Цикл "Вепрь". Трилогия.

– Все как есть исполню.

– Скомороха того награди хорошенько.

– Я уж велел выдать пятьдесят рублей.

– Вот и славно. Спасибо тебе, Отец Небесный, уберег кровинушку. – Дед истово осенил себя косым крестом и снова обернулся к Световиду: – С бароном энтим решать надо.

– Я к Градимиру четверых приставил из моего личного десятка.

– Охранители – это хорошо, но не дело. Подстерегли раз, подстерегут и вдругорядь. А этот чего удумал! Живым, стало быть, восхотел получить, чтобы поизгаляться.

– Дак а что же…

– А ты нешто дите неразумное или, как им, молодость глаза застит?

– Не по чести это, батюшка.

– «Ба-а-атюшка». Ты честь придержи для тех, кто с честью просыпается, весь день живет и спать ложится, а с собакой надо по-собачьи. Уразумел ли?

– Уразумел. Да кому такое поручить-то, даже не знаю.

– Подумаешь и найдешь, но не затягивай.

Разумеется, Виктора никто не пригласил в горницу, еще чего не хватало. Кабы шел пир горой да в скоморохе потребность возникла… Гостей потешить скоморошьим представлением – дело доброе. Да и то в трапезную позвали бы, а не в горницу. А так – нечего ему среди бояр делать. Вот если бы к нему вопросы какие были… но вопросов не было. Так что, едва у них приняли коней, парнишка из дворовой челяди потянул Волкова в сторону, как оказалось, на кухню.

В местную кухню Виктор просто влюбился. Может, все дело в том, что тут готовили для господ, вот только он в этом сомневался. Его усадили за стол и принялись потчевать не какими-то там блюдами с барского стола, а самыми обычными щами и кашей из сечки, щедро приправленной мясом. А чтобы все это запить, поставили запотевший кувшин с квасом, прямо из ледника. Вот и вся еда. Но как все это было приготовлено! Поедая угощение так, что за ушами трещало, он был уверен, что в старину и на Земле готовили ничуть не хуже, просто со временем разучились готовить исконно русские блюда. Почему он считал, что эти кушанья – именно русские? Он и сам не знал. Но вот шла у него в голове именно такая аналогия, и все тут.

Он уже доедал кашу, когда на кухне появилась ОНА. Вот как нес скоморох деревянную ложку ко рту, так и не донес. Красна девица. Он много раз и слышал это выражение, и читал, и сам произносил, вкладывая в это определенный смысл, но до этой минуты даже не подозревал, что у этих слов есть реальное воплощение. Вот оно. Вернее, ОНА. Молодая, не старше восемнадцати, может, даже и моложе… А чего вы хотите? Здоровая пища, ничем не отравленная атмосфера… Густые русые волосы забраны в толстую тугую косу, которая через левое плечо свисает чуть не до колен, соблазнительно огибая высокую грудь. Лицо – словно нарисованное, с природным румянцем (а в том, что румянец природный, он ничуть не сомневался), брови выгнуты дугой, словно подведенные, огромные голубые глазищи с длинными ресницами, тонкий изящный носик, в меру полные алые губы. Как такое возможно без капли косметики, он понять не мог, но Господь не поскупился, одарив это лицо красками от щедрот своих. Не ляпнуть бы где вслух такое: славены, в отличие от сельджукцев и каталонов, считают себя не рабами Господа, а детьми его, а потому никогда так не говорят – только Отец Небесный.

– Это ты скоморох будешь?

А голос! Вот сколько девчат знал и всякое-разное случалось: и от любви безответной страдал, и дыбом становился, едва взглянув, да так, что покоя не знал, пока не добивался своего. Но чтобы так! Ощущение такое, что вот скажет палец отрубить – не задумываясь отхватит; скажет руку – вот только топор отыщет, потому как ножом больно долго пилить, а захочется побыстрее исполнить. Преувеличение? Может, и да, но только в тот момент он думал именно так и ничуть не сомневался в том, что исполнит подобное враз. Что же за красота такая! И это она еще в полную силу не вошла, он просто чувствовал, что это только бутон, которому предстоит расцвести пышной роскошью небывалого цветка.

Простенький голубой сарафан скрывал под собой стройное упругое девичье тело. Отчего такая уверенность, коли сарафан очень даже просторный и не облегает плотно девичий стан? А вот не могло быть иначе, и все тут. Высокая грудь вздымается под тканью без каких-либо помощников в виде бюстгальтеров, потому как их пока и не изобрели. Как только Волков попытался представить себе ее без одежд, то сразу позабыл, как дышать.

– Чего молчишь-то? – легонько прыснув, вновь спросила она, и при этом улыбка словно включила какую-то мудреную подсветку, еще больше озарив ее лицо. Вот только что казалось: краше ничего и быть не может. Но едва она улыбнулась, как Виктор окончательно осознал: нет предела совершенству.

– Гхм… кхэ…

– Чего кряхтишь, как дед старый? – не унималась красавица.

– Ты бы, Смеяна, погодила, пусть парень в себя-то придет. Ишь, словно кол проглотил, дыханье сперло, – забавляясь, проговорила повариха. – Это ж надо поначалу приготовиться, чтобы с такой красотой повстречаться, да и то не сомлеть тяжко.

От слов дородней женщины Смеяна – какое красивое имя! – потупила взор. Ее румянец разгорелся еще сильнее, а у Виктора поплыла голова. Все, спекся. Э нет, так дело не пойдет. Кто знает, чья она дочка? Хотя вряд ли боярская, скорее всего из челяди. Платьице простенькое – не старое, но и не новое, разве так одеваются бояре? Услужливая память тут же представила картины из прошлого Добролюба, ни одной боярской дочки в подобном одеянии ему видеть не доводилось. Опять же разговор простой, никак не господский. И повариха очень легко с ней общается, без пиетета. Но даже если девица из челяди, это ничего не меняет. Какому хозяину понравится, что его дворню обхаживают посторонние? А с другой стороны, какое ему дело. Впрочем, до такой-то красы наверняка дело есть. Однозначно есть.

– Это так, – наконец сумел совладать с собой парень, – к красоте твоей еще попривыкнуть нужно. Лик – словно Отец Небесный обрисовал, голосок журчит, словно ручеек весенний после морозов студеных…

– Э-э-э, скоморох, а ну осади! – вскинулась повариха. – Ишь запел, как соловушка!

– Да что ты, тетка Большуха, пусть сказывает, – взмолилась Смеяна.

– Я те дам «сказывает»! Прямо заслушалась. Поел, что ли?

– Поел.

– Ну и ступай с богом.

– Да куда ему ступать-то? – лукаво поинтересовалась девушка.

– На улицу пусть ступает. Ждан! Ждан! Где тебя носит?

– Тута я, тетка Большуха, – лениво отозвался парнишка, что привел Виктора на кухню.

– А ну проводи добра молодца на задний двор, пусть там ждет, пока с ним разберутся.

– Ага. Пошли, что ли?

– Да погодите вы, – не унималась Смеяна. – А что ты умеешь и звать тебя как?

– Звать меня Добролюбом, – охотно откликнулся скоморох. – А пробавляюсь я метанием ножей, жонглированием да тело скручиваю по-разному. Могу и бороться.

– А не покажешь ли свое умение? – Выражение лица – словно дите малое вожделенную игрушку просит, а глазищи… Вот интересно, он с ножами-то управится?

– Смея-ана, – строго исторгла Большуха, но ее голос не возымел нужного действия.

– Отчего не показать. Вот только нужно либо щит деревянный, либо стену, в какую будет дозволено ножи втыкать.

Девчушка бросила горящий взор на Ждана. Как видно, с развлечениями здесь все же было не очень. Глаза парнишки тоже загорелись. Немного почесав затылок, он вдруг выдал осенившую его мысль, тряхнув головой, как жеребец на выпасе.

– Мы с утра стол новый в саду сладили, а старый велели на дрова снесть, но его пока не разобрали. Чем не щит?

– Подойдет, – уверенно проговорил Виктор.

Устроить место для представления было делом двух минут. Стоило только выйти на задний двор, взять на пару со Жданом старую столешницу, вынести в сад и приставить к дереву. Вот, пожалуй, и все, площадка готова.

Добролюб никогда не приступал к метанию ножей сразу, предпочитая сначала разогреться, чему в немалой степени способствовали как акробатические номера, так и жонглирование. Возможно, причина заключалась в том, что ножи, элемент опасный, он приберегал для апогея выступления. Как бы то ни было, Виктор решил придерживаться той же тактики: коли скоморох был удачлив и с заработком проблем не имел, значит, и тактика верная.

Сальто с места вперед и назад, солнышко, хождение на руках с почесыванием носа, пока держишься на одной руке, или забавным почесыванием одной ноги другой, прыжки на руках и бег. Забрасывание ног на плечи с хождением опять же на руках. Он буквально выворачивался наизнанку, поражаясь возможностям своего нового тела. Вокруг смех, восхищенные вздохи и охи, а главное – ее смех, который он без труда выделял из общего гомона. Народу собралось преизрядно, никак не меньше трех десятков, в том числе прибыла и ворчливая Большуха. Вот угораздило же. После представления обязательно нужно перекинуться с ней парой слов, чтобы развить, так сказать, успех и завязать знакомство. А сейчас он выкладывался по полной, занимаясь лицедейством только для одного зрителя, для нее.

Вообще-то Виктор слегка погорячился. С акробатикой все было в порядке, как-никак зарядка многое расставила по своим местам. С ножами тоже оказалось все хорошо: часы, убитые на их метание, позволили наладить координацию. А вот с шарами он явно просчитался. Он понял это, едва взял в руки первые три шара размером со среднее яблоко, раскрашенные во все цвета радуги. Они были не особо тяжелые, деревянные, но суть не в том. Едва он подбросил первые, как руки его запутались, подхватить он сумел только один, два упали на землю. Если вам приходилось наблюдать за человеком, который впервые взялся изображать из себя жонглера, то картина понятна.

В ответ на такое «мастерство» толпа разочарованно загудела, а у Виктора едва не случилась паника. Но спасла его Смеяна. Вот у кого на лице не было и капли разочарования, а только ожидание: ну не верила она, что он такой нескладный, ведь с тремя яблоками даже она управляется, трудновато было научиться, но ничего, осилила, а вот четвертое никак в руки не давалось. Она ни на мгновение не допускала, что это может быть взаправду, и ждала, чем закончится эта интрига. Благодаря этому взгляду скоморох расправил плечи. Вот хоть наизнанку вывернуться, а разочаровать эту красу ну никак нельзя.

– Вот так вот и получается, когда за шары берется тот, кто много о себе думает, – назидательным тоном произнес он, иронично поглядывая на окружающих. – Чтобы не выглядеть скоморохом… – Его тут же перебили дружным хохотом, ну да, мол, кто бы говорил, сам-то… – Повторяю, – надев серьезную личину, продолжил Виктор, – чтобы не выглядеть скоморохом, нужно идти от простого к сложному. Берем один шар и подбрасываем его. – Он подбросил означенный шар примерно на метр, легко поймал его, и так несколько раз. – После того как научитесь ловить шар правой рукой, бросайте другой – левой, да так и продолжайте: один бросаете и ловите левой, другой – правой. Конечно, ничего сложного в этом нет, вон шары лежат, пусть кто-нибудь попробует. Да не одновременно бросай-то, а вразнобой. Ага, не получается? А я про что. Как только натешились с двумя шарами, можно присоединить и третий.

Так, постепенно увеличивая количество, он вскоре поднял в воздух все шары. Но ведь ОНА ждала от него чего-то другого. Ее взгляд подтверждал: она просто не верит, будто это все, на что он способен. Вообще-то у Добролюба были еще коленца в запасе, но ведь без тренировки и так чуть было не опростоволосился, хорошо хоть как-то сумел выкрутиться. Куда усложнять-то? Но попробуйте расскажите об этом павлину, расправившему хвост и всячески желающему произвести впечатление на паву.

Виктор и сам не понял, как такое произошло. Крикнув Ждану:

– Лови! – он бросил ему один из шаров.

Тот исправно поймал и, ничего не понимая, уставился на скомороха. А тот ему кивнул, мол, давай. Ждан еще пару секунд осознавал произошедшее, а затем бросил шар скомороху. Виктор не просто его поймал, но тут же вплел в хоровод остальных. Затем снова шар полетел к Ждану, потом – еще к девушке, потом – к парню. Виктор время от времени подбрасывал шары зрителям, бросал так, чтобы им удобно было поймать. Никакой скорости и мастерства в жонглировании от них не требовалось, только поймать и подбросить обратно. Постепенно в полете между жонглером и зрителями непрерывно было уже по три-четыре шара. Одна девка, злыдня, хохоча от удовольствия, неумело и жеманно замахнулась и бросила шар в Виктора и ладно бы попала, а то еще и в сторону швырнула. И как только он извернулся, чтобы не уронить и этот, и все остальные! Для Виктора это осталось загадкой. Глазенки девицы горели и просили еще, но Виктор решил не рисковать: ну ее, ума нет – считай калека. Она небось решила, что он чудеса может творить, сам ведь сказывал «от простого к сложному», вот она и изгаляется.

Потом он встретился взглядом со Смеяной. Та смотрела на него с азартом, нетерпением и обидой одновременно. Как же так, а ей шар? Всем вон бросил, а ей – ни разу. А еще словеса всякие говорил, мол, и ликом пригожа, и голосок как ручеек. Но тут он посмотрел ей в глаза, крикнул:

– Лови, – и бросил шар.

Отец Небесный, вот счастье-то! Лицо девушки прямо расцвело. Она ловко ухватила шар, а затем легонько, без каверзы, бросила обратно. Хорошая девочка.

Когда дошло до ножей, публика уже гудела, как растревоженный улей, в предвкушении чего-то эдакого. Больно уж ловок скоморох оказался. Хотя поначалу и разочаровал, но, как выяснилось, он так забавлялся. Им было жутко интересно, к тому же сами в представлении поучаствовали. Как и с шарами, с ножами у скомороха ну никак не ладилось. Приладили листочек, он должен в него попасть, а ножи только вокруг и ложатся, в саму цель никак не угодят. Все, закончились. И это скоморох, который забавляет своим мастерством народ? Понятно, что ни один клинок не отскочил и все они торчат из столешницы, но листок-то целехонек!

– А ить не попал, касатик, – прозвучал в наступившей тишине озадаченный голос тетки Большухи. И тут загомонили остальные.

– Точно, не попал, – озадаченно почесал в затылке скоморох, отчего толпа разразилась дружным хохотом. Они уже поняли, что где-то есть подвох, но вот где… – А что, грамотные-то среди вас найдутся ли?

– Да уж пограмотнее тебя будем!

– А тебя что, грамоте нужно обучить? Без этого в цель не попадаешь?

Шутки посыпались, как из рога изобилия, вот только было видно, что все шутники пытаются понять, что такое удумал этот лицедей, и никак не поймут. Смеяна тоже заинтересованно смотрела то на него, то на столешницу, а он, аспид, ни с места и даже бровью не повел. Да в чем секрет-то? Ведь явно что-то удумал! Вдруг она внимательно присмотрелась к ножам, которые он и не думал вынимать из столешницы. Ну конечно!

– Дак он буковку выписал, – догадавшись, выкрикнула она.

– Какую буковку? – вскинулся народ.

– Аккуратную такую – «С».

– Точно, – прищурившись, согласилась Большуха. – Ты опять, аспид?

– Чего «опять», тетка Большуха? – пожал плечами Виктор.

– Буковка?

– Ну буковка. «Скоморох», стало быть. А ты о чем удумала?

– Я это… того… Подумалось…

– А ты не думай, так проще будет.

Народ грохнул дружным хохотом, а у красавицы румянец ярче стал от смущения – догадалась, выходит, и от удовольствия – польстил, получается. Бабушка-травница на дороге не врала и не преувеличивала, когда говорила, что девки отчего-то чуть не вешаются на скоморохов. А он собой еще и благообразен, рассмотрел свое отражение в кадке с водой: не писаный красавец, но вполне хорош собой. По всему выходит, что заинтересовал он ее. Нет, того, что творилось с ним, у нее и близко не наблюдалось, но вот не безразличен, и то хлеб.

Потом он метал еще, выписывая разные фигуры, а под конец предложил смельчаку встать у щита. Насколько шумной была толпа секунду назад, настолько же тихой она стала сейчас. Одно дело – за мастерством наблюдать со стороны и совсем иное – вот так… А ну как рука дрогнет? Ведь ножи в дерево входят не шутейно: каждый раз скоморох с усилием их выдергивает, да не просто, а с раскачкой.

– Я встану, – бросила Смеяна и, хмыкнув, устремилась к щиту. Нет, недаром все же дали ей имя. Такое впечатление, что она смешинку проглотила и та не дает ей покоя.

Тут же из толпы подалась высокая и статная бабенка, которая, подойдя к Смеяне, уже занявшей свое место, бесцеремонно оттеснила девушку в сторону и встала вместо нее.

– Неча тебе тут делать, красота наша. Иди со стороны смотри.

– Беляна…

– Ступай, говорю. Или батюшке обсказать? Чего встал? – обратилась она к скомороху. – Мечи.

Беляна встала, словно партизан перед строем расстрельной команды, решительная и несгибаемая, всячески стараясь не выказать свой страх и внутренне трясясь как осиновый лист. Вся эта гамма чувств была написана на ее лице и читалась как в открытой книге. Виктор мысленно поблагодарил Бога за такой поворот событий. Когда у щита оказалась Смеяна, он понял, что не сможет бросить ни одного ножа: он был уверен на все сто, что его рука дрогнет. А так… Да легко! А еще и под ее пристальным взглядом. А получите!

Десять ножей обрисовали фигуру Беляны, войдя в притирку с сарафаном, но не прорезав ткань, не говоря уже о самом теле. Пока последний нож с глухим стуком не вошел в дерево, над площадкой висела напряженная тишина. Но как только последний снаряд был израсходован, раздался общий вздох облегчения. А то! Разве ж можно так издеваться над людьми!

– Ты, как я погляжу, в ударе, Добролюб, – когда страсти поутихли, донесся голос Градимира. – И пользуешься успехом.

Едва люди услышали голос боярича, тут же поспешили разбежаться. Какому господину понравится смотреть, как бездельничает и забавляется дворовая челядь, будто иных забот нет? Смеяна же, к удивлению Виктора, ничуть не стушевалась, а, наоборот, с каким-то задором, словно молоденькая козочка, подскочила к Градимиру и схватила его за руку:

– Папка, ты видел, как он управляется с ножами?!

Папка?! Что за… Нет, ну надо же! Впервые в жизни его накрыло так, что вздохнуть невозможно… И она вроде как на него внимание обратила… Нет, эту девчушку лучше сразу выкинуть из головы. Он сейчас не в своем родном мире, где в принципе возможно все и классовые различия все же преодолимы. Не сказать, что их совсем нет, но это только бледная тень того, что существует здесь и сейчас. Имелись красивые баллады, в особенности на Западе, о простых воинах или бардах, которые добивались и положения, и своих возлюбленных, так сказать «Золушка наоборот», но он давно уже в сказки не верил.

– Я видел, дочка.

Все же дочка. Да когда ты женился-то, чтобы иметь такую взрослую дочь? Или не взрослую? Тогда и подавно лучше о ней забыть.

– Ты так давно подошел?

– Нет, я видел его искусство в другом месте. Когда он спас меня, освободив из рук разбойников.

– Так он спас тебя? – Смеяна несколько раз перевела удивленный взгляд с отца на скомороха и обратно.

А девочка-то не в курсе. Впрочем, чему удивляться. Скорее всего, вообще никто не в курсе, что легко объяснимо: кто, как не глава рода, должен знать новости и подробности в первую очередь. Все, что им могло быть известно: на Градимира кто-то напал, двое боевых холопов погибли, а боярич вернулся в сопровождении скомороха. Вот и девочка ничего не знала, терпеливо дожидаясь, когда батюшка все расскажет.

– Да, дочка. Как раз при помощи своего мастерства владения ножами.

– Расскажешь?

Ох, а глазищи-то горят, лучше смотри в другую сторону. Вот только Виктор, едва узнал, что девка не про него, по непонятной причине все больше и больше пялился на нее. Возможно, все дело в том, что запретный плод, как известно, сладок, а может, взыграло самолюбие.

– Обязательно. – Градимир улыбнулся.

– А как он с шарами управляется и тело скручивает тоже видел? – удовлетворившись обещанием отца, продолжала допытываться Смеяна.

– Не до того было.

– Ой, папка, ты представляешь…

– Все, Смеяна, потом. Сейчас нужно делами заняться. Ну что, Добролюб, пошли посчитаемся, да не стану тебя задерживать.

– Как скажешь, боярич.

Далеко идти не пришлось. Градимир провел его в какую-то каморку в одном из ответвлений необъятного терема. Тут, как оказалось, располагался казначей боярина. Тот был извещен заранее, а потому все подсчеты уже произвел в лучшем виде и был готов выдать необходимую сумму. А набежало изрядно.