Помоги проекту - поделись книгой:
Я помню, как в ноябре 78-го мы обыграли «Космос» в Тукумане на премерзком поле, со счетом 2:1. Один мяч забил я, а другой — Баррера. В конце матча я обменялся футболками с Францем Беккенбауэром, который подошел меня поприветствовать.
Эль Флако пообещал нам, что всегда будет с командой. И он сдержал свое обещание… Он сопровождал нас на юниорском чемпионате Южной Америки, который проводился в уругвайском Монтевидео и оказался чертовски трудным. Там мы завоевали путевку на чемпионат мира в Японию. Я был преисполнен гордости от того, что вошел в команду Менотти! Это было для меня высокой честью, потому что был убежден в том, что он являлся тем орудием, с помощью которого можно было вбить всем в голову то, что недостаточно считаться просто «достойными чемпионства». Я всегда рассказываю об этом: когда в 12-летнем возрасте Аргентинская футбольная ассоциация (АФА) внесла меня в свой реестр, я не видел ни одного Кубка мира, наши витрины для трофеев были пусты… Сейчас, слава Богу, у нас есть несколько, и Эль Флако причастен к их завоеванию.
Итак, в Монтевидео мы начали свой путь. Разгромили Перу, сыграли вничью с Уругваем и Бразилией. Бразильцы нас зажимали… В перерыве мы собрались в центре поля, и Менотти сказал нам: «Будем делать то же самое, что и они!». И получился потрясающий матч! Негритята передавали друг другу мяч, така-така, добирались до нашей штрафной, били по воротам, и каждый раз мяч пролетал рядом со штангой. Мы тоже не упускали возможности обстреливать их ворота, которые «горели» после наших ударов. В итоге игра завершилась вничью 0:0, но мы оставили их за бортом розыгрыша, выйдя в следующий круг вместе с Уругваем и Парагваем.
В конце того Южноамериканского чемпионата, кроме результата, исполнилась и моя мечта, может быть, более важная: я наконец-то вывез всю свою семью на море. Мы провели несколько дней в местечке под названием Атлантида, в Уругвае, и там, на пляже, отдыхая так, как раньше могли об этом только мечтать, я попросил своего отца бросить работу. Ему было уже 50 лет, и он многое сделал для нас. Теперь пришла моя очередь.
Почти сразу же Эль Флако стал вызвать юниоров в национальную сборную. Он готовил нас к следующему мундиалю, чтобы мы подошли к нему во всеоружии. Меня и Барбаса он выпустил против Болгарии, на поле «Ривера», в первом матче после чемпионата мира. Мы выиграли 2:1, после чего он повез нас в Берн на встречу с Голландией, посвященную какому-то празднику ФИФА или чему-то в этом роде. Он взял меня, но с тем условием, что если приедет Кемпес, я играть не буду… Я никогда не спрашивал «Тощего», никогда: поставил бы он меня в состав, если бы Марио все-таки приехал? Так или иначе, Кемпес не объявился, и на поле вышел я, против Неескенса, против Крола, против настоящей банды! Мы сыграли вничью 0:0 и победили в серии пенальти: один забил я, другой Барбас… Мы были молодыми, но чувствовали себя значимыми.
Настолько значимыми, что меня объявили не подлежащим продаже. Речь шла о том, что сделать для того, чтобы удержать меня в связи с предложениями, поступавшими из-за рубежа. Тогда же было заключено соглашение с компанией «Аустраль»: меня одели с ног до головы в ее цвета и разместили рекламу на футболке «Архентинос». Таким образом я продолжил играть… Если бы этого не произошло, я бы, наверное, задержался в Аргентине еще меньше; я и так играл слишком мало в своей стране. Тут же объявились «Puma», «Coca-Cola», «Agfa» и еще куча торговых марок, о которых я еще два года назад не имел никакого представления. Вскоре я сыграл еще один матч за первую сборную, в Риме, против Италии, после чего целиком посвятил себя достижению своей цели…
Когда мы наконец прилетели в Японию, то уже знали, что не можем проиграть. В частности, я, ведь мне предложили взять реванш за мундиаль-78. И в Японии я сделал это. На тот момент юниорская сборная была лучшей командой, за которую я выступал в своей карьере. Я никогда не получал такого удовольствия на поле! Тогда я считал это самой большой радостью в моей жизни, и, если не принимать в расчет моих дочерей, имея в виду одну лишь карьеру, то мне трудно найти что-то подобное… Как красиво мы играли! И за нами наблюдали все, а? Достаточно спросить любого аргентинца, что он помнит о той команде, и я уверен, что он ответит: «Это была команда сумасшедших. Мы вставали в четыре утра, чтобы увидеть ее по телевизору». Так оно и было: в течение двух недель мы заставляли всю страну подниматься в четыре утра.
Не знаю, использовали ли военные из правительства нас в своих целях. Скорее всего, да, потому что они поступали так со всеми. Но одно не исключает другого: нельзя все очернять только из-за военных, и в то же время ни у кого не должно оставаться сомнений относительно того, что я о них думаю. Типы вроде Виделы, заставившие исчезнуть без следа 30 000 человек, не заслуживают нормального к себе отношения. По крайней мере, нельзя очернять воспоминания о победе кучи пареньков… Поэтому я говорю: они жалуются на меня, говорят, что я противоречивая фигура; а наша страна? В нашей стране до сих пор еще есть люди, которые защищают Виделу, и гораздо меньше тех, кто защищает Че. Намного меньше! Они его нисколько не знают. Такие типы как Видела делают все для того, чтобы Аргентина за рубежом воспринималась как грязная страна; напротив, имя Че должно заставить нас ей гордиться.
Но тогда у власти был Видела. И с той поры у меня осталась фотография, на которой я протягиваю ему руку. Я должен сказать, что у меня… не было другого выхода.
Что касается военных, то я всегда буду вспоминать о поведении «Пато» Фильола по отношению к адмиралу Лакосте, который имел вес в аргентинском футболе. В футболе в целом и в «Ривере» в частности. Когда при подписании нового контракта Фильол выставил свои условия — он был суров в денежных вопросах! — Лакосте захотел надавить на него. Фильол же и глазом не повел: перед одним из матчей до исполнения гимнов Лакосте прошел мимо нас, подавая руку каждому. Когда же дошла очередь до «Пато», он так и не шелохнулся. Настояший феномен!
