Помоги проекту - поделись книгой:
Однако тот же собор принял некоторые решения, в последующем способствовавшие расколу и религиозной смуте. Нам сейчас нелегко представить, какое значение имело решение о способе соединения пальцев при крестном знамении: двоеперстие символизировало двойственную природу Христа, тогда как троеперстие символизировало Троицу.
Наконец, серьезные предпосылки для великой Смуты создала опричнина. Как мы знаем, бояр и княжат репрессировали или казнили, а имущество семьи отбирали. Царь пренебрег предостережением Макиавелли, которое отражало весьма распространенные нравы эпохи, когда богатство становилось высшей ценностью: государь «должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества».
Дворянство, обогащавшееся в опричнину, требовало повышения своего социального статуса. Им хотелось большего материального вознаграждения за государеву службу и повышений по чину. Если уж среди дворян было немало недовольных, то о боярах и говорить нечего: ведь это у них отбирал самодержец власть и богатства.
Террор опричнины держал в повиновении боярство. И подспудно в этой среде накапливался взрывоопасный заряд ненависти не только к конкретному государю, но и ко всей централизованной государственной власти. Приказно-бюрократическая система (выражаясь современным языком) не превращалась в отлаженную и надежную государственную структуру для страны, давно переставшей быть собранием разрозненных земель и княжеств, но еще не сформировавшейся как единый цельный организм.
Кстати заметим, что гоббсовское сопоставление общества с организмом не исключает того, что в таком организме, если он достаточно крупный, должна быть твердая внутренняя опора в виде скелета, структуры преимущественно механического типа. Роль подобного скелета и призвана играть государственная, во многом бюрократическая и механическая система. Без нее крупный общественный организм расползается на части, теряет единое управление и координацию действий отдельных органов, частей тела.
Кроме того, конечно же, должны присутствовать и духовные скрепы, ибо речь идет об организме, состоящем не из безликих одноклеточных форм, а из очень сложно организованных, наделенных эмоциями, сознанием, интеллектом особей. В те времена, о которых идет речь, духовное единство формировала преимущественно религия, вера. Поэтому роль православной церкви в становлении и укреплении России как великой державы была особенно велика. Пожалуй, для русских тогда родиной была не столько родная земля, сколько традиционная православная вера.
Русский человек еще со времен подсечно-огневого земледелия привык к постоянным перемещениям. Ему приходилось осваивать новые территории на севере, востоке, юге. Любя землю-матушку, он все-таки поклонялся прежде всего Иисусу Христу и Пресвятой Богородице, Животворящей Троице. Как показывает пример Афанасия Никитина, ходившего за три моря, русский человек умеет мирно жить с другими, даже очень непохожими на него людьми, в чужой стороне, но сохраняет при этом чувство своего достоинства, любовь к родине и православную веру.
Конечно, было бы нелепо считать, что все это характерно исключительно для русского рода-племени. В нем немало было и предателей, и криводушных, и вовсе неверующих в высокие ценности. Но в массе своей русский народ все-таки сохранял качества, упомянутые Афанасием Никитиным. Именно поэтому ему удалось в кратчайшие исторические сроки, без кровавых и жестоких завоеваний создать державу самую крупную на свете, да еще в очень непростых и разнообразных природных и демографических условиях.
Вот почему приходится признать верность суждения В.О. Ключевского о том, что в годы опричнины оказались расшатанными «духовные скрепы общества».
Укрепление централизованной власти путем террора позволяет создать крепкую механическую структуру под единым управлением. Но одновременно в общественном сознании, в духовной жизни общества наступает серьезный разлад. И неизвестно еще, что в результате окажется более важным.
В годы опричнины человеческая жизнь на Руси обесценилась. О соблюдении юридических норм, традиций, общественных правил не могло быть и речи. Христианская кровь проливалась с необычайной легкостью, порождая произвол, насилие и цинизм.
Современники, воспитанные в духе почитания православных обрядов, были потрясены, когда при опричном дворе Ивана Грозного церковные службы опричников-монахов во главе с игуменом-царем сменялись пьянством и сексуальными оргиями, похожими на сатанизм.
Никогда еще на Руси не было даже попыток посягнуть на жизнь главы Русской православной церкви. А митрополит Филипп в тверском Отрочьем монастыре был задушен Малютой Скуратовым подушкой по приказу Ивана Грозного.
В опричнину духовенство впервые подверглось массовым репрессиям. И повинны были в этом не антихристы, тем более не атеисты, а люди, причислявшие себя к православию, формально исповедующие человеколюбивую веру Христа.
Большинство деятелей Смуты прошло через горнило царствования Ивана Грозного. Тогда были посеяны семена, давшие затем страшную поросль: отступничество, клятвопреступления, жестокость, насилие. Общественный разлад, вызванный опричниной, не удалось преодолеть и незаурядному государственному деятелю Борису Годунову, который в свое время был опричным боярином царя Ивана IV. Ему пришлось продолжить опричную практику Ивана Грозного, хотя и в новых, более мягких формах. Но дело, конечно, не столько в преемственности мероприятий, сколько в их объективном характере.
Поскольку историки и моралисты традиционно проклинают опричнину, может сложиться убеждение, будто не будь ее, не произошло бы и великой Смуты. Но попробуем поставить вопрос иначе: не будь жестокого подавления олигархов, что бы произошло с государством? Сохранило ли бы оно свою целостность? Не превратилось ли бы в лоскутное формирование, которое по частям расхватали бы хищные соседи?
Лиходеи-опричники встречали порой серьезный отпор. Однако не произошло ни организованного восстания бояр и княжат, ни всенародного бунта. Несправедливая жестокость пробуждает ненависть и аналогичные ответные действия. Результатом массовых репрессий бывает либо ответная волна насилия, а значит, гражданская война, либо подавление народного гнева, духовный надлом общества, порабощение людей. В правление Ивана Грозного ни того, ни другого не произошло. Будь народ подавлен и напуган, он продолжал бы и впредь оставаться в таком рабском состоянии. А ведь он и перетерпел опричнину и поднялся в критический момент против иноземного господства, можно сказать, за свое государство. Это никак нельзя назвать бунтом рабов.
Одно то, что самозванцы выступали под именами царей и царевичей, показывает, что у народных масс не было рабского отношения к идее единовластия, крепкой государственности (что в ту пору и олицетворяло самодержавие). В общественном сознании уже укоренились представления о сильной единой державе, противостоящей феодальной раздробленности и олигархической власти.
Опричнина была явлением объективным, а не следствием болезненного жестокосердия и подозрительности Ивана Грозного. Мы уже говорили о том, что террор опричников не шел ни в какое сравнение с теми кровавыми репрессиями, которые в те времена захлестнули Западную Европу. По сравнению с западноевропейскими государями Иван IV мог бы считаться милосердным.
Было бы наивным утверждение, что всеевропейский кризис феодальной системы, крупнейшие социальные перестройки и переоценка моральных ценностей могли бы проходить мирно и гладко, без серьезных потрясений и кровавых конфликтов. Этого не было ни в одной крупной стране, а значит, и не могло быть нигде, в том числе и в России. Общественный организм болезненно переносит любые значительные перестройки. Они чреваты кризисами.
Можно вспомнить, что в 1524-1525 годах в Германии бушевала Крестьянская война, действительно народная, направленная против власти феодалов и духовенства. Восставшие выступали за установление императорской власти и объединение мелких германских княжеств. Однако объединились именно германские князья-олигархи, жесточайшим образом подавившие восстание. Считается, что в недолгий период этой войны погибло около 100 тысяч человек.
Ивану Грозному удалось избежать такого поворота событий. И вовсе не потому, что крестьянин на Руси был больше закабален, ч ем в герма нских княж ествах. Ско рее наобор от, на Рус и было несравненно больше вольных людей и население было в значительной степени «текучим» или, как образно и с немалым преувеличением выразился С.М. Соловьев, находилось «в жидком состоянии». Если бы опричнина вылилась в террор против народа, то в России уже тогда события могли бы развиваться по «германскому варианту», то есть вылиться в крестьянскую войну. Этого не произошло. Стало быть, в народе, несмотря на творимые жестокости и злоупотребления центральной власти, не сложилось мнения о наступлении на его права.
Авторитетный исследователь Смутного времени С.Ф. Платонов подчеркивал, что уже в юные годы Иван Грозный убедился в постоянстве притязаний олигархов на власть. Даже в кружке приближенных к нему просвещенных аристократов это проявлялось в полной мере: они стали укреплять и расширять свои вотчины.
«Испытав на себе воздействие приближенных им неосторожно княжат, – писал С.Ф. Платонов, – Грозный остро почувствовал желание освободить власть государя от всего того, что ей мешало со стороны аристократии, – во-первых, от постоянных местнических притязаний княжат, во-вторых, от княженецких вотчин, которые еще оставались в руках у князей. Средство для этого Грозный нашел в изобретенной им «опричнине»…
В течение двадцати лет (1565-1584) опричнина охватила половину государства и разорила все удельные гнезда, сокрушив княжеское землевладение и разорвав связь удельных «владык» с их родовыми территориями».
Возможно, благодаря таким крутым мерам удалось предотвратить более тяжелые последствия для страны и народа.
Снова вспомним, с какими огромными жертвами проходили более или менее сходные процессы в европейских странах. В России же, во-первых, число жертв было сравнительно невелико, а стало быть и террор не столь ужасный, как на
Западе. Во-вторых, на Руси и сам государь-тиран и народ относились к жестокостям крайне отрицательно. И когда мы говорим о диких оргиях Ивана Грозного и опричников, надо иметь в виду риторический вопрос: а не было ли это стремлением заглушить укоры совести?
Никоим образом не оправдывая жестокостей Ивана Грозного, следует учитывать, что описания изощренных и ужасных его преступлений были даны почти исключительно его недругами или лицами, заинтересованными ради политических целей обличать его даже в том, в чем он не был виновен, и преувеличивать число жертв.
Можно возразить: сторонники Грозного – тоже лица заинтересованные, а подвластные ему люди не имели возможности говорить правду под угрозой пыток и смертной казни. Так что приходится обращаться к свидетельствам иностранцев и тех, кто бежал от деспота за рубеж.
Однако есть свидетельства, по которым можно судить, как относились к царствованию Ивана Грозного простые люди. Это – народные предания. Они не являются историческим документом в юридическом и сугубо научном смысле. Но определенно показывают, какой образ Грозного царя сохранила народная молва.
В одной сказке Иван представлен крепостным человеком, а выбор нового царя – «демократической» процедурой: все идут к реке со свечками и опускают их в воду, а у кого после этого она загорится, тот и царь. (Избранник не по людской, а по высшей воле.) Барин обещал Ивану, если станет царем, вольную ему дать. Иван в ответ сказал, что коли в цари угодит – барину голову отрубит. Свеча загорелась у Ивана, стал он царем, да и выполнил свое обещание: срубил барину голову. За это и прозвали его Грозным.
В другой сказке Грозный царь велит палачу сечь реку Волгу кнутом за то, что она не давала переправиться его православному войску. После трех жестоких ударов присмирела Волга.
Существовало сказание и о том, как царь Иван Грозный «хотел делать все дела по закону христианскому, а бояре гнули все по-своему и лгали». Разозлился царь, велел виноватых казнить. Восстали против него бояре, и пришлось ему покинуть дворец, попрощаться с народом, да и отправиться куда глаза глядят. А в лесу одна березка признала его и поклонилась три раза. Заплакал царь, рассердился на бояр, вернулся в Москву и «перекрушил бояр, словно мух».
Конечно, подобные сказки отражают мечту народа о справедливом царе, оберегающем простой люд от боярского самоуправства олигархов. Но характерно то, что такой царь представлен как Грозный, а не кто иной. Народ сознавал, что только суровые меры способны «образумить» зарвавшихся удельных владык. Об этом свидетельствовал не какой-то краткий исторический отрезок, а многовековой народный опыт.
На этот счет есть верное, на наш взгляд, высказывание К. Валишевского: «Если нравы эпохи оправдывали жестокости на Западе, то же приложимо и к Ивану. Курбский, задавший тон хулителям царя, был заинтересованной стороной в этом деле. Он был представителем непокорного меньшинства. Масса же выражала свое настроение при помощи поэтического народного творчества… Народ не только терпел Ивана, но восхищался им и любил его. Из толпы его сотрудников он удержал только два имени – Никиты Романовича Захарьина и палача Малюты Скуратова. История мало знает о первом. Брат царицы Анастасии… умел жить. Легенда сделала из него героя, изобразив его отказывающимся от милостей царя и заботящимся об установлении более мягких законов для народа. Та же легенда отдает предпочтение Малюте Скуратову как истребителю бояр и князей».
Действительно, в этих двух образах воплотилась и надежда на более благополучную жизнь (что, надо заметить, не оправдалось), и признание неизбежности жестоких мер, которые позволят избавить народ от гнета местных владык.
«Этот демократический инстинкт, – пишет Валишевский, – властно обнаруживается во всех воплощениях народного слова и раскрывает нам тайну опричнины, ее идею и легкость, с которой Грозный навязал ее одним и вызвал сочувствие большинства».
Если бы опричнина вызвала глубокое возмущение значительной части населения, то она бы не продержалась, и царь, организовавший ее, остался бы в памяти народной как злодей и кровопийца.
В этой связи приходит на ум давно известная аналогия: Иван Грозный – Иосиф Сталин. Вопрос все тот же: почему не убили Сталина в 1930-е годы? Сделать это не представляло большого труда: либо организовать покушение, либо – кому-то из его приближенных-врагов, резонно опасавшихся за собственную жизнь, – прикончить его лично. Ведь к этому призывал, в частности, Лев Троцкий: «Убить тирана!»
Почему же никто на Руси, а затем в СССР не решился повторить подвиг Брута и других тираноубийц? Прежде всего вопрос: корректно ли называть этих правителей тиранами? Разве они не были законными – каждый для своего времени и своего государства – представителями верховной власти? Оба они осуществляли террор. Но кто был терроризирован? Прежде всего и почти исключительно представители высших слоев социальной пирамиды. Только этим можно объяснить то, что память в народе об этих грозных правителях очень уважительная.
Общественное мнение среди образованных масс формируют представители привилегированных групп – тех самых, которых терроризировали эти государственные деятели. Народное мнение обычно во внимание не принимается.
Но в том случае, когда требуется совершить убийство правителя, который пользуется большим авторитетом в народе, приходится с этим считаться. Потому что тогда почти наверняка убийца сам будет убит, и вместо славы тираноборца он удостоится клички цареубийцы или убийцы любимого народом вождя. Но важно еще и то, что «убрать тирана» надо было не ради освобождения народа, ради высокой идеи, за которую можно голову положить, а для захвата власти, что имеет смысл только если ты сам воспользуешься этой властью.
Это не означает, будто введение опричнины народ приветствовал и она облегчала его существование. Нет, к ней относились как к злу, хотя и неизбежному; к злу, в значительной степени необходимому, как хирургическая операция. Можно согласиться с мнением С.Ф. Платонова: «Направленная против знати, она (опричнина. –
«Сама суть производимой реформы – превращение крупной и льготной формы землевладения в форму мелкопоместную и обусловленную службой и повинностями – должна была вызвать недовольство населения», – утверждал Платонов. Можно возразить: «должна была», да не вызвала. И какого населения недовольство? Разные его группы относились к происходящему по-своему. В народе, во всяком случае, массовых протестов не возникло.
Менее спорно другое высказывание Платонова: «Реформа сопровождалась террором. Опалы, ссылки и казни заподозренных в измене княжат и иных людей, вопиющие насилия опричников над «изменниками», кровожадная злоба и распутство самого Грозного пугали и озлобляли народ. Он видел в опричнине непонятный и ненужный террор и не угадывал ее основной политической цели, которой правительство открыто не объясняло».
Все, что касается народа, здесь истолковано (а мнение это Платонова едва ли не общепринято) без учета той давней исторической реальности, когда к казням, даже массовым, относились как к явлению обыденному. Судя по народным же преданиям и по тому факту, что массовых народных выступлений против Грозного не было, народ не был озлоблен.
Наконец, то, что народ был не в состоянии понять действия
Грозного, – всего лишь догадка историка, основанная на принятом в интеллигентских кругах отношении к умственным возможностям «простого люда». Отношение катастрофически ошибочное. Это доказывают события XX века в России, когда народные массы проявляли больше здравого смысла и понимания государственных интересов, чем едва ли не большинство представителей интеллигенции. Не потому, что интеллигенты, «пролетарии умственного труда» слишком глупы, конечно, а потому, что они слишком ограничены интересами или корпоративными, или идеально-гуманистическими, или и вовсе теоретическими. Представления о реальной ситуации среди народных масс у них самые туманные, если не искаженные за отсутствием соответствующего жизненного опыта, из-за давней оторванности от жизни – в особенности духовной – этих самых масс. Исключение составляли великие русские писатели XIX века.
Еще раз повторим: мы не утверждаем, будто опричнина одобрялась русским народом и шла ему на пользу. Нет, конечно, не выиграл народ и даже больше натерпелся от нее, чем выгадал. Но из этого еще не следует, что простой люд был напуган и озлоблен. Тем более что негативные последствия опричнины для народа сказались не сразу, а через определенное время. В таких случаях люди (во все века и во всех странах) обычно теряют связь между причиной и следствиями.
Показательно высказывание С.Ф. Платонова: «Не успел Иван Грозный закрыть глаза, как в самую минуту его кончины Москва уже бурлила в открытом междоусобии по поводу того, быть вперед опричнине или не быть, а княжата, придавленные железною пятою тирана, уже поднимали голову и обдумывали способы своего возвращения к власти».
Из этого следует, что несмотря на террор, подавление противников сильной государственной власти не было радикальным. Своим террором Грозный, значит, сдержал и подавил на время этот процесс. Не случайно же при нем Смута не начиналась. Но вряд ли можно усомниться, что она подготавливалась опричниной в аспекте морально-нравственном.
Например, множество барских холопов (сыто живших рабов) отпускалось на волю. Часто нарушалось крестьянское самоуправление в крупных вотчинах, что вызывало отток недовольных на вольные промыслы или на иные земли. Все это готовило почву для бунтарства и смут. Укрепление единовластия сопровождалось, по-видимому, увеличением и безвластия (там, где было искоренено господство олигархов).
Создание нового общественного слоя – дворянства – проходило болезненно и противоречиво.
Глава 3
ВСЕОБЩАЯ СМУТА
ВРЕМЯ КРИЗИСОВ
Смутное время на Руси в начале ХVII столетия не было сугубо национальным явлением, пресловутым, беспощадным и ужасным русским бунтом. Напротив, оно выглядит типичным вариантом «всеобщего кризиса XVII века», как выразился видный английский историк Х. Тревор-Роупер.
Кризис выразился в восстаниях и гражданских войнах, бушевавших почти синхронно в целом ряде европейских стран. Только в отличие от предыдущего столетия, процесс начался не в Германии, а на Руси, распространяясь с востока на запад.
На ситуации в России сказалось несколько факторов, и в частности интервенция с Запада. А в Западной Европе значительную роль играла религиозная смута: серьезнейший кризис католической церкви и христианского мировоззрения вообще.
Реформация вызвала ответную волну Контрреформации. В Германии стараниями иезуитов началась поножовщина между Унией протестантских князей и Лигой их католических коллег. Во Франции разразилась Фронда. Словно завершающая вспышка, грянула Английская революция 1640 года.
Во всех этих событиях было и нечто общее, один из важных факторов смуты, впервые проявившийся на российских просторах: яростное наступление Ватикана, его стремление компенсировать потери, нанесенные Реформацией. На Востоке к этому примешивалась и славянофобия. Она началась на Руси, перекинулась на Украину и Белоруссию, разразившись кровавой драмой чешского народа у Белой Горы, где переплелись социальный протест с борьбой за национальную и религиозную независимость.
Особенности российской Смуты проявились отчасти в некоторых спорных и не выясненных до конца вопросах истории того периода.
Общий социальный фон достаточно ясен: на Руси завершался расцвет Московского сословно-представительского государства, где великий князь в определенной степени, иногда – в очень значительной, делил свою власть с Боярской думой, удельными князьями, а с 1549 года – с Земскими соборами.
«Опираясь на опричнину и дворян, – пишет известный историк этого периода Р.Г. Скрынников, – Иван IV попытался избавиться от опеки Боярской думы и ввести самодержавную систему управления. Могущество знати было поколеблено, но не сломлено опричниной. Знать ждала своего часа. Этот час пришел, едва настало Смутное время».
Вопрос, конечно, не только в том, что царя Ивана слишком сильно тяготила опека Боярской думы. Это лишь частная и вряд ли очень важная причина. Более веские обстоятельства назвал тот же Скрынников:
«Дробление древних боярских вотчин сопровождалось увеличением численности феодального сословия и одновременно резким ухудшением материального положения его низших слоев. Подле знати, владевшей крупными земельными богатствами, появился слой измельчавших землевладельцев – детей боярских. Кризис феодального сословия был преодолен благодаря созданию на рубеже XV – XVI веков поместной системы. Ее развитие открыло мелким служилым людям путь к земельному обогащению и способствовало формированию дворянства, значительно усилившего свои позиции в XVI веке…
К началу XVII века поместье подверглось такому же дроблению, как и боярские вотчины в XV веке. Численность феодалов вновь увеличилась, тогда как фонды поместных земель остались прежними. На этот раз кризис приобрел более глубокий характер. Низкие и наиболее многочисленные прослойки поместного дворянства оказались затронутыми процессом социальной деградации». Положение дворян ухудшилось. Многие из них почти полностью обнищали и вынуждены были сами обрабатывать землю. Но представители этого сословия были преимущественно разобщены и не представляли силу, способную спровоцировать Смуту.
Более существенную роль сыграла отмена при Борисе Годунове Юрьева дня (их было два: весенний – 23 апреля по ст. ст. и осенний – 26 ноября по ст. ст.). В осенний день крестьянин имел право уйти, уплатив рубль, от землевладельца на поиски лучшей доли или более покладистого хозяина. Юрьев день символизировал свободу личности крестьянина.
Как бы ни эксплуатировал зависимого крестьянина землевладелец, это могло продолжаться лишь ограниченный срок. Значит, чрезмерная эксплуатация была невыгодна обеим сторонам «трудового соглашения». Землевладелец был заинтересован в том, чтобы крестьянин относился к полученному угодью бережно, обрабатывал его наилучшим образом, заботясь о том, чтобы земля не скудела.
Еще римский ученый, государственный деятель и крупный землевладелец Варрон, считавший сельское хозяйство делом наиболее древним, благородным, соответствующим природе человека, называя рабов «говорящими орудиями», тем не менее советовал обращаться с ними гуманно, ибо иначе они не станут работать добросовестно. Вряд ли этого не понимали русские землевладельцы.
Что же заставило пойти на такой сомнительный в экономическом и моральном отношении шаг: отмену Юрьева дня? В нем были заинтересованы плохие землевладельцы, не способные разумно организовать хозяйство и создать такие условия, чтобы крестьянин был заинтересован хорошо и долго трудиться у них. Но ведь такими бездарными, глупыми и непредусмотрительными могли быть немногие. У подавляющего большинства хозяйство было налажено и «производственные отношения» с наемными, по существу, работниками-крестьянами должны были быть взаимовыгодными.
Может быть, для отмены Юрьева дня существовали объективные причины?
Обратим внимание на то, что почвы Центрального района Европейской России в результате продолжительной эксплуатации должны были в значительной мере истощиться. Это совершенно естественный и неизбежный процесс в тех случаях, когда не проводятся специальные мероприятия по мелиорации почв. Тем более, что при тогдашнем делении земель по качеству – добрые, средние и худые – абсолютно преобладали те, которые относились к двум последним категориям. А постоянный прирост населения требовал активной эксплуатации земель. Крестьяне вынуждены были уходить с насиженных мест на новые территории, где почвы были более плодородными. Этот массовый исход вынуждал землевладельцев принимать жесткие меры, чтобы удержать крестьян. Давать дополнительные льготы было практически невозможно, ибо доходы от землепользования были минимальными.
На южных окраинных территориях преобладали добрые земли. Естественно, что в этом направлении и шел отток населения.
По материалам А.В. Муравьева («Историческая география СССР»): «В центре, в Замосковском крае преобладали средние земли… При сравнительно невысокой технике обработки земли, недостаточном удобрении средние урожаи хлебов в XVI веке были в пределах сам-3, сам-4. Для получения большего количества хлеба прибегали к распашке новых земель… Экстенсивный характер сельскохозяйственного производства характерен для периода феодализма».
Известно, что экстенсивное землепользование со временем неизбежно ведет к уменьшению плодородия и деградации почв.
Вряд ли случайно после голода 1599 года последовали страшные голодные годы 1601-1604, когда началось вымирание населения. (Голод 1506-1508 годов можно объяснить влиянием социальных причин, хотя и природные не следует сбрасывать со счета.)
Правда, некоторые исследователи полагают, что голод был вызван катастрофическими природными явлениями. Однако давно отмечено, что погодные аномалии особенно заметны и губительны там, где состояние сельского хозяйства неудовлет – ворительное. Некоторые западноевропейские ученые, а за ними и наши отечественные, основываясь главным образом на летописях и хрониках, объясняют массовый отток населения похолоданием в Северном полушарии («малый ледниковый период»). По знаменательному совпадению оно пришлось на период крушения феодализма, когда в Европе не было социальной стабильности – бушевали гражданские войны.
В действительности русские летописи не дают оснований предполагать, будто в это время происходили какие-то особенные климатические катаклизмы, связанные с заметным похолоданием. На тот же период приходится множество засух, пожаров, жарких летних периодов и мягких зим. Кстати, сторонники «малого ледникового периода» Е.П. Борисенков и В.М. Пасецкий, хотя и делают акцент на фактор похолодания, сообщают: «В мягкую зиму 1600/01 г. под снегом в некоторых областях подопрели озимые».
В любом случае надо иметь в виду, что в XVI – ХVII веках государство Российское занимало обширнейшие пространства, на которых не могло быть одинаковых природных условий. Данные о голоде относятся, насколько нам известно, к центральным и западным районам государства, земли которых эксплуатировались наиболее долго и активно.
Безусловно, вопрос о том, как повлияло на большую Смуту уменьшение плодородия почв, нельзя считать решенным и доказанным. Но его постановка имеет смысл и немалые основания. К сожалению, историки обращали мало внимания на взаимодействия цивилизаций с окружающей средой. А ведь в прежние времена зависимость общества от природных условий была особенно велика. И не такая, о которой любят рассуждать популяризаторы: мол, произошли катастрофические землетрясения, вулканические извержения или потопы, вот и рухнули цивилизации (еще и легендарную Атлантиду припомнят, не говоря уж о Крите или Двуречье).
Более тщательные исследования источников и данные археологии и палеогеографии определенно показывают, что природные катастрофы могли более или менее существенно способствовать крушению цивилизации лишь тогда, когда она находилась в критическом состоянии. Так для ослабленного организма даже незначительные изменения, ухудшения внешних условий могут оказаться губительными, а крепкий здоровый организм их даже и не заметит.
Назовем природный фактор экологическим, имея в виду его определенную роль главным образом на первом этапе большой Смуты, ибо он повлек за собой демографические и социально-политические последствия.
Для большой катастрофы должны быть большие причины.
С.Ф. Платонов соглашался с выводами англичанина Дж. Флетчера, который в своей книге «О Государстве Русском», изданной в 1591 году в Лондоне, предсказывал смуту в Московском царстве, перевороты и междоусобие, как последствие террора Ивана Грозного, «возбудившего всеобщий ропот и непримиримую ненависть. Начало смуты он связывал с концом московской династии, которую ожидал со смертью царя Федора Ивановича».
Отдавая должное прозорливости англичанина (кстати, он резонно полагал, что в результате Смуты победят не знать и не народные массы, а новый средний класс – дворяне), приходится отметить противоречие в его рассуждениях. Если «всеобщий ропот и непримиримая ненависть» были возбуждены опричниной Грозного, то почему же это не проявилось ни при нем, ни при вовсе не грозном его сыне? Почему только конец московской династии должен был ознаменовать начало Смуты?
Значит, существовал моральный фактор, препятствующий Смуте: вера и надежда на справедливого царя, способного урезонить, а то и покарать угнетателей народа бояр и князей, а также несправедливых судей. Иван Грозный не раз обращался непосредственно к простому люду, объясняя причины гонений на бояр, а то и на нечестных судей. Он понимал необходимость управлять, кроме всего прочего, и общественным мнением.
Поделиться книгой: