Последняя битва (Демонические войны-3)

Он с трудом верил, что только что убил Торренса, сына своей дорогой подруги, которого любил как родного.

Однако герцог Таргон Брей Калас больше, чем кто-либо другой, почувствовал на себе подлинное могущество Эйдриана Будабраса, способное превозмочь саму смерть. И перед лицом этого невероятного, страшного могущества он был просто не в силах ни в чем отказать молодому королю.

— Спи спокойно, принц, — от всей души сказал Калас. — Сейчас не твое время. Сейчас не время тех, чьи корни уходят в прошлое. Покойся в мире вместе с родителями и братом, бедный мальчик. Всем вам сейчас не место на земле.

Со вздохом искреннего сожаления герцог Калас бросил меч и начал медленно подниматься по ступеням, разминувшись со стражниками, которым предстояло спуститься вниз и замести следы преступления.

Часть первая

ТЕПЕРЬ Я КОРОЛЬ

Теперь я король, как были многие до меня и будут многие после. Для большинства людей подобный взлет означал бы, что они достигли всего, чего желали. Они не сомневались бы, что навсегда обессмертили свое имя. Однако никакая слава, никакая известность, даже всемирная, не защищены от пагубного воздействия времени. Короля Дануба Брока Урсальского, может, и будут помнить некоторое время, потому что на его правление пришлось несколько ужасных событий — война с демоном-драконом, потом розовая чума… Но даже сейчас мало кто помнит его деда, и еще меньше — его прадеда. Пройдет не так уж много времени, и имя Дануба тоже будет забыто.

Как и имя моего отца. И моей матери.

Теперь я король, но для меня это всего лишь первая ступенька лестницы, ведущей к объединению с Хонсе-Биром Вангарда, Бехрена, Тогая, Альпинадора и даже Вайлдерлендса.

Ты слышишь меня, повелительница эльфов?

Я буду править всем миром. Я подчиню себе церковь Абеля, у которой под моей властью не останется соперников. Мои изображения будут выгравированы повсюду, от Тогая на юге до Альпинадора на севере; след моего сапога отпечатается на земле Эндур'Блоу Иннинес, долины эльфов, а мое имя останется жить в веках.

Те, кто привел меня к подножию этой лестницы, в особенности Маркало Де'Уннеро, по-настоящему не понимают Эйдриана Будабраса. Они не знают, что я вижу в Оракуле две тени. Того, кто взывает с состраданием относиться к людям, и того, кто знает правду о бессмертии; он-то и поведал мне, что совесть — всего лишь недоуздок, который боги надели на шею смертному человеку.

Де'Уннеро и его сторонники не догадываются, что понимание этого ставит меня несравненно выше всех их. Он боится моей матери и осуждает меня за то, что я позволил ей беспрепятственно покинуть Урсальский замок. Сомневаюсь, что она осмелится выступить против меня; вряд ли у нее хватит на это мужества — теперь, когда чувство вины так явственно читается в ее прекрасных глазах. Моя мать тоже носит недоуздок богов, который давит на нее своей тяжестью, и это позволит мне уничтожить ее во мгновение ока, если возникнет такая необходимость.

Я желаю, чтобы она засвидетельствовала все происходящее; пусть своими глазами увидит возвышение брошенного ею сына. В свое время она была героиней Хонсе-Бира, спасла его жителей от демона-дракона, избавила их от нашествия чумы. С такой свидетельницей слава обо мне распространится еще быстрее. Представляю, как Джилсепони взъярится, когда до нее дойдет, что она самим фактом своего существования подтверждает законность моего водворения на престол, что ее слава работает на меня. Может, она мне и враг, зато ее репутация — мой верный союзник.

Но даже если она мне враг, я от этого только выиграю. О воине вернее всего судят по врагам, над которыми он одержал победу. Фио Бурэй, принц Мидалис, госпожа Дасслеронд и, возможно, Джилсепони Виндон Урсальская.

Впечатляющий список.

От всей души надеюсь, что мне повезет встретить более опасных и достойных противников.

Я слышал о драконе, обитающем в пустыне к югу от Пояса-и-Пряжки. Эта забавная игрушка будет моей; и я не стану наказывать его слишком строго.

Теперь я король.

Эйдриан Будабрас

ГЛАВА 1

ТЕНЬ В ЗЕРКАЛЕ

Тень в зеркале притягивала его, и Эйдриан не мог выкинуть из головы мысли о Джилсепони. Неослабевающая ненависть, которую он испытывал к матери, сменилась неожиданно теплым чувством, как будто тень пыталась сказать ему, что Джилсепони — вот ответ на все его вопросы. Не ради славы. Не ради власти.

Ради чего, в таком случае?

Ради спасения?

Эйдриан прислонился к стене маленькой затемненной комнаты, где он хранил магическое зеркало, в котором появлялись призрачные тени, у которых он надеялся получить ответ на многие вопросы. Эльфы научили его обращению с Оракулом, они же объяснили ему, что, глядя в зеркало, он видит тени тех, кто уже ушел. Юноша не очень-то верил в это. Возможно, Оракул — всего лишь способ заглянуть в собственную душу. Возможно, тени, которые он видит в зеркале — а их две, в то время как остальные обычно видят одну, — посланы свыше. Или являются порождением его собственной мудрости.

Именно благодаря Оракулу Эйдриан сумел постигнуть могущество магических камней. Благодаря Оракулу он впервые пришел к пониманию того, как добиться столь страстно желаемого бессмертия.

Сейчас, по-прежнему омываемый волной тепла и нежности, сопровождающей мысли о матери, он понимал, что они исходят от первой тени. Однако, когда появилась вторая, Эйдриан тут же вспомнил, что на самом деле представляет собой Джилсепони, вспомнил, что она бросила его на произвол судьбы и фактически обрекла на рабство в руках безжалостной госпожи Дасслеронд.

Спустя несколько мгновений ощущение нежности и всякие мысли о каком-то таинственном спасении покинули юношу, сменившись ненавистью к женщине, посмевшей усомниться в его притязаниях на королевский трон. Он смотрел, как обе тени сошлись, но не для того, чтобы, слившись, образовать нечто еще более грандиозное и возвышенное, а в явной попытке уничтожить друг друга.

Эйдриан лишь усмехался, наблюдая за этим сражением. Все, кому был известен секрет Оракула, видели лишь одну тень, а он — две, и это давало ему возможность рассматривать любую проблему с двух различных точек зрения. Что, по его мнению, было редкой удачей.

Он громко рассмеялся, осознав вдруг, что первая тень представляла собой его совесть, те самые оковы, с помощью которых боги держат в узде смертных.

Как только юноша понял это, его мысли снова заняла Джилсепони. Да, пусть она своими глазами увидит возвышение брошенного ею сына — такое возвышение, какого мир еще не знал. Его мать умрет, измученная чувством вины, а он, с улыбкой встретив ее смерть, будет жить вечно.

Теперь сознание Эйдриана затопили самые различные образы. Перед его мысленным взором предстала карта Хонсе-Бира — южные провинции, от Урсала до Энтела, затушеваны красным; все остальное бесцветно. А потом красное пятно начало расползаться вверх и в стороны. Двинулось к северу от Урсала, поглотило Палмарис, и, как только это произошло, Мазур-Делавал, огромный залив, прорезающий королевство с северо-востока на юго-запад, тоже стал кроваво-красным. На востоке, вдоль побережья, красное поползло на север от Энтела, заливая Лапу Богомола вплоть до аббатства Санта-Мер-Абель.

Да, Эйдриан понимал, что покорение Санта-Мер-Абель обеспечит ему окончательную победу на всем пространстве Хонсе-Бира южнее залива Короны. Мысль об этом монастыре, средоточении власти отца-настоятеля Фио Бурэя, главы абеликанской церкви, заставила его задуматься над еще одной проблемой: что делать с Маркало Де'Уннеро и аббатом Олином, каждый из которых жаждал единолично править церковью?

Эйдриан спросил у тени в зеркале, как поступить с аббатом Олином.

Перед его внутренним взором снова возникла карта Хонсе-Бира, но теперь красное поползло к югу от Энтела, обогнуло Пояс-и-Пряжку и остановилось у Хасинты, столицы Бехрена.

Стук в дверь оторвал юношу от размышлений, и возникшие под воздействием Оракула видения рассыпались, словно карточный домик. Он поднял сердитый взгляд. Однако уже в следующее мгновение, осознав, что именно только что увидел, Эйдриан догадался, что получил ответ на вопрос.

Карета въехала в южные ворота Палмариса. Город был открыт, поскольку, несмотря на просачивающиеся из Урсала слухи, в Хонсе-Бире пока царил мир. Никто не проверял пассажиров, не досматривал перевозимый груз. Бросив взгляд сквозь занавешенное окно, стражники, скорее всего, узнали бы сидящую в карете женщину, хотя сейчас она казалась тенью прежней себя.

Джилсепони вряд ли осознавала, что они уже в Палмарисе. Женщина тихо сидела, сложив на коленях руки; на ее щеках были видны следы слез, пролитых в первые дни после отъезда из Урсала. Теперь, правда, она больше не плакала.

До нее все еще не доходила в полной мере правда об Эйдриане, она все еще не могла поверить, что ее дитя не погибло, а было украдено эльфами и выросло вдали от нее. Как случилось, что он превратился в того тирана, каким показал себя в Урсале? Как мог ребенок, в чьих жилах текла кровь ее и Элбрайна, стать подобным монстром?

А он чудовище, в этом она совершенно не сомневалась. Он вызвал из могилы Констанцию и, по мнению Джилсепони, использовал ее, чтобы убить Дануба. Он захватил — нет, попросту украл! — трон Хонсе-Бира. И руководил им в этих злодеяниях Маркало Де'Уннеро!

Маркало Де'Уннеро!

С точки зрения Джилсепони, он был чистейшим воплощением зла, уступая в этом разве что демону-дракону Бестесбулзибару! Как мог Эйдриан пойти на поводу у человека, убившего его отца?

Подобное совершенно не укладывалось в голове Джилсепони, и, по правде говоря, у нее просто не было сил полностью осознать все, что случилось.

Эйдриан жив.

Поистине, только это имело значение. Все остальные мысли, рассуждения, вопросы меркли в свете этой ужасной и удивительной истины.

Ее мальчик жив.

И он король, самозванно узурпировавший власть в Урсале. И он в союзе с Де'Уннеро, человеком, которого она от всей души ненавидит.

Карета остановилась, и только тут женщина осознала, что грязь под колесами сменилась булыжником, поля за окном — запруженными людьми улицами, фермы — лавками и тавернами. Дверца распахнулась, и кучер, в чьих глазах явственно читалось сочувствие, предложил ей руку.

— Мы на месте, госпожа Джилсепони, — мягко сказал он.

Палмарис. Город, на протяжении долгих лет бывший для нее домом. Здесь она нашла убежище после ужасных происшествий в Дундалисе, здесь обрела вторую семью, Петтибву и Грейвиса Чиличанков. Здесь вышла замуж, хотя брак этот распался быстро и с весьма драматическими последствиями. Этим городом она правила в качестве баронессы. Здесь ее дорогие друзья возглавляли аббатство Сент-Прешес. И здесь, спасая ее жизнь, погиб Элбрайн, когда они вместе одолели демона, овладевшего душой отца-настоятеля Маркворта.

Точно во сне, женщина вышла из кареты. Одета она была довольно скромно — уж конечно, не как королева Хонсе-Бира, — и никто из заполонивших улицу людей не обратил на нее внимания.

Джилсепони медленно оглянулась, вбирая в себя зрелище города, который знала так хорошо. По ту сторону просторной площади возносился ввысь кафедральный собор монастыря Сент-Прешес. Аббатство способно было укрыть за стенами тысячи человек и стало домом для сотни братьев под руководством епископа Браумина Херда.

Мысль о друге подтолкнула Джилсепони направиться к кафедральному собору; сначала она шла медленно, потом ускорила шаг и к двери уже почти подбежала.

— Что, кому-то понадобилось как можно скорее облегчить душу? — заметил один из прохожих, обращаясь к пожилому кучеру, который стоял у кареты, провожая Джилсепони взглядом.

— Больше, чем ты можешь себе представить, любезный, — задумчиво отозвался кучер, после чего вздохнул и развернул карету в сторону Урсала.

Ему было приказано не вступать в контакт ни с кем из городских властей. И хотя старика удивляло, что из Урсала не отправили официального посланника в этот второй по значимости город Хонсе-Бира, он знал достаточно о состоянии умов в Палмарисе, чтобы догадываться о мотивах такого решения.

Король Эйдриан или, точнее говоря, Маркало Де'Уннеро хотел лично доставить сюда известие о происшедшем.

— Очень немногие выступят против тебя открыто, — сказал Эйдриан, обращаясь к герцогу Каласу. — Если вообще таковые найдутся.

Они оба, а также Маркало Де'Уннеро, аббат Олин и несколько офицеров собрались вокруг большого стола в помещении, которое Эйдриан превратил в подобие штаба. Перед ними лежала большая карта Хонсе-Бира, и те ее участки к югу от Урсала и до Энтела, где уже властвовал Эйдриан, были затушеваны красным — точно так, как он видел в магическом зеркале.

— Никто не посмеет встать на пути моих гвардейцев, — заявил герцог Калас.

У Маркало Де'Уннеро его напыщенная гордыня вызвала усмешку.

— Может быть. Хотя вообще-то ключ к нашей победе в сердцах тех, кого ты оставишь за спиной. Искренне ли они примут короля Эйдриана? А если нет, насколько сильной окажется их ненависть? Хватит ли ее, чтобы поднять на него руку?

— Большинство смирится с происшедшим, — заявил аббат Олин. — Мы уже видели это на пути из Энтела. Людей мало заботит, кто сидит на троне, пока король этот ведет себя с ними великодушно и мудро. — Он посмотрел на Эйдриана. — Лучше, если марш герцога Каласа будет выглядеть как праздничное шествие, а не как поход завоевателей. В конце концов, ты ведь не захватываешь Хонсе-Бир, а просто хочешь, чтобы его жители узнали, что королевство теперь по праву принадлежит тебе.

— Далеко не все воспримут это подобным образом, — заметил герцог Калас. — И уж конечно, не принц Мидалис и его приверженцы…

— Которые по большей части находятся далеко отсюда, в Вангарде, — перебил его аббат. — На пути к Палмарису ты встретишь мало людей, отдающих предпочтение принцу Мидалису. Нужно просто говорить все как есть: Эйдриан король, и двор Урсала его поддерживает. Уверяю вас, у простого народа не будет возражений.

— Еще бы, разве они посмеют возражать? — усмехнулся Маркало Де'Уннеро, и вокруг послышались ответные смешки.

Эйдриан, однако, этого веселья не разделял.

— Давайте не забывать, что Палмарисом правит старый друг Джилсепони, безусловно не являющийся таковым для Маркало Де'Уннеро, — напомнил молодой король. — Епископа Браумина Херда вряд ли убедят наши доводы.

— Неужели, по-твоему, он настолько глуп, что выступит против тебя? — спросил герцог Калас. — Неужели ты считаешь, что он своими действиями вынудит королевскую армию расправиться с жителями Палмариса?

— Может быть, и нет, но не надейся, что аббатство Сент-Прешес распахнет ворота перед Маркало Де'Уннеро и аббатом Олином, — ответил Эйдриан.

Де'Уннеро перевел взгляд с Олина на герцога Каласа. Складывалось впечатление, что, по крайней мере, в данный момент оба они придерживаются одного мнения. Калас кивнул, когда Де'Уннеро заявил:

— Ну, значит, нам самим придется распахнуть эти ворота.

— Аббатство Сент-Прешес — желанная добыча, — заметил аббат Олин. — Я уже предвкушаю удовольствие от лицезрения его залов.

— Однако тебе увидеть их не придется, — бросил Эйдриан.

Это заявление породило удивленные взгляды со стороны сидящих за столом и в особенности самого старого аббата, физиономия которого сначала приняла испуганное, а затем подозрительное выражение.

— Аббата Олина ожидают другие, более приятные обязанности, — объяснил король. — Ни для кого не секрет, что в Бехрене сейчас царят беспорядки, вызванные мятежом тогайранцев, и правитель Чезру свергнут. Бехрен плывет по воле волн, лишившись как духовного, так и светского руководства. Возможно, сейчас для Хонсе-Бира самое подходящее время прийти на помощь нашим южным братьям.

— Что ты имеешь в виду? — недоуменно спросил Де'Уннеро.

— Ты хочешь отправить меня в Хасинту? — словно не веря собственным ушам, спросил в свою очередь аббат Олин. — Чтобы предложить Бехрену дружбу и поддержку?

— Чтобы взять на себя роль отсутствующего предводителя, — заявил Эйдриан. Недоумение лишь усилилось, послышались перешептывания. — Сейчас эта дверь открыта для нас, и нельзя допустить, чтобы она захлопнулась.

Король зашагал вокруг стола, на мгновение по очереди останавливая взгляд на лицах сидящих за ним.

— Наступает самый благоприятный для нас момент. Бехрен в отчаянном положении. Люди узнали, что власть Чезру была основана на лжи и правитель использовал для ее удержания те самые магические камни, которые жрецы-ятолы всегда объявляли доказательством связи церкви Абеля с демоном. Жители Бехрена, утверждаю я, отчаянно нуждаются в друге и руководителе. Этим человеком как раз и станет аббат Олин.

— И к чему это приведет? — с вызовом спросил Де'Уннеро.

Эйдриан, выведенный из себя дерзостью монаха, бросил на него угрожающий взгляд.

— Бехрен будет моим. Возможно, еще до того, как падет Вангард, — ответил молодой король, и его безапелляционный тон исключал всякую возможность обсуждения.

— Разве мы не станем слабее, если отошлем в такую даль часть войск? — тем не менее осведомился Де'Уннеро.

— Не так уж много от нас и потребуется, — отрезал Эйдриан. — Наши сундуки полны драгоценных камней, и у нас хватит средств, чтобы подкупить гарнизон Хасинты и перетянуть на свою сторону охваченных смятением жрецов-ятолов. Если все сложится как надо, а я верю в аббата Олина, завоевание главного города Бехрена пройдет практически бескровно. А как только Хасинта станет нашей, как только мы дадим ее жителям новую религию и новую надежду, за которую они смогут уцепиться, как только покажем, что являемся им друзьями и братьями, наше влияние начнет распространяться и на остальные бехренские города.

Де'Уннеро открыл было рот, снова собираясь возразить, но Эйдриан оборвал его:

— Мне было видение. Я знаю, что все так и будет. Так что отправляйся в Энтел, аббат Олин. Переговори с пиратами, которых мы привлекали, чтобы защитить Энтел от Дануба. Герцог Брезерфорд обеспечит тебе поддержку флота. Я дам тебе внушительную армию — не для того, чтобы захватить Бехрен, а чтобы убедить тех, кто там рвется к власти, что ты — единственная разумная альтернатива хаосу, охватившему их страну.

И опять Де'Уннеро не успел ничего возразить, хотя явно собирался это сделать; на этот раз потому, что его опередил аббат Олин.

— Неужели все это возможно? — взволнованно спросил старик.

Все, в том числе и Эйдриан, некоторое время молча разглядывали его. Ни для кого не было секретом, что аббат Олин, под началом которого находился монастырь Сент-Бондабрис в Энтеле, всегда питал симпатии к Бехрену — возможно, даже большие, чем к Хонсе-Биру. Он потерпел поражение на последних выборах отца-настоятеля абеликанской церкви именно из-за тесных связей с Чезру Эакимом Дуаном и другими высокопоставленными бехренцами. По мнению служителей церкви Абеля, Олин проявлял чрезмерное дружелюбие к южным соседям.

— Ну, разумеется, — заверил аббата Эйдриан. — Пойми, ты придешь в Хасинту как друг и, более того, как избавитель. Жрецы-ятолы поддержат тебя, потому что ты принесешь им утерянную с гибелью правителя Чезру безопасность, спасешь от воцарившегося в стране хаоса. И конечно, потому, что будешь платить им, — они ведь известны жадностью!

— Не все пойдут на отказ от религии ятолов, — заметил Олин.

— Их будет достаточно, чтобы утихомирить остальных, и у тебя хватит сил, чтобы… ну, чтобы избавиться от тех, кто будет причинять больше всего беспокойства. Я рассчитываю, что Хасинта станет твоей, аббат Олин, и очень быстро. А оттуда ты немедленно начнешь распространять на всю страну свое духовное влияние — и мое светское.

Король обвел взглядом присутствующих. Де'Уннеро растерянно смотрел на него, пытаясь переварить услышанное, а герцог Калас с сомнением покачивал головой.

— Оставь опасения, герцог. То, что аббат Олин будет делать на юге, в очень незначительной степени отвлечет твои силы от главной заботы — укрепления моей власти в Хонсе-Бире, — заверил его Эйдриан. — Речь идет лишь о части армии наемников, которая привела нас в Урсал, но никак не о регулярной армии королевства.

Он снова посмотрел на Олина.

— Помни: ты идешь в Бехрен с предложением прежде всего дружбы и поддержки.

— И это на самом деле так? — осведомился аббат.

— Разумеется. До тех пор, пока в Бехрене будут согласны на то, чтобы им правил король Эйдриан Будабрас.

Лицо старика на мгновение омрачилось, но он тут же усмехнулся и ответил:

— Я понимаю.

Они надолго замерли в объятиях друг друга. Для епископа Браумина Херда на всем белом свете не существовало женщины, встрече с которой он мог бы обрадоваться больше. Именно Джилсепони Виндон, его дорогая подруга, провела этого достойного служителя абеликанской церкви через адский пожар, разожженный демоном-драконом Бестесбулзибаром, и ужасы нашествия розовой чумы.

Однако сегодня при виде Джилсепони сердце монаха не столько возрадовалось, сколько сжалось от огорчения. За все годы их дружбы, даже во времена, когда ей приходилось нелегко, Браумин только раз видел Джилсепони столь угнетенной — после смерти ее возлюбленного Элбрайна. Сам факт, что она прибыла сюда, вместо того чтобы восседать на королевском троне в Урсале, наводил на мысль, что бесчисленные слухи, ползущие вдоль берегов залива Мазур-Делавал, могут оказаться правдой.

— Мы получили известие о смерти короля Дануба, — сказал присутствующий здесь же магистр Виссенти Мальборо. — И выражаем тебе искреннее сочувствие.

Джилсепони приподняла голову от плеча Браумина; на глазах женщины выступили слезы.

— Это все Эйдриан, — начала она, но тут же по выражению лиц собеседников поняла, что те понятия не имеют, кто такой Эйдриан на самом деле.

— До нас доходили слухи, — заметил епископ, — что этот молодой человек стал королем Хонсе-Бира, однако мы так и не поняли, что в конце концов произошло. Я никогда не слышал прежде об Эйдриане Будабрасе.

— Блуждают и другие слухи… — начал было Виссенти, но епископ Браумин махнул рукой, обрывая его.

Джилсепони, однако, уже взяла себя в руки и перевела взгляд на худощавого, как обычно ведущего себя крайне нервно магистра.

— Слухи о перемене в Сент-Хонсе. Перемене, которая окажет влияние на всю вашу церковь, — сказала она. Виссенти медленно кивнул. — Наш новый король взошел на престол с помощью аббата Олина. — Женщина помолчала, переводя дыхание, после чего добавила: — И Маркало Де'Уннеро.