Но вернемся к этой истории. Японцы почти сразу же нас приняли, мы показались им симпатичными. В матче открытия, 26 августа, в Омийе, мы забили пять безответных мячей Индонезии. С тех пор мы больше не останавливались: 28-го обыграли 1:0 Югославию, 30-го Польшу — 4:1. Мы играючи заняли первое место в группе. Я был капитаном сборной и мне доставляло удовольствие занимать эту должность: каждый раз, когда я разговаривал с Клаудией по телефону, она говорила мне, что когда на моей левой руке была капитанская повязка, я поднимал эту руку выше и выше. Она называла меня Большой Капитан. В действительности из-за этого я чувствовал за собой большую ответственность, хотя все равно в некоторых вещах не мог себя сдержать. Это имеет отношение к моей личности, к моему пониманию футбола: я думал только о реванше, о том, что мне дали возможность сыграть все матчи на мундиале, целых 90 минут в каждом, и я не хотел упускать свой шанс. В 1/4 финала против Алжира Флако меня заменил. Зачем?! Я закатил кошмарный скандал… Сперва я сел на скамейку запасных с побагровевшим лицом. А потом отправился прямиком в раздевалку, где меня захлестнула волна чувств, и я стал реветь в три ручья как сумасшедший. Когда матч закончился, и вернулись ребята с очередной победой 5:0 в кармане, они заметили, что со мной не все в порядке.
Они спросили меня, и я ответил, что произошло. Все пытались утешить меня, в особенности Эль Флако, который сказал мне: «Диего, вы хотите играть всегда. Я уже думал о том, чтобы заменить вас в игре с Польшей. Неужели вы не отдаете себе отчет в том, что я хочу вас поберечь?». Какое к чертовой матери «поберечь», я думал о том, чтобы сыграть во всех матчах от начала и до конца!.. В тот вечер я почти не ужинал и все время думал о своем капитанстве, об ответственности. Так или иначе все позабылось через два дня, когда пришло время сыграть против Уругвая, в полуфинале, 4 сентября. Моя обида была недолгой, не правда ли? Вот таким я был уже в то время.
Тот матч против уругвайцев был матчем против… уругвайцев. Для «класико риоплатенсе»1 присутствовали все традиционные атрибуты. Меня достали ударами по ногам, и мы обыграли их, потому что оставались верными своему стилю. Встреча завершилась со счетом 2:0 в нашу пользу; один гол записал на свой счет Рамон Диас, другой — я, головой. Когда он забил первый мяч, я закричал как сумасшедший и в мгновение ока оказался у скамейки запасных соперника. Шут да и только! Со стороны могло показаться, что я над ними издеваюсь… Потом, когда матч закончился, я попросил у них прощения. Я был не в себе: все-таки мы уже вышли в финал. Меня преследовала мысль о том, чтобы вернуться в Аргентину с золотыми медалями. Каждую минуту в моей голове проносились кадры из фильма, как мы спускаемся по лестнице самолета с трофеем в руках… Но существовало опасение, что этого может и не произойти. Потому что мы могли проиграть русским? Нет, лично я нисколько не сомневался в нашей победе. Дело в том, что Менотти уже объявил мне о том, что возьмет меня в национальную сборную в турне по Европе, и у меня уже не оставалось времени… Я хотел умереть: с одной стороны, я не собирался отказываться выступать за национальную команду, но, с другой, не хотел, чтобы разрушилась моя мечта. Знаете, что меня спасло? Военная служба! Да, сеньор, мне и Барбасу пришли повестки, так что по любому мы должны были вернуться. Эта новость пришла за день до финала, и теперь мне ничего не оставалось, кроме как обыграть советских.
С Барбасом, которого я очень люблю, мы делили номер. Финал должен был пройти в семь часов вечера, 7-го сентября. С Хуаном мы попытались поспать во время сиесты, однако не смогли сомкнуть глаз: мы смотрели на стрелки часов. Черт подери, на них всегда было три часа дня! Какая мука! Эти часы ожидания всегда меня убивали. Я предпочитал играть днем, потому что любил спать до полудня, и в таком случае у меня не оставалось времени на терзания… Но с этим временем царила полная неразбериха. Утешением служило то, что нам не нужно было вставать ни свет, ни заря: когда нам предстояло выйти на поле, в Аргентине часы показывали семь утра.
Наконец, на микроавтобусе мы отправились на Национальный стадион, который расположен в центре Токио, и там начали соблюдать все те приметы, что мы раньше призывали себе на помощь. Например, перед матчем с Уругваем Сесар собирался провести совещание, а я задерживался. Тогда Рохелио Понсини, который был его помощником, позвал меня: «Диего, не хватает только вас». Перед игрой с СССР я задержался специально, дожидаясь, когда Понсини вновь меня позовет. Сам Менотти стучал пальцами по стене, и казалось, что звучит какая-то тропическая музыка. Пока не начался последний матч, я подошел к нему и спросил: «Сесар, сегодня вы не играли на пальцах?». И тогда он начал выбивать ритм, другой, более интимный, до тех пор, пока я не отправился в душ. Там я молился, просил, чтобы мне помогла моя мама, и Бог играл за меня; чтобы за меня молилась Клаудия, и мы победили.
Мы выиграли, да, мы выиграли финал первого юниорского чемпионата мира ФИФА «Кока-Кола» у сборной Советского Союза, в тот незабываемый день 7 сентября 1979 года, и об этой поездке я написал в своем дневнике…
В первом тайме я не мог ни на секунду подумать о том, что нам могли забить гол. Наоборот, хотя мы и не сильно напирали, играли лучше. Во втором, когда они нам все-таки забили, в течение пяти-шести минут на поле царила настоящая суматоха. Я стал вспоминать о матче против Бразилии на юниорском чемпионате Южной Америки в Уругвае, когда мы никак не могли размочить счет, избороздили всю вратарскую площадь и попадали во вратаря, стоящего на коленях. Бред какой-то. Но самым главным было то, что мы не потеряли надежду. Когда на поле вышел Меса, он повел нас за собой. Он сыграл лучший матч в своей жизни. Игра была не такой жесткой как против Уругвая. Столкновений было значительно меньше; они слепо верили в свою физическую подготовку и пытались отнять мяч решительно, но в пределах правил.
Мы продолжали играть без отчаяния, не размениваясь на удары; мы попытались противопоставить им ловкость, и это нам помогло. Мы никогда не действовали исподтишка, только с открытым забралом. И мы сравняли счет благодаря голу Альвеса с пенальти. Тогда я понял, что мы выиграем. Я был убежден в этом. Даже уступая в счете 0:1 мы выглядели лучше, и мы слепо верили в успех. Продолжая в том же духе, мы бы обязательно победили.
Все случилось за считанные минуты. Гол «Пеладо» Диаса и штрафной удар, с которого забил я. Я увидел свободное место, пробил туда и попал. Когда прозвучал финальный свисток, я не мог в это поверить: мы — чемпионы мира!
Первым, кто попался мне на пути, был Кальдерон. Затем я обнялся со своим стариком, с Хорхе, с остальными ребятами и тут же посмотрел наверх, выискивая глазами маму, которой я хотел подарить эту победу. Я снова вспомнил о тех временах, когда остался за бортом мундиаля-78, и я взял этот реванш…
Я отправился за Кубком сквозь толпу людей, увидел Авеланжа, который протягивал мне руку, и спросил его, могу ли я взять трофей; я не мог больше терпеть… И я его взял. Я сделал шаг назад, изобразил какой-то японский реверанс, и мы пошли искать Сесара, которого в тот момент не было с нами. Мы побежали к Менотти с Кубком, вручмли ему этот трофей, подняли его на руки и совершили с ним круг почета. И мы слышали, как японцы скандировали: «Ар-хен-тина! Ар-хен-тина!».
Внезапно на стадионе погас свет, и только один луч сопровождал нас, пока мы проделывали круг почета. Тогда мы плакали словно дети. Все вокруг словно сошли с ума, люди просили нас показать им Кубок, словно они были аргентинцами.
Когда я вернулся в раздевалку, там шел настоящий праздник. Мы не хотели уезжать со стадиона, но фиеста продолжалась в отеле, нужно было идти. Это был очень особенный момент. Эль Флако Менотти, сделав узел из галстука, сказал мне тихо-тихо, чтобы остальные не услышали: «Диего, ты был избран лучшим футболистом чемпионата. Тебе дадут Золотой Мяч». Для меня это было уже слишком.
Мы закончили праздновать на рассвете, в номере Понсини, попивая мате2. Как будто бы мы были в Аргентине, и ничего не произошло. Тогда, обсасывая бомбилью3, я вспомнил слова Франсиса Корнехо. Фразу, которую он употреблял для того, чтобы охарактеризовать меня, когда мое имя уже начал узнавать весь мир. Франсис всегда говорил, что я мог прийти на званый вечер в белом костюме, но если бы увидел летящий мяч, то, не задумываясь, остановил бы его грудью. Именно такое чувство меня и преследовало, когда я играл в Японии в составе той великолепной команды. Если бы мяч летел мне в голову, я бы ударил по нему; если бы на левую ногу — то я пошел бы в обводку между столами.
Поскольку так я и чувствую футбол, я пожелал вернуться в Аргентину любой ценой, чтобы спуститься с трапа самолета с Кубком в руках. Я добился того, чего хотел, и это был один из самых чудесных моментов в моей жизни. Кроме того, я одержал еще одну победу; все те, кто бился на поле — Эскудеро, Симон, Барбас — отправили меня к руководителям, чтобы я попросил их об отдыхе. Я предстал перед ними, встал по стойке «смирно» и сказал: «Мы вам дали титул, неужели вы не дадите нам выходной?». Невозможно поверить, но я получил то, что требовал, и вышел, с трудом сдерживая крик радости.
Сразу же после этого я вновь попал в распоряжение Флако. Разве я мог отказаться? Тогда исполнились все мои мечты, все вместе. В Глазго, на стадионе «Хэмпден Парк», 2 июня 1979 года, я забил свой первый гол за национальную сборную страны. Мы выиграли у Шотландии 3:1, и я почувствовал, что мы способны победить весь мир. В той поездке я стал свидетелем несчастья с Оскаром Ортисом, беднягой, который был вынужден вернуться в Аргентину из-за приступа, оставившего его наполовину парализованным. Для меня он выполнял работу почтальона: приносил Клаудии письма, что я ей писал, день за днем. На меня обрушилось столько всего, что в это трудно поверить: 25 июня, год спустя после финала мундиаля-78, финала, в котором я должен был играть, мы провели товарищеский матч: сборная Аргентины против сборной остального мира. Я забил бразильцу Эмерсону Леао один из самых красивых голов, которые я помню, попав из-за штрафной в самый угол. Твою мать… ничто не остановило бы меня, если бы год назад мне позволили сыграть на мундиале! Черт побери, неужели я был настолько молод?
В этот момент я поклялся себе, что не пропущу ни одного матча сборной, где бы я ни был, что бы ни происходило, и с кем бы мы ни играли. Англия на «Уэмбли» была не проходным соперником, и я был там: мы проиграли 1:3, и у меня осталось желание забить им красивый гол. То, что произошло со мной в Лондоне 13 мая 1980 года, послужило мне уроком для того, чтобы шесть лет спустя, забить им лучший гол в своей жизни; на Уэмбли же, обыграв всех на своем пути, я вместо того, чтобы обыграть вратаря, решил ударить… И попал в штангу. Мой брат, Турко, которому в ту пору было 7 лет, сказал мне, что я ошибся. И на чемпионате мира в Мексике я прислушался к его совету.
В то же время я продолжал борьбу в составе «Архентинос». В чемпионате Метрополитано-79, где я забил 22 мяча вместе с Серхио Элио Фортунато, мы поделили второе место с «Велесом» и должны были играть дополнительный матч до победы. Впервые я вынужден был наблюдать за решающими для «Архентинос» встречами со стороны, и, к сожалению, не в последний раз. Тогда с нами заключили множество контрактов, согласно которым в течение недели мы должны были принимать участие в куче товарищеских матчей. Все хотели нас видеть. Мы отправились в Мендосу, играть с «Химнасией» на стадионе, где проходили матчи мундиаля. Все шло хорошо до тех пор, пока — как это часто бывает в подобных случаях — рефери не захотел стать героем матча. Как обычно… Я не помню его имени, оно слишком трудное для запоминания.4 Дело в том, что когда он стал на нас давить, я подошел к нему и сказал: «Маэстро, остановитесь, это всего лишь товарищеская встреча…» И этот тип мне ответил: «Я не буду тебя удалять с поля, но я буду доставать тебя весь матч». В итоге он меня все-таки выгнал, написав в протоколе, будто бы я сказал ему: «Ты неплохо заработаешь, мендосец» и «Продолжай работать за гроши, когда я получаю 3 тысячи в месяц». Хуже всего было то, что матч проводился в середине июня, 14-го числа, а АФА дисквалифицировала меня только две недели спустя! Я пропустил несколько важных встреч, в том числе, и против «Велеса», которую мы проиграли 0:4.
В чемпионате Насьональ-79 я стал лучшим бомбардиром с 12 мячами, а также победил в споре голеадоров чемпионата Метрополитано-80, записав на свой счет 25 голов. Однако, на этот раз я вновь пропустил решающую игру, правда, по причине болезни, и когда мы праздновали второе место на поле «Тигре», я был в свитере и джинсах. Выходя на поле после матча в такой одежде, я надеялся, что это будет единственное второе место, которое я праздную в своей карьере… Хотя для «Архентинос» того времени оно было равноценно чемпионскому титулу.
В чемпионате Насьональ-80, последнем в составе «Чудаков»5, я пережил пару незабываемых событий: сперва я забил свой сотый гол в матче против «Сан Лоренсо» из Мар-дель-Платы, 14 сентября, а затем приключилась та знаменитая история с «Сумасшедшим» Гатти.
Был конец октября, и решалась судьба чемпионата Насьональ. Одна из газет Санта-Фе взяла интервью у Уго, а газета «La Razon», продававшаяся тогда на каждом углу, разместила его на своих страницах. Они опубликовали его как раз в субботу вечером, перед матчем с «Бокой». Он говорил о том, что я играю неплохо, но мою персону раздули журналисты… И что я толстоват сейчас, а потом вообще разжирею…Я вышел из себя, потому что собирался выложиться на все сто в этом решающем матче, а тут обо мне заявляют такое… В среду мы сыграли с «Унионом» в Санта-Фе, а уже на следующий день — на следующий! — предстояла товарищеская встреча в Сан-Хусто, неподалеку; в случае же, если мы побеждали «Боку», оставался шанс выйти в финальную часть Насьоналя. Гатти я ответил по полной программе: я сказал ему, что дело тут не только в его ненормальности, но и в зависти, что для меня он был великим вратарем, но сейчас он — никто; что ему забивали глупейшие голы… Он сцепился не только со мной, но и с Фильолом, заявив из зависти, что тот отбивал мячи благодаря чистому везению. Меня очень все это удивило, ведь раньше мы с ним не выходили за рамки приличия. После одного из матчей между «Бокой» и «Архентинос» мы даже сфотографировались вместе, и никаких проблем. Так или иначе, его слова заставили меня разойтись не на шутку. Как Циттершпиллер, так и я, понимали, что чем больше я злился, тем лучше играл, и поэтому я начал подначивать себя
— Ладно, сегодня ты забьешь ему два мяча, и на этом закончим. Нет?
— Нет, Хорхе, нет… Не два. Я забью ему четыре.
Перед началом матча Уго подошел ко мне и заявил, что он не говорил тех слов, что считает меня настоящим феноменом. Но мне было уже все равно… Больше меня волновало то, смогу ли я выполнить обещание, данное Хорхе. И я наказал его четыре раза.
В первом случае я получил мяч справа и направил его в центр штрафной площади, где он попал в руку Уго Альвеса. Пенальти я пробил мягко в правый от Гатти угол, тогда как он бросился в левый.
Во второй раз я прошел с мячом по правому флангу, остановился а 4–5 метрах от углового флажка и по диагонали направился к центру поля. Руджери сфолил на мне, они на некоторое время отвлеклись, и я сразу же пробил. Мяч пошел верхом и опустился в дальний угол.
В третьем случае мне доставил мяч Паскулли как левый крайний. Я прошел по центру, он мне сделал великолепную передачу на границу штрафной площади. Я перебросил мяч через Абеля Альвеса и остановил его грудью. Затем я сместился вправо, и когда Гатти рванулся мне навстречу, мягко отправил мяч над ним в дальний угол.
И, наконец, мы разыграли «стенку» с Паскулли, я прошел по центру, и Абель Альвес ударил меня сзади по ногам; мне показалось, что я уже был в штрафной площади. Судья посчитал, что нарушение было за ее пределами, и назначил штрафной удар чуть правее от центра. Видаль встал перед Гатти, воспользовавшись тем, что Уго Альвес занял место рядом со штангой, и офсайда в таком случае не было. Я пробил сильно, и мяч влетел в верхний угол над вратарем.
Тот матч был для меня важен до невозможности: я ответил Гатти наилучшим образом, помог «Архентинос» выйти в четвертьфинал чемпионата и… впервые трибуна «Боки» скандировала мое имя: «Марадооооо! Марадооооо!». Меня переполняли чувства, те же самые, что и несколько лет назад, когда мне кричали: «Пусть он останется!». Между нами уже появилось нечто особенное. Это называется любовь. А после матча я со всей семьей отправился в США; я повез их посмотреть на… Диснейворлд! Посмотри — из Фьорито до Диснейленда за четыре года!
В то время многие говорили, что я вышел на пик формы в «Архентинос Хуниорс», и это мой лучший уровень с момента дебюта в первом дивизионе. Вполне возможно. Но самое приятное это то, что меня любили болельщики всех команд, и наверняка потому, что «Архентинос» был маленьким небогатым клубом. «Проблема» была в том, что меня любила еще и сборная, и я зачастую пропускал важные матчи с участием «Архентинос». Приближался молодежный мундиаль в Уругвае, и нас забрали на длительную подготовку к нему. В Монтевидео мы обыграли Германию, сыграли вничью с Бразилией и вернулись… Настал 1981 год, и я уже не надел футболку клуба, в которой я попал в мир футбола, мой мир. «Архентинос Хуниорс» для меня уже заканчивался.
Примечания:
1 «Класико риоплатенсе» — так называются матчи между Аргентиной и Уругваем, граница между которыми проходит по реке Рио-де-ла-Плата.
2 Мате — чай из сухих листьев тропического вечнозеленого дерева, популярный в странах Южной Америки.
3 Бомбилья — трубочка для чая-мате
4 Судью звали Хесус Богдановски
5 «Бичос» — «Чудаки» (Los Bichos); неофициальное название «Архентинос Хуниорс».
Глава 3
СТРАСТЬ
Я всегда знал, что с ними мне придется пережить нечто необыкновенное. И это при том, что меня привлекал «Индепендьенте», где играл Бочини, которым я восхищался. Но в моем доме все болели за «Боку». И были еще болельщики этого клуба, которые кричали мне: «Пусть останется!». Те же самые, что устроили мне овацию, когда я отгрузил четыре мяча Гатти. Я всегда знал, что наши пути пересекутся, но… Насколько же они опоздали с приглашением! Глава моих взаимоотношений с «Бокой» вызывает очень приятные чувства. Особенно потому, что я сам инициировал эту историю.
«Ривер» сделал мне предложение — на самом деле, Цитершпиллеру — более чем интересное. Арагон Кабрера, который был президентом клуба, сказал Хорхе, что я буду зарабатывать столько же, сколько самый высокооплачиваемый игрок команды, на тот момент «Пато» Фильол. Когда он мне это сообщил, я ему ответил: «Дай Бог, чтобы «Пато» зарабатывал 50 тысяч». Я не знаю, может быть, это и завышенная цифра, но так или иначе, туда я не пошел бы ни за какие деньги. Предложение «Ривера» было очень интересным, и что же? В моем доме сердце всегда было с «Бокой»…Однажды, когда я прогуливался с моим отцом по Ла Патерналь, он решил поведать мне свою мечту… Такое редко с ним происходило, и я был очень удивлен, так как он предпочитал больше слушать, чем говорить. Он мне сказал: «Дьегито, знаешь о чем я думал вчера вечером? Мне показалось, что было бы очень здорово, если бы однажды я увидел тебя играющим в футболке «Бока Хуниорс». «Ла Бомбонера», ты, мы, кричащие «гол!», наши родственники из Эскины»… Но «Бока Хуниорс» тогда был банкротом, у него не было за душой ни шиллинга!
Арагон отдавал себе отчет в том, что убедить меня довольно сложно, поэтому передал мне через Цитершпиллера следующее: «Скажи ему, пусть соглашается на те деньги, что получает Фильол, иначе у него будут проблемы». В этих словах мне послышалась угроза, и вся эта история начинала мне нравиться все меньше и меньше. Хорхе выяснил, сколько зарабатывает Фильол, и оказалось, что это очень неплохие деньги. Но я уже ничего не хотел знать об этом. Кроме того, если бы я присоединился к тому составу, что имел тогда «Ривер», футбол как таковой бы закончился; у них была могущественная команда, за которую выступали Пассарелла, Гальего, Мерло, Алонсо, Хота Хота Лопес, и тогда никто бы не смог ей противостоять. А «Бока Хуниорс» тем временем истекал кровью, проводя с Раттином самую худшую кампанию в своей истории… Раттин добыл с «Бокой» три очка! Поэтому, годы спустя, когда он начал плохо отзываться о Канидже, обо мне, говорить, что команда не играет только по нашей с ним вине, я крикнул ему: «Твою мать, Раттин! Если отдать тебе команду, ты наберешь с ней три очка!».
Мы пребывали в полном замешательстве, когда мне позвонил Франконьери, журналист из «Cronica»: «Привет, Диего, у тебя уже решился вопрос с «Ривером»?! Эти слова застали меня врасплох, но я не растерялся и почти сразу же ответил: «Нет, я не собираюсь подписывать контракт с «Ривером», потому что меня позвали в «Боку». Это произошло моментально, не знаю, может это была чистой воды импровизация, мысль из тех, что вспыхивают в мозгу лишь на секунду. Он схватил на лету новость, которой не существовало, и обнародовал ее. Вечером «Cronica» вышла с заголовком «Марадона — в «Боку». Сделка была уже на мази, не хватало только одного: действий руководителей «Боки». И они не заставили себя ждать.
Меня спросили, действительно ли я хочу выступать за их клуб или же просто оказываю таким образом давление на «Ривер»? Не составит особого труда представить себе, что я им ответил. На переговорах присутствовали руководители Карлос Бельо и Доминго Корильяно. Сложилась довольно редкая ситуация: «Ривер», весь в деньгах, но без малейшего моего желания, и «Бока», без гроша в кармане, но с огромной страстью к этому клубу с моей стороны. Тем временем мы с «Архентинос Хуниорс» отправились в Мар-дель-Плату на матч Золотого Кубка против… «Ривера»! Уже весь мир знал о том, что я готов умереть за «Боку», и во время игры в мой адрес постоянно неслись оскорбления: «Марадона, сукин сын! Сука! Что за шлюха произвела тебя на свет!». Весь матч! На самом же деле я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, я добился того, чего хотел: они убедились, что я любил этот клуб от чистого сердца. До этого момента, если не брать во внимание заголовок в «Cronica», я не сделал никакого заявления, но в тот вечер только-только появившись из раздевалки, после того как мы проиграли 0:1, я почтии прокричал: «После всех этих оскорблений у меня не остается никаких сомнений: я хочу уйти в «Боку», а не в «Ривер». Тут же на меня накинулись Мартин Ноэль и старик Просперо Консоли, который был президентом «Архентинос» и восхищался мной… Но сейчас они захотели убить меня прямо на месте! У «Ривера» они запросили за меня 13 миллионов долларов, зная о том, что он в состоянии заплатить эти деньги. А что можно было потребовать с «Боки»? Ничего. Но что делать? И начались переговоры.
Вскоре произошло то, что еще сильнее убедило меня в своей правоте. 3 февраля я не придумал ничего лучше, кроме как пригласить Клаудию вместе с кучей родственников и друзей на финал Детского чемпионата мира, «Интер» против боливийской «Академия Тауичи»… на стадионе «Монументаль»»! Клаудия немного сомневалась, не понимая, почему мне так хочется выставить себя на всеобщее обозрение, но мы все-таки отправились туда. Атмосфера была гнетущей и настроенной против нас. Когда мы подошли к ложе почетных гостей, один тип сказал мне: «Вы и ваша невеста могут пройти, а для всех остальных места нет. Если они хотят, пусть отправляются на платеа1». Для меня это было подобно удару в печень, но я согласился, чтобы еще больше не накалять обстановку. Едва мы расположились на своих местах, как пара каких-то начальников начала кричать мне: «Что ты здесь делаешь, бостеро2!?». Я повернулся к ним, захотел их пришибить, мы схватили друг друга за грудки, и в итоге нас вывели оттуда, меня и Клаудию. Последнее, что я им прокричал, перед тем как присоединиться к остальным на платеа, было то, о чем я уже знал: «Я больше никогда не вернусь в этот клуб! Клянусь, никогда больше!». Никогда.
Тем временем, события развивались следующим образом. В четеверг, 12-го, клубы пришли к соглашению, но на следующий день Арагон исполнил свою угрозу: у «Боки» обнаружились проблемы с уплатой налогов, и те деньги, которые предназначались для оплаты моего трансфера, попросту исчезли. Началась нервотрепка, которая завершилась только в пятницу, 20-го. В итоге я перешел в «Боку» на правах аренды с возможностью моего последующего приобретения. За аренду заплатили — или должны были заплатить — четыре миллиона долларов и передать в распоряжение «Архентинос» кучу игроков: Сантоса, Ротонди, Салинаса, Санабрию, Бордона и Рандассо. И агентом всех их был Гильермо Коппола! А Рандассо — не знаю, известно ли было что-нибудь Уве Зеелеру — заявил, что и слышать ничего не хочет об уходе из «Боки». На самом деле все это было дело рук Гильермо, из-за которого едва не сорвался мой переход в «Боку». Руководство клуба сказало ему: «Гильермо, это неуважение с твоей стороны, люди нас убьют, если мы не договоримся насчет Диего». И он ответил им: «Неуважение? Это неуважение с вашей стороны по отношению к Рандассо».
Бедный Рандассо; его отец подошел ко мне в слезах, когда уже все было сделано, хотя оставалась надежда, что он сможет вернуться в клуб через год. Коппола и остальные пригласили меня позавтракать на Старый мост, в Альмиранте Браун и Педро де Мендоса. Мы ели лягушек, завезенных из Японии, и отмечали мой переход.
На меня свалилась куча денег, но все это было вилами по воде писано. По процентам от трансфера полагалось 600 000 долларов, но их должны были выплатить мне частями. Мне дали два дома, которые подготовил импрессарио Тито Гурович, казавшиеся на первый взгляд сделанными из картона. Мы их даже не могли нотариально закрепить за собой. Один находился на Корреа и Либертадор, в Нуньесе, где я прожил много лет, прямо напротив Школы механики Вооруженных сил, ставшей знаменитой по вине диктатуры, из-за «исчезнувших». Другой — на улице Индийской республики… И мы никому не могли их продать, кошмар какой-то!
Я отклонил предложение «Ривера», который был набит деньгами, ради того, чтобы перейти в «Боку», не имевшего за душой ни сентаво. Это было похоже на сумасшествие! Как бы то ни было, выступая за «Боку» и выступая неплохо, я знал, что мной интересуется «Барселона»… «Барселона» уже практически была готова выложить деньги на стол. И я не перешел в нее прямиком из «Архентинос» только из-за своего сумасшествия, хотя каталонцы были так могущественны, что покупали все им приглянувшееся, все, что они хотели, как сейчас.
То, что со мной произошло, было подобно перевороту в жизни. Я уже был известен, но никогда не мог представить, что футболка «Боки» будет означать для меня коренной перелом. Начиная с этого момента я уже не мог идти обедать спокойно, без того, что за мной увяжутся 200 человек, или будут просить четыре тысячи автографов. Тогда я уже сменил свой дом на улице Архерич на больший на улице Ласкано. «Фиат-125» также остался в прошлом, и теперь я разъезжал на автомобиле «Мерседес-Бенц». Другая история, другая жизнь. Очень большой прыжок, я бы сказал, громадный.
Я подписал свой контракт на «Ла Бомбонере»3, перед камерами «Canal 13», который выкупил права на эксклюзивный показ. И в тот же самый вечер я вышел на поле в футболке «Бока Хуниорс» для того, чтобы принять участие в товарищеском матче против «Архентинос», что являлось одним из условий сделки. Было 20 февраля 1981 года. По тайму я провел в футболке каждого из клубов. Ту, что я надел первой — белую, «Архентинос Хуниорс» — я подарил Франсису Корнехо. Затем, на лестнице, ведущей в раздевалку «Боки», я переоделся, и впервые облачился в цвета этого клуба. Я пошел к полю, перекрестился, ступил на газон правой ногой и понял, что начинается великая история… В итоге я забил с пенальти команде всей моей жизни, команде с которой я так мечтал стать чемпионом. Знаешь, что это такое?
На последней тренировке в составе «Архентинос», в клубе Телефонос, в одном из столкновений мне сильно ударили по ноге. Весь вечер я просидел с мешком льда, но боль не утихала. Я берег себя, отдыхал и надеялся, что все будет хорошо, однако в пятницу только-только я побежал, как получил еще один удар… Вот так я и попал в «Боку» с травмой и не мог сразу дать людям то, что они от меня ожидали. Я, как всегда, выкладывался по полной, однако знал лучше всех, что от меня ждут большего… И я сам от себя ждал большего. Однако я не мог толком ни бежать, ни бить. Меня спасло то, что я сразу же начал забивать. Тот гол, что я забил «Архентинос» на своей презентации, был не в счет; мне было больно даже думать об этом, действительно больно… Но почти сразу же последовал мой официальный дебют, 22-го, в воскресенье, против «Тальереса» на «Бомбонере». Боже мой, что тогда творилось на «Ла Бомбонере»!
Когда я вошел на поле, то как всегда перекрестился. Я очень нервничал. Казалось, что земля ходит ходуном под моими ногами. И я думал о том проклятом ударе… Но я не мог пропустить матч, по крайней мере в этот день. В Канделе, за день до этого, мне сделали все для того, чтобы я мог играть. Доктор Луис Пинтос обколол меня, но боль все равно не уходила. Мне даже дали снотворное… Я был готов на 70 %, где-то так. Я скрипел зубами из-за того, что не мог бежать, чувствовал, как волочется сзади нога. И я все равно выносил ее вперед.
Эль Негро Балей, который был голкипером «Тальереса», сфолил на мне, и судья назначил пенальти. Я взялся его бить и забил. Я с нежностью вспоминаю те два гола, мои первые голы за «Боку», которые помогли нам победить 4:1. Тогда в том, чтобы забивать пенальти, не было большого секрета: требовалась только быстрота зрения для того, чтобы заметить, в какой угол собирается броситься вратарь. Я все еще помню свое первое касание мяча в день своего дебюта в «Боке»: мяч был у Моусо, я отошел назад и открылся, как всегда это делал в «Архентинос», тот увернулся от удара и попал мне в спину… Мы совсем не знали друг друга, ведь еще за пять дней до этого я тренировался в составе «Архентинос». С Мигелито Бриндиси мы совсем немного поиграли в турнире Столица-Провинция на «Монументале». На поле мы кричали друг на друга: я — Мигелю, чтобы он отошел назад, а Марсело Троббиани — мне, чтобы я завел центральных защитников «Тальереса». Каждый действовал на свой лад, а люди пели: «Его хочет «Барселона», его хочет «Ривер Плейт», Марадона в «Боке» навсегда, потому что он не курица4!
За столь короткий срок в моей жизни произошло столько разных событий, что я стал думать о том, что этот момент никогда не настанет — момент, когда я буду играть, выигрывать, забивать… Мои старики и мой брат Лало приехали из Эскины посмотреть на меня. Не смог приехать Турко, потому что он должен был принимать участие в каком-то представлении.
Я был верен себе, хотя мне было больно и обидно за тех ребят, которые должны были покинуть клуб из-за моего прихода. Мне даже было стыдно появиться в Ла Канделе, где находилась на сборах команда. Я не знал, как мне войти, и даже оставил автомобиль вдалеке от ворот базы. Во дворе были Моусо, «Рыжий» Суарес, Перотти. И вот этот момент настал. Тогда мне хотелось бы, чтобы рядом со мной был Галиндес, массажист «Архентинос», который везде и повсюду следовал за мной. Все-таки смена обстановки была очень резкой. Я влился в коллектив, который хорошо знал. У меня там были настоящие друзья, с которыми я познакомился много лет назад: например, я был крестным отцом ребенка «Негра» Каррисо. В «Архентинос» каждый из нас знал свои достоинства и недостатки, и «Левша» Мигель Анхель Лопес, который был нашим тренером, понимал нас как никто другой. Как только я пришел в «Боку», за десять минут до того как войти в ворота Ла Канделы меня подозвал Марсолини и сказал мне, что «Бока» — это не «Архентинос Хуниорс», и если там у меня были какие-то поблажки, здесь о них следует забыть. Если там я привык приходить на стадион со всей моей семьей, в «Боке» этого не будет.
Сильвио совсем меня не знал, и ошибся, заговорив со мной таким тоном при первой же встрече. Тут он оплошал. Наоборот, Йийо Карнилья, работавший в клубе менеджером, сказал мне, чтобы я не чувствовал себя спасителем. Йийо лучше меня понимал. Сильвио был менее терпелив: думаю, что он боялся, что я могу выйти у него из-под контроля… Возможно, обо мне сложилось неверное представление, но я нуждался — действительно нуждался — в понимании других. Это я получал от Йийо, но не от Сильвио.
У меня остались прекрасные воспоминания о том составе. С Пичи Эскудеро и Угито Альвесом мы были знакомы с юниорской сборной образца 1979 года: вместе мы провели много времени на южноамериканском первенстве в Монтевидео и на мундиале в Японии. Освальдо, выглядевший молчуном, был одним из тех, кто после матчей отправлялся на пляж и танцевал там, словно занимался макумбой5. Уго, наоборот, был одним из самых серьезных… Прибыв в «Боку», я сразу же нашел общий язык с Рамоа, Руджери и Абелем Альвесом, братом Уго. Я не был тем, кому на все наплевать, но из-за своего возраста многого не понимал. Никто мне этого не говорил, но я чувствовал, что как мои партнеры по команде, так и инчада ждут от меня куда большего.
Надо всем этим была проблема денег: в первом матче против «Тальереса» сбор от продажи билетов составил миллион долларов. Во втором я не знаю, собрали ли мы тысячу… Конечно же, нас подкосила девальвация, тот чертов обменный индекс Мартинеса де Ос.
Каждый из первых двух моих матчей я заканчивал еще более травмированным, я ползал по полю. Но все равно забивал: еще раз на «Бомбонере», еще раз команде из Кордобы, теперь «Институто»; их ворота я поразил дважды. Первый мяч я забил с пенальти, а второй… оказался простейшим. Я прошел до полукруга штрафной слева направо, перебросил мяч через Негро Ньето, и не давая ему опуститься на землю, ударил с левой: мяч прошел между ног Мунутти. Супергол!
Здесь мы оставались до самого отъезда в Мар-дель-Плату чтобы сыграть товарищеский матч против «Сан Лоренсо» на стадионе, где проходили игры мундиаля. Эти встречи были необходимы для того, чтобы рассчитаться за мой переход, но они просто меня убили. Я не мог бежать. Казалось, что на моих плечах восседает Мария Марта Серра Лима. Когда я вернулся в раздевалку, то сказал: «Хватит!»… Каждый раз, когда я бил по мячу, было такое ощущение, словно мне вбивают нож в заднюю поверхность правого бедра. Доктор Пинтос сказал мне, что это небольшой разрыв, но все боялись, что он увеличится. Тут же нас ждал «Уракан», я уже хотел взять передышку, но ради Мигеля, дела которого в клубе шли не лучшим образом, все равно решил сыграть. 8 марта мы победили их со счетом 2:0, Мигелито забил им мяч на последней минуте, но я уже не мог ничего сделать… И я остановился.
Я пропустил четыре матча, но все равно «Бока» во всех них одержала победы. Ребята хотели продемонстрировать, что они могут выигрывать и без Марадоны, и мне это показалось поразительным.
Другой проблемой было то, что тогда мои отношения с Марсолини и профессором Густаво Хаббеггером, тренером по физподготовке, выглядели далекими от идеальных. Они были очень строги во время сборов, на тренировках, предъявляли кучу несуразных требований, что меня совсем не прельщало. Затем, когда пришли победы, мы стали понимать друг друга. Тогда я сказал о Сильвио: «Это честный человек, который работает с утра до ночи для того, чтобы улучшить игру команды, и хотя он не так опытен, заметно, что он знает свое дело». Но сначала у меня были серьезные разногласия с ним и с профессором. Все было отнюдь не так просто.
Я вернулся в матче против «Ньюэллз», 29 марта, забил гол с пенальти, и мы сыграли вничью 2:2. В следующее воскресенье нам предстоял настоящий «класико», к которому я специально готовился, против «Индепендьенте». Тогда я должен был ввязаться в споры с Марсолини, чтобы он наконец-то выпустил Руджери. Как ни в чем не бывало я подошел к ветеранам команды, к Бриндиси, Мосо, Пернии и спросил их: «Скажите мне правду, вы ведь чувствуете себя более уверенными, когда играет этот парень?». Головастик уже тогда славился жутким характером, всегда шел вперед… Они мне ответили: «Да, да, Диего, ты прав, этот парень действительно силен», и после этого мы пошли давить на Марсолини. В итоге Руджери вышел против «Индепендьенте» на «Авельянеде», мы выиграли 2:0, один мяч забил я ударом с лета из-за штрафной площади, а другой… он. Я знал, что Головастик заиграет, и с тех пор он больше не выходил из состава команды, если только не был травмирован или дисквалифицирован.
Вот таким я и был, и больше уже не молчал. Если я был в чем-то уверен, то говорил об этом без тени сомнения. Вот и теперь я заявил, что в «Архентинос Хуниорс» где бы я ни находился на поле, мяч доставляли мне всегда. Я заявил, что не хотел бы, чтобы это считали проявлением эгоизма, но… Со своих мест повскакивали все. Мне возразил Перния, мне возразил Бриндиси, но я был уверен в своей правоте. Я обнял Мигеля и сказал ему: «Нам нужно больше с тобой взаимодействовать, Мигель, намного больше. Не зацикливайся на голах. Конечно, ты забил их очень много, но это не твоя обязанность».
Наконец, настало время расплатиться за тот долг, что я чувствовал перед людьми. В пятницу, 10 апреля, вечером, когда лил такой дождь, словно настал конец света, я принял участие в своем первом «класико» против «Ривера» на «Ла Бомбонере». Все вышло так, как об этом можно было только мечтать… Мой отец сидел на платеа, в секторе Е, а я, пока текли минуты, и матч превращался в праздник, думал о нем. До этого старик видел в своей жизни только одно «класико», завершившийся поражением «Боки» на «Монументале», за которым он наблюдал с «популара»6.
Мне всегда нравилось чувствовать за собой ответственность, и тогда я понял, что с таким ощущением достигаешь лучших результатов. По очень многим причинам меня преисполняло огромное желание добиться победы в этом матче. Во-первых, из-за моей семьи, которая болела за «Боку» всей душой. Во-вторых, из-за болельщиков и моих товарищей по команде: очень много говорилось о превосходстве «Ривера», и о том, что я не даю команде то, на что она вправе рассчитывать… И я почувствовал себя счастливым как чувствует себя счастливым тот, кто забивает Фильолу. Об этом я никогда не забуду. Этот гол стал для меня первым в «суперкласико». Кордоба сыграл просто потрясающе, и когда он увидел, что я ухожу по диагонали к воротам, он сделал мне передачу на дальнюю штангу. Я остановил мяч левой ногой, собрался было перебросить его через бросившегося мне навстречу Фильола, но убрал его под себя и оставил Пато распластавшимся на земле. Только-только я решил пробить как увидел мчащегося на подмогу Тарантини, от которого можно было ожидать чего угодно. Поэтому я решил прицелиться получше и ударил так, что мяч влетел в сетку впритирку со штангой… В этот момент я прочувствовал ту обстановку, что была на стадионе, которая до выхода на поле ощущалась не так сильно… Это было настоящее сумасшествие, это было… счастье! Бриндиси забил еще два гола, и мы победили 3:0. После этого мы отправились отужинать в заведение под названием «Сумасшедшие годы», где взяли чурраско7 и жареную картошку, запивая все это белым вином «Сан Фелипе», которое мне очень нравилось, и… раздавая автографы. Автографы туда, автографы сюда… и я чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Казалось, что мы уже смогли коснуться неба руками. По прошествии времени я рассказывал, что тогда в команде были игроки — включая меня — которые сами не слишком хорошо представляли, чего они хотели. Ясность настала в середине чемпионата, но достичь этого было очень трудно.
Мы то поднимались в турнирной таблице, то опускались, выигрывали, играли вничью, проигрывали, одним словом, выступали нестабильно. Едва закончилось «класико», как мы уже сыграли вничью с «Велесом» на «Линьерсе», в среду вечером. И тогда я подумал, что все у нас получится, что мы разыграемся, однако, этого не произошло: нас по-прежнему бросало то в жар, то в холод. С «Ферро», «Феррокаррилем Оэсте» старика Карлоса Тимотео Григуоля, командой, которая была нашим основным соперником в борьбе за титул, самой подготовленной командой, мы сыграли вничью 0:0 на «Кабальито». Тогда, третьего мая, меня били исподтишка по ногам так, как редко впоследствии случалось в моей карьере. Сохранилась фотография с этого матча, на которой я лечу на высоте почти двух метров наподобие Майкла Джордана после кошмарного удара от Карлитоса Арреги. Вряд ли им нужно было грубить; у них была команда-машина, практиковавшая стиль, который не имел с нашим ничего общего. За «Ферро» выступали Купер, Гарре, Саккарди, парагваец Каньете, уругваец Хименес, прославившие эту команду.
К тому моменту у нас была самая черная полоса в этом турнире: после триумфа против «Росарио Сентраль» на «Бомбонере» мы сыграли вничью с «Расингом», проиграли «Тальересу» и разошлись миром с «Институто». Была середина чемпионата, мы на пять очков опережали своих ближайших преследователей, но по-прежнему не подтверждали превосходства своей игрой. Это была борьба.
Основа команды была постоянной за исключением некоторых изменений: в воротах стоял «Пантера» Родригес, потому что Уго Гатти был травмирован, и ему стоило больших усилий вернуться в основу. В защите действовали слева, Тано Перния, на правом фланге «Рыжий» Суарес, в центре Моусо и Руджери — Головастик прочно обосновался в основном составе — и Качито Кордоба слева. В центре поля играли «Китаец» Бенитес, уже поседевший от старости, уругваец Красоуски, от произношения имени которого у тебя начинает болеть голова, и я, хотя иногда мне также нравилось играть впереди. Альтернативой любому из нас был Марселито Троббиани, который отличался от всех тем, что мог и обводить, и отнимать мяч одинаково хорошо… настоящий феномен, оказавшийся надолго вне игры из-за гепатита. Впереди действовал Пичи Эскудера, способный обыграть любого, Мигелито Бриндиси, нашедший правильный путь к воротам, и «Сумасшедший» Перотти, которому если попадал мяч на правую ногу, он мог убить тебя своим ударом. Кроме того, были Панчо Са, являвшийся капитаном команды до тех пор, пока повязку не передали мне; братцы Альвес, Уго и Абель; Паскуччи, который начал сезон на позиции центрального защитника и ушел, когда появился Руджери; Пума Морете, забивший только три мяча, но все три — важные; запасной вратарь Риганте, а также целая куча молодежи: Асеведо, Секки, Рамоа, Санчес, Кирос. Это был очень хороший состав, и мы были просто обязаны взлететь!
После той серии неудач — худшей за весь сезон — мы провели пару потрясающих матчей. Сперва 31 мая мы обыграли «Уракан» 3:2 и почти тут же разгромили «Платенсе» 4:0. Я забил два гола, но самый из них провел Перотти: обыграл пол-«Платенсе», уложил Бьясутто, который был вратарем, и вогнал мяч в сетку. Казалось, что мы вновь постепенно набираем ход… Это продолжалось до тех пор, пока мы не столкнулись с «Унионом» из Санта-Фе. Я говорю «столкнулись», и делаю это намеренно. Одни удары по ногам, которые мне нанес блондин Регенхардт, чего стоят! Мы проиграли, 14 июня мы проиграли 0:2, и продолжали двигаться вверх-вниз: тут же обыграли «Сан-Лоренсо» 4:0 у себя на «Ла Бомбонере». Я забил один гол Коусильясу — со штрафного, в обвод стенки. Не так давно я видел, как юнец Рикельме сделал нечто подобное в матче с «Ривером»… Я всегда это говорил: при исполнении штрафных ударов вблизи от штрафной площади, нужно всегда бить в обвод стенки; если ты пробьешь над ней, то мяч наверняка пройдет над перекладиной. О том матче у меня осталось еще одно воспоминание: красивый финт в середине поля. И еще: я всегда забивал «Сан-Лоренсо», который раньше держал «Боку» за сынков, а при мне не смог одержать ни одной победы. Не знаю, может быть, это потому, что «Вороны» меня очень любили: по мне это самая замечательная инчада в Аргентине. Они поют самые затейливые песни, развлекают тебя. Я их люблю, очень люблю, и мне действительно хотелось когда-нибудь сыграть в футболке «Сан-Лоренсо».
Ладно, история продолжилась: еще один триумф — против «Ньюэллз», а затем… четыре ничьих подряд. Включая игру на «Монументале», когда я забил один гол, усадив на задницы Фильола и Тарантини, однако… четыре ничьих! Для «Боки», для той «Боки» это было чересчур… И тогда фанаты наводнили Ла Канделу, там, в Сан-Хусто.
Я ждал своей очереди, чтобы позвонить Клаудии, но Перотти и не думал заканчивать разговор. А телефон находился в маленьком зальчике почти рядом со входом на базу…
— Моно, ну давай же, твою мать, ты уже два часа болтаешь по телефону, — говорил я ему. И Моно, выставив ноги, отвечал мне:
— Остановись, Марадона, остановись!
И тогда я заметил, как один из фанатов ударил Моно.
— Эй, стой, ты же его травмируешь! — прокричал я, и когда я посмотрел на него, то увидел здорового черта, который прокричал мне:
— И ты тоже заткнись!
Но я не отступил:
— Эй, что с тобой происходит? Я в своем доме, я….
И тогда он размяк:
— Нет-нет, Дьегито, не беспокойся… Речь не о тебе…
Когда я огляделся, то увидел огромную толпу — как будто в зальчик для пинг-понга набилось бы две тысячи человек. Это были «баррабравас»8, и они направлялись в комнаты игроков — «Дед» Хосе Баррита, все… Я заметил у них револьверы, самые настоящие револьверы. Посмотрел в окно и увидел на стоянке десять машин, которые принадлежали им. Они хотели побить Тано Пернию, Русо Рибольси, Панчо Са… Я не мог в это поверить. И они сказали:
— Ребята, не воспринимайте это плохо, но инчада в ярости, и мы пришли предупредить вас. Если вы не выиграете чемпионат, их уже нельзя будет остановить. Мы лишь пришли предупредить вас, ничего более…
Тогда я им говорю:
Поделиться книгой: