Второе пришествие

На пустынном берегу (курортный сезон еще не начинался) студенты, орудуя молотками и топорами, воздвигли две палатки, теннисный корт и несколько гимнастических снарядов. Затем разожгли костер и сели отдохнуть.

Студентка географического факультета рыжеволосая Наташа Быстрова посмотрела на горизонт, куда только что упало солнце, и уверенно заявила:

— Завтра, ребята, будет шторм.

Трудно было поверить Наташе — таким безмятежным и тихим выглядел майский вечер. По зеркальной глади моря тянулась к берегу позолоченная дорожка. Закатившееся солнце веером последних лучей подсветило снизу неподвижные облака, и те понемножку меркли, точно угли угасающего костра.

Однако Наташа оказалась права. Утром все проснулись от грохота перекатывающихся у берега камней. Молодые люди, выскочив из трепыхавшихся на ветру палаток, увидели низко бегущие рваные тучи. Вспененное море кидало на берег двухметровые волны. Однако такая погода никого не расстроила. Больше всех радовался Иван Малышко — чемпион университета по вольной борьбе, которого за гигантский рост в шутку называли Малышок, переставив в фамилии всего лишь две последние буквы.

— То, что нужно! — воскликнул он. — Пять-шесть баллов. Не меньше.

И он первым с аквалангом бросился под основание накатившейся волны. Задача состояла в том, чтобы, быстро работая ластами, уплыть в глубину, где царила тишина. Потом надо было всплыть в тот момент, когда волна сама выносила спортсмена на берег.

Небезопасная игра давалась натренированным ребятам всегда легко. Однако на этот раз произошло несчастье.

Гигантская волна пенистой гривой нависла над берегом. Студент биофака Виталий Зеленцов нырнул. В глубине волна закрутила студента и завертела. Видимо, Зеленцов растерялся, потерял ориентировку в дико бурлящей воде и ударился головой о камень.

Прошло полчаса — студент не появлялся. Никто не обратил на это особого внимания. Такое с увлекающимся Зеленцовым случалось не впервые. Но когда волны выбросили на песок помятые, изуродованные кислородные баллоны, сбитые с акваланга подводными камнями, все бросились к берегу: случилась беда!

В пенисто-водяной и галечной круговерти ребята искали своего товарища больше часа. Вынесли они его на берег, когда у того под ногтями и на мертвенно бледных щеках разлилась синева. Молено было вызвать из Новороссийска воздушную машину скорой помощи. Но Саврасов безнадежно махнул рукой: медицина здесь бессильна.

Тело Зеленцова положили на плоский и ровный, как стол, камень. Из разбитого виска, из этой страшной кровавой вмятины, торчали белые осколки черепной кости.

Наташа рыдала. Остальные сидели молча, подавленные горем.

В окружающем мире что-то резко изменилось. Молодые люди переглянулись. В чем дело? Потом поняли — тишина. Внезапная и потому какая-то оглушительная тишина. Ни малейшего ветерка. Море, секунду назад грохотавшее прибрежными камнями и кидавшее космы дико бурлящей пены, залегло немым пластом.

Но самое удивительное — хмурое серое утро сменилось великолепным вечером. Тем самым, который был вчера: на западе багрово распухшее солнце закатывалось за горизонт и бросало золотые брызги на неподвижные редкие облака, подсвечивая их снизу, и на шелковистую водную гладь.

— Смотрите! — воскликнул кто-то из ребят. — Там человек… В море стоит человек!

В самом деле: метрах в ста, будто возникнув из закатного марева, стояла одинокая фигурка. Немного погодя все убедились, однако, что человек вовсе не стоял, а медленно приближался.

Изумленные ребята вопросительно взглянули на Саврасова. Тот бормотнул “гм” и пожал плечами.

Когда расстояние сократилось до пятидесяти метров, молодые люди сумели разглядеть, что человек кутался в какое-то одеяние, похожее на плащ. Скрестив руки на груди, он шагал по морю, как будто под его ногами была не многометровая глубина, а мелкая лужица на асфальте.

Незнакомец все ближе и ближе. Уже можно было видеть, что обут он в сандалии, которые, коснувшись воды при очередном шаге, погружались всего на несколько миллиметров. А может быть, совсем не погружались.

Малышко озадаченно взглянул на Саврасова.

— Призрак? Привидение? — спросил он.

Тот снова пожал плечами и слегка усмехнулся: чепуха!

Но вот незнакомец ступил на берег, и ощущение призрачности, невесомости исчезло: на сыром песке оставались следы, быстро наполнявшиеся водой. А когда человек зашагал по мокрой гальке, та под тяжестью ног перекатывалась и скрипела.

Незнакомец остановился, и молодых людей поразило его лицо, с виду обычное, но в то же время удивительное, странное, с выражением какого-то кроткого величия. В больших голубых глазах светилась радость…

Да, Иисус хорошо помнит, что по наивности своей он был преисполнен в тот миг радости и надежд. Вот-вот изумленные люди узнают его и тогда…

Высокий светловолосый человек, который выглядел старше остальных, безбоязненно обратился к Богу:

— Послушайте, дорогой товарищ… Как вам удается? Вот это — пешком по воде? Как это вы делаете?

Иисус слегка вздрогнул. Его покоробила беспросветная материалистичность и обыденность вопроса.

Бог взглянул в глаза светловолосого и не заметил в них ни смятения, ни трепета — ничего, кроме остреньких, как иголочки, бессовестных огоньков любопытства.

“Фанатик, — мелькнула у него неприятная догадка, — материалист-фанатик. Может быть, даже ученый”.

Радость в глазах Иисуса угасала. С упавшим сердцем он обвел взглядом остальных: то же самое! Нет не только священного трепета, но даже элементарного страха. Одно лишь голое любопытство.

Светловолосый нерешительно улыбнулся и предложил:

— Давайте для начала знакомиться. Я профессор Саврасов. А это студенты нашего университета.

Светловолосый назвал несколько фамилий.

Иисус стоял в замешательстве, не зная, что делать. Ситуация складывалась не из приятных. Ведь не скажешь им: “Здравствуйте, я — Бог”. Они сами должны узнать своего Спасителя.

Помощь, казалось бы, подоспела со стороны одного робкого юноши. Он внимательно, с заинтересованным удивлением рассматривал Иисуса и наконец проговорил:

— Что-то знакомое. Я увлекаюсь древней историей, и мне кажется, что вы похожи…

Иисус с нетерпением ждал, что студент назовет его имя. Но тот застенчиво улыбнулся и замолк.

— Не только похож: — осторожно подсказал Иисус. — Это я и есть. Я уже был на Земле в первом веке Христианской эры. В мое первое пришествие.

— В первое пришествие? Уж не хотите ли вы сказать… — начал было студент и снова замолчал. В его смущенной улыбке проглянула кольнувшая Иисуса ирония.

— Именно это хочу сказать, — с вызовом заявил несколько уязвленный Иисус. — Я — Бог. Иисус Христос.

Назвал себя Иисус и горько пожалел. Его смутила, словно окатила холодной водой усмешка Саврасова. С виду безобидная, добродушно-снисходительная, в ней так и сквозило непомерное безверие. Реакция остальных была еще оскорбительней. Иван Малышко взглянул на Бога из-под насупленных бровей и хмуро проговорил:

— Спаситель?.. Силен!

А рыжеволосая девушка, на щеках которой еще не высохли слезы, не выдержала и рассмеялась.

Такого позора Бог не ожидал. У него задрожала и запрыгала нижняя губа, и Бог кое-как унял это унизительное дрожание.

“Обидчивый, как ребенок, — отметил Саврасов, внимательно разглядывая удивительного гостя. — Да он и есть ребенок. Странное дитя”.

— Бог? — задумчиво проговорил он и не удержался от усмешки, когда в древнеевангельском одеянии гостя заметил небольшое, но вопиющее несоответствие: из старых, но еще крепких сандалий кричаще выглядывали непромокаемые носки, ярко раскрашенные и модные.

Иисус заметил взгляд Саврасова и мысленно ругнул себя за то, что допустил такую небрежность в общем-то в строго выдержанной одежде.

— Если вы Бог, — продолжал Саврасов, — то можете творить и чудеса. Например, воскресить нашего товарища.

— А вы, я вижу, сомневаетесь в этом, — хмуро: промолвил Бог.

— Ребята, покажите, — неожиданно насупившись, сказал Саврасов.

Студенты расступились, и только сейчас Иисус увидел человека, лежавшего на камне вверх лицом. “Никакая наука не в состоянии что-либо сделать”, — с удовлетворением заметил он, разглядывая страшную запекшуюся рану на виске и багрово-синие трупные пятна на теле.

— Хорошо, — сдерживая радость, проговорил Иисус. — Я верну к жизни вашего товарища. Да поможет вам это чудо обратиться к вере святой.

Бог подошел к камню, простер над ним правую руку и сказал:

— Юноша! Я возвращаю тебя из царства небесного в земную жизнь. Встань!

Послышались недовольные голоса. Молодым людям казалось, что незнакомец, назвавшийся Иисусом, совершает надругательство над их товарищем, устраивая комедию воскресения.

— Силен, — с угрозой в голосе произнес Малышко.

Он направился к незнакомцу, желая оттолкнуть шутника в сторону. Саврасов, предупреждающе подняв руку, остановил его.

— Подожди, Малышок, — и с нахмуренными бровями обратился к гостю: — Вот что, товарищ Бог. Или как вас там… Нам не до спектаклей. Шутки зашли слишком далеко.

Но он так и замер с поднятой рукой, уставившись на труп. С мертвым телом происходили ошеломляющие перемены. Зияющая рана на виске исчезла мгновенно. Ее будто и не было. Не видно также синевы и трупных пятен. Щеки даже слегка порозовели. Студентам, находившимся неподалеку от камня, показалось, что грудь Виталия Зеленцова чуть приподнялась и опустилась.

Ощущая безграничную мощь, Иисус поднял обе руки и произнес знаменитые евангельские слова с повелительной и царственной простотой:

— Тебе говорю я. Встань!

Ноздри Зеленцова затрепетали. Он глубоко вздохнул и, опираясь на локоть, привстал с широко открытыми глазами. Потом живо вскочил на ноги и испуганно воскликнул:

— Где я?!.

Иисус ликовал: Саврасов, этот несимпатичный ему фанатик-материалист, покачнулся и опустился на мокрый песок. Почти в буквальном смысле слова сел в лужу и при этом позорно раскрыл рот. Студент-гигант, секунду назад грозно сжимавший кулаки, попятился и, налетев на камень, грохнулся наземь. А рыжеволосая девушка, недавно позволившая себе непочтительный смех, в смертельном ужасе вскрикнула и зажала ладонями рот.

“Браво!” — мысленно поздравил себя Иисус, довольный произведенным эффектом. Он на миг приоткрыл завесу перед иррациональной, мистической тайной бытия. Безбожники, вероятно, так и останутся безбожниками. Но так ошеломить их! Выбить из-под их ног рационалистические ходули! Нет, решил Иисус, это не так уж плохо.

Однако торжество не было полным. А если честно признаться, то для него как для Бога вообще не было никакого торжества. Никто не осенил себя крестным знамением, никто не упал на колени.

Студенты понемногу приходили в себя. Вот уже и Саврасов встал на ноги… Несмотря на громовое чудо, Бог остался непризнанным.

С чувством оскорбленного достоинства Иисус закутался в хитон и отправился в море, печатая на песке глубокие следы, быстро наполнявшиеся водой, Однако на саму воду ступил с такой легкостью, словно был весом в пушинку. Метрах в десяти от берега он остановился. Очень низкие и пологие волны слегка приподнимали его и опускали.

Иисус обернулся и посмотрел на столпившихся у берега обидчиков с печальной и всепрощающей улыбкой, в которой однако сквозило еле заметное торжество. Затем вновь зашагал на запад, в сторону заката. Пышный закат оставлял на водной глади светоносную дорожку с блестящим желтым отливом. Иисус шагал по ней, как по золотисто-шелковому ковру. Его фигура все уменьшалась и уменьшалась и вскоре совсем растаяла в вечернем плавящемся мареве.

— Малышок, что здесь происходит? — приставал с вопросами Виталий Зеленцов. — Где я?

Иван Малышко с испугом отшатнулся от воскресшего товарища и в ответ развел руками.

Саврасов продолжал всматриваться в тихо пламенеющий горизонт, где только что растворилась крохотная фигурка незнакомца, объявившего себя Богом. Потом перевел взгляд на небо и с удивлением обнаружил, что редкие золотобокие облака по своему расположению и конфигурации напоминают вчерашние.

— Странно, — проговорил он. — Как будто вчерашний вечер…

В тот же миг тихий, безмятежный вечер под порывом внезапного шквалистого ветра уплыл в ничто, исчез. Ветер будто сдул его. Вернулось то самое по-осеннему хмурое утро, которое было час-полтора тому назад. На востоке солнце едва проглядывало сквозь мчавшиеся по небу серые взлохмаченные тучи. Море заколыхалось и с грохотом швырнуло на берег высокие пенистые волны.

Сейчас, сидя в надежном убежище среди гор и подводя итоги земным скитаниям, Иисус вынужден признать, что его первый выход в народ выглядел в общем-то впечатляюще и внушительно. Зря он тогда проклинал судьбу за то, что она сразу столкнула его с Саврасовым и другими безнадежными атеистами. Это славные люди, и обижаться на них не следовало бы. Не признали его как Бога? Ну и что ж, это их дело. Во всяком случае авторитет его оставался на подобающей высоте.

Не было, конечно, коленопреклонений, но и достоинства своего Бог не уронил. Авторитет начал незаметно таять и снашиваться потом, особенно после встречи с ненавистным Богу обывателем Вилли Менком. Если неудачу на берегу моря еще можно расценить высоко, например, как трагедию мессии, в которого не поверили, то все эпизоды, связанные с репортером Вилли Менком, носили уже какой-то пошловатый, почти комический привкус.

Бог и счастливчик Вилли

Случай на берегу Черного моря взволновал ученых разных стран. Недостатка во всевозможных самых фантастических и противоречивых догадках не было. Все сходились лишь в одном: случай этот нельзя считать выдумкой или галлюцинацией. Тем более, что одному студенту удалось запечатлеть на цветную кинопленку ослепительный момент, когда незнакомец, шагая по воде, уходил в золотой закат.

Возможно, что через несколько лет споры ученых поутихли бы, появление странного и всемогущего человека, объявившего себя Богом, осталось бы такой же загадкой, как, например, до конца не выясненное Тунгусское диво, и перешло бы в ведение писателей-фантастов.

Однако в середине июня исчезнувший Бог снова явился людям. Накануне жители Англии, Франции, Дании и других европейских стран стали свидетелями великолепного и чрезвычайно редкого для тех широт ночного зрелища — северного сияния. Было оно настолько радужно-многоцветным, что казалось каким-то нарочитым и театральным.

Через день газеты запестрели шумными заголовками: “Бог на улицах Копенгагена”, “Иисус Христос на Эйфелевой башне”, “Чудо в Ла-Маншском проливе”.

Незнакомец приходил неожиданно и через короткое время, совершив два—три ошеломляющих чуда, так же внезапно уходил.

Потерпев неудачу на берегу Черного моря, Иисус поступал на сей раз более осторожно. Через несколько дней ему стало казаться, что фортуна начинает дружески улыбаться ему. В западноевропейских странах, где значительную часть населения составляли католики и протестанты, его узнавали. Приятно было видеть коленопреклоненных людей, еще приятнее слышать с башен католических храмов колокольные звоны.

Во всем этом, правда, чувствовалась какая-то неуверенность и робость. В газетах, которые Иисус просматривал, тоже не было единства. В некоторых сообщениях, восторженно описывающих и впрямь небывалые чудеса, говорилось, что наступило долгожданное Второе пришествие и что пора устроить Богу триумфальную встречу с цветами, с колокольными звонами и пением гимнов. Другие журналисты — наверняка отъявленные атеисты — не без иронии намекали, что Бог несколько нетрадиционен и слишком добрый, что Второе пришествие выглядит обыденно и нисколько не устрашающе — без громов и молний, без Страшного суда и конца света.

“Им нужен Бог-каратель, жесткий и мстительный”, — с неудовольствием думал Иисус, читая газеты. Он предпочитал уклоняться от расспросов и встреч с журналистами.

Однако то, что не удавалось корреспондентам таких крупных органов печати, как “Тайме”, “Ди вельт”, легко и просто получалось у Вилли Менка — репортера второразрядной германской газеты. Ему вообще всегда везло на разные загадочные уличные происшествия.

“Счастливчик Вилли”, — так обращались к Менку товарищи по работе, открыто восхищаясь его удачливостью и втайне презирая за ограниченность и невежество. За глаза коллеги по перу называли Менка “коротышка Вилли”, подразумевая сразу два его качества — небольшой рост и недалекий ум. Но именно этому интеллектуальному и физическому коротышке посчастливилось взять интервью у самого Бога.

Интервью состоялось в Гамбурге после посещения Иисусом большой клиники, переполненной больными.

В тот день Иисус буквально опустошил клинику, оставив на какое-то время без работы обслуживающий персонал.

Наиболее сильное впечатление произвели манипуляции гостя в хирургическом отделении. Страшные раны — следы производственных травм и автомобильных катастроф — исчезали как по волшебству. Ампутированные конечности вмиг оказывались на месте.

Бог Провел в клинике около двух часов — больше, чем в любом другом месте. Он знал, что за это время радио, телевидение и печать разнесут весть о его новых чудесах по всей стране.

Иисус вышел на гранитные ступени парадного входа с надеждой увидеть ликующую толпу.

Толпу он действительно увидел. Но толпу зевак, молча взиравших на Бога. Правда, попадались граждане, чаще всего пожилые и совсем старые, которые крестились и беззвучно шевелили губами, очевидно, шепотом читая молитвы и вознося хвалу Господу. У самых ступеней Бог обнаружил довольно большую кучку верующих. Они стояли на коленях и отвешивали земные поклоны.

Но разве это успех? Где всеобщее коленопреклонение и радостные возгласы “Осанна!”?

— Разрешите, господин Иисус… Разрешите.

Иисус вздрогнул, заметив неведомо откуда возникшего круглого, сдобного человечка в лакированных туфлях, настолько подвижного, что трудно было разглядеть его лицо. Человечек, щелкая затвором фотоаппарата и живо перебирая ногами, оказывался то справа, то слева, и туфли его сверкали, как молнии.

— Разрешите представиться. Вилли Менк.

Человечек остановился и показал Богу репортерское удостоверение.