И будет день

И будет день

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Знакомство со страной, с ее народом… В этом чрезвычайно емком и многогранном процессе особое место принадлежит художественной литературе, чутко улавливающей пульс жизни и реагирующей на все новое. Многочисленные факты, почерпнутые из реальной действительности, сводятся воедино в живую ткань художественных полотен, преломляясь в судьбах людей и целых поколений.

Это в полной мере относится и к произведениям прогрессивных сингальских писателей, включенным в настоящий сборник. Однако, когда мы говорим о современной сингальской литературе, необходимо помнить, что она сравнительно молода — ее зарождение относится к концу XIX — началу XX века. Более четырехсот лет на Цейлоне господствовали колонизаторы — сначала португальцы, потом голландцы, а затем англичане, — которые превратили страну в экономический придаток метрополий. Господство колонизаторов сопровождалось застоем в духовной жизни. Пришла в упадок и сингальская литература, давшая в Средние века блестящие образцы поэзии. Процесс возрождения национального искусства был сложным и противоречивым. Первые произведения современной художественной литературы на сингальском языке отличались формальной изысканностью и несли на себе тяжелый груз условностей и канонов. Неоднозначным — а зачастую неоправданным — было и отношение к западноевропейскому культурному наследию. Одни авторы просто заимствовали сюжеты своих произведений из западноевропейской литературы, другие пытались замкнуться в национальных рамках, отбрасывая богатейшие традиции европейской культуры.

Становление реалистического метода в современной сингальской литературе тесно связано с именем Мартина Викрамасингхе — непревзойденного романиста, выдающегося мастера короткого рассказа, серьезного и вдумчивого критика. Впервые в истории сингальской словесности на страницы его произведений шагнули простые люди, которых он изображал с искренним сочувствием и теплотой; впервые его герои заговорили простым и доступным языком. Мартин Викрамасингхе с неослабным вниманием относился к достижениям мировой культуры и особенно высоко ценил русскую классическую литературу. Традиции, заложенные Мартином Викрамасингхе, бережно сохраняют и развивают современные прогрессивные писатели Республики Шри-Ланка.

Наиболее значительными произведениями, которые включены в этот сборник, безусловно, являются повесть Ашока Виктора Суравиры «Сыновья, не покидайте деревни» и повесть Ранджита Дхармакирти «И будет день…». А. В. Суравира занимает видное место в современной сингальской литературе как по числу опубликованных им произведений, так и по злободневности и социальной направленности его творчества. Объектом изображения в повести «Сыновья, не покидайте деревни» является цейлонская деревня. На примере центральных персонажей — Бандусены и Саната — автор показывает развитие крестьянского самосознания. Бандусена честен и добр; всю свою жизнь и он, и его жена Саттихами посвятили тому, чтобы поставить на ноги своих детей. Конечно, тяготы, с которыми сталкивается Бандусена, рождают у него протест, но протест пока не осознанный. В отличие от своего отца Санат, побывавший на практике в Советском Союзе, полон решимости бороться за лучшую долю для простых людей, хотя и без четкого представления о будущем социальном устройстве. В образе Саната нашла отражение огромная тяга молодого поколения к социальной справедливости и одновременно — отсутствие у него сложившегося классового мировоззрения. Образ Саната несет на себе и другую нагрузку. А. В. Суравира, страстный пропагандист необходимости просвещения и образования, стремится подчеркнуть, что для того, чтобы осознать действительное положение вещей, нужно обладать знаниями и широким кругозором. Само название повести — «Сыновья, не покидайте деревни» — глубоко символично. Это призыв оставаться в гуще текущих событий, в среде простых людей, проникнуться их нуждами и чаяниями и вместе с ними бороться за лучшее будущее. Конечно, можно было бы упрекнуть автора за то, что его главный герой Санат не находит пути к коммунистам Шри-Ланка, партия которых вот уже сорок лет активно выступает на политической арене страны. Но заключительные слова Саната полны решимости и оптимизма, и если он не изменит принятого решения, то сама логика жизни приведет его в ряды коммунистов.

Главный герой повести Ранджита Дхармакирти «И будет день…» Джаясекара — мелкий служащий. Положение мелких служащих было темой многих произведений сингальской литературы. Однако ни в одном из них бесправное и беспросветное положение маленького человека не находило такого глубокого и всеобъемлющего отображения, как в повести Ранджита Дхармакирти. На основе частных случаев в жизни своего героя автор поднимается до широких обобщений, позволяющих составить представление об обществе в целом: произвол домовладельцев; судорожные попытки маленького человека улучшить свое положение в жизни, подняться хоть на одну ступеньку выше, — попытки, перед которыми стоят непреодолимые социальные преграды; злоупотребления, коррупция и взяточничество, царящие в государственных учреждениях; робкие усилия создать профсоюзы, которые защищали бы права своих членов, — усилия, которые быстро глушатся давлением администрации и недостаточным единством рядов мелких служащих. Ранджит Дхармакирти с глубокой симпатией относится к своему главному герою, но вместе с тем он не закрывает глаза и на ограниченность выходцев из той общественной прослойки, к которой он принадлежит. Джаясекара совершенно подавлен обрушившимися на него несчастьями. Правда, у него появляется мысль посвятить себя профсоюзной деятельности, но эта мысль так и остается мимолетной. Как Джаясекара, так и другой персонаж повести — мелкий служащий Сиридиэс, вставший на путь мелкого вредительства, — не задумываются о социальных причинах происходящего. И не случайно, что о возможности лучшей жизни, о том дне, когда рабочие и крестьяне капиталистических стран, объединившись, свергнут капиталистический строй, чуждый интересам широких масс, говорит не Джаясекара, а другой герой повести — Джинадаса. По сравнению с Санатом из повести А. В. Суравиры «Сыновья, не покидайте деревни» Джаясекара стоит на более низкой ступеньке социального самосознания, но он является вполне реальным элементом нынешней социальной структуры Республики Шри-Ланка и именно поэтому привлек внимание писателя.

В описании отдельных сторон жизни Республики Шри-Ланка авторы предлагаемых советскому читателю рассказов стоят на позициях реализма и придерживаются демократических убеждений. Герои Джаятилаки, Лэлвалы и др. — простые труженики с их заботами, горестями и редкими радостями. Особое место в сборнике занимает рассказ К. Джаятилаки «Призрак», в котором главное действующее лицо — рабочий класс. Тема труда фабричных рабочих очень редко затрагивалась сингальскими писателями. Основные социальные слои, которые до сих пор привлекали их внимание, — крестьяне, плантационные рабочие, мелкие служащие. Эта тема еще ждет своего творческого преломления в сингальской художественной литературе. Оригинальны по форме и короткие рассказы Саранапалы Лэлвалы. Они словно фотографии, на которых запечатлены отдельные эпизоды современной писателю действительности. Но в этих жанровых зарисовках воплощено общезначимое, характерное для сложной и многообразной жизни страны.

В целом произведения прогрессивных писателей Республики Шри-Ланка, представленные в этом сборнике, отражают новый этап в развитии сингальской литературы — переход от простого изображения действительности к поискам путей, ведущих к социальному переустройству. Знакомство с ними, несомненно, поможет советскому читателю глубже и полнее понять жизнь народа этой далекой страны.

А. Белькович

Ранджит Дхармакирти

И БУДЕТ ДЕНЬ

Повесть

රංජන් ධර්‍මකීර්ති

එය තවත් දවසකි

කොළඹ

1979

1

Однажды вечером я стоял у окна своего кабинета. Мерно и монотонно шумел дождь, начавшийся вскоре после полудня. Было грустно, тоскливо, одиноко. Я чувствовал себя подавленным и вялым. Не хотелось ни читать, ни писать. Было чуть больше шести часов, а на улице — так темно и пустынно, словно уже наступила полночь. Когда дождь немного стих, по улице заскользили тени редких прохожих, над которыми колыхались раскрытые зонтики. Я обратил внимание на одного прохожего, который шел не спеша, внимательно вглядываясь в номера домов. Поравнявшись с нашим домом, он остановился, распахнул калитку и зашагал по дорожке, ведущей к входной двери. Когда я, выйдя в прихожую, открыл дверь, он уже поднялся по ступенькам и стоял на крыльце.

— Вы господин… не так ли? — спросил гость, складывая зонтик.

— Да. Проходите, пожалуйста.

Он стряхнул с зонтика капли дождя и, тщательно вытерев ноги, вошел в дом. Мой гость был молодым человеком лет двадцати трех — двадцати пяти, коренастый, с приятным лицом светло-шоколадного цвета. Ему, наверно, долго пришлось идти под дождем — по рубашке расплылись мокрые пятна, и она прилипла к телу. Хотя я его совершенно не знал и предполагал, что он непременно обратится ко мне с просьбой, его приход в тот дождливый вечер, когда так остро чувствовалось одиночество, обрадовал меня. Я проводил его в свой кабинет. Он осторожно присел на краешек стула и улыбнулся располагающей улыбкой, обнажив два ряда ослепительно белых зубов.

— Мне очень нужно поговорить с вами. Но может быть, я пришел некстати и помешал вам?

— Нет-нет, нисколько, — ответил я. — Не волнуйтесь и расскажите, что привело вас ко мне.

— Но дело настолько необычное, что я долго не решался беспокоить вас. — Мой гость смутился и замолчал.

— Каким бы необычным ваше дело ни было, вы пришли ко мне, и я должен вас выслушать.

— То, что произошло в моей жизни, может послужить основой для хорошего рассказа. Мне очень нравятся ваши произведения, я и решил обратиться к вам.

Обычная история! Сейчас он начнет расхваливать мои книги, а потом попросит оказать услугу. Я почувствовал разочарование.

— О том, что с вами приключилось, лучше вас никто не напишет.

— Я несколько раз пробовал, но ничего не вышло. Если вы не можете выслушать меня сегодня, назначьте любой другой день.

Слушать его историю не имело никакого смысла, но просил он так робко и смущенно, что я согласился. Я боялся к тому же, что от него будет не так-то легко избавиться, — лучше уж пожертвовать этим тоскливым вечером, все равно никакого настроения чем-нибудь заняться у меня не было.

— Ну что ж, рассказывайте… — Я достал из шкафа бутылку арака и два стакана. — Выпьете?

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я пью очень редко.

— Сегодня как раз подходящий день.

Я наполнил стаканы, уселся напротив него и поднял стакан, приглашая выпить арака.

Мы посидели еще немного, болтая о том о сем и потягивая арак, а затем он начал свой рассказ. Речь его была выразительной и порою лиричной. Говорил он долго, лишь изредка останавливаясь, чтобы пригубить свой стакан, и, когда я проводил его до калитки, было уже далеко за девять.

Его рассказ оказался довольно обыденной, сентиментальной и малоинтересной историей. В любом книжном магазине можно найти десятки, а то и сотни книг, в которых нудно и многословно описываются подобные любовные истории, и на следующий день я и думать забыл о моем госте. Правда, он приходил еще пару раз — по счастью, когда меня не было дома, — и непременно оставлял записки, интересуясь, не послужила ли его история сюжетной основой какой-либо повести. В конце концов я написал ему письмо, где упомянул, что я приступил к работе над новым романом, который был задуман уже давно, и намекнул, что ему не мешало бы оставить меня в покое.

Прошло три или четыре года. Я как-то решил навестить своего друга. Был чудесный вечер, и я подумал, что лучше пройтись пешком. Когда я миновал университет Видйодая и вышел на улицу, ведущую в сторону Раттанапитии, меня остановил раздавшийся сзади голос:

— Здравствуйте, господни… Что привело вас в эти края?

Я оглянулся и сразу же узнал молодого человека, который приходил в мой дом тем дождливым вечером. Но как он изменился! Когда-то пышущее здоровьем и жизнерадостностью лицо осунулось, щеки ввалились, глаза запали. Удручающее впечатление производила и одежда — сильно заношенные черные брюки, давно не стиранная белая рубашка.

— Иду друга проведать. Он живет неподалеку.

Оказалось, что нам по дороге, и мы пошли вместе. Было видно, что моего знакомого одолевают невеселые мысли, и большую часть пути мы прошли молча. Разительная перемена, происшедшая в его облике, сильно заинтересовала меня, и, когда мы подошли к переулку, где он жил, я попросил разрешения зайти к нему попозже. Моего друга не оказалось дома, и на обратном пути — гораздо раньше, чем предполагал, — я свернул в уже знакомый мне переулок и без труда отыскал жилище моего давнего гостя. Он познакомил меня со своей женой — миловидной женщиной, более очаровательной, чем можно было себе представить из его слов. В моей памяти живо всплыли подробности их знакомства. Мы уселись во дворе, и без всяких предисловий он поведал о том, как сложилась его жизнь после встречи со мной. Я внимательно слушал его, лишь изредка прерывая рассказ вопросами. По моему убеждению, его история общезначима — в ней отразилась не только судьба отдельного человека, но и судьбы многих, многих других, живущих в нашем обществе. Это соображение и заставило меня взяться за перо.

2

Джаясекара проснулся, когда жена на кухне стала щепать лучину, чтобы растопить печку. Мерное постукивание топорика проникло в его сознание сквозь пелену сна, и он открыл глаза. В окно он увидел освещенное утренними лучами солнца лазоревое небо, по которому неторопливо скользили белые облака. Проснулся Джаясекара в приподнятом настроении, словно с сегодняшнего дня должна была начаться новая жизнь, совсем не похожая на прежнюю. Обычно Джаясекара любил еще немного понежиться в постели, но сейчас его переполняло чувство радостного ожидания. Он вскочил с кровати, постоял немного рядом с четырехлетним сыном, сладко посапывавшим во сне, и спустился во двор. Роса, щедрой россыпью лежавшая на траве, десятками холодных иголок вонзилась в босые ноги. Воздух был наполнен веселым гомоном птиц. Джаясекара прошелся несколько раз взад и вперед по участку и, замурлыкав какую-то мелодию, направился к кухне. У кухни он остановился и долго смотрел на жену, хлопотавшую около печки. Скоро у них должен был родиться второй ребенок, и жена Джаясекары теперь двигалась осторожно и неторопливо.

— Помочь тебе? — спросил, входя в кухню, Джаясекара.

— Как ты меня напугал! — Амарасили улыбнулась той слегка застенчивой улыбкой, которая так нравилась Джаясекаре. — Вот уж не ожидала, что ты так рано встанешь. — Она немного наклонилась вперед и краешком фартука, который был повязан прямо поверх халата, вытерла капельки пота, выступившие на лбу.

— Не лежалось мне что-то сегодня. — Джаясекара положил доску на ступку и уселся на нее. — У меня такое ощущение, будто обязательно случится что-то очень хорошее. Правда, Даниэль Мудаляли вчера порядком попортил нам крови, но все обернулось хорошо. Плохо только, что он устроил этот спектакль в присутствии Тилаки. А с другой стороны, если бы не Тилака, нам бы совсем туго пришлось.

Амарасили молча подкладывала в печку дрова.

— Обошлось-то обошлось, да перед соседями очень стыдно, — сказала она наконец, выпрямляясь. — И не забывай, что нам нужно выплатить долг, и довольно большой.

Но Джаясекару это нисколько не беспокоило. Помощь Тилакавардханы таким неожиданным и чудесным образом избавила их от грозящих серьезных неприятностей, что ему просто не хотелось думать об обязательствах, которые она на них налагала, и он с надеждой и оптимизмом думал о будущем.

Джаясекара работал стенографистом в управлении службы регистрации актов гражданского состояния. Четыре года назад они вместе с женой переехали в Раттанапитию. Они сняли небольшой домик из песчаника под черепичной крышей, в котором было всего две комнаты. Домик стоял на участке размером в четверть акра в тени кокосовых пальм. Он был старый и требовал ремонта, но домовладелец, Даниэль Мудаляли, и не помышлял о ремонте, хотя брал с них восемьдесят рупий. Высокий и тощий, словно палка, Даниэль Мудаляли считался довольно состоятельным человеком — он был владельцем пяти грузовиков, стоявших в гараже, над которым красовалась выведенная большими буквами вывеска: ТРАНСПОРТНАЯ КОНТОРА ДАНИЭЛЯ АППУХАМИ; нескольких лавок и земельных участков, — но с деньгами расставаться не любил.

Джаясекара не раз напоминал Даниэлю Мудаляли о ремонте, когда вносил арендную плату. Однако Даниэль Мудаляли, который коротал время в кресле в своей транспортной конторе, покуривая сигару и уткнувшись носом в газету «Динамина» или «Будусарана», поглаживал усы и, глядя на Джаясекару поверх очков, отделывался одной и той же фразой: «Господин Джаясекара, многие люди предлагают мне двести рупий за право проживать в вашем доме. Двести рупии! Я беру с нас только восемьдесят. А вы все твердите о каком-то ремонте. Да вы просто шутник, господин Джаясекара. Ха… ха… ха…»

Каждый раз, слыша этот снисходительно-издевательский смех, Джаясекара едва удерживался от желания дернуть старого скрягу и проходимца за усы. «Пусть бы старый черт увеличил арендную плату на тридцать-сорок рупий, но только привел бы в порядок дом да провел электричество», — думал про себя Джаясекара. До поры до времени отношения между Даниэлем Мудаляли и Джаясекарой оставались вполне терпимыми. Напряженность в их отношениях возникла около года тому назад, после смерти матери Джаясекары. Мать Джаясекары жила вместе с его младшей сестрой и ее мужем в Говинне в районе Хорана. Она никогда не жаловалась на здоровье, была всегда бодрой и жизнерадостной, и смерть ее явилась полной неожиданностью. Поскольку сестра и ее муж жили в очень стесненных обстоятельствах, расходы по похоронам взял на себя Джаясекара. Пришлось залезть в долги. Но это было не страшно — Джаясекара стал брать работу у адвоката Ратнаяки и обеспечил себе неплохой дополнительный заработок. Однако после того, как были ослаблены валютные ограничения, Ратнаяка отправился в длительную поездку по Европе, и Джаясекара лишился очень важного источника дохода. А тут еще тяжело заболел сын, и Джаясекара долго не вносил арендной платы. Даниэль Мудаляли был недоволен, но не требовал немедленно погасить долг, и Джаясекара решил, что он с пониманием относится к их тяжелому положению.

Но какую пакость устроил им Даниэль Мудаляли! Накануне вечером Джаясекару пришел проведать Тилакавардхана, и они мирно беседовали на веранде. Тилакавардхана и Джаясекара были родом из одной деревни и когда-то вместе учились в школе. Но затем их пути разошлись. Тилакавардхана недавно получил степень доктора в одном из университетов в США и теперь преподавал экономику в университете Видйодая. Вроде они были так же дружны, как и в школьные дни, но разница в социальном положении незримой чертой пролегла между ними. Джаясекара гордился чем, что такой важный человек, каким стал теперь Тилакавардхана, запросто заходит к нему, и с радостью брался перепечатывать его работы, а Тилакавардхана считал вполне естественным ничего не платить своему другу за его труды.

Беседуя с Тилакавардханой, Джаясекара заметил, что по переулку в сторону их дома размашисто шагает Даниэль Мудаляли, а за ним семенят полицейский и кто-то еще — по-видимому, чиновник — с папкой под мышкой. Почувствовав, что эта троица направляется к ним неспроста, Джаясекара поспешил к калитке, чтобы встретить гостей подальше от дома и Тилакавардхана не оказался свидетелем неприятного разговора. Но Даниэль Мудаляли, не обращая внимания на Джаясекару, распахнул калитку и со словами: «Проходите, господа!» — пролетел мимо Джаясекары и поднялся на веранду.

Увидев на веранде Тилакавардхану, Даниэль Мудаляли решил, что тот может оказаться удобным свидетелем, и сразу же обратился к нему:

— Уже четыре года у меня живут. Несколько раз просил освободить дом — и ухом не ведут. Мало того, за последний год ни цента не заплатили. Что мне оставалось делать?

Тилакавардхана, не понимая, что к чему, с удивлением смотрел на Даниэля Мудаляли, а тот, распаляясь все больше к больше, тем более что в переулке напротив дома, где жил Джаясекара, уже стали собираться люди, закричал так громко, чтобы и им было слышно:

— Если со мной по-хорошему, то и я по-хорошему. Ну а если со мной по-плохому, то пощады от меня не жди!

Но чиновника, пришедшего вместе с Мудаляли, его поведение явно смущало.

— Я только выполняю свой долг. Не сердитесь на меня, пожалуйста, — сказал он. — У меня вот какое дело. Ваш домовладелец подал жалобу в бюро по найму жилых помещений, что вы регулярно не вносите арендную плату. Вам трижды присылали повестку с просьбой явиться в бюро, но все три раза вы не явились. Тогда дело было рассмотрено в ваше отсутствие — и был выдан ордер на выселение вас из дома. Пожалуйста, возьмите ордер и распишитесь. — Чиновник извлек из папки бумагу с приколотым к ней ордером и вместе с ручкой протянул ее Джаясекаре.

— Но я ничего не знаю об этой жалобе и ни одной повестки не получал. — Джаясекара тщетно пытался унять охватившую его дрожь.

Тогда чиновник раскрыл папку и, глядя в свои бумаги, забубнил:

— Жалоба была подана 20 апреля 1978 года. Она должна была рассматриваться 3 мая, 1 июня и 6 июня. Каждый раз вам заранее высылалась повестка. Однако вы ни разу не явились и не сообщили письменно, что не можете явиться.

— Но я еще раз говорю вам, что никаких повесток не получал. Кроме того, хотя я и не внес арендную плату вовремя, домовладелец ни разу не потребовал, чтобы я немедленно уплатил все, что ему причитается. И наконец, недавно я вручил ему письмо, в котором обещал внести в ближайшее время арендную плату сполна. Поскольку Даниэль Мудаляли ничего мне не сказал, я решил, что он согласен с этим и у него нет ко мне никаких претензий.

— Какое еще письмо? Я не знаю ни о каком письме! — завопил Даниэль Мудаляли.

— Не надо кричать, — остановил его чиновник и, обращаясь к Джаясекаре, продолжал: — