Я надену чёрное

— Никогда не разбирался в подобной чепухе, — ответил Барон.

— Это просто, — сказала Тиффани. — Я должна при каждой оказии совать руки в огонь.

— Что? Совать руки в огонь?

Она уже пожалела о том, что упомянула про это, но знала, что теперь старик не успокоится, пока она ему не покажет. Поэтому она вздохнула и прошла через комнату к камину и вынула из стойки огромную кочергу. Про себя она отметила, что ей самой доставляет удовольствие при каждом удобном случае показывать этот трюк, а Барон был бы благодарным зрителем. Но следует ли ей это делать? Что ж, трюк с огнем не столь уж сложен, боль находилась в равновесии, а Барону осталось не так уж много времени.

Из небольшого колодца, находившегося в дальнем конце комнаты, она достала ведро воды. В колодце жили лягушки, и несколько из них попали в ведро, но она смилостивилась над ними и отпустила их обратно в колодец. Никому не понравятся вареные лягушки. Вообще ведро воды не было необходимо, но так трюк был зрелищнее. Тиффани театрально покашляла:

— Вам видно, сэр? У есть меня кочерга, и ведро с водой. Железная кочерга холодная, и вода тоже. А теперь… я возьму кочергу в левую руку, а правую руку суну в самое пламя. Вот так.

Барон охнул, когда вокруг ее руки взметнулось пламя, и кончик кочерги в ее руке внезапно начал раскаляться докрасна.

Когда Барон проникся зрелищем, Тиффани опустила кочергу в ведро с водой, вызвав облако пара. Затем она встала перед Бароном и показала, что обе ладони остались невредимы.

— Но я же видел, как вокруг руки взметнулось пламя! — с выпученными глазами заявил Барон. — Отлично! Молодец! Это же какой-то фокус?

— Скорее, сэр, дело в навыке. Я сую руку в огонь и перенаправлю жар в кочергу. Просто перемещаю тепло. А пламя, что вы видели было вызвано сгоранием отмерших кусочков кожи, грязи и тех ужасных, невидимых тварей, что есть у неопрятных людей на руках… — она сделала паузу. — С вами все в порядке, сэр?

Барон замер, уставившись на нее.

— Сэр? Сэр?

Старик заговорил, словно читая из некой невидимой книги:

Зайчиха прыгает в огонь. Пламя лижет, но не жжет. Зайчиха прыгает в огонь. Пламя любит и не жжет. Зайчиха прыгает в огонь. Пламя любит, заяц бежит.

— Я вспомнил! Как я посмел это забыть? Я же клялся себе, что буду помнить это вечно, но со временем накапливается столько всего, что нужно запомнить, сделать, куча обязанностей. И в итоге забываешь по-настоящему важные вещи, которые важно помнить.

Тиффани была ошарашена, увидев, что на его лице появились слезы.

— Я все вспомнил, — прошептал он, глотая слезы. — Я помню, стояла жара! И помню зайца!

В этот миг дверь в комнату с грохотом распахнулась и внутрь вошла мисс Безызъянц.

Следующее событие заняло всего одно мгновение, но для Тиффани оно длилось, казалось, целую вечность. Сиделка увидела кочергу в ее руке, и старика в слезах, облако пара над ведром, снова Тиффани, выпавшую из рук кочергу, снова старика, снова Тиффани, и упавшую в камин кочергу с громким «бряк», который эхом разнесся по всему миру. Тут мисс Безызъянц словно приготовившийся нырнуть кит, набрала в грудь воздуха и закричала:

— Что ты с ним сделала? Убирайся отсюда, ты, наглая девчонка!

Тиффани быстро обрела дар речи, а затем и дар крика:

— Я никакая не «наглая», и я не «девчонка»!

— Я собираюсь позвать стражу, ты — черная, полночная карга! — прокричала сиделка, направившись к двери.

— Еще только полдвенадцатого! — Крикнула ей вслед Тиффани, и поспешила к Барону, полностью растерявшись — что ей предпринять дальше? Клубок боли шевельнулся. Она это почувствовала. Она не могла собраться с мыслями. События начинали выходить из-под контроля.

Она на мгновение сосредоточилась, и, постаравшись улыбнуться, обернулась к Барону.

— Прошу прощения, если чем-то вас расстроила, сэр, начала она, и вдруг поняла, что он улыбается сквозь слезы, а все его лицо будто светится изнутри.

— Расстроили? Помилуй бог, нет. Я вовсе не расстроен. — Он постарался выпрямиться в кресле и указал дрожащим пальцем на огонь. — Наоборот. Я воодушевлен! Я чувствую себя живым! Я юн, моя дорогая мисс Тиффани Болит! Я вспомнил тот замечательный день! Разве вы не видите? Там, в долине? Это прекрасный, свежий сентябрьский денек. Как сейчас помню, я мальчишка в твидовом, немного колючем едко пахнущем пиджаке. Мой отец, он распевает: «Соловей, мой соловей!»[11], и я пытаюсь ему подпевать, хотя у меня и не выходит, потому что голос у меня тонкий, как у суслика.

Мы пришли посмотреть, как сжигают стерню. Отовсюду поднимается дым, и когда занялось пламя, на нас выскочили сотни мышей, крыс, кроликов и даже лисиц. Фазаны и куропатки взлетали, как это с ними обычно бывает, в последнюю минуту, словно ракеты, и вдруг все внезапно стихло, и я увидел зайца. О, этот был довольно крупным. Кстати, ты знаешь, что крестьяне думают, что все зайцы самки? Так вот, зайчиха просто стояла там и глядела на меня. Трава уже тлела вокруг нас, а за ее спиной пламя встало стеной, но она смотрела прямо на меня, и могу поклясться, что когда она поняла, что я встретил ее взгляд, она взметнулась в воздух и прыгнула прямо в огонь. И конечно же я расплакался, потому что она была такой красивой. Мой отец поднял меня на руки и шепнул, что откроет мне один секрет. Вот тогда он и научил меня этой заячьей считалочке, чтобы я узнал правду и перестал плакать. А потом, когда огонь погас, мы прошлись по покрытому пеплом полю, и не нашли ни одного мертвого зайца. — Старик неловко повернул к ней голову, и он сиял, по-настоящему сиял. Светился.

«Откуда появился этот свет? — размышляла Тиффани. — Он слишком яркий для камина, и все шторы задвинуты. Здесь всегда очень сумрачно, но сейчас светло, словно свежим сентябрьским днем».

— Помню, как, вернувшись домой, нарисовал об этом карандашом рисунок, а мой отец так ею гордился, что показывал ее всем в замке, чтобы все могли разделить с ним радость, — продолжил свой рассказ старик с энтузиазмом маленького мальчика. — Конечно, это были всего лишь детские каракули, но он рассказывал о них, словно это было гениальное творение. Родители часто склонны к подобным вещам. Я обнаружил тот рисунок среди документов после его смерти, и, если вам интересно, вы сможете найти его в кожаной папке в сундуке с деньгами. Значит, все-таки, он чем-то ценен. Никому больше я об этом не рассказывал, — добавил Барон. — Дни, люди и воспоминания приходят и уходят, но это воспоминание осталось в памяти навсегда. И за то, что вы вернули мне это прекрасное видение, мисс Тиффани Болит, которая называет себя ведьмой, я не могу отплатить вам никакими деньгами. И буду помнить его до самой моей…

В это мгновение пламя в камине застыло неподвижно, и воздух стал морозным. Тиффани не была до конца уверена, видела ли она когда — либо Смерть. Не совсем видела, а как если бы это каким-то странным образом его образ возникал в ее голове. Тем не менее, где бы он, ну, ни появлялся, он был тут как тут.

— МОЖНО НАЗВАТЬ ЭТО ПОДХОДЯЩИМ МОМЕНТОМ? — спросил Смерть.

Тиффани не отшатнулась. В этом не было смысла.

— Так это ты подстроил? — спросила она.

— КРОМЕ МЕНЯ ЕСТЬ ЕЩЕ МНОГО ЖЕЛАЮЩИХ ПОЛУЧИТЬ ПЛАТЕЖ ПО КРЕДИТУ. ДОБРОЕ УТРО, МИСС БОЛИТ.

Смерть ушел, уведя с собой Барона, который превратился маленького мальчика в новом твидовом пиджаке, очень колючем и порой едко пахнувшим[12], шедшим вслед за отцом через дымящееся поле.

Тиффани положила руку на лицо мертвеца, и с большим почтением закрыла его глаза, в которых постепенно гасли отблески горящих полей.

Глава 5

Праматерь языков

Она мечтала о тишине, а услышала грохот. Появилось несколько стражников, лязгая громче, чем обычно это делают хорошо пригнанные доспехи. Сражений здесь не было уже несколько сотен лет, но они по-прежнему носили доспехи, потому что: а) их редко нужно было латать, б) они почти не снашиваются.

Дверь открыл Брайан, сержант. На его лице отразилась игра противоречивых чувств. Это было лицо человека, которому только что сказали, что дьявольская ведьма, которую он знал с младенчества, убила его босса, чей сын — наследник отсутствует, а ведьма — она тут, в комнате, и сиделка, которая ему не очень нравится, пихает его в спину и при этом орет:

— Давай! Чего ждешь, парень? Исполняй свой долг!

Все это начало действовать на нервы.

Он посмотрел на Тиффани загнанным взглядом:

— Доброе утро, мисс. У вас все в порядке? — Потом он уставился на кресло Барона. — Он умер, не так ли?

Тиффани ответила:

— Да, Брайан, умер. Всего пару минут назад, и у меня есть основание полагать, что он был счастлив.

— Что ж, тогда все хорошо, я полагаю, — ответил сержант, и вдруг его лицо залилось слезами, так что следующая фраза вышла булькающей и влажной: — Знаете, он был очень хорошим. Когда моя маманя захворала, он каждый день отправлял ей горячую еду, до самой ее смерти.

Она взяла его безвольную руку и оглянулась через плечо. Остальные стражники тоже плакали, и плакали потому, что все они знали, что были взрослыми сильными людьми, или они надеялись, что такими выглядят, и им плакать не полагалось. Но Барон всегда находился рядом, он словно восход солнца был частью их жизни. Да, он мог задать взбучку, если застанет спящим на посту или увидит тупой меч — несмотря на тот факт, что на памяти всех стражников, единственное для чего они им пользовались, это открывать банки с вареньем — но когда все сказано и сделано, он оставался Бароном, а они его людьми. И вот теперь его не стало.

— Спроси ее о кочерге! — выкрикнула сиделка из-за спины сержанта. — Давай, спроси о деньгах!

Сиделка не видела лица Брайана. А Тиффани видела. Вероятно его вновь ткнули сзади, и он внезапно побагровел.

— Прости, Тифф… я имел в виду, мисс, но та леди утверждает, будто видела, что вы совершили убийство и ограбление, — сказал он, всем своим видом дав понять, что он так не считает, и не желает неприятностей, особенно от Тиффани.

Тиффани улыбнулась ему в ответ. — «Всегда помни, что ты ведьма, — сказала она себе. — Не начинай вопить о своей невиновности. Ты знаешь, что невиновна. Тебе не нужно ни о чем кричать».

— Барон был добр и дал мне немного денег за… за то, что я за ним приглядывала, — ответила она. — И я полагаю, мисс Безызъянц это услышала, и поняла превратно.

— Там была куча денег! — настаивала на своем мисс Безызъянц, покраснев от натуги. — Сундук, что хранился под кроватью Барона открыт!

— Все верно, — ответила Тиффани. — А казалось бы, мисс Безызъянц все услышала случайно, и слушала довольно долго.

Несколько стражников хихикнули, отчего мисс Безызъянц еще больше разозлилась, хотя, казалось бы, уже дальше некуда. Она протолкнулась вперед.

— Значит, ты будешь отрицать, что стояла здесь с кочергой в одной руке, сунув другую в огонь? — строго спросила она с красным как у индюка лицом.

— Я хочу кое-что сказать, если не возражаете, — сказала Тиффани. — И это очень важно.

Она чувствовала, что клубок боли потерял терпение, и пытался вырваться на свободу. Ее ладони стали липкими от пота.

— Ты творила черную магию! Признавайся!

Тиффани сделала глубокий вздох.

— Понятия не имею, о чем вы, — сказала она, — а вот, что я знаю, это то, что я сейчас удерживаю за плечом всю остававшуюся в Бароне боль, и мне ее нужно как можно скорее от нее избавиться, но я не могу сделать это в присутствии такого большого числа свидетелей. Разрешите? Мне немедленно нужно выйти на открытое место! — Она оттолкнула мисс Безызъянц с дороги, а стражники быстро отступили кто — куда к великому неудовольствию сиделки.

— Не отпускайте ее! Она же улетит! Они так всегда делают!

Тиффани очень хорошо знала внутреннее устройство помещений замка. Местные все его знали.

Вниз по ступенькам находился внутренний дворик. Туда-то она и поспешила, чувствуя, что боль заволновалась и старается освободиться. Если хотите всегда держать ее в узде, о ней следует думать скорее как о животном, но это не надолго срабатывает. Скажем, не так долго… ну, прямо скажем, как сейчас.

Сержант возник за ее спиной, и она схватила его за руку:

— Не спрашивай зачем, — постаралась сказать она сквозь стиснутые зубы, — но быстро подбрось вверх свою каску!

Он был достаточно разумен, чтобы послушаться и словно суповую миску подкинул каску в воздух. Тиффани выпустила следом боль, чувствуя как нечто гладкое и пугающее вырвалось на волю.

Каска замерла в воздухе, словно ударившись о невидимую стену, и упала на мостовую, окутавшись облаком пара. Она была сплющена.

Сержант поднял то, что только что было шлемом и тут же выронил.

— Ой, она чертовски горячая! — Он уставился на Тиффани, которая, пытаясь перевести дыхание, стояла прислонившись к стене. — И ты каждый день забирала подобную боль?

Она приоткрыла глаза.

— Да, хотя обычно у меня было вдоволь времени, чтобы найти нечто, куда ее выпустить. Вода и камни не очень подходят, а вот металл в самый раз. И не спрашивай почему. Если я буду пытаться разобраться в том, как это работает, в следующий раз может не получиться.

— А еще я слышал, что ты можешь делать всякие штуки с огнем. Это правда? — восхищенно добавил Брайан.

— С огнем работать просто, если только с головой все в порядке. А вот с болью… боль сопротивляется. Боль — живая. Боль враждебна.

Сержант осторожно потрогал каску, в надежде, что теперь она достаточно остыла, чтобы ее подобрать.

— Нужно будет позаботиться, чтобы выправить вмятину до того, как это увидит босс, — начал было он. — Ты же знаешь, как он придирается к внешнему виду… Ох! — И он уставился под ноги.

— Да, — как могла ласково сказала Тиффани. — К этому нелегко привыкнуть, да?

Без дальнейших слов она подала ему носовой платок, и Брайан высморкался.

— Но ты же умеешь отбирать боль, — обратился он к ней, — значит, ты можешь…

Тиффани подняла руку:

— Ну-ка перестань! — ответила она. — Я знаю, о чем ты собираешься спросить, и мой ответ «нет». Вот если ты отрубишь себе руку, я могу заставить тебя забыть об этом, пока ты не начнешь ужинать, но штуки вроде боли от потери, горечи и печали? Этого я не могу. И даже не буду пытаться. Есть нечто, что зовут «утешением», и мне известна единственная особа на свете, которая на него способна, но я даже не собираюсь ее просить научить меня. Это слишком сложно.

— Тифф… — Брайан замялся и оглянулся по сторонам, словно ожидая, что сейчас тут объявится сиделка и начнет пихать его в спину.

Тиффани ждала: «Пожалуйста, только не спрашивай, — думала она. — Ты же знаешь меня всю жизнь. Ты же думаешь, что я…»

Брайан смотрел на нее умоляющим взглядом:

— Ответь, ты… что-нибудь взяла? — Его голос понизился до шепота.

— Нет, конечно же, — ответила Тиффани. — У тебя что, черви сожрали мозг? Как ты мог о таком только подумать?

— А я и не думал, — ответил Брайан, зардевшись от смущения.

— Что ж, тогда все в порядке.

— Полагаю, мне нужно все устроить, чтобы дать знать молодому хозяину, — еще раз громко высморкавшись, произнес сержант, — но все, что мне известно: он отправился в город со своей… — вновь смутившись, он замолчал на полуслове.

— Со своей пассией, — спокойно закончила Тиффани. — Знаешь, при мне можешь говорить о ней смело.

Брайан кашлянул:

— Ну, ты знаешь, мы тут думали… ну, думали, что ты и он, вы были, ну… ты знаешь…

— Мы всегда были всего лишь друзьями, — ответила Тиффани, — и закончим на этом.

Она чувствовала жалость к Брайану, даже несмотря на то, что тот слишком часто открывал рот, не посоветовавшись с головой, поэтому потрепала его по плечу:

— Слушай, почему бы мне не прогуляться на помеле до города и не поискать его?

Он едва не упал на землю от облегчения.

— Ты правда, можешь это устроить?

— Ну конечно. Вам тут многое нужно уладить, поэтому я сниму часть забот с твоих плеч.

«Хотя, в этом случае эти заботы становятся моими», — подумала она, поспешив обратно через весь замок. Новость уже распространилась. Люди стояли группами, плакали или выглядели очень расстроенными. Едва она хотела уйти, как на нее наткнулась повариха: