Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Серебряная ветка - Розмэри Сатклифф на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Пока они жили на ферме, погода стояла мягкая, бесснежная, похожая скорее на весну. Но едва они пустились в обратную дорогу, зима налетела вновь, неся на своих крыльях снег. Это затруднило путешествие, и тем не менее, когда на второй день перед последним этапом пути Юстин и Флавий снова сменили лошадей, до полной темноты оставалось еще добрых два часа. Дорога вилась по краю Андеридского леса, и в ушах у них стоял немолчный, как морской прибой, гул ветра в ветвях. Приходилось то и дело пригибать голову, чтобы спрятать лицо от хлещущего мокрого снега. Мили через две дорога вдруг пошла вниз к мощеному броду, около которого примостилась лесная кузничка, и красное пламя кузнечного горна словно радостным возгласом приветствовало их среди серой пелены стонущего под напором снежной бури леса.

Сквозь мокрую пургу они разглядели группу всадников, спешившихся перед кузницей, и Флавий заметил:

— Похоже, чья-то лошадь потеряла подкову, — и, вглядевшись, присвистнул:

— Гром небесный! Да это сам император!

И в самом деле, Караузий с невозмутимым видом сидел на лежавшем в стороне от дороги бревне; снег запорошил ему бороду и орлиные перья шлема, снег белел на его плечах, укутанных пурпурным плащом. Рядом стояла небольшая кучка сопровождающих, держа под уздцы своих лошадей, а Нестор, крупный чалый жеребец императора, мусолил плечо кузнеца, зажавшего между коленями его большое круглое копыто.

Император вскинул глаза на подошедших и удивленно поднял густые брови, торчавшие из-под надвинутого на лоб шлема:

— А-а, центурион Аквила и наш младший лекарь. Что заставило вас путешествовать по зимним дорогам?

Флавий уже успел спрыгнуть с лошади, не отпуская поводьев.

— Приветствую тебя, цезарь. Мы возвращаемся из отпуска. Можем ли мы чем-нибудь помочь?

— Нет, благодарю. Как видите, Нестор потерял подкову, но кузнец Гобан знает свое дело.

Режущий порыв мокрого снега ударил в лицо, и, несмотря на плащи, всех проняла дрожь, а лошади шарахнулись в сторону, отводя морды от ветра. Декурион[7], возглавляющий эскорт, умоляюще произнес:

— Цезарь, не согласишься ли ты взять коня одного из моих людей и поехать дальше? Он приведет Нестора потом.

Караузий уселся поудобнее на бревне и стянул складки плаща на горле.

— От снега меня не убудет. — Он с неприязнью покосился на декуриона. — А может, ты заботишься не столько о моем здоровье, сколько о своих людях? Или о себе? — И, не обращая больше внимания на беднягу, который, заикаясь, пытался опровергнуть обвинение, Караузий снова Просил хмурый взгляд на двух друзей: — Мы обязаны прибыть в Рутупии сегодня вечером?

— Нет, цезарь, — ответил Флавий. — Мы оставили про запас еще один день, но он нам не понадобился.

— Что ж, лишний день про запас, ко-гда путешествуешь зимой, в ненастье, — разумная предосторожность. А нынешний; из всех зимних дней — самый ненастный… — Караузий, казалось, задумался на мгновение, что-то прикидывая, потом кивнул, словно соглашаясь с самим собой. — Ив самом деле, тащить десять человек лишних десять миль в этакую погоду жестоко… Декурион, садитесь все на лошадей и поезжайте назад, в Лиманий. Я подожду, пока Нестора не подкуют, и поеду дальше с этими двумя командирами из Рутупий. Мне хватит и такого эскорта. Юстин, к тому времени тоже спешившийся и стоявший с конем чуть поодаль, метнул на Флавия тревожный взгляд, но тот смотрел прямо перед собой, как на параде. Декурион напрягся:

— Ты отпускаешь эскорт, цезарь?

— Да, отпускаю эскорт, — подтвердил Караузий.

Декурион еще мгновение колебался.

— Но, сиятельный… — с трудом выдавил он.

— Счастливого пути, декурион. — Караузий даже не повысил голоса, но декурион резко отсалютовал и, отвернувшись, торопливо скомандовал отряду сесть на коней.

И только когда маленький отряд, вскочив верхом, ускакал, взметая снежную слякоть, по дороге в Лиманий, император обернулся к юношам, которые стояли возле, держа под уздцы своих лошадей:

— Кажется, я забыл спросить, согласны ли вы сопровождать меня?

Губы Флавия чуть дрогнули.

— Разве отказываются от чести сопровождать императора?

— Умный человек не отказывается. — Простоватое моряцкое лицо императора откликнулось жесткой усмешкой. — А кроме того, обратите внимание — ветер крепчает, а до Рутупий все пятнадцать миль, до моего же дома, куда я, собственно, направлялся, когда Нестор потерял подкову, меньше пяти, и там вас встретит огонь очага и вино получше рутупийского.

Таким вот образом, часа через два, приняв горячую ванну, Юстин с Флавием проследовали за рабом через двор большого дома, что стоял на краю скалы, высоко над морем, и оказались в северном крыле, и комнате, где их ждал император.

Просторная квадратная комната ярко освещалась светильниками на высоких бронзовых подставках, поленья пылали в приподнятом на британский лад очаге, наполняя комнату запахом горящей древесины. Караузий, стоявший у огня, обернулся:

— А-а, смыли снег с ушей. Ну садитесь, угощайтесь.

Они сели за столик, придвинутый к очагу, и отвели душу: еда была вкусная, хотя и довольно простая для императора — утиные яйца вкрутую, сладкое мясо горных баранов, тушеное в молоке, и вино, поистине лучше всех вин, как и обещал Караузий, что продавались в Рутупиях, — легкое, желтое, с привкусом солнца и юга, во флягах дивного цветного стекла, переливающегося, как голубиная шейка, во флягах, обвитых золотыми шнурами и усаженных драгоценными камнями.

За трапезой Юстину и Флавию подавали обыкновенные, бесшумно ступавшие рабы, за креслом же Караузия, обслуживая его одного, стояло необыкновенное существо; друзья раза два видели его издали, когда оно следовало по пятам за своим господином, но никогда еще не видали вблизи.

Очень маленького роста, изящный, как горная кошка, в плотно обтягивающих ноги штанах и шерстяной тунике в разноцветную клетку, тоже в обтяжку, как вторая кожа. Прямые черные волосы спадали густыми прядями по обеим сторонам лица, доходя до плеч, огромные глаза на и ярче благодаря окружавшим их синим линиям татуировки. Талию обхватывал широкий пояс темно-красной кожи, усаженный, как собачий ошейник, блестящими бронзовыми шишками, а за пояс был заткнут какой-то чудной музыкальный инструмент — изогнутый бронзовый стержень, с которого свисало девять серебряных яблок, издававших при каждом движении тоненький нежный звон. Но самое странное обнаружилось, когда он отвернулся, чтобы взять блюдо у другого раба: Юстин увидел прикрепленный сзади к поясу собачий хвост.

Странное существо прислуживало господину с радостью и гордостью, с какой-то даже сказочной торжественностью, резко отличавшейся от вышколенного, безликого поведения других рабов. Когда на стол подали третье — сушеные фрукты и горячие булочки — и Караузий отослал всех рабов, существо не удалилось вместе с ними, а улеглось по-собачьи у огня.

— Когда господина нет дома, Куллен спит в тепле на кухне. Когда господин приезжает домой, Куллен спит у господского очага, — безмятежно объяснил он, приподнявшись на одном локте.

— Хороший пес, Куллен. — Император взял гроздь сушеного винограда с красного самосского блюда и бросил Куллену. Тот поймал его на лету одной рукой быстрым и неожиданно красивым жестом. Его странное лицо расплылось в улыбке от уха до уха.

— Да, так! Я — пес моего господина. Господин кормит меня со своего стола.

Император, потянувшийся в этот момент за флягой, поймал зачарованный и удивленный взгляд Юстина, уставившегося на странного человечка, и опять улыбка раздвинула его тонкие губы в прямую линию.

— У верховного князя Эрина есть свой домашний шут, почему бы одному из трех римских императоров не иметь того же?

Куллен кивнул, поедая изюм и выплевывая косточки в очаг:

— И поэтому мой господин Курой купил меня у торговцев рабами на побережье Западного моря, чтобы иметь то же, что и верховный князь Эрина в своих чертогах в Таре, а еще, я думаю, из-за того, что я родом из Лэхина, как и сам господин. И вот я пес моего господина уже семь последних зим и лет.

И вдруг, легко перевернувшись и встав на колено, он одним незаметным, как порхание зимородка, движением достал из-за пояса инструмент, который Юстин успел заметить раньше.

Куллен уселся у очага скрестив ноги и, и то время как беседа над его головой перепила на другие темы, тряхнул инструмент легким взмахом запястья, и, словно рябь по воде, пробежала волна звуков от самого маленького яблока на конце ветки до самого большого — жалобный и печальный перезвон. А затем тихонько, явно для своего удовольствия, он начал играть — если можно это назвать игрой: никакой мелодии, лишь отдельные звуки, то глухие, то звонкие, когда он щелкал серебряные яблоки по очереди ногтем или косточкой пальца. И каждый звук словно падал, подобно сверкающей капле, с большой высоты, вытекая ниоткуда; каждый — само совершенство.

Странный то был вечер, Юстин никогда не мог его забыть. Снаружи — беснование ветра, буханье моря далеко внизу, а внутри — душистый запах горящих поленьев, ровное сияние светильников, на столе — цветные пятна дрожащего света, отбрасываемые вином в переливчатых флягах. Юстин дотронулся до одного из таких пятен, и на руку плеснуло красным, изумрудным, и ярко-синим. Юстину вдруг пришло в голову: а что, если и большая золотая чаша Караузия, и тяжелые занавеси восточного шитья, отделяющие другой конец комнаты, и усаженная кораллами уздечка на стене — что, если все это из трюма чернокрылой ладьи саксов? Снаружи завывала и хлопала крыльями буря, а здесь, в комнате, язычки пламени лизали поленья, и за столом мирно беседовали Флавий, Юстин и коренастый моряк, он же император Британии, да еще чудной раб Куллен, свернувшись по-собачьи у очага, лениво перебирал яблоки на серебряной ветке.

То, что Караузий отослал эскорт и приказал им двоим сопровождать его, было не более как каприз деспота, Юстин сознавал это и все же в глубине души не сомневался, что после этого вечера — даже если им никогда больше не суждено встретиться вот так, как сейчас, — все равно между ними останется нечто, какая-то связь, какой обычно не возникает между императором и самыми младшими из командиров.

Да, странный то был вечер.

Говорил в основном Караузий, а молодые люди держали чаши с вином, разбавленным водой, и слушали. А рассказы стоили того, чтобы послушать, — ведь император Караузий ходил лоцманом по реке Скальда и командовал римским флотом, служил центурионом при императоре Каре во время Персидской войны и провел детство в Лэхине, в трех днях ходьбы к югу от Тары, обиталища королей. Он бывал в странных местах, и совершал странные поступки, и умел рассказывать о них так, что они оживали для слушателей.

Неожиданно, как будто устав от собственных речей, он поднялся и сделал шаг и сторону занавешенной части комнаты,

— Хватит мне говорить о вчерашнем. Сейчас я вам покажу кое-что из сегодняшнего. Подите-ка сюда.

Кресла скрипнули по мозаичному полу, Юстин с Флавием подошли к Караузию и метали у него за спиной, он откинул занавес, мерцающий ярко-синим и гранатово-красным, и сделал шаг вперед. Юстин, последним нырнув за драпировку, увидел огромное окно, в которое била пурга; на миг ему показалось, что на них с воем обрушились неистовая тьма, и он в нерешительности остановился, придерживая рукой складки ткани, не зная, понадобится или нет освещение из комнаты. Но Караузий сказал: «Опусти занавеску. Свет отражается в стеклах, ничего не видно».

Юстин опустил тяжелый занавес у себя за спиной и отрезал свет. И тут же наружный мир, залитый луной, приобрел четкость. Они стояли внутри глубокой ниши с большим окном, каких Юстину еще не доводилось видеть: оно выдавалось вперед, изогнутое, как туго натянутый лук. Окно это было наблюдательной башней… орлиным гнездом, прилепившимся к самому краю скалы.

Мимо мчались серые, серебряные обрывки облаков; то и дело выглядывала луна — и окрестный мир вдруг заливал серебристый свет, а в следующее мгновение закрывала завеса летящего снега. Далеко внизу ряд за рядом наступали на берег белые гребни волн, точно буйная кавалерия. А дальше к востоку, окинув побережье взглядом, Юстин заметил красный огненный язык, неожиданно взметнувшийся кверху на темном мысу.

— Тут мой наблюдательный пункт, — пояснил Караузий. — Отсюда удобно следить, как приходят и уходят мои суда, как маяки Дубриса, Лимания и Рутупий заботливо встречают и провожают их. — Он, видимо, заметил, куда направлен взгляд Юстина. — Это маяк на мысе Дубриса. Маяк Лимания виден с холма за домом. Вглядись туда, в море, — на юго-восток, где край земли.

Юстин стал всматриваться и, когда шквал мокрого снега пронесся мимо, различил далеко на горизонте еще одну искорку.

— Это Гезориак, — произнес Караузий.

Юноши промолчали: ведь еще прошлой зимой Гезориак находился во владениях человека, стоявшего рядом. И как раз в тот миг, перекрывая шум ветра и моря, и комнате у них за спиной раздался перезвон серебряных яблок Куллена, тихий, нежный, но сейчас слегка насмешливый. Словно в ответ на насмешку серебряных колокольчиков, Флавий торопливо сказал:

— Может, без Гезориака даже и лучше. Отдаленный пост всегда таит опасность.

Караузий резко захохотал:

— Ну, надо быть смельчаком, чтобы утешать императора из-за прошлогоднего поражения.

— Я не утешал, — спокойно возразил Флавий. — Просто сказал что думаю.

— Вот как? Что ж, твоя правда, — сказал император, и Юстин словно увидел в темноте его усмешку, раздвинувшую губы в прямую линию. — Но у этой правды два лица: одно для того, кто хочет укрепить только одну свою провинцию, и совсем другое, — для того, кто думает укрепить и расширить свою власть.

Он умолк и повернул голову в сторону мыса, где раньше светилась искорка, но ничего не увидел, так как над морем пронесся новый шквал снега. Караузий заговорил снова, на этот раз задумчиво, как бы рассуждая вслух:

— И все-таки, с какой стороны ни посмотри, главное сейчас — могущество на море, а этого Рим никогда не понимал… Нужен большой флот, нужны корабли с хорошими моряками. Спору нет, легионы тоже нужны, но самое главное — власть на море, ведь мы на острове.

— Да, но кое-какую власть на море мы уже имеем, и Максимиан убедился в этом на собственном опыте. — Флавий прислонился плечом к оконной раме и заглянул вниз. — И Морские Волки под черными парусами, кстати, тоже.

— Верно. Но Волки собираются снова, — возразил Караузий. — Этой весной Констанцию едва ли удалось бы снять свои войска с границы с германцами, чтобы отогнать меня от Гезориака… Волки всегда собираются на границах и выжидают… Стоит только на один миг отвести глаза — и они тут как тут, только косточки останутся. Риму приходит конец, дети мои.

Юстин быстро взглянул на императора, но Флавий не шелохнулся. Он словно уже знал, что скажет Караузий.

— Нет, до конца еще далеко, я его не унижу, — продолжал тот, — моей власти на мой век хватит, да и вы тоже, думаю, не увидите конца. И все-таки сердцевина у Рима сгнила, и однажды он рухнет. Сто лет назад, наверное, казалось, что Рим вечен, ну а что будет через сто лет… одни боги знают. Если мне удастся укрепить хотя бы одну эту провинцию, укрепить настолько, чтобы она устояла, когда падёт Рим, тогда, может, что-то и уцелеет от гибели. Если нет, значит, маяки Дубриса, и Лимания, и Рутупий потухнут. Потухнут все маяки. — Караузий отступил назад, отодвинул складки занавеса и постоял на фоне освещенной комнаты, по-прежнему не отводя глаз от несущихся серебристо-серых туч. — Если мне удастся избежать ножа в спину до окончания моих трудов, я сделаю Британию сильной, настолько сильной, чтобы она могла устоять в одиночку. Вот такая у меня цель.

Входя в освещенную комнату, Флавий сказал быстро и настойчиво:

— Пусть цезарь знает, чего бы мы ни стоили, оба мы — с цезарем, на жизнь и на смерть.

Караузий постоял немного, все еще держась за драпировку, потом внимательно посмотрел на юношей и ответил:

— Цезарь знает это. Да, цезарь знает, дети мои.

Он опустил руку, и тяжелые складки скрыли выскользнувшую из-за туч луну.

Глава 4. Морской волк

До наступления весны Юстин и Флавий несколько раз охотились на болотную дичь в окрестностях Рутупий. Эта странная местность, лежавшая между сушей и морем, обладала особой притягательностью для Юстина именно потому, что была не сушей и не морем, а чем-то посредине.

Их обычным местом охоты был Танат, большой болотистый остров по ту сторону судоходного пролива, напротив Рутупий.

Примерно в середине марта пронесся, однако, слух, будто в открытых водах близ Рутупий появилось судно саксов, чудом ускользнувшее от патрульных галер, поэтому Танат исключили из границ крепости, опасаясь, что одинокие легионеры, охотящиеся на болотах, могут оказаться отрезанными от своих. Вот почему в предрассветных сумерках мартовского дня Юстин и Флавий отправились на охоту не на остров, а и сторону заброшенной рыбачьей деревни, находящейся на самой южной заболоченной оконечности материка.

Они притаились в тростниках с подветренной стороны старой дамбы, которая в прежние времена сдерживала море, предохраняя деревню от наводнений. Луки их были натянуты, а маленькие дротики для охоты на птиц воткнуты перед ними в землю.

Близился рассвет. Об этом возвещал запах пронизывающего ветра, который стонал в косматой траве, шевелил ее, забирался за крошащиеся земляные стены заброшенной деревни; об этом возвещали крики кроншнепов и перевозчиков, и едва заметное бледное сияние на востоке, и угасание красного языка пламени — сигнального огня в Рутупиях. Медленно-медленно рассвет набирал силу, сгущался, теперь в любую минуту могло послышаться хлопанье крыльев дикой утки — мерные удары крыльев, начинающие утренний полет.

Но вместо этого их ушей коснулся совсем другой звук — такой тихий, так быстро заглушённый, что, казалось, его могло и не быть вовсе. И тем не менее звук был, и, бесспорно, человеческого происхождения, ибо его заглушили намеренно, и это отличало его от других болотных звуков.

Флавий насторожился и вгляделся влево от себя сквозь редкую завесу тростников, отделявшую их от остального мира.

— Что это? — шепнул Юстин.

Флавий быстро сделал знак молчать, а затем, приурочив движение руки к порыву ветра, чуть раздвинул высокие тростники. И вот что они увидели. Неподалеку, не дальше броска копья, стоял человек, повернув голову в сторону ивовых зарослей, откуда в этот момент показался другой человек. Бледный свет, который о каждой минутой разгорался все ярче, заметил жесткие золотисто-желтые волосы и бороду первого, его небольшой круглый щит за плечами, а на боку — короткий меч в ножнах из волчьей шкуры: оружие саксов. Тут второй подошел ближе, и Флавий беззвучно присвистнул.

— Разрази меня гром! — прошептал он. — Аллект!

Но шедший рядом с ним Юстин не испытал ни малейшего удивления. Как будто на наперед, что так и будет. Аллект подошел вплотную к саксу. Тот что-то злобно буркнул, Аллект возразил чуть громче:

— Да, знаю, после пения петуха ходить пето. Если б мог, я бы пришел раньше — ради собственной же безопасности. В конце концов, я рискую большим. Тебе же нужно только залечь и ждать, пока за тобой не явится «Морская колдунья»… Хорошо, передай тем, кто тебя послал…

Но тут оба они отвернулись в другую сторону, и разговор их превратился в невнятное бормотанье.

Юстин изо всех сил напрягал слух, но разобрать ничего не мог. У него даже возникло впечатление, что с латыни они перешли на незнакомый ему язык. Он отчаянно озирался вокруг в поисках хотя бы какого-нибудь укрытия, чтобы подобраться поближе к беседующим, но по ту сторону тростников не нашлось бы укрытия и для кроншнепа.

И вдруг переговоры закончились. Сакс кивнул, словно в ответ на приказание, и Аллект зашагал обратно к ивняку.

Сакс некоторое время глядел ему вслед, потом пожал плечами и, пригнувшись пониже, чтобы не выделяться на фоне серого неба, двинулся вдоль старых посадок терновника, направляясь к западу — в сторону наиболее дикой и пустынной части болота.

Юстин и Флавий обменялись быстрым взглядом. Некогда было раздумывать, Принимать решение следовало мгновенно и уже не сворачивать с выбранного пути, куда бы он ни привел.

— Подождем, пока он доберется до конца защитных посадок. — Флавий, прищурив глаза, глядел сквозь раздвинутые тростники. — Если пойти за ним сразу, а он крикнет — наш друг Аллект будет предупрежден.

Юстин кивнул. С его места сакс был уже не виден, поэтому он следил только за Флавием, который, согнув одну ногу в колене, как бегун перед стартом, весь напрягся, готовый в любой момент броситься вперед.

— Бежим, — наконец выдохнул Флавий.

Он вылетел из тростников, точно стрела из лука, и кинулся прямо к зарослям терновника. Юстин — за ним. Когда они добежали до кустов, сакс уже скрылся из виду, они остановились в нерешительности. Но тут сакс опять показался на повороте старой дамбы, оглянулся и пустился бегом по открытой бурой равнине.

— Может, у него там, в дюнах, убежище, — предположил Флавий. — Скорее!

И они опять помчались за ним. Теперь прикрытия у них никакого не осталось: стоило беглецу оглянуться — и он сразу увидит их, и тогда вопрос решит быстрота ног. По крайней мере, они уже будут вне досягаемости для слуха Аллекта.

Они покрыли почти половину расстояния между собой и беглецом, как вдруг у края зарослей перекореженного ветром терновника сакс замедлил бег и снова оглянулся. Они давно ждали этого момента. Сперва сакс замер на месте, как зверь, почуявший охотника, потом рука его схватилась за рукоять меча, но тут же он опять помчался, как заяц. Юные легионеры бросились вдогонку.

Сообразив, однако, насколько опасна эта местность, лишенная всякого прикрытия, пронизанная заходящими в глубь материка протоками, которые в любой момент могли перерезать ему путь, сакс круто изменил курс и крупными прыжками стал уходить от берега в глубь суши к лесу, понимая, что стоит ему достичь первых деревьев, и преследователи его потеряют. Юстин и Флавий собрали все силы, стремясь настичь беглеца до того, как его скроет спасительный лес. Флавий постепенно оторвался от своего родича и уже настигал спасавшуюся бегством добычу. Юстин, не будучи хорошим бегуном, с колотящимся сердцем упорно бежал следом. Дымчато-серый строй обнаженных деревьев был уже совсем близко. Юстин сильно отстал. Он хватал ртом воздух, ему было дурно, пульс бился так часто, что он буквально оглох от биения собственной крови, но думал лишь об одном: Флавий там впереди один, с небольшим кинжалом, вот-вот догонит доведенного до отчаяния человека, у которого в руке обнаженный меч.

Двое впереди все бежали и бежали, уже почти слившись в одно целое. Они уже постигли зарослей утесника и терна, и тут у Юстина все поплыло перед глазами, и он не понял, что же произошло, — передний вдруг споткнулся, и в тот же миг второй прыгнул на него. Юстин увидел, как они рухнули на землю. Он сделал отчаянный рывок, от которого у него чуть не лопнуло сердце, и оказался рядом с ними. Флавий и сакс клубком катались по земле. Сквозь туман, застилающий глаза, Юстин разглядел блеск меча на ржавого цвета траве и руку Флавия с побелевшими косточками, сжимающую правое запястье сакса с оружием. Юстин вырвал меч из руки сакса и отшвырнул как можно дальше. Флавий освободившейся рукой ударил противника в ухо. Тот охнул и мгновенно перестал сопротивляться.

— Вот так-то лучше, — с трудом выговорил Флавий. — Помоги связать ему руки. Сгодится и запасная тетива.

Они связали саксу за спиной руки тонкой прочной тетивой, которую Юстин, все еще дышавший с трудом, со всхлипами, вытащил у себя из-за пояса. Потом они перекатили пленника на спину. Удар Флавия лишь на минуту лишил его сознания, и он уже приходил в себя. Глаза его открылись, сперва их взгляд был бессмыслен, затем, все вспомнив, он оскалил мелкие острые зубы и, как дикий зверь, начал барахтаться, пытаясь разорвать путы.



Поделиться книгой:

На главную
Назад