Помоги проекту - поделись книгой:
Олег Верещагин
Я иду искать!
— Не отчаивайся. Мальчишкам всегда почему-то казалось, что ничего такого... героического им уже не достанется.
— А потом?
— Что потом?
— Ну... им всегда доставалось?
— Доставалось. Всегда. И ещё как!..
Светлой памяти:
с благодарностью и восхищением посвящает автор эту книгу.
Стража горных границ
Пролог
1. Позывной не отвечает
Кто-то гибнет, тонет, и зовёт, и стонет...
Чей корабль в море погибает?!
Или это крик затравленных погоней?!
И людей пытают или убивают?!
Он пришёл в город под вечер, когда ворота уже закрывались. Стражники-хангары в плоских хвостатых шлемах видели, как он возник из вечернего сумрака шагах в ста от ворот.
Они хмуро разглядывали приближающуюся фигуру человека, обмениваясь негромкими замечаниями на своём языке — кто же под вечер таскается со стороны Великого Леса? Колдуны, бродяги, убийцы... а то и ещё кто похуже.
С молоком матери хангары впитали убеждение, что лес буквально кишит нечистью. Поэтому они с надеждой посматривали на стоящего ближе к воротам данвана — не прикажет ли он сразу рубить позднего пришельца, пока он не натворил дел в городе, как уже бывало?..
Рослый, широкоплечий человек шагал размеренно и легко, чуть наклонив корпус вперёд.
Лица ещё не было видно в быстро сгущающихся сумерках, но хангары видели серо-зелёный плащ, накинутый поверх зелёной кожаной куртки, стянутой на груди ремнями, такие же зелёные штаны, заправленные в высокие сапоги, подбитые железом и перевитые ремнями накрест.
Длинные чёрные краги доходили почти до локтей. На широком, в два ряда проклёпанном медью поясе висели тощий кошелёк, дорожная сумка, широкий меч в обтянутых шкурой длинным белым мехом наружу ножнах и тяжёлый нож-камас.
Сочетание оружия и одежды делали позднего путника вдвойне подозрительным, потому что меч и камас могли принадлежать лишь северному горцу-славянину, а кожаная одежда всадника — только анласу, кочевнику из западных степей.
И те, и другие были давними врагами данванов — так одеться и вооружиться можно было лишь в знак вызова могущественным господам, лично Капитану здешней крепости и последнему наёмнику-хангару.
Но данван, стоящий возле ворот, остался неподвижен. Похожий на чудовищную башню из гибкой брони, угловатый, огромный, безликий, он стоял, широко расставив ноги и положив ладони в металлических перчатках на своё страшное оружие, висящее поперёк широкой груди.
Казалось, ему нет дела ни до наёмников, выжидательно посматривающих на него, ни до приближающегося странного путника, ни до города за спиной. Матовый блеск маски шлема был исполнен холодного равнодушия.
Способность господ, личной стражи Капитана крепости, то часами сохранять полную неподвижность, то взрываться молниеносным броском, пугала хангаров, но в то же время придавала им уверенности в своих силах на чужой, враждебной земле...
И теперь они успокоились тоже. Раз господин неподвижен — значит, опасности нет. Опёршись на короткие хвостатые копья с широкими наконечниками, предназначенные для ближнего боя, хангары уже с ленивым любопытством следили за чужаком.
Тот подошёл совсем близко — так близко, что стал виден цвет его глаз, серых и спокойных. Длинные русые волосы падали на спину и плечи. Такого же цвета усы гордо покоились за ушами, как было принято у славян во всех землях.
Тёмную от ветра, солнца и холодов кожу лица пересекал от правой брови до угла рта шрам, в котором любой из наёмников мог легко узнать след хангарской сабли — такой же, как висевшие у них на поясах.
Симпатий к пришельцу это не прибавило, а он ещё вознамерился пройти через ворота, словно сквозь пустое место! Было от чего остолбенеть, но в последний момент один из стражников преградил лесовику путь своим копьём:
— Пошлина давай, — гортанно прокаркал он с неистребимым хангарским акцентом.
— Пошлину? — глуховато спросил человек на славянском языке, останавливаясь и обращая на стражника слегка отсутствующий взгляд светлых глаз. Эти глаза всегда раздражали хангара, вот уже пятнадцать лет служившего господам в лесной земле — равнодушные, невыразительные глаза рыбы, по которым невозможно понять, о чём думает и чего хочет их обладатель.
— Пошлина, — повторил хангар, расправляя грудь и выпятив губу: он был на пол головы ниже пришельца.
Двое стражников помоложе засмеялись — не над своим старшим, а над лесным дикарём. Может, он и вообще не знает, что такое пошлина—думает, что в город, где есть Капитан, можно входить, как в лес, без разрешения и свободно?!
Но тот уже достал из кошелька серебряную монету с Летящим Фрегатом и Грифоном Данвэ.
— Возьми, — монета упала в ладонь стражника. Но вместо того, чтобы идти дальше, человек вдруг спросил: — К кому в городе можно наняться на службу, скажи?
— Служба? — переспросил хангар. — Э, что твоя умеет делать?
— Я воин, — так же глуховато, словно оберегая голос, ответил человек. — Могу быть следопытом в лесу, В горах. Могу водить корабли по звёздам.
— Ты? — хангар скривился. — Хай!
— Я спрашивал совета, а не насмешки, — без обиды сказал человек.
— Могучий Отважный Всевидящий, Капитан под Грифоном Данвэ, Капитан крепости Виард Хоран, — титуловал хангар Капитана полностью, назвав даже данванское наименование крепости, — не принимает в свои отряды червей, которые только и умеют, что ковыряться в земле. Тут есть лишь место для могучих сынов Белого Верблюда, рождённых в Ханна Гаар.
Эту тираду стражник произнёс без акцента — отшлифовал долгим и частым употреблением. Остальные стражники откровенно заржали. Их веселье ещё более усилилось, когда ничтожный лесовик проглотил и это оскорбление. Смиренно наклонил голову:
— Я понял... А есть ли у вас в городе рынок рабов?
— Эй, ты где видеть город без рынок рабов?! — насмешливо спросил хангар.
Пришелец был глуп и безопасен, даром что с оружием.
— А если видел? — с непонятной насмешкой ответил вопросом лесовик.
— Тогда твоя зарабатывать много денег, да? — хангар ткнул человека в грудь волосатым пальцем. — Рассказывать об этом чудесном месте и зарабатывать!
— Я смогу зарабатывать деньги у себя дома, рассказывая, каких глупцов держит вместо стражи тот, кто называет себя Капитаном Крепости Трёх Дубов.
Хангар на миг застыл, хватая ртом воздух, а потом схватился за рукоятку сабли. Во-первых, проклятый лесовик говорил на языке Ханна Гаар — знал, знал его и заставил ломать язык своей тарабарщиной!
Во-вторых, он открыто и нагло исковеркал титул Капитана и осмелился назвать Виард Хоран СТАРЫМ названием!!! Это требовало кары — немедленной и беспощадной — его голова скатится раньше, чем лесовик успеет достать свой неуклюжий меч...
Пальцы хангара словно примёрзли к рукояти, украшенной речным жемчугом. Нет, лесовик ничего не сделал, не пошевелился, даже не моргнул.
Просто наёмник, как на копьё, натолкнулся на его взгляд — уже не безразличный и равнодушный, нет! Рука хангара упала вдоль бока. Ему показалось, что сквозь прорези в маске проглянул демон из сказок. Но голос лесовика остался прежним, и говорил он опять на своём языке:
— Вот что. Я не знал, что у вас в городе стражникам отдана монополия на шутки. И если ты хочешь и в дальнейшем шутить без помех — не задерживай меня, достойный сын Белого Верблюда, хорошо?
Неведомым ухищрением голоса он ухитрился превратить родовое прозвище хангара в оскорбление, и стражник понял это... но сейчас он пропустил бы в город хоть самого Храага Огненного — лишь бы больше не встречаться с этим взглядом... И лесовик уже двинулся дальше — но его задержал ещё один голос:
— Стоять.
Пятнистая башня данвана двигалась механически и бесшумно. Ростом выше лесовика, шире в плечах и массивней, он подошёл вплотную, не обращая внимания на раздавшихся в стороны стражников — те брызнули от него, словно плотва от щуки.
— Назови имя.
Данван говорил без акцента и без насмешки, но в голосе хангара были человеческие эмоции, по сравнению с монотонно падавшими словами данвана, наёмник говорил почти приятно...
— Немой, — сразу, хотя и без подобострастия или испуга, ответил лесовик.
— Это имя?
— Какое есть, — он пожал плечами.
— Откуда идёшь? — продолжался бездушный допрос.
— Из Фрайск Тайн.
— Что делал там?
— Служил разведчиком в гарнизоне.
Данван протянул руку, обтянутую гибким металлом:
— Документы.
Так же без промедления, но и без суеты Немой подал карточку, покрытую пластиком. Данван помедлил, задержал её перед слепой маской и отсалютовал, вскинув прямую ладонь к правой брови:
— Удачи в городе, разведчик. И приятного отпуска, — добавил он, возвращая карточку. — Если тебе и вправду нужен рынок рабов, то он начинает свою работу рано, на центральной площади. Ты её легко найдёшь по указателям. Может быть, один из них, — жест в сторону застывших хангаров, — покажет тебе гостиницу — корчму, как вы говорите?
— Я так никогда не говорил, — равнодушно ответил Немой. — Я хобайн, а не славянин... Лайс свэс хлаутс н'д байра хит.
— О-о! — голос данвана вдруг изменился, стал моложе и приобрёл живые интонации. — У хлиган вате хауейен?! Скейнан!
— Т'экт, — Немой тоже отсалютовал рукой и, больше ни на кого не глядя, вошёл в город через ворота, бесшумно и плавно закрывшиеся за его спиной...
...Узкой мощёной улицей Немой шёл между двумя рядами высоких домов, чьи окна были закрыты ставнями. В тишине по ровным булыжникам коротко стучали шаги подкованных сапог.
Далеко впереди, над крышами домов, вознеслась, словно чёрный призрак, Цитадель Капитана. Такая же, как и в любом другом городе. Построенная по плану, с пристрелянными подходами, непоколебимая и несокрушимая.
Символ власти данванов — ни для кого не секрет, что они специально строят свои крепости вот так, чтобы их было видно из каждого уголка города, чтобы они висели над кварталами и площадями, над крышами и стенами, как судьба, как рок... Это не просто крепость. Это напоминание.
Лайс свэс хлаутс н'д байра хит.
Я знаю своё место и несу жребий.
Немой сплюнул. Каждый раз, когда он говорил на этом языке, ему хотелось потом прополоскать рот родниковой водой.
Было пустынно. Лишь нарушал теперь тишину доносящийся откуда-то спереди голос, возвещавший что-то через равные промежутки времени. Металлический, неживой голос, похожий на голоса, которым данваны говорят на языках своих рабов. Автомат говорит. Наверное, какое-нибудь объявление Капитана.
Он ещё раз посмотрел на Цитадель. Площадка для кораблей была пуста. Ни фрегатов, ни даже патрульных вельботов. Все в разгоне. Это и к лучшему.
Что он там твердит?
Впереди, в свете мощных прожекторов, обрисовался вход на площадь. Та самая, на которой днём рынок рабов — или другая? Голос нёсся оттуда...
— ...так! Эти четверо злоумышленников казнены согласно законам Данвэ за разбой, нападения на слуг Данвэ и злоумышления против граждан Данвэ! Да будет так! Эти четверо злоумышленников...
Немой остановился у выхода на площадь — небольшую (вряд ли это рыночная), залитую иссушающе мощным дневным светом четырёх ламп, наклонно размещённых на четырёх мачтах по углам. Идти дальше было опасно.
Кроме того, Немой боялся. Он боялся того, что мог увидеть и что означало провал. Полный провал десятилетий работы.
Четыре человека были посажены на колья, вделанные между булыжниками площади. На тонкие металлические колья — такие, чтобы человек умер не сразу. Колья были в засохшей крови. И булыжник. И люди.
НЕ ТЕ, кого он боялся увидеть.
Немой испытал кощунственное облегчение, когда понял это.
Он не знал никого из умерших на этой площади. Ни могучего сложения мужчину лет тридцати с огненно-рыжей бородой. Ни другого — помладше и пониже ростом. Ни седого старика с обожжёнными ногами. Ни коротко подстриженного мальчика примерно лет четырнадцати.
Отсюда, с края площади, он видел белые лица казнённых, запрокинутые вверх, к небу, залитые кровью рты. Видел пыльные, остановившиеся глаза. Видел одинаковые позы, характерные для принявших смерть на колу — руки вытянуты вдоль тела, ноги чуть расставлены и выпрямлены последней судорогой.
Немой пожалел, что уже давно не верит ни в каких богов. Иначе он непременно помолился бы. Трудно верить в богов, живя здесь. Впрочем, Христос принимает всех. И утешение дарует всем. А в обмен забирает одно только — желание бороться ЗДЕСЬ, на этой земле, в этой жизни.
Недаром эту веру так поощряют данваны.
Когда Немой добрался до полуподвала, на дверью которого висела доска с изображением факела и надписью глаголицей: «Ночной огонёк», то уже совсем стемнело. Он пригнулся и вошёл внутрь по ступенькам, заросшим в углах у стены мохом.
Поделиться книгой: