он, видимо, не любит шум.
Я ничего теперь не помню
и друга лучше расспрошу.
Но что-то синее темнеет
и закрывает чей-то глаз.
Мой друг меня не разумеет,
а третий вовсе – мордой в грязь…
Мы в храме трезвости сидели,
в нём было пусто и светло…
«Но если что-то мы посмели,
то, значит, что-то нас вело…»
Милёнок мой, давай разделим роли:
Ты – книжный шкаф, а я – журнальный столик,
Ты – пылесос, а я – напильник твой…
И заживём мы весело с тобой.
Когда приедем вместе на природу,
Изобразим: ты – пень, а я – колоду.
Затем, чтоб наш досуг разнообразить,
С тобой пойдём на скотный двор полазить,
Где я, как тёлка, травку пощиплю,
Ветеринару томный взгляд пошлю,
А ты, как самый настоящий бык,
Ему покажешь длинный свой… язык.
Чтоб осветить твоих желаний тьму,
Тебе скажу я философски: «му-у-у»
Не Римма я, а деревенский Рим -
ко мне ведут со всех сторон дороги.
Я презираю частные дворы -
бесплодные пустые недотроги.
Через меня проедет двадцать раз
Разбитая телега дяди Феди.
Раз в день эаезжий многотонный КРАЗ
Весь в копоти по мне, рыча, проедет.
Из всех дворов я – самый нужный двор,
Из мира в мир проезжая дыра.
Блажен поэт, что откровенно горд
открытостью проезжего двора.
И за его святое постоянство
ему пора пожаловать дворянство.
Потом забрался в огород
И там вкушал его щедрот.
Сполна подвластный этой теме,
Я размечтался о гареме.
Но ни к чему мне аморалка -
Я разогнал гарем, а жалко…
Хоть мудр пророк их Магомед:
Есть се ля ви, а бога нет…
И я стою под Спасской башней
И восхищаюсь жизнью нашей.
Мы приедем в запущенный сад,
А в приличный с тобой нас не пустят.
Увезу я тебя в захолустье,
Где обрывки газет шелестят.