Помоги проекту - поделись книгой:
– Мне пора. У нас новый взводный. Ну, счастливо.
Он взбежал по лестнице, оглянулся, махнул на прощанье рукой - в темноте смутно белело ее лицо - и выскочил на улицу. Вокруг ни души. У Рудата точно гора с плеч свалилась: никто его не видел. Он сунул руку в карман, нащупал пакетик с сахарином и повернул обратно. Скрип стекляшек, кто-то метнулся в темноту.
– Стой! - крикнул Рудат, вбегая в погреб. - Стрелять буду! Выходи!
Перед ним стоял невысокий пожилой человек в никелевых очках. Руки он поднял над головой, потому что автомат Рудата был снят с предохранителя.
– Кто это? - спросил Рудат.
– Человек, который должен все знать, - ответила Таня.
– О чем? О нас?
– Нет. Сегодня через Сейм должны переправиться больше двадцати человек. Он отвечает за это.
– А мне плевать, - заметил Рудат.
– Почему?
– Я хотел помочь тебе, а не целой шайке. Ну, что еще?
Не опуская рук, человек спросил по-немецки, нельзя ли переправить на тот берег хотя бы четырех девушек. Рудат не ответил и полез вверх по лестнице. «Я веду себя как истеричный сопляк», - подумал он, но не вернулся.
На улице он нос к носу столкнулся с Муле, денщиком обер-лейтенанта. Тот шел в роту. У Рудата мелькнула мысль, уж не подослал ли этого типа обер-лейтенант или Цимер. Но, поравнявшись с Муле, он увидел, что тот ходил выменивать солонину. Рудат отдал ему свой сахарин. Денщик ухмыльнулся, и Рудат подумал, что, если он не хочет вызвать подозрений, надо потребовать чего-нибудь взамен. И запросил полканистры бензина или мясные консервы. Шагая рядом с Муле, он волей-неволей выслушал историю о побочных заработках, которые [56] Муле имел в бытность свою ночным сторожем универмага, выполняя поручения частной сыскной конторы. Дело в том, что задняя стена магазина смотрела прямо в окна отеля «Континенталь», и просто не верится, как беззаботно иные даже весьма прожженные типы относились к мерам предосторожности по части сексуальных удовольствий, особенно когда последние носили противозаконный характер. Даже судьи, даже лица духовного звания, даже политики. Любовь превращает лучших из людей в недоумков, так что после войны Эрнст Муле твердо решил открыть на свои сбережения собственную сыскную контору и надзирать за нравственностью. Высокая мораль обеспечивает предприимчивому человеку неисчерпаемые деловые возможности, особенно если государство зиждется на порядке.
В роте Муле передал Рудату мясные консервы, которые, в свою очередь, получил от Цимера. Цимер велел ему следить за Рудатом, но Муле предпочел иначе распорядиться своим временем: пошел и выменял на солонину комплект офицерского белья. Кстати, он проворачивал операцию с этим комплектом уже в третий раз, ибо обыкновенно вручал белье по совершении сделки, а в тот самый момент появлялся его дружок и «реквизировал» как белье, так и солонину.
Войдя в блиндаж, Рудат заметил, что в его вещах кто-то рылся. Ему не удалось выяснить, кто это был, потому что Цимер услал весь взвод на подготовку запасных пулеметных гнезд. Военный идиотизм. Солдаты ворчали. Пёттер пока не вернулся. Рудат заглянул во вторую роту к ефрейтору медслужбы, рыхлому, невероятно разожравшемуся студенту-теологу по имени Вольциг. В обмен на тушенку Вольциг одолжил ему полдюжины икон, которые копил, чтобы во время отпуска продать антикварному магазину.
– Унизительно ничтожные деловые возможности предоставляет война в России тем, кому приходится ее выдерживать, - заметул Вольциг. - Просто жуть, если учитывать риск.
Рудат сложил иконы в ящик из-под боеприпасов и спрятал под нарами, снабдив перечнем. Потом, чтобы отмотаться от рытья окопов, сходил за довольствием для себя и для Пёттера и принес селедочные фрикадельки, белый хлеб, свиную тушенку, сигареты и пол-литра водки на каждого. Впервые с тех пор, как они тут обосновались. К чему бы это? Он поел фрикаделек, выпил лодки, залег на нары, устроив из одеяла занавеску, и спал, пока дверь блиндажа не распахнулась и унтер-офицер Цимер не гаркнул:
– Смирно!
Вошел обер-лейтенант Вилле. Рудат отрапортовал.
– Вы правда собираете иконы, Рудат?
– Так точно, господин обер-лейтенант.
– Любопытно. Искусство на передовой. Такое встретишь лишь среди немецких солдат. Можно взглянуть на вашу коллекцию? - Обер-лейтенант улыбнулся. Цимер тоже расплылся в ухмылке.
– Так точно, господин обер-лейтенант. - Рудат достал ящик и извлек оттуда иконы вкупе с перечнем. - Я не знал, что господин обер-лейтенант интересуется византийской церковной живописью.
Цимер так и выкатил глаза.
– Разрешите доложить, господин обер-лейтенант, раньше ящика тут не было! - пролаял он, вытянувшись по стойке «смирно».
– Я вас не спрашивал, унтер-офицер! И полагаю, впредь тоже буду спрашивать не часто! Мы на фронте! А не в тыловой казарме!… Откройте дверь!
– Слушаюсь, господин обер-лейтенант! - тявкнул Цимер. - Слушаюсь!
Рудат собрал иконы и приветливо посмотрел на Цимера.
– Это тебе даром не пройдет, - прошипел унтер-офицер. - Пауль Цимер тебе этого не забудет.
– Чего? - лениво протянул Рудат. [57]
– Придержи язык! Захлопни свою вонючую пасть! Шагом марш на окопы! Шагом марш!
Но тут прогремел залп четырех минометов, и через несколько секунд на тот участок, где Цимер приказал рыть пулеметные гнезда, обрушилось сотни две мин. Блиндаж сотрясался от разрывов, все повалились на пол. Дверь сорвалась с петель, вход засыпало. При каждом вздохе в нос набивалась густая пыль. Когда взрывы стихли, послышались крики. В блиндаж вполз обер-ефрейтор Пёттер, сгреб Цимера за френч и зарычал:
– Кто послал ребят рыть укрепления? Ты? Ты? Ты?
Он швырнул Цимера на нары, опять рванул на себя, двинул ногой в пах и колотил об пол до тех пор, пока Рудат не оттащил его. Цимер, бледный и растерянный, бросился к выходу.
– Ты мне за это головой поплатишься, - с порога процедил он.
– Вон отсюда! - ревел Пёттер. - Вон!
Едва Цимер исчез, солдаты на плащ-палатках втащили в блиндаж два окровавленных тела. Одного вообще нельзя было узнать: ему раскроило череп и передняя половина лицом вниз лежала на груди.
– Кто это? - спросил Рудат.
– Вумме.
– За каким дьяволом вы все это сюда приволокли? - рявкнул Пёттер. - Малер, пойдешь вместо Вумме к пулемету.
– Тогда его порция тоже моя, - объявил Малер и, придвинув доску с тушенкой, перед уходом намазал себе несколько бутербродов.
Ночь была ясная и тихая. Над Рыльском вставала луна. Выйдя на улицу, Рудат беспокойно покосился на нее. Он думал о Тане и о низкорослом человеке в никелевых очках, похожем на деревенского учителя-пчеловода. Спал он тревожно.
Неудачи этого дня совершенно подкосили унтер-офицера Цимера. Выбривая лоб, он с необычайной отчетливостью ощутил, что здесь дело идет о жизни или смерти, о победе или поражении. Из круглого бритвенного зеркальца на него смотрел мученик с окровавленной бровью, с осунувшимся от боли лицом, ибо в паху вздулся солидный желвак. Мученик служения благородному солдатскому долгу, отринутый всеми, даже начальством, непризнанный, униженный, но не сломленный. Он твердо решил покончить с вонючей пакостью вроде Рудата и Пёттера, и вообще, пора навести порядок: от взвода за версту несет антисолдатским духом, чего стоят хотя бы все эти шарфы, которые рядовые носят вместо подворотничков. «Ну, времена! - думал Цимер. -Кадровый германский унтер-офицер вынужден утаивать от командира батальона преступление, жертвой которого он стал, утаивать только потому, что у него нет свидетелей. Не война, а паршивая авантюра! Вот они, причины сталинградского поражения! Неудивительно, что мировое еврейство поднимает голову. Но ничего, я вас, голубчики, отправлю в штрафную роту!»
Он смазал торчащие вихры бриллиантином и, захватив пачку «Атики», отправился к денщику Муле: он человек понимающий, в случае чего и совет даст.
Когда Малер разбудил Рудата - пора было идти в караул - состояние Пёттера внушало серьезные опасения. За два часа он выхлестал манерку водки и литровую бутылку рома. Казалось, он не замечал вокруг никого и ничего, только минут пять кряду бессвязно сыпал нещадной бранью. Кричал, пока не охрип. Может, из-за Вумме, вместе с которым пятнадцать лет работал в порту. [58]
– К тебе любой сутенер на выучку пойти может, - восхитился кто-то из солдат.
– Мы не сутенеры, - рявкнул Пёттер. - Мы проститутки!
Никто не понял, что он хотел этим сказать.
– Как же ты пойдешь с ним в караул? - с сомнением спросил Малер.
– Ничего, - успокоил Рудат. - Два-то часа как-нибудь отстоим.
Он взял плащ-палатку и выволок Пёттера на свежий воздух, в светлую ясную ночь. На посту Пёттер тотчас захрапел. Рудат прикрыл его плащ-палаткой. Он собирался сказать Пёттеру насчет девушек, но теперь это было бессмысленно.
Час спустя четыре девушки в возрасте от пятнадцати до девятна-дцати лет протискивались в дренажную трубу, проложенную колхо-зами для спуска в реку сточных вод. Труба была сантиметров восьми-десяти в диаметре, и раздеваться в ней было трудновато. Девушки пугливо поеживались. Узелки с одеждой они повесили на шею, иначе все намокнет. Трубу занесло илом, вода стояла по щиколотку и воня-ла жомом. До указанного Рудатом места нужно было проползти на четвереньках пятьсот метров. Чтобы поменьше бросаться в глаза в та-кую светлую ночь, они с ног до головы вымазались илом. Им было страшно.
Рудат наблюдал за устьем дренажной трубы. Оно находилось в бухточке, которая просматривалась только с его поста. Снедаемый тревогой, он курил, прикрываясь плащ-палаткой. Двенадцать десять. Ничего не видно и не слышно. «Наверно, не поверили, - подумал он. Возле самой трубы плеснула крупная рыба. - Значит, они все-таки там. Черт, пропади все пропадом».
– На мелочи упирать не стоит, - внушал Цимеру Муле. - Про-ступок в карауле, неповиновение - все это слишком обычные вещи. Надо бы, скорее, нажимать на то, что Пёттер торгует армейским иму-ществом. Это, конечно, тоже дело обычное, но задевает честь, как-ни-как преступление против собственности.
Расставшись с Муле, Цимер воспрянул духом. Перед ним откры-вались новые возможности. Пряный аромат ночного воздуха напомнил ему Вестфалию, возвращение из трактира домой. Вроде как деревья цветут. Он задумчиво помочился и вдруг заметил световые сигналы. Четкие световые сигналы, из городка. Цимер сбегал за Муле и, решив завершить свой первый фронтовой день геройским поступком, кинул-ся в роту собирать поисковую команду.
Рудат взглянул на часы. Двенадцать пятнадцать. Луна скрылась за облаками. «Ну же, давайте! - мысленно упрашивал он. - Чего вы ждете?» На той стороне захрипел динамик. Музыка. Не то Чайковский, не то еще что-то. «Какого дьявола?» Две фигурки выползли из трубы. Рудат поднес к глазам бинокль. Первая, наверно, Таня, хотя он представлял ее себе более упитанной. Девушки ползком пробирались вдоль ложбины, вымытой в береге сточными водами. Из громкогово-рителя неслось:
– Товарищи из триста двадцать седьмой пехотной дивизии! Вы пришли сюда из-под Воронежа. Вы гибнете за безнадежное дело. Крас-ная Армия сломала хребет Гитлеру. Но хребет Гитлера не обязательно должен быть и вашим собственным…
Рудат не прислушивался. Только смотрел на девушек: они уже доползли до реки и скользнули в воду. Темные живые пятнышки. Он затаил дыхание: по траншее кто-то бежал. Далеко справа затарахтел пулемет, обстреливая громкоговоритель. [59]
– …Есть две Германии - Германия кровавых нацистских паразитов и Германия трудового народа. Немецкий народ должен властвовать не над чужими странами, а у себя на родине. Вы должны очистить свою страну от нацистской чумы, обрекающей ваших родных и близких на голод и верную смерть. Товарищи из триста двадцать седьмой пехотной дивизии! Порвите с Гитлером и его военными прихвостнями, иначе вам не вернуться домой…
– Им легко умничать, - просыпаясь, сказал Пёттер. Потом опять зевнул и повернулся на другой бок. Девушки уже проплыли метров шестьдесят - семьдесят. Из трубы осторожно выбрались еще две.
– Часовой! Где часовой?! - послышался голос. Цимер.
– Тихо! - прошептал Рудат. Цимер приближался. Рудат выпустил в сторону Цимера белую осветительную ракету - чтобы предупредить девушек и затенить бухточку. Цимер мгновенно залег на дно траншеи. Девушки снова скрылись в трубе.
Цимер на карачках подполз в пулеметному гнезду - сейчас он задаст перцу этому часовому, конечно же, это не кто иной, как Рудат! - и заметил, что через реку кто-то плывет.
– Вы спятили? Неужели не видите, что тут происходит?
– А что происходит-то? - сказал Пёттер и вызывающе потянулся.
– В двухстах метрах от вас двое русских! Вот что!
– Где? - спросил Рудат. И, не сводя глаз с плывущих, которые были уже на середине реки, начал обстреливать противоположный берег.
– Ближе! Ближе!
Рудат лежал за пулеметом, чувствуя затылком пыхтенье Цимера. Скорректировал очереди по светящемуся следу и медленно повел огонь к середине реки. Девушки плыли быстрыми, неровными толчками. «Они будут считать меня сволочью, - думал Рудат. - Таня будет считать меня грязной нацистской свиньей. Отстреляю ленту, а потом скажу, что затвор заклинило. Отстреляю эту ленту, только в них ни за что не попаду».
– Левее, левее, идиот! - пыхтел Цимер. От него разило можжевеловой водкой. Рудат опять скорректировал огонь. - Еще! - Рудат напрягся изо всех сил, но Цимер упорно поворачивал пулемет в направлении темных живых точек. Светящийся след подбирался к ним все ближе. Девушки скрылись под водой. Трассирующие пули описали круг, вот и место, где девушки должны вынырнуть. Рудат хотел снять палец с гашетки, хотел крикнуть: «Затвор заклинило!», но увидел только, как девушки вынырнули в лунном свете ближе к тому берегу, почувствовал спиной тяжесть Цимера и еще увидел, как трассирующие пули настигли белые живые точки, и стрелял, стрелял, пока не кончилась лента.
– На сегодня все, - сказал Цимер, стряхивая с френча мусор. - Для этих мерзавцев купанье оказалось первым и последним. Согласитесь, Рудат, у Пауля Цимера и на фронте есть чему поучиться. Перемените позицию! - Очень довольный собой, он ушел собирать команду по розыску источника световых сигналов. Вот и встретился с врагом. Ничего особенного - он думал, что это куда страшнее.
Рудат повалился на пулемет, его тошнило. Слыша орудийные залпы с того берега, он мечтал, чтобы снаряды угодили сюда и разорвали его, смели с лица этой проклятой земли. Но стреляли дымовыми шашками, и скоро Сейм затянуло уже ненужной пеленой.
Пёттер поднял Рудата, который все еще корчился в приступах рвоты, и увидел, что парень сжег себе правую щеку - ведь он упал лицом на горячий кожух пулемета. Рудат был совершенно уничтожен. Его миловидное лицо дергалось, зубы стучали как в лихорадке.
– Что с тобой? - спросил Пёттер. - Неужели ты позволишь всякой сволочи куражиться над тобой? [60]
– Это все Цимер. Я ничего не мог поделать. Я пытался. Это Цимер.
– Что Цимер? - не понял Пёттер.
– Это он застрелил девушек.
– Каких девушек?
– Таню и ее сестру. Им надо было на тот берег. Я же не знал, что сюда припрется Цимер. Не знал…
– Конечно, не знал, - успокоил его Пёттер. - Ты сделал все, что мог. Ведь не по своей же воле мы угодили в эту кучу дерьма.
– Мне нужно было ухлопать Цимера, а не стрелять по девушкам! Я сволочь и трус.
– Вот что, парень. Ложись-ка и поспи, - сказал Пёттер. - Войну не мы с тобой затеяли, наше дело смотреть в оба, чтоб не сдохнуть. И все. - Он оттащил пулемет в запасное гнездо и закутал парня в плащ-палатки. В лунном свете дымовая завеса над рекой казалась белой.
Поделиться книгой: