Лорд Очарование

Пэн покинула этих парочку, чтобы они закончили свою ссору без нее, и пошла по еще влажной земле, избегая луж и грязи. Она прошла мимо ульев и голубятни за угол навеса для дров, где не было ни души, и вошла в сторожку. Она прошла под ржавой опускающейся решеткой через обитые железом двойные ворота и по разводному мосту. Ров изобиловал увядшими листьями из сада замка и плауном, принесенном штормом.

Выйдя за пределы замка Хайклифф, Пэн оказалась на каменном плато, на котором был построен замок, и поспешила вниз по наклонной дорожке, ведущей к полям.

Справа от нее, уютно устроившись вблизи замка, лежала деревня Хайклифф.

Как всегда, она почувствовала беспокойство о будущем своих людей. Хотя она заботилась о них, но они оставались уязвимыми перед несчастьями. В этом году зерновые культуры уродились хорошо, но один поздний заморозок, одна напасть, и всех их ждет голод. Может быть, она должна пересмотреть брачное предложение своего неприятного соседа, сэра Пондера Кутвелла.

Пэн вгляделась в деревню, разрываясь между обязанностями и собственными желаниями. Мешанина мокрой грязи растянулась перед ней, и Пэн еще раз возблагодарила Бога за то, что урожай был собран, а большую часть зерна перемололи прежде, чем пошел дождь. Она была довольна еще и тем, что ее предупреждение прибыло как раз вовремя, чтобы защитить и животных, и пшеницу. Хайклифф не мог позволить себе потерять их.

Нэни Боггз, конечно же, была недовольна. Однако Нэни переживет это. Пэн устроила свою жизнь на Покаянии, и это была почти идеальная жизнь, если бы не этот раздражающий Пондер Кутвелл. И если дар предупреждал ее об опасности, грозящей этой идеальности, ну и пусть! Конечно, Нэни жаловалась на недостаток слуг, закрытые и заколоченные башни, простую еду, отдаленность острова Покаяния. Пэн же любила такую жизнь, и у нее были серьезные причины для этого. Здесь она была в безопасности — безопасности от крови, и ужаса, и задиристых кровожадных мужчин.

Достигнув подножия горы Хайклифф, Пэн увидела, что Видл уже подошла к краю леса, лежащего между Хайклиффом и владениями сэра Пондера Кутвелла. Она глубоко вдохнула пахнущий дождем воздух. Она спросит о больной свинье, когда девочка вернется.

Вчерашнее предчувствие и беспокойное ожидание потускнели в ярком свете солнца, теперь они казались игрой воображения. От созерцания массы золота и меди — колышущихся на ветру листьев ее настроение улучшилось. Морской бриз трепал ее плащ и юбку, плясал в волосах. Еще один обычный день, когда ей нужно присматривать за солением мяса, варкой варенья, запасом зерна и дров, готовиться к зиме. Но сначала — прогулка на свежем воздухе.

Пэн обошла вокруг полей и садов и выбрала дорожку, которая шла по краю утеса. Она хотела сходить к пещерам и обратно, прежде чем возобновить ежедневные хозяйственные хлопоты. Пока Пэн шла, она поглядывала вниз на прибой, разбивающийся о камни.

Чайки и крачки кричали и визжали, пролетая над волнами. Она замерла, когда три дельфина промелькнули в воде, затем выбрала дорожку, идущую вблизи обнаженных скал. Гуляя, она собирала камни. Когда же она набрала целую горсть, остановилась и начала швырять их с утеса. Она уже определила цель следующего броска — самая дальняя скала в море.

Три камешка веером отскочили от валунов, которые лежали у подножия старой отвесной скалы. Пэн скорчила рожицу и пошла дальше вниз, по дорожке, туда, где море отвоевало большой кусок земли у острова. Она обхватила рукой камень, обошла его, опустила руку и застыла. Что-то белое колебалось на ветру. Она прищурила глаза из-за яркого света солнца и глянула вниз на две высокие скалы, которые поднимались над клокочущим прибоем, подобно зубам гигантов. Белое не было пеной. Может, это парус?

Пэн резко повернулась и возвратилась к части скалы, выступавшей над морем. Поднимаясь, она смотрела вниз на зубчатые черные стелы в волнах. Рубашка. И тело в ней. Порванная рубашка скрывала человека. Теперь же она могла разглядеть его. Его тело, едва выступая над водой, было втиснуто между двумя камнями, руки качались в волнах у подножия скалы.

Пэн пристально вгляделась в фигуру, застывшую меж камнями.

— Я знала это. Боже всемогущий, я знала это.

Она колебалась. Разум кричал, требуя убежать и оставить потерпевшего кораблекрушение человека, предоставить его судьбе и божественному провидению. Ведь этот человек и был той опасностью, о которой ее предупреждали. Ломая руки, Пэн сердито смотрела на человека, застрявшего в скалах. Она не могла сделать этого. Боже милосердный, она не могла оставить человека умирать — даже если знала, что он принесет опасность. Она приняла решение. И, несмотря на предчувствия, ее совесть облегченно вздохнула.

Пэн спрыгнула со скалы и побежала назад к замку Хайклифф. Когда Пэн достигла разводного моста, она уже задыхалась от бега. Восстановив дыхание, Пэн свистнула. Голова Дибблера появилась из бойницы в сторожке.

Пэн откинула голову назад и закричала:

— Я нашла человека на камнях, ниже южных утесов! Принесите паланкин.[15]

И не дожидаясь ответа, Пэн побежала назад к утесам. К берегу вела еще террасная лестница, но тогда девушке надо было бы взбираться по камням. Прыгая от валуна к валуну, она остановилась на плоском камне, присела и прыгнула на черные камни.

Она сунула ноги в расщелины, медленно, с неохотой протянула руку и коснулась ладони утопленника. Рука была холодной, и сначала она подумала, что он, должно быть, уже умер. Пристальный взгляд перешел к влажным волосам, которые были чернее камней, на которых лежал человек. Она подняла его голову, и он закашлялся.

— Святые угодники! — Руки Пэн скользнули по телу, и их накрыли брызги. — Сэр? Сэр, Вы слышите меня?

Он пробормотал что-что, но так и не очнулся. Длинноногий и мускулистый, он был слишком тяжел для нее. Оглянувшись, она увидела Дибблера и молодого Эрбута, несущих паланкин по крутому склону.

Прибой промочил ее одежду. Она передвинулась, чтобы иметь возможность поддерживать голову мужчины и защищать ее от камней, пока идет помощь. С дрожью в теле она почувствовала, как мужчина зашевелился и стал беспорядочно двигать руками.

— Нет, не шевелитесь. — Разрываясь между желанием бежать и оказать помощь, она гладила его голову и плечи, пытаясь успокоить его. — Не двигайтесь, иначе поранитесь еще сильнее.

Конечно, он не слышал ее, но почувствовал ее нежность, потому что затих в колыбели ее рук. Пэн переместилась так, чтобы можно было прижать его голову к груди.

Она никогда не видела человека с такими совершенными чертами. Может быть, не совсем идеальными. Тонкие губы были плотно сжаты и все же полностью гармонировали с носом и бровями. Синяя тень под подбородком сказала ей, что его борода будет столь же черна, как и волосы.

Почему он не мог быть стариком? Почему он не мог быть прокаженным? Нет, он должен был быть молодым. Молодые люди были сильны, ссорились из-за пустяков, а затем улаживали ссоры, проливая кровь, убивая. Молодые люди были непредсказуемы, стремительны и ужасали ее. И все же, этот…

Украдкой бросив взгляд на Дибблера и Эрбута и убедившись, что их внимание сосредоточилось на террасной лестнице, Пэн возвратилась к изучению мужчины. Разрываясь между страхом и любопытством, Пэн закусила губу и рассматривала его. Тихий голос шептал ей: «Смотри, смотри сейчас, пока это безопасно». Это могла быть ее единственная возможность рассмотреть мужское тело. Изодранная одежда почти не скрывала его. Большая часть его была в синяках и царапинах.

Пэн дотронулась до его плеча и изумилась мягкости кожи, когда мышцы напряглись и затвердели. Рука поднялась, мужчина застонал и чуть не задел ее. Она покачнулась от силы этого движения, но боролась до тех пор, пока не ухватила его за руку. Шепча утешительные слова, она пробовала удержать его ладонь. Та была слишком большой для нее, так что вместо этого она взяла его за запястье.

Его голова снова беспокойно заметалась, и она заметила фиолетовый оттенок кожи под глазами. Его веки внезапно поднялись, и она увидела глаза, такие же поразительно черные, как и волосы. Их тела закрутило прибоем. Ее теплое тело плавно заскользило по его, холодному. Его нога просунулась между ее ног. Пэн вскрикнула от чувства вторжения между своими бедрами и, как могла, постаралась избежать этого соприкосновения.

— Матерь Божья, Я начинаю верить, что Господь послал мне черного леопарда под маской мужчины. Успокойся, любезный.[16]

Сзади нее Дибблер и Эрбут поднимались на скалы, неся паланкин. Чары его взгляда рассеялись с их приходом.

— Оставьте паланкин там, — крикнула она. — Помогите мне донести его.

Их совместные усилия позволили, наконец, стащить человека с камней. Дибблер и Эрбут положили его на паланкин, Пэн ощупала его, ища сломанные кости, прежде чем накрыть его одеялом. Она махнула Сниггсу и его сыну Торнипу, которые спускались вниз по террасной лестнице, чтобы присоединиться к ним. Мужчина стонал и метался, когда Дибблер привязывал его к паланкину. Эрбут собрался связать его ноги. Он склонился над сапогом человека, затем выпрямился и подал что-то Пэн.

— Взгляните на это, хозяйка. Это было в сапоге.

В руке паренька лежал кинжал. Этот кинжал не мог принадлежать ни йомену,[17] ни даже простому джентльмену. Это было оружие дворянина. Полированное стальное лезвие с острыми краями. Рукоятка, покрытая позолотой и рубинами. Головка рукоятки инкрустирована граненым хрусталем. На крестовине, чуть выше лезвия, сплелись золотые змеи, сделанные так искусно, что, казалось, они злобно извиваются, глядя на нее рубиновыми глазками.

Пэн пристально уставилась на кинжал, и ей показалось, что змеи начали скручиваться и извиваться. Она заложила руки за спину, поскольку Эрбут собрался передать кинжал ей:

— Нет!

Эрбут даже подпрыгнул от ее резкого крика.

— Я хочу сказать, положи его пока в свой пояс, будем хранить его в Башне Святого после того, как позаботимся об этом бедном человеке.

Эрбут бросил на нее сконфуженный взгляд, но сделал так, как она сказала. Дибблер подтыкал одеяло вокруг тела незнакомца.

— Это оружие лорда, хозяйка.

— О? — Пэн, едва слушая, сжала дрожащие руки. Она почти коснулась кинжала. Дорогой Боже, она была права насчет шторма, права насчет этого человека.

— Я видел множество таких клинков в Лондоне, когда был в услужении у того торговца тканями. У него прекрасное лезвие. И этот мальчик… он не солдат. Взгляните на его руки. На ладонях нет мозолей. Руки огрубели там, где он сжимает шпагу. Хотя при нем нет шпаги. — Он снял пояс и кошелек.

— Дибблер! — сказала Пэн. — Никакого воровства, помни об этом.

— Но мы пока не выяснили, кто он.

Пэн забрала вещи и положила на носилки. Сниггс и Торнип подошли, и вчетвером они подняли паланкин. Пэн следовала за ними, а Дибблер возобновил свои предположения о незнакомце, потерпевшем кораблекрушение.

— Он лорд. Взгляните на его рубашку. Самый лучший батист.

— И как ты отличил батист от складного стула? — спросил Сниггс.

— Клянусь Богородицей, вероятно, он крал его, — сказал Эрбут.

Пэн взглянула на мужчину в паланкине. Его голова была повернута в сторону, показывая суровый подбородок и длинную, гладкую шею. Почему-то, невзирая на ее ужас и мрачные предчувствия, вид этого беззащитного тела сделал ее внутренности мягкими, как крем. Она рассматривала веер черных ресниц на щеках, споткнулась и почти упала. Пытаясь сохранить равновесие, она впилась взглядом в спины своих людей; к счастью для нее, ни один из них не видел ее глупости. Глупость — вот что это такое, почти безумие — из-за вида мужской шеи чуть не сломать свою собственную.

Пэн на мгновение остановилась и понаблюдала за паланкином и его ношей. Шторм привел его к ней. Эрбут споткнулся, заставляя мужчину стонать, и Пэн призвала на помощь всю свою силу воли, чтобы не броситься к нему. Она сжала зубы, когда увидела, как его тело скрутилось под веревками, которыми его привязали к паланкину. Несмотря на то, что он был накрыт одеялом, она могла наблюдать за движениями его ног, туловища и рук.

Внезапно он выгнул спину, его бедра дернулись вверх, так что Дибблер и Сниггс чуть не упали на колени. Это телодвижение, его неистовство, приглашение, крывшееся в нем, поразили ее чувства. Она почувствовала себя так, будто вчерашний шторм внезапно проник в ее тело, и именно этот мужчина поместил его туда. Так же внезапно мужчина успокоился.

Пэн моргнула, затем покачала головой.

— Святые угодники. Боже терпеливый. Святая Матерь…

Шторм был предзнаменованием; она знала это. Она знала это, знала так же, как множество вещей, вещей, которые она обычно не хотела знать. Только на сей раз эти предчувствия были другими, более волнующими. Тревога смешалась с желанием, испуг с нуждой, убеждение бежать со стремлением прикоснуться; и все эти чувства одновременно окружили ее. Они не желали оставлять ее. Они превратили ее мир в царство золота, алмазов и черного огня.

Она снова покачала головой, затем пристально посмотреть на мужчину. Он ничего не сможет ей сделать. Она не позволит какому-то мужчине разрушить свои убежище и покой.

Ах, но когда лодка с припасами придет, она будет избавлена от него.

Жаль, что лодка может не приплыть в течение еще нескольких недель. Но до тех пор она будет начеку. Ее дар предупредил ее; теперь она должна внять этому предупреждению. Этот человек представлял какую-то неизвестную опасность. Она должна быть осторожна.

Подхватив свои юбки, Пэн запрыгала от скалы к скале, следуя за лордом, которого принес ей волшебный шторм.

Глава 2

Он очнулся в голубоватой дымке, охваченный болью. Он крепко зажмурился и снова приоткрыл глаза. Голубизна осталась, как и острая боль в голове и ребрах. Он постарался сфокусировать взгляд в одной точке над головой, и ему удалось увидеть херувима. Замешательство и все та же раздирающая головная боль заставили его снова прикрыть глаза. Он оказался в той сфере, где над ним парили херувимы.

Когда он очнулся в следующий раз, его зрение прояснилось, но херувимы остались. Он лежал на спине, голова и плечи покоились на подушках, и разглядывал небо у себя над головой. На сей раз он осознал, что небо и херувимы составляли часть фрески, нарисованной на сводчатом потолке спальни. Ангелы и херувимы склонялись над округлой балюстрадой, а небо простиралось над ними, что создавало иллюзию, будто потолок открыт прямо на небеса. Пушистые облака проплывали над зрителями, а глупый павлин смотрел сверху вниз с бессмысленным любопытством.

Внезапно над ним склонилось еще одно лицо, в облаке светло-каштановых, с золотыми нитями волос. Янтарные глаза идеально гармонировали с ними, как и заостренная утонченность, которая привлекла и удерживала его внимание, несмотря на растущее головокружение и такую жестокую боль, которая могла, как он опасался, закончиться рвотой. Завораживающее личико нахмурилось, наблюдая за ним. Ему показалось, что он заметил понимание в глазах цвета меда. Эти глаза стали для него якорем, они поддерживали его в океане боли. Он продолжал глядеть на нее, но, в конце концов, потерпел поражение в борьбе с болью и закрыл глаза.

— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросило создание над ним.

Всего лишь несколько слов, а какой покой они ему принесли. Нет, не слова, а голос, похожий на колокольчик, который волшебно успокаивал. Всего в одно мгновение все его существо стало испытывать потребность в этом голосе — голосе, который прогонял страдание из тела. Его обладательница снова одарила этой музыкой.

— Вы меня опять не вспомнили? Я так и думала. Но все же, кажется, Вам лучше, как и должно быть после шестидневного отдыха. На сей раз Вы сможете назвать мне свое имя?

Его глаза снова открылись. Его имя. Преодолевая тошноту, он стал искать какие-то воспоминания, но не нашел ничего. Матерь божья, он не помнил своего имени! Он снова поискал и обнаружил пустоту, как девственно чистый лист бумаги. Он облизал губы и попытался приподнять голову. Резкая боль охватила его. Руки уложили его глубже на подушки. Мокрая тряпица была положена на лоб.

— Я опасалась, что так и будет, милорд.

Поморщившись, он уловил только эти слова.

— Милорд?

— Ну, мы думаем, что Вы — лорд. Дибблер считает так из-за вашей одежды, и я с ним согласна. Даже Сниггс думает, что это правда, а он никогда не соглашается с Дибблером. А есть еще и Твисл,[18] которая тоже так считает, и Эрбут, и Видл.

Голова у него стала болеть сильнее из-за странных имен, заполнивших его мозг.

— Пожалуйста.

Боль вновь отступила, и он рискнул еще раз взглянуть на свою визитершу. На этот раз он увидел ту же хрупкость лица и тела, те же золотистые волосы, и глаза, и рот, одаренный полной нижней губой. Она сидела на краешке табурета возле его кровати, ее поза была такой беспокойной, как будто она собиралась ускользнуть, стоит ему пошевелиться. Ее тело напомнило ему маленькую водяную птичку. Хрупкая стройность сочеталась с неожиданными округлостями, которые привлекли его внимание даже в таком болезненном состоянии.

Созерцая молодую женщину, которая сидела так близко и все же казалась такой недосягаемой, он почти забыл, что он не знал, кто он такой. Почти. Ужас пустоты на мгновение чуть не поглотил его.

И снова ангелоподобный голос помог ему преодолеть смятение:

— Не терзайте себя, милорд, Твисл говорит, что со временем Вы все вспомните. И раз Твисл так говорит, значит, так оно и будет. И у нас все равно есть для Вас имя — Тристан.[19]

Вероятно, он посмотрел на нее в недоумении, потому что она поторопилась продолжить:

— В конце концов, мы же должны были как-то Вас называть, а я читала и…

— Я должен быть благодарен, что Вы сдержались и не выбрали Ланселота.

Она не улыбнулась и не ответила. Пока они смотрели друг на друга, он заметил неловкость, которая появилась на ее лице и пропала. Ее пристальный взгляд оторвался от него.

— Вы случайно не знаете, англичанин ли Вы?

Он попытался задуматься об этом, но потом поморщился.

— Я этим интересуюсь потому, что когда я пыталась поговорить с Вами по-французски, Вы мне отвечали по-французски. Если я говорила с Вами по-итальянски, Вы отвечали на том же языке.

— Но думаю я по-английски.

— Bien, — заговорила она. — Parlez français.[20]

— Pour quoi?[21] — он запнулся и посмотрел на нее, в то время, как французские мысли затопили его сознание. Он прижал ладонь ко лбу. — Кровь Господня, больше так не делайте!

— Вот видите, — заявила его посетительница, едва сдерживая волнение. — То же самое и с итальянским. Вот почему мы считаем, что Вы дворянин или священник. Но, — она взглянула на него и покраснела, — Вы не похожи на священника. — Затем она снова сменила тему, вызвав у него еще большее замешательство. — Но если Вам не нравится имя Тристан, мы можем выбрать другое.

Он начал узнавать ее, эту молодую женщину, которая являлась его единственной связью с внешним миром, но чем больше он узнавал, тем, казалось, меньше понимал, так как темперамент его хозяйки был изменчивей, чем у монарха. Она чего-то боялась, но старалась скрыть свой страх. Но, даже не совсем здоровый, он все равно чувствовал, что она находила его таким же неотразимым, как он ее. Сложный случай.

Она резко прервала его размышления, поднявшись со стула, как будто больше не в силах находиться рядом с ним.

— Как насчет английского имени? — спросила она, теребя руками юбку из простой шерсти.

— Простите?

— Есть Генри, Томас, Джон, Ричард, Эдвард, Кристофер. А может Вы предпочтете итальянские — Николо, Андреа, Леонардо, Клаудио, Франческо?.

— Пожалуйста… — он тонул в именах.

— И потом, есть еще французские. Вам какое больше по вкусу, Франсуа или Альфонс? Жорж, Мишель, Анри, Жак, Луи, Гийом?

— Тристан! — он скривился и закрыл глаза руками. От боли он прикусил нижнюю губу. — Пожалуйста, я Вас умоляю, больше никаких имен.

Когда он опустил руки, она все еще стояла поотдаль, осторожно наблюдая за ним.

— Я понимаю, — проговорила она. Ее пальцы нервно сжимались и переплетались. — Я тоже ненавижу свое имя. Я не думаю, что Вы его помните, хотя я уже дважды Вам его называла. Я Пенелопа Фэйрфакс. Вы можете звать меня Пэн, так как я называю Вас Тристан.

Сейчас он был согласен на любое имя, лишь бы избежать продолжения бестолковой болтовни. Он стиснул зубы и попытался взять ее руку, чтобы поцеловать в знак приветствия. Тут он заметил, что его руки обнажены. Он в неверии взглянул на себя и обнаружил, что тело покрыто повязками, порезами, царапинами, синяками, одеялами — и больше ничем. Он медленно поднял глаза на нее, ожидая встретить еще один потрясенный взгляд. К его удивлению, она смотрела на его тело. Ее взгляд скользил по голой груди и ниже, ниже, ниже. Он следил, как этот взгляд ласкал его ребра, льнул к плоти бедер, а потом мягко спускался ниже.