Рассказы

Все трое посмотрели через открытую дверь на Джорджи, который послушно лежал на ковре в соседней комнате.

— Мы все знаем, что такое "наказание". Древняя формула "око за око, зуб за зуб" прекрасно описывает суть процесса. Но как наказать существо вроде Джорджи? Око за… за что?

— Давайте приведем факты в систему, — сказал Доминик, перекладывая бумажки из одной руки в другую.

Уомрас и Альварес заглядывали в бумажки с двух сторон. Джорджи тоже пытался подсмотреть, но стебельки его фоторецепторов были слишком коротки.

Все четверо находились во внешнем помещении лаборатории, откуда была вынесена вся мебель.

— Первое. Мы знаем, что горгоны меняют цвет в зависимости от эмоционального состояния. Когда горгон доволен, он окрашен в розовый цвет.

Если горгон становится несчастен, он синеет.

— Джорджи был розового цвета с самого момента появления на станции, — сказал Уомрас, бросив взгляд на горгона.

— Кроме как на банкете, — задумчиво ответил Доминик. — Я вспоминаю, что он стал синим как раз перед тем, как… Если бы только мы обнаружили, что именно его подтолкнуло… Ладно, сперва о том, что важнее. Итак, второе. У нас совершенно нет информации о местной системе наказаний и вознаграждений. Может, у них принято разрывать на куски того, кто плюнул на тротуар, или выкручивать ему, гм, руки…

Альварес и Уомрас, как по команде, с сомнением посмотрели на многообразные конечности Джорджи, органы слуха и фоторецепторы на стебельках.

— …за поджог, насилие или плохое настроение, — печально закончил Доминик. — Мы понятия не имеем, как это у них происходит. Придется действовать наугад.

— А что говорит Джорджи? — спросил Альварес. — Почему бы не спросить его самого?

— Мы об этом подумали, — мрачно отозвался Доминик. — Спросили Джорджи, что бы сделали с ним старейшины в подобном случае. И он ответил, что они бы крякнули его за живое, или что-то вроде этого. Короче, этот путь тупиковый. Может, он нас и приведет к цели, но не раньше, чем лет через десять.

Он провел ладонью по голому черепу.

— Третье. Мы вынесли мебель из этой комнаты… ч-черт, и как мы все поместимся в моем кабинете?.. впрочем, неважно… Четвертое. На двери сделан засов, чтобы она запиралась с внешней стороны. И пятое: вот хлеб и вода для Джорджи. А теперь давайте попробуем.

Начальник ксенологической лаборатории направился к двери. Остальные, включая Джорджи, последовали за ним.

— Нет, ты останешься здесь, — сказал Уомрас горгону.

Джорджи послушно остановился, приняв радостную ярко-розовую окраску.

Доминик торжественно закрыл дверь и задвинул импровизированный засов.

Он подергал дверь, чтобы убедиться, что она надежно заперта. Через прозрачную панель в ее верхней части Джорджи внимательно наблюдал за действиями людей. Доминик снова открыл дверь.

— А теперь слушай внимательно, Джорджи, — сказал он. — Это тюрьма. Ты подвергаешься наказанию. Мы будем держать тебя здесь, не давая никакой еды, кроме той, что есть у тебя сейчас, пока не сочтем, что ты достаточно наказан. Понимаешь?

— Да, — с сомнением ответил Джорджи.

— Хорошо, — сказал Доминик и запер дверь.

Некоторое время они стояли и смотрели на Джорджи, а Джорджи смотрел на них. Больше ничего не происходило.

— Пойдемте, подождем у меня в кабинете, — со вздохом предложил Доминик. — Нельзя ожидать чуда с первой попытки.

Они перешли по короткому коридорчику в соседнюю комнату. Несколько минут все трое сидели молча и жевали арахис.

— Джорджи привык к обществу, — с надеждой сказал Уомрас. — Ему вскоре станет одиноко.

— И он проголодается, — добавил Альварес. — Джорджи никогда не пропускает обед.

Когда они через полчаса заглянули в комнату, то увидели, что Джорджи вдумчиво жует ковер.

— Нет, Джорджи, нет! — набросился на него Доминик. — Ты не должен есть ничего, кроме того, что тебе оставили. Это же тюрьма!

— Хороший ковер, — обиженно сказал Джорджи.

— Неважно. Ты не должен его есть, понял?

— Ладно, — весело ответил Джорджи. Его кожа была красивого, сочного розового цвета.

Спустя четыре часа, когда Альварес сдавал смену, горгон лежал в углу, втянув все конечности. Он спал. Что до цвета, то Джорджи был розовее, чем когда-либо.

Когда Альварес снова появился в лаборатории, уже ни у кого не оставалось сомнений. Джорджи сидел посреди комнаты, выдвинув фоторецепторы и ритмично ими помахивая. Горгон просто лучился розовым светом, как розовая жемчужина. Доминик продержал его взаперти еще день, чтобы удостовериться окончательно. Джорджи, похоже, слегка потерял вес на скудной диете, зато обрел неизменную ярко-розовую окраску. Тюрьма ему явно нравилась.

2

Гус Келли, инструктор по играм, старался хранить бодрый вид, но на душе у него скребли кошки. У Келли был один из тяжелейших случаев "орбитальной лихорадки" на станции 3107A. Так уж получалось, что один вид сине-зеленой планеты — такой близкой и такой недоступной — выводил его из себя. Келли был могучим мужчиной, бродягой по натуре. Он жаждал глотка свежего воздуха, как пьяница — глотка из заветной бутылки. Он стремился ощутить дорогу под ногами, как безнадежно влюбленный стремится коснуться своей возлюбленной. Чтобы выбросить из головы несбыточные желания, Гус Келли расхаживал по станции все целеустремленнее и разговаривал все громче. Малейшее недоразумение вызывало у него вспышку ярости, и Келли начинал орать, багровея лицом и выпучивая глаза. Иногда у него без видимых причин начинали дрожать руки, и Келли глотал успокоительные пилюли. Время от времени ему снились кошмары, в которых он куда-то проваливался и падал, падал… Келли приставал с этими кошмарами то к преподобной матери Храма Хаббарда, то к патеру Конфессии Маркса, и успел уже замучить обоих.

— Это он и есть? — неодобрительно спросил Келли.

Он до сих пор ни разу не видел горгона. Семантическая, медицинская и ксенологическая лаборатории цепко держались за Джорджи. Доминик легонько пнул розовый шар:

— Проснись, Джорджи.

Мгновением позже гладкая поверхность шара вспучилась во множестве мест. Шишки вытягивались на глазах, и превратились в длинные сегментированные отростки. На концах одних отростков образовались "ступни", на других — "кисти рук", на третьих — сложные раковины слуховых органов или гроздья фоторецепторов. Единственным непарным органом было речевое приспособление, которое выглядело, как маленькая фанфара.

— Привет! — радостно пропищал Джорджи.

— Он может втянуть их обратно в любой момент? — спросил Келли, потирая подбородок.

— Да. Покажи ему, Джорджи.

— Хорошо.

Отростки горгона дрогнули, и быстро втянулись, сегмент за сегментом.

Через две секунды Джорджи снова представлял собой гладкий розовый шар.

— Это ставит нас перед проблемой, — сказал Келли. — Понимаете, в чем дело? Если его нельзя ни за что ухватить, то как его можно наказать тем способом, о котором вы говорили?

— Мы перепробовали все, что нам только пришло в голову, — сказал Доминик. — Мы запирали его в комнате, держали на хлебе и воде, не разговаривали с ним… Он не получает зарплаты, поэтому его нельзя оштрафовать.

— И понизить в должности тоже, — мрачно добавил Уомрас.

— Вот именно. Обработку по методу Павлова-Моргенштерна, которую все мы проходили в детстве, к Джорджи применять уже поздно. Мы не можем предотвратить преступление, которое он уже совершил. Вот мы и подумали, что ты, как инструктор по играм…

— Мы подумали, — дипломатично сказал Уомрас, — что ты, быть может, предложишь что-то такое… необычное. Заметишь что-то, чего мы не заметили. У тебя же есть опыт… ну… нестандартных ситуаций.

Келли задумался.

— Ну, — начал он нерешительно, — бывает, конечно, что в играх применяются грубые приемы. Удары, так сказать, ниже пояса. Только как это с ним…

Он умолк, потому что в этот момент Джорджи как раз решил отрастить себе парочку слуховых органов.

— Нет, об этом и думать не стоит, — угрюмо сказал Доминик. — Извини, что мы тебя отвлекли. Спасибо, что пришел.

— Э, погодите минутку! — воскликнул Келли. — Я, кажется, кое-что нащупал.

Он уставился на горгона, сосредоточенно грызя ноготь.

— Вот послушайте. Иногда ребята в бассейне балуются и держат друг друга под водой, не давая вынырнуть. Я и подумал: он же дышит воздухом, верно? Понимаете, о чем я?

Доминик и Уомрас переглянулись.

— Очень может быть. Звучит многообещающе, — сказал Доминик.

— Нет! Мы не знаем порога выносливости Джорджи. Что, если Келли причинит ему серьезный вред, или даже…

— Ох, — сказал Доминик. — Ты прав. Мы не можем так рисковать.

— Я проработал инструктором по играм семьдесят три года! — начал Келли, медленно багровея. — Прошел два омоложения, и никогда…

— Нет-нет, Келли, — быстро сказал Уомрас. — Мы не это имели в виду.

Просто, видишь ли, Джорджи — не человек. Откуда нам знать, что с ним произойдет под водой?

— С другой стороны, — задумчиво произнес Доминик, — горгоны ведь действительно синеют, если им плохо. Робинсон утверждал это со всей определенностью. Мне кажется, Джорджи будет очень недоволен, если ему не давать дышать — так ведь этого мы и добиваемся! Разумеется, все будет происходить под пристальным наблюдением доктора Альвареса. Правда, Альварес, почему бы и нет? Келли, какое время для тебя будет удобнее всего?..

— Ну, — сказал Келли, бросив взгляд на часы-перстень, — бассейн прямо сейчас свободен. Сегодня женский день, но все женщины сейчас в седьмой секции, хлопочут вокруг миссис Карвер. Я слышал, она до сих пор в истерике.

Альварес, которому вдруг пришла в голову одна мысль, наклонился к горгону:

— Джорджи, ты ведь дышишь через дыхальца? Через эти небольшие отверстия, разбросанные по всему телу?

— Да, — сказал Джорджи.

— А под водой они работают?

— Нет.

Доминик и Келли с интересом прислушались.

— Если тебя держать под водой, это тебе повредит?

Джорджи несколько раз сменил цвет с розового на бледно-малиновый.

— Не знаю, — неуверенно пропищал он. — Немного.

Четверо мужчин наклонились ближе к нему.

— Хорошо, Джорджи, — напряженно произнес Доминик. — Скажи, будет ли это наказанием?

Джорджи лихорадочно запульсировал, меняя цвет.

— Да. Нет. Может быть. Не знаю.

Люди разочарованно выпрямились. Доминик протяжно вздохнул.

— Всегда он дает эти многозначные ответы. Что ж, давайте попробуем.

Нам больше ничего не остается.

Само собой получилось так, что Келли оказался в паре с Джорджи, вышагивая следом за Домиником и доктором Альваресом. Процессию замыкали Уомрас и санитар по имени Джослинг, который катил тележку с медицинским оборудованием. Кольцевые коридоры были пусты. Келли замедлил шаг, приноравливаясь к неуклюжей походке Джорджи. Через несколько минут он с удивлением почувствовал, как что-то мягко коснулось его руки. Келли посмотрел вниз. Горгон Джорджи доверчиво ухватился своей семипалой конечностью за пальцы Келли. Фоторецепторы, похожие на диковинные цветы, были обращены к человеку.

Келли был захвачен врасплох. На станции не было детей, но после предыдущего омоложения Келли успел стать отцом восьмерых. Доверчивое прикосновение маленькой ручонки разбудило давние воспоминания.

— Все будет хорошо, — грубовато сказал Келли. — Положись на меня, сынок.

Бассейн, как он и предсказывал, оказался пуст. Свет, отражаясь от колышущейся воды, отблесками играл на стенках бассейна.

— Лучше будет проделать это с той стороны, где мелко, — сказал Келли.

Его голос в пустом помещении отразился от стен гулким эхом. Келли сбросил комбинезон и помог Джорджи спуститься по лесенке в бассейн.

Розовый шар наполовину погрузился в воду, и так и повис. Келли мягко подтолкнул его вперед.

Доминик и все остальные заинтересованно свесились с бортиков бассейна. Келли откашлялся.

— Ну, — сказал он, — обычно это происходит так. Один из мальчишек хватает другого…

Он обхватил руками плавающий шар и замер в нерешительности.

— Давай, Келли, действуй! — крикнул Доминик. — У нас приказ коменданта станции!

— Конечно, — сказал Келли. — Сейчас… — Он повернулся к горгону: — Задержи дыхание.