнос-Айрес напоминал разворошенный муравейник. Это сравнение пришло на ум еще в аэропорту «Эсейса». Залы были полны народу. Многие аргентинцы покидали столицу, опасаясь налетов английских бомбардировщиков «хариеров». Люди сновали с чемоданами и сумками, плакали, восклицали, кого-то звали, теряли и находили. Под сводами огромного аэровокзала стоял гул, как в бане, было влажно и душно.

Всех пассажиров нашего самолета выстроили в длинную неровную очередь, которая тянулась через транзитный зал к турникету, где два пограничника в темно-синих мундирах проверяли паспорта вновь прибывших. Перед ними, нацелив переносную телекамеру, стояли операторы и бесцеремонно записывали на видеопленку лики всех прилетевших из-за рубежа. Кто-то грустно пошутил: «Ловят британских шпионов».

Пограничники долго перелистывали странички наших синих паспортов, запятнанных старыми визами в другие страны, сквозь зубы задавая формальные вопросы: с какого мы рейса, из какой страны летим, на сколько дней, хотя в формулярах, заполненных нами еще на борту самолета, все это было подробно отмечено. Отыскав страничку с аргентинской визой, пограничники, посовещавшись, попросили нас отойти в сторону и подождать, а наши паспорта передали подошедшему клерку на дополнительную проверку. Я знал, что в ряде аэропортов, куда нас заносила судьба, з обязательную процедуру входило фотографирование паспортов очевидно на память... Наконец паспорта вернули, и мы вышли в город.

Встречавший нас в аэропорту советник советского посольства в Аргентине Виктор Николаевич Рожнов, знакомый мне еще по совместной работе в Бразилии, сообщил, что экспедиционный корпус аргентинских военно-морских сил только что высадился на Фолклендах. «Будет война, — сказал он. — Англичане просто так острова не отдадут».

Спрашивать о футболе было неуместно. По дороге в город время от времени попадались военные патрули. У заставы на выезде из зоны аэропорта многие машины останавливали. Карабинеры проверяли багажники, заглядывали внутрь салона. Искали оружие.

Наша машина с дипломатическим номером избежала проверки, медленно проползла под колючими взглядами строгой охраны вдоль обозначенного широкой белой линией длинного участка осмотра. В этом месте требовалось до предела сбросить скорость. «Если проедешь быстрее положенного, — объяснил Рожнов, — машину остановят, отберут ключи и продержат у проверочного пункта часа два. Лучше не рисковать». Наконец загородное шоссе вывело нас на широкий городской виадук, у въезда на который стояли пятистворчатые ворота — за проезд взималась плата.

За воротами сразу надвинулся город, заслонив небо серыми коробками небоскребов. Мы долго крутились по бетонным мостам, заныривая в неосвещенные короткие туннели, выскакивали на горбатые кривые мосты, пока не вырвались на широкую набережную реки Ла-Платы. Проехали темную громаду знаменитого стадиона «Ривер-Плейт», почему-то носившего английское название великой аргентинской реки. Вдоль дороги стояли фундаментальные дома из кирпича и бетона, возвышавшиеся над густой кроной гигантских деревьев.

Буэнос-Айрес — зеленый город. Вековые дубы, грабы, клены и другие растения бережно охраняются горожанами. В скверах я видел многометровые сосны, кедры, липы. Среди них выделялось чудо-дерево поэмбу с трехметровым стволом в диаметре, увесистые ветви которого, толщиной со слоновью ногу, нависали над самой землей, заслоняя от солнца изумрудно-зеленые сочные лужайки.

Машина быстро пронеслась мимо светлого нескладного обелиска — «Памятника Никому», как называют его аргентинцы, загораживающего проезжую часть самой широкой улицы аргентинской столицы — 9 Июля.

— По вечерам здесь бывают огромные пробки, — продолжал подбрасывать скудные сведения наш сопровождающий. — А вот и знаменитый на всю Америку оперный театр «Колон». В нем пел сам Шаляпин. В огромных подземных кладовых театра хранится костюм Бориса Годунова, в котором великий певец выступал на сцене «Колона». На днях, кстати, сюда приезжают Елена Образцова и Евгений Нестеренко. Будут ставить «Хованщину»..,

Удивительные сообщения буквально кружили голову. Свернув с широкой магистрали на более узкую улицу, мы вдруг увидели витрины столичных магазинов. За огромными стеклами висели шубы из лисы, песца, соболя, изделия из замши и кожи. Страна с ходу знакомила со своими богатствами. В Аргентине даже толком не знают, сколько голов крупного рогатого скота пасется на гигантских пастбищах. Кожевенная промышленность — одна из лучших в мире. В Буэнос-Айресе художники из коровьих шкур изготавливают великолепные картины.

Процедура регистрации в отделе печати МИД заняла всего несколько минут. Сотрудница, принимавшая наши паспорта, сама заполнила на машинке формуляры, пришив скрепкой к ним фотографии, скрепила печатью и затем повела нас в соседнюю комнату к заведующему отделом прессы. Молодой аргентинец предложил нам присесть на стулья, стоявшие вдоль стены крохотного кабинета, подписал формуляры, молча пожал нам руки. Когда мы вышли от шефа, девушка напомнила, что с этого момента нам разрешена репортерская деятельность в городе на срок, указанный в формуляре. Для продления следует снова вернуться в отдел печати. Эти документы, которые на время пребывания в Аргентине заменили наши паспорта, мы должны предъявлять по требованию полиции.

... Торговая улица Флорида, казалось, забыла о своем главном предназначении — продаже товаров, превратившись в массовую политическую трибуну. У газетных киосков, у входа и у окон зданий редакций газет и журналов стояли толпы людей, обсуждая поступающие сообщения с фронта, а также из Европы и Соединенных Штатов. На перекрестках старушки и юноши собирали пожертвования в Патриотический фонд Мальвин. Они торговали значками, крохотными голубыми флажками и бантиками в петлицу.

За неделю 65 тысяч граждан, ряд общественных организаций и учреждений внесли средства и сбережения в этот фонд. На 1 июня 1982 года на счете Патриотического фонда в Национальном банке Аргентины уже числилось 320 миллиардов аргентинских песо (23 миллиона американских долларов). Правительство опубликовало специальный декрет, который официально объявлял, что средства фонда будут направлены на восстановление и развитие хозяйства Мальвинских островов. После завершения военных действий большая часть этих денег была передана семьям погибших военнослужащих, а также на лечение воинов, получивших ранения в боевых операциях.

Волна патриотизма и тревоги за судьбу нации нарастала с каждым часом. На площади у Розового дворца, заметно почерневшего от пыли, — традиционной резиденции президента — постоянно толпился народ, люди напоминали знаменитые «Пикейные жилеты». Взять интервью здесь не представляло особого труда. Для советского телевидения хотели сказать буквально все. Осуждали коварство и угрозы англичан, произносили лозунги за возвращение Мальвинского архипелага. В городе поспешили выпустить серию почтовых марок. На крохотном квадратике светлой бумаги была напечатана карта Мальвинских островов, которую перечеркивала перепечатка: «Мальвинас — архентинас», что означало: «Мальвинские острова — аргентинские». Такие марки проштемпелевывались на почте. С датой тех бурных событий они представляют особый интерес для филателистов — за несколько дней, пока разгорался кризис, успели напечатать всего несколько тысяч таких марок.

Полосато-голубой аргентинский флаг, водруженный солдатами экспедиционного корпуса, уже реял над главным островом Мальвин — Порт-Стенли. «Будет война», — тревожно висело в воздухе...

Мы шли, пробиваясь сквозь толпу на Флориде, и нигде не встречали футбольных афиш. Аргентина, казалось, полностью отреклась от своего прошлого триумфа, завоеванного на футбольном поле «Ривер-Плейта». Приближение настоящей войны захватило умы самых ретивых болельщиков. О предстоящих футбольных баталиях на стадионах Испании никто и не помышлял.

Поэтому затеянный нами разговор о футболе долгое время не находил поддержки. Все ждали очередных сообщений аргентинского генерального штаба, взявшего на себя обязанность информировать нацию о событиях на Мальвинах.

Впрочем, с официальными сводками генштаба конкурировали еще и телевизионные репортажи, которые вел с архипелага репортер местного телевидения Александр Казанцев. Это был один из самых опытных оперативных репортеров Аргентины, выходец из семьи русских эмигрантов, приехавших в страну еще в начале века.

На второй день в отделе печати МИД была организована пресс-конференция, которую вел один из ближайших помощников министра, накануне срочно вылетевшего в Соединенные Штаты. То было началом «челночной дипломатии». В течение первых десяти дней министры, словно бабочки, «порхали» с одного континента на другой, в спешном порядке консультируясь друг с другом. Госсекретарь США Александр Хейг, по-моему, тогда установил своеобразный рекорд: он раз шесть побывал в Лондоне и столько же в Буэнос-Айресе. Американцы, на деле поддерживая англичан, не хотели показывать это аргентинцам.

После пресс-конференции я попросил шефа отдела печати разрешить нам слетать на Мальвины, но он ответил отказом, отшутившись, что на Мальвинах уже работает один «русский» репортер (он имел в виду Казанцева) и еще одна пара русских вызвала бы у англичан нежелательную реакцию.

Мальвинский кризис стремительно развивался, приобретая все более угрожающие большой войной очертания. Тэтчер к тому времени объявила ультиматум и готовилась послать в Южную Атлантику эскадру боевых кораблей, включая авианосец с «хариерами» на борту.

В отделе печати МИД мы узнали о последних футбольных новостях, о дате встречи аргентинской и болгарской сборных. Шеф оказался завзятым болельщиком.

По его совету мы направились в Федерацию футбола Аргентины. Требовалось оформить еще одну аккредитацию.

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

В федерации футбола, оформив аккредитацию, мы получили пропуска на матч аргентинцев с болгарами, массу документации о подготовке аргентинской команды и письменное разрешение посетить футболистов в тренировочном лагере.

Лагерь аргентинской футбольной команды находился километрах в сорока от города. Как добраться туда, никто толком объяснить не мог.

Под вечер позвонил Рожнов и просил быть «при параде». В Институте дружбы и культурных связей «Аргентина — СССР» предстояло торжество, на которое пригласили и нас.

Это был по-настоящему дружеский вечер. Тогда и несколько позже я заметил, что аргентинцы очень хорошо проводят время на вечерах, собраниях, на больших сборищах. Как уютно чувствовали себя все на том вечере в Институте дружбы! Люди здесь собрались совершенно разные. Многие пришли с детьми, малыми и большими. В зале на почетных местах сидели убеленные сединой ветераны, старики и старушки, чистенькие, даже нарядные. Они расточали направо и налево добрые улыбки и в ответ получали трогательное внимание молодежи. Разговор, который шел в тот день в институте, представлял интерес для всех собравшихся. Обсуждался вопрос, как проводить занятия русского языка (на курсах, как выяснилось, занималось довольно много аргентинцев в возрасте от тринадцати до восьмидесяти лет). Комплектовалась также очередная группа туристов для поездки в Советский Союз. Путевки льготные — поехать хотели многие. Предпочтение отдавалось активистам, притом собравшимся подробно объясняли, чем заслужил поездку тот или иной человек, что он сделал для развития дружбы с СССР, хорошо ли изучил жизнь советской страны, какой вклад внес в работу института. Право на поездку получил и симпатичный молодой инженер Хуан Карлос, подсевший к нам. Его искренне поздравляли товарищи. Хуан оказался разговорчивым собеседником и, хотя он не умел говорить по-русски, хорошо был осведомлен о жизни нашей страны, многое знал о достопримечательностях Москвы и Ленинграда. Мы поведали ему о наших заботах, и Хуан предложил отвезти нас в лагерь аргентинской сборной.

Назавтра в условленный час изрядно поношенный серый «фордик» Хуана Карлоса стоял у входа в нашу гостиницу. Мы, как всегда, вышли «во всеоружии», неся на себе штативы и чемоданы с кинокамерой, осветительными приборами, магнитофоном, фотоаппаратами.

Хуан Карлос быстро погнал машину по прямым улицам Буэнос-Айреса. Вскоре центр города остался позади. Гладкий настил асфальта сменился шершавым бетоном, а затем и брусчаткой. Мы долго ехали вдоль рабочих кварталов пригорода Буэнос-Айреса, которые по мере удаления от города становились все более неприглядными и бедными.

От других латиноамериканских столиц Буэнос-Айрес выгодно отличается планировкой, архитектурой домов. Его сравнивают с Парижем и Римом, Нью-Йорком и Мадридом. Это современный многоэтажный город с прямыми ровными улицами. И только портовые районы Сан-Тельмо и Ла-Бока несколько отличаются от остальных кварталов аргентинской столицы.

Буэнос-Айрес раскинулся на южном берегу трехсоткилометрового устья реки Ла-Платы при ее впадении в Атлантический океан. Это портовый город. Не случайно жители называют себя «портеньос», от испанского слова «пуэртс» — порт. И дыхание порта постоянно ощущается в городе. Но особенно оно заметно в Ла-Боке. Промчались годы, столетия, но здесь все как прежде: мощенные серым булыжником кривые улочки, двухэтажные дома времен колониального зодчества с балкончиками, арками, двориками, порталами. Католические соборы, лавочки, кафе со стеклянными стенами и террасами, с зонтами над столиками. Все это привлекает многочисленных туристов.

Здесь всегда витают аппетитные запахи жареного мяса. В портовых ресторанчиках можно отведать не только нежную на вкус говядину или постную свинину, но и баранину, козлятину, зайчатину. Особым способом поджариваются хрустящие ароматной корочкой потроха.

Ла-Бока и Сан-Тельмо — типичные районы бедняков. Здесь живут портовые грузчики, мелкие торговцы, моряки, безвестные художники, бесславные поэты, студенты. Они — пристанище бродячих музыкантов, которые, не имея постоянной работы, кормятся, подрабатывая у ресторанов и кафе. Туристам обязательно показывают крохотную улочку Каме-нито в Сан-Тельмо, сплошь застроенную деревянными домишками. Это своеобразный Монмартр — выставка-продажа картин аргентинских художников. Каминито выходит на заваленную старыми ящиками, бочками, полусгнившими досками, корзинами набережную, вдоль которой на вечном причале покоятся ржавые посудины с оборванными снастями и покореженными трубами. Этот, с позволения сказать, «флот» свое отплавал и теперь стал музейным экспонатом, бутафорией, на фоне которой постоянно фотографируются туристы.

На площади Боррего по воскресеньям проводятся ярмарки. Это типичный «блошиный» рынок. Прямо на мостовой разложены предметы старины, древнее оружие и утварь, металлическая посуда, подержанные книги, старинные монеты. Я познакомился там с поэтом, который продавал авторские сборники своих стихов. С автографом поэта книжки стоили на 10 песо дороже.

Несколько лет назад район Сан-Тельмо был объявлен исторической зоной. Муниципалитет формально взял на себя охрану его достопримечательностей. Несколько домов обнесли строительными лесами. Но реставрация так и не началась. Леса постепенно стали разваливаться и растаскиваться. Впрочем, пока это мало кого здесь беспокоит. Вечерами люди собираются в дешевых тавернах, где за полночь затягиваются беседы. О чем? О жизни и войне, о генералах и президентах и уж наверняка о футболе, которым увлечены многие аргентинцы.

Наконец мы вырвались на широкое загородное шоссе, по которому автомашины неслись с огромной скоростью.

Хуан Карлос, крепко вцепившись в руль, пристально всматривался в дорогу. Есть водители, которые в пути всегда чувствуют себя не в своей тарелке, напряжены, излишне пугливы и осторожны. Водить машину — это тоже искусство, которым не дано владеть каждому. Хуан Карлос молчит, а я размышляю о предстоящей съемке.

Хочется взять короткие интервью у всех ведущих футболистов и подробнее поговорить с Менотти и Марадоной. Последнего хорошо бы показать в деле на тренировке, в кругу товарищей. Советские телезрители его практически еще не видели. Мне же приходилось изредка наблюдать за его игрой на футбольных полях Аргентины, Мексики, Соединенных Штатов. Матчи с участием Марадоны теперь часто показывают по телевидению. Я ловлю себя на мысли, что редко восхищался его игрой, вернее, манерой игры. В отличие от Пеле, Гарринчи, Беккенбауэра, Платини и Круиф-фа Марадона не вызывал у меня особых симпатий. На футбольном поле он похож на злого колючего зверька. Таким, наверное, был Маугли в волчьей стае. Несмотря на свои двадцать лет, Марадона уже матерый футбольный волк, коварный и жадный. Вспомните, как он охотится за мячом. Настоящий хищник. Мяч для него — добыча. В стае волков добычу отнимают зубами. У него крайне трудно забрать мяч, особенно если Марадона почует ход, ведущий к чужим воротам. Злость, спортивная злость заметна в каждом его движении. Пышная копна черных по-цыгански курчавых волос нависает над лбом, закрывая глаза и брови. Пара черных маленьких глаз напоминает горячие угли. Он молчалив и на поле, и в жизни, не умеет скрывать раздражение. Волчонок да и только...

Хуан Карлос резко тормозит и сворачивает на обочину. «Кажется, это здесь», — вслух рассуждает он. — Машина попадает на узкую дорожку и медленно катится по ней в сторону виднеющегося вдалеке парка.

Лагерь аргентинских футболистов расположился на территории богатой туристской фирмы «Фундасьон Наталио Сальватори». У тяжелых железных ворот небольшая толпа — это наши коллеги, репортеры телевидения с телекамерами, видеомагнитофонами. На земле по-змеиному улеглись спирали черных проводов. У нашего брата-журналиста хорошо развито чувство товарищества, и вскоре мы узнаем, что на тренировку аргентинской сборной приехали корреспонденты бельгийского телевидения. Бельгийцы с аргентинцами в одной группе. Этим командам начинать футбольный турнир в Испании, и поэтому у них особый интерес друг к другу. И что же? По распоряжению Менотти бельгийских журналистов на тренировку не пускают.

У ворот охрана. Начинаю разговор со старшим стражем. Объясняю, что мы из Советского Союза, из Москвы. Русская команда на первом этапе аргентинцам не конкурент. Может быть, нам разрешат снять тренировку, поговорить с игроками? Охранник запирает ворота и отправляется в глубь территории выяснить, как поступить с нами. Долго не возвращается. Кинооператор по моей просьбе снимает людей, толпящихся у закрытых ворот. Бельгийцы охотно позируют, смеются. Наверное, им редко приходится выступать в такой роли. Наконец шеф охраны возвращается. Отрицательно качает головой. «Русским тоже запрещено», — смущенно сообщает он. Бельгийцы нам сочувствуют. Терпеливо молчавший Хуан Карлос вступает в переговоры с охранником и долго что-то ему доказывает, затем недовольный возвращается к нам. «После тренировки, — говорит он, — вам позволят поговорить с Менотти».

Сквозь редкие металлические прутья высокой ограды хорошо видно тренировочное футбольное поле. Слышны гулкие удары по мячу. Менотти — его длинную тощую фигуру заметить нетрудно — руководит двусторонней игрой. Порой он сам, завладев мячом, организует атаку, навешивая мячи то на ход нападающих, то под удар на самые ворота. Футболисты в голубых и белых майках стремительно носятся по полю, стараются вовсю. После прошедшего дождя на поляне широкие лужи. Брызги веером разлетаются из-под ног футболистов, скользящего по воде мяча. Слышны азартные возгласы. Идет тренировка, серьезная, ответственная и деловая. Жаль, что мы наблюдаем за ней с такой неудобной позиции. Бельгийцы не спеша начинают укладываться, окончательно решив отказаться от съемки. Садятся в машины и уезжают. Мы продолжаем терпеливо ждать. Наконец представитель охраны делает нам знак рукой, приглашая войти на территорию лагеря. Узкая асфальтированная дорожка ведет к небольшому двухэтажному дому — гостинице, где живут футболисты. Нас впускают в вестибюль, просят подождать. Из стеклянной двери появляется Менотти, подходит к нам. Узнав, с кем имеет дело, он с ходу начинает объяснять, почему нам не разрешили снимать тренировку и вообще присутствовать на ней. «Репортеры мешают работе» — таков смысл его речи. О бельгийцах ни слова. Я прошу рассказать перед камерой о подготовке команды, представить игроков, охарактеризовать коротко каждого из них. Менотти соглашается, и я включаю магнитофон. Записываю обычный в таких случаях рассказ тренера-наставника о команде, который уже слышал не раз: несколько слов о плане подготовки, о контрольных матчах, коротко о минувшей игре с советскими футболистами — она, как известно, завершилась вничью, 1:1.

— Каждая команда имеет ключевых игроков. Мой первый вопрос: кто они в команде Менотти?

— Прежде всего вратарь Филлол. Опытный игрок. Его задача не только защищать ворота, но и начинать атаки...

Большую роль Менотти отводит полузащитникам. С явным удовольствием называет Пассареллу и Ардилеса. Оба чемпионы мира 1978 года. Их игра знакома всему миру. О Марадоне Менотти пока не говорит.

— Какую роль вы отводите Диего Армандо Марадоне?

— Обычную, как и всем нападающим, — забивать голы, — отшучивается Менотти.

— Но Марадона исключительно одаренный игрок.

— Наша задача — уберечь его от травм, сохранить на весь турнир. За ним постоянно «охотятся» защитники соперников, пытаются вывести его из строя. Делают это нечестно и грубо. Мы рассчитываем в этом году на Марадону, равно как и на Кемпеса и других опытных нападающих.

— Какой тактики будет придерживаться команда?

— Тактика определяется на каждый отдельный матч в зависимости от противника, турнирной ситуации... — Менотти продолжает теоретизировать, беседа углубляется в дебри рассуждений о футболе. Тренер намеренно старается мало говорить о своей команде. Не будет же он раскрывать свои карты в канун чемпионата!

Я прошу разрешения поговорить с футболистами. Пока оператор меняет кассету, Менотти подзывает Пассареллу, Ардилеса, Тарантини. Подходит Филлол с сынишкой на руках. Он так и снялся с ним вместе, рассказывая нам о себе.

Ищу глазами Марадону — пора поговорить с ним. И не нахожу. Почти вся команда в сборе. Нет только Марадоны.

Ребята говорят, что он только что был здесь, но не знают, где теперь. И лишь швейцар, сидящий у стеклянной двери гостиницы, говорит нам, показывая в сторону парка, что Марадона гуляет там со своей девушкой.

Быстро приближается вечер. Отснято несколько роликов, переговорено, кажется, обо всем. От нечего делать мы слушаем интервью, которое дает Менотти прибывшим аргентинским газетчикам. Хуан Карлос начинает нервничать, посматривая на часы. Он уже и так потерял с нами много времени.

Наконец будто из-под земли, из гущи темных кустов, растущих у самого дома, появляется Марадона. Не обращая внимания на мое приветствие, протянутый микрофон, он быстро, почти бегом направляется к двери гостиницы, минуя застывших в недоумении аргентинских репортеров.

— Не пускай этого парня! — громко кричит он швейцару, показывая на меня. — Никого не пускай сюда! — С этими словами футболист исчезает за недоступной нам стеклянной дверью. Швейцар, выполняя распоряжение, встает со стула и смущенно разводит руками.

Понимая, что момент упущен, я в отчаянии направляюсь к Менотти:

— Сезар, как же так?! Марадона отказывается поговорить с нами! Нам нужно его снять всего на минуту...

Менотти пожимает плечами. Жест достаточно красноречивый, говорящий, что здесь он уже не хозяин.

За годы работы на телевидении мне не раз приходилось подолгу беседовать с Пеле, Гарринчей, другими футболистами бразильской сборной, игроками иных команд. Все это были доброжелательные, покладистые ребята, подробно отвечавшие на вопросы, откровенно рассказывающие о себе. Марадона же не захотел даже выслушать моих двух слов.

— Я знал, что с ним ничего не получится, — мрачно говорит Хуан Карлос. — Что еще можно ждать от этого дикаря?! — В словах аргентинца звучит раздражение. — Марадона, насколько я знаю, дает интервью только тем, кто ему за это платит. Таков порядок, введенный его импресарио. При этом неважно, кто просит интервью — местные репортеры или корреспонденты, приехавшие с другого континента.

Несмотря на отснятые и записанные интервью с игроками аргентинской команды, нас гнетет чувство неудовлетворенности. Так бывает в конце не доделанной до конца большой работы. В Москве не поймут, почему мы упустили Марадону.

ПРИГЛАШЕНИЕ МАРАДОНЫ

В отличие от Менотти, отказавшегося в 1978 году в самый последний момент включить семнадцатилетнего Марадону в состав аргентинской сборной, Карлос Билардо, наоборот, задался целью не только иметь этого выдающегося мастера в своей команде, но и наилучшим образом подготовить его к борьбе за мировую корону. Ради этого аргентинский тренер пересек океан и появился в Италии. Позднее он говорил журналистам: «Я мог бы по почте направить Марадоне официальное приглашение в сборную и авиабилет до Мехико, но тогда получил бы чужого мне «итальянского» Марадону, а мне нужен был настоящий аргентинец, увлеченный моей идеей, игрок моей команды».