Охотники Смерти, или Сказка о настоящей Верности

Джезебел Морган

Охотники Смерти, или Сказка о настоящей Верности

Всем Верным…

Пролог

Назову тебя льдом,

Только дело не в том,

Кто из нас холодней.

Все никак не понять,

Что же ближе — Земля,

Или трещины в ней

Пикник

Свет безжалостного летнего солнца проникает в белостенную комнату сквозь цветные стёклышки витражей, перламутровые блики приобретают слабые оттенки цветов, становясь похожими на блеклые отсветы ярких картин. Промозглый ветер, подобно ледяному дыханию Той Стороны, проникает в комнату даже сквозь закрытое окно, едва колышет лёгкие занавески из дорогого терриского шёлка.

В небольшом комнате тихо. Кажется, только здесь начинаешь осознавать, что такое настоящая тишина. Люди, интересующиеся преданиями и легендами, сравнили бы кабинет Императрицы с Ледяными Чертогами — белые стены, отсвечивающие тусклым серебром, солнечные блики, танцующие на белом ковре, приглушающем шаги. Мебель из бесценного светлого дерева, изящная до хрупкости, инкрустированная платиновыми узорами, тяжёлые шторы, светло-серые и расшитые ослепительно белым абстрактным узором. Вся комната кажется выточенной из одной ледяной глыбы, ослепительно белой, ослепительно холодной.

И только строгая женщина, сидящая за столом, выглядит обугленным и окровавленным пятном на фоне сияющего серебра. Чёрные рубашка и брюки, распахнутый колет цвета запёкшейся крови — невозможно угадать, что перед тобой Императрица. Прекрасная женщина сидит, сложив руки на столе и положив на ладони подбородок. Чёрные, томные глаза кажутся двумя дырами в никуда на вечно молодом лице, лишённом возраста.

На спинке кресла сидит, нахохлившись, словно ворона, среброглазый буревестник. Чёрные перья глянцевито отсвечивают серебряное сияние солнца, светлые глаза затянуты тонкой плёночкой и, кажется, птица устало щуриться, глядя на непутёвое дитя.

Женщина с тихим вздохом выпрямляется в кресле, откидывается на спинку. В глубокой задумчивости подносит к глазам белое перо, испачканное кроваво-красными чернилами, переводит взгляд на недописанную книгу — летопись своей жизни.

"С чего всё началось? С прихода нового бога, повергнувшего прежних в пыль? С горящего аула и стрелы, вонзившейся под лопатку? Земли, путающейся в волосах и забивающей горло? Или — позже, когда седая женщина с острым лицом протянула мне сквозь завесу страха ладонь, исчерченную кровавыми узорами?"

Ей предстоит найти ответ на это вопрос. Но всё осложняется тем, что она его уже точно знает.

И ненавидит, ненавидит, ненавидит…

Она аккуратно выводит на белой, как лёд в её сердце, странице вязь тёмных рун, зачарованно следит за медленно возникающим узором слов и мягких, певучих звуков. Продолжает писать, даже когда на пере высыхают чернила и острый стержень только царапает тонкую бумагу. В пустых чёрных глазах плещется боль и усталость. Её хочется обернуться и взглянуть в глаза мудрой птице, воплощающей в себе спокойную, безмолвную поддержку, но яростная боль сжимает сердце и перехватывает горло ледяным жгутом. Наверное, надо плакать, но слёз нет и не будет — они раз и на всегда высохли на солёном морском ветру, на грязной палубе корабля, увозящего её навстречу блистательному будущему, увозящего её прочь от той, которую она любила и ненавидела. От той, что была её Верной.

"Так когда же всё началось? Как я дошла до жизни такой?"

Императрица слабо оглядывается, взгляд тусклых чёрных глаз беспомощен и печален. Видит Aueliende, она не хотела этого. Не хотела ни править, ни управлять — спокойно, хладнокровно, бесчувственно, как марионетками на тонких нитях.

Но она стала такой. И не в угоду мёртвой своей госпоже и наставнице.

Нет.

Пламя Ночи вырвалось на свободу и потребовало то, что причитается по праву Крови и праву Ночи.

"Всё началось… С холодного взгляда седой женщины, с хищной улыбки последней сестры Крови. С боли и ненависти, детской и игрушечной. Всё началось с жестоких уроков власти".

Размеренное течение мыслей, подобное танцу солнечных бликов на стене, прерывается робким стуком в дверь. В кабинет заглядывает юная девочка, ещё ребёнок, но на ней уже одеяние клана Смерти — чёрное, пурпурное и солнечное серебро. Она нежно и внимательно улыбается, взгляд светлых глаз полон искреннего уважения и почитания

— Госпожа? — Тихий голос звенит серебряными колокольчиками, завораживая и усыпляя. В нём — беспечность светлого детства, свобода принимать решения и не бояться их последствий. — Вам что-нибудь надо?

Императрица вымученно улыбается и качает головой. Давно, ещё в юности (о, недосягаемое время!) поклялась не использовать людей в своих интригах, не управлять исподволь их мыслями… Но…

Она старалась. Очень старалась.

Она никогда не навязывала своё мнение другим, она никогда не направляла мысли других в нужное ей русло, она никогда не манипулировала чужими слабостями… Она никогда не хотел стать похожей на свою наставницу, а значит, не хотела власти.

И тем не менее…

Вот уже десять лет она — Императрица крупнейшей страны на континенте, её любят и боготворят, её слово — высшая истина, а любое желание — закон. Нет, она не запугивала и не убивала напрасно. Её уважают не из страха.

Её любят.

И она пользуется их любовью, заставляет выполнять то, что считает нужным. Она просит — они выполняют…

И это ещё хуже, потому что — подло.

Полные губы кривятся в злой, надменной улыбке.

Как же она ненавидит…

"С чего всё началось? Уж точно не с меня…"

Шрамы на руках — знак чужой верности или чужого проклятия? Для чего ей сохранили жизнь две бездушные, холодные твари?

Чтобы она сохранила их магию? Сохранила и приумножила их знания, часть их самих… Нет. Чтобы она вернула тот мир, к которому они привыкли. И который следует уничтожить. Церковь была на верном пути, но выбрала слишком кардинальные меры.

Женщина обманчиво медленным и грациозным движением обмакивает перо в чернильницу, стряхивает вязкие капли.

Элементарная истина: что имеет начало, имеет и конец. Но где же его найти? Вьются слова по безучастной бумаге, тянется летопись мира в незримую даль будущего… Но когда-нибудь круг истории замкнётся, и…

Без звука распахивается дверь, в кабинет молча входят Брат и Сестра — тени Императрицы, абсолютно верные, вечно спокойные, незаметные и незаменимые. В чётких слаженных движениях — безмолвное выражение безграничного уважения и нерассуждающей любви.

Круг замкнулся? Или… Спираль сделала новый виток.

Снова змеятся по белой, как безответный лёд, бумаге кроваво-красные письмена, сплетается гобелен истории…

"С чего всё началось?… С холодного осеннего солнца. Ветра, бьющего в лицо. Дыхания Смерти, леденящего спину"…

В чёрных глубоких глазах разгораются кровавые звёзды…

Часть 1. Охотники Смерти

Ночь шуршит над головой как вампира черный плащ,

Мы проходим стороной, эти игры не для нас.

А пока у нас в груди тонкая не рвется нить,

Можно солнцу гимны петь и о ночи позабыть.

Пикник

Тяжёлые размеренные хлопки крыльев, раздражённое пофыркивание. Ветер бьёт в лицо и проказливо ерошит короткие волосы. Довольно улыбаюсь, задрав голову, и, чуть прищурившись, смотрю на проплывающие надо мною облака. Тело наполняет звенящая лёгкость, откликающаяся в ноющих мышцах сладкой судорогой.

Что ещё надо для счастья?

Как оказалось — отсутствие горького, противного, надоевшего запаха псины. И новый намордник. Я еле удерживаюсь, чтобы не завопить от боли, когда драконья голова от души цапает меня за ногу. Зараза! Козлиная голова химеры оборачивается к всаднице и злорадно щурит бесстыжие глазищи. От души припечатываю ладонью в тяжёлой перчатке со множеством металлических блях по голове непокорной животинки, всё ещё надеясь выбить из неё дурь. Хвост возмущённо рыкает на меня и для снятия стресса щедрым плевком подпаливает верхушки деревьев, над которыми пролетаем. Сухой треск и густой тёмный дым заверяют меня, что террористическая акция удалась на славу. Поморщившись, я поднимаю взгляд на небо. Оно же, увы, не спешит радовать меня хорошими новостями. Прозрачная серая хмарь висит над долиной уже два осенних десятидневья.

Кир резко посылает своего грифона вниз, к небольшой лесной полянке. Вернее, прогалине, оставленной местными лесорубами… Только вот пепелище в центре наводит на совершенно другие мысли…

Его грифон касается орлиными лапами с внушительными когтями пепелища, беспокойно бьёт крыльями, желая снова подняться в воздух, но решительный всадник безжалостно натягивает поводья. Полу-орёл — полу-лев жалобно кричит, и ему ехидным блеянием-рыком отвечает снижающаяся химера. Опустившись на землю, она встряхивается и переступает по пеплу козьими ногами. Львиная голова наклонилась к лапе с выпущенными когтями и настороженно нюхает землю. Даже дракон на длинном и гибком хвосте изумлённо притихает и теперь только потрясённо выдыхает безобидные тёмные струйки дыма.

Считается, что зверю свойственно перенимать у своего хозяина некоторые черты характера, а у магов — специфику их стихии. Моя химера чует смерть. Грифон Кира тоже, но гораздо острее. Разные пути учения некромантии, что поделать.

Я сползаю с козлиного бока химеры и наплевательски сажусь прямо на пепел. Я не брезглива. Кир закончил привязывать к дереву своего грифона и теперь идёт ко мне, флегматично насвистывая легкомысленную песенку.

— Опять?

Я не считаю нужным отвечать, а то он сам не видит! Стаскиваю окованный сапог и закатываю штанину, мрачно любуясь на полукруг маленьких кровоточащих ранок. Кир присел рядом и начал хмуро осматривать мою ногу. Я спокойно наблюдаю за его магией, с горьким удовлетворением понимая, что она для меня слишком чужая. Ему не нужны заклинания или ритуалы, какие использую я — он просто смотрит, и Тьма танцует в его зрачках, вспыхивая искрами звёзд и осыпаясь холодными всполохами в Бездну. Истинный Сын Ночи.

— Всё.

Он резко встаёт и идёт к границе пепелища. Я невозмутимо любуюсь его профессиональной работой — на ноге не осталось даже шрамов, и натянув сапог подхожу к нему. Мне не надо спрашивать, ему не надо отвечать. Мы и так всё прекрасно знаем. Отступников не прощают, и если удалось уйти раз, то во второй Миледи Непостоянство не будет такой снисходительной.

Но всё же нам надо поговорить.

Я осторожно, кончиками ногтей, поднимаю над грудью матово-белую цепочку с овальным медальоном. Чёрная эмалевая каёмка тускло отсвечивает, более тонкая алая наоборот ловит редкие крохи света. В центре затейливого узора — тщательно вычеканенный череп с небольшими рубинами в провалах глаз. Кир покачивает на мизинце цепочку чернёного серебра с таким же медальоном. Только вместо алой каёмки — беспросветно чёрная, словно собравшая безысходность ночи, а в глазницах черепа — тусклые чёрные зёрнышки агата.

— Не снять? — Мы уже привыкли общаться такими односложными предложениями, понимая друг друга меньше, чем с полуслова.

— Нет. Задушит.

— Они не успели. Так хоть чуть свободы.

— На что она нам?

Понимающе киваю. Действительно, зачем? В городах нам появляться нельзя — едва Гильдия об этом узнает, наши вздохи будут сочтены. А всю жизнь прятаться в лесах… Это не для нас.

— Дикая.

Удивлённо поднимаю брови, ожидая продолжения.

— Здесь рядом небольшой замок. Цитадель местного лорда, — он как всегда кривиться при произнесении титула. — Возможно, там ещё не знают.

Равнодушно пожимаю плечами. У нас вполне может получиться сойти за "дорогих гостей" из столицы, но видит Aueliende как я это не люблю!

Раздражённо и чуть резко киваю, ведь в нашем случае предложения Кира не лишено смысла. Поманив химеру за собой, раздвигаю ветви деревьев.

— Ты идти собралась? — слышу удивлённый голос за спиной.

Покорно останавливаюсь, ожидая объяснений. Нервно передёргиваю плечами, когда козлиная голова химеры тычется в ладонь влажным носом.

— Цитадель слишком далеко, до неё лететь надо, Дикая, — усмехается он. Я беспрекословно вскакиваю на недовольную химеру. Драконья голова раздражённо плюёт жидким пламенем не пепелище. Алый шарик расплескивается, ударившись о землю, разлетается яркими каплями и растекается неровными кляксами.

Я сжимаю коленями бока химеры. Недовольно взрыкивает львица, по сапогу хлещет гибкий хвост, но дракон не спешит кусаться, зная, что ничем хорошим для него это не кончиться. Химера недовольно бьёт крыльями, намекая, что погода сегодня нелётная, но очередная плюха настраивает её на иной лад. С протяжным криком химера взлетает, я закрываю глаза, ловя дыхание ветра. Мёртвое, холодное, затхлое… пропитанное тайной Той Стороны. Я улыбаюсь, довольно и сыто. Ненавижу некромантию. Скашиваю глаза на летящего рядом Кира. Он замечает мой взгляд и шутливо кивает, пародируя придворный поклон. Вежливый намёк на наше прошлое. Дети враждующих кланов никогда не поймут друг друга, и время здесь бессильно.

Искривляю губы в усмешке. Знаю, что чувствует он в этом месте. Свою силу, власть, могущество… Это его место. Здесь умерла ведьма… Нет, скорее ведунья, решаю я, принюхиваясь к воздуху. Он слишком пропитан прелым запахом мокрых трав. Только они дают такой запах, сгорая в шикарном погребальном костре… вместе с живой Хозяйкой. Страшная и мучительная смерть. Что ещё нужно верным Сынам Ночи? Только благословение Многоокой Госпожи.

Что ж-ж-ж. Я буду сильна на поле битвы, мне уже не раз приходилось в них участвовать. Я сладко зажмуриваюсь, погружаясь в воспоминания: кровь, дающая мне силу разрушать… Кровь, пропитавшая землю и покрывшая бурым налётом камни и траву… Как я люблю эти междоусобные войны! В алом блеске зарев я и мои сёстры черпают силу, равняющую нас с богом войн и разрушения Ret'teek. А багряная капля, стекающая по запястью Магистра даёт возможность поспорить с самой Aueliende, Всемилостивейшей Госпожой, Благородной Незнакомкой, Желанной Обителью…

Я ласково касаюсь оголовья ритуального кинжала, пристёгнутого к бедру. Кому я вру? Сёстры Алого Ордена уже никогда не смогут призвать ветра и вернуть с Той Стороны легкокрылую душу.

Мне остался только полёт. Так провались всё оно в Бездну! Я заливисто смеюсь, не обращая внимания на недоуменный взгляд моего давнего врага. Ветер взъерошил короткие седые волосы и сквозняком скользнул за шиворот. Я морщусь от неприятного ощущения и ёжусь, надеясь сохранить самые малые крохи тепла. Легко похлопываю перед собой по спине химеры, и она послушно взмывает вверх, к самим облакам. Позади чадит горящий лес, внизу серой плешью виднеется пепелище… так, а где замок? Я прищуриваюсь и в голубоватой дымке вижу игольчатые башенки цитадели, словно распарывающие облака. Довольная ухмылка расползается по моим губам, обнажая в оскале ровные зубы с едва выдающимися острыми клычками.

Стащив с руки тяжёлую перчатку, я подняла над головой раскрытую ладонь, наслаждаясь мягкими касаниями ветра. Чарующе усмехаюсь и нежно выдыхаю единственное слово… тающее ещё на губах. Вокруг меня вскипает прозрачный вихрь, в котором сливаются воедино все ветра этого мира, и я наконец перестаю себя сдерживать. Вдохнув как можно глубже, как перед прыжком в полынью, я испуская ликующий вопль, похожий на жуткий стон-крик, заставляющий даже ночь съёживаться в ожидании недоброго. Когда вибрирующий глас начинает затихать, его подхватывают все три головы химеры. Жуткая какофония рычания-шипения-блеяния теряется в усиливающемся свисте. Торжествующе сжимаю ладонь и прижимаю кулак к груди. В моих руках бьются ветры. Осталось только…

… позволить им нести себя! Вперёд, только вперёд, поднимаясь выше облаков! Пропарывая насквозь серую хмарь и поднимаясь к вечно холодному светилу. Яркий свет слепит, и я закрываю глаза, отдавшись во власть других чувств. Ветер толкает в спину, ветер тянет вперёд, ветер обещает свободу. И я слышу его Зов: сладостный, как хмельный мёд, холодный, как льдинки на губах!

Мокрыми каплями на одежде остаётся след хмари, сразу же замерзающий в беспощадном серебристом блеске солнца. Холод обжигает кожу, иней ложиться на волосы, перекрашивая их в смертельную белизну. Я смеюсь! Просто невозможно не смеяться! Это — искреннее ликование мгновений жизни над холодным блеском смерти. Это — сказка, волшебство, превращённое в реальность моим ветром! Он ласково несёт меня на своих крыльях, обещая вечную свободу, когда пропадают долг и верность предавшему сюзерену, когда исчезают обязанности перед другими… Только бесконечный полёт. Полёт! Я всё отдам, только бы эти минуты продолжались вечно…

Чтобы прошлое никогда больше не оживало во снах. Чтобы не приходилось снова хладнокровно убивать. Чтобы не приходилось снова смотреть на своего врага, понимая, что я не могу — просто не имею права! — его убить… Чтобы никогда не было горько и противно в душе, чтобы никогда не обжигали глаза ледяные слёзы по ушедшей крови сестёр. Чтобы никогда — НИ-КО-ГДА! — не было боли!..

Надрывный крик снизу: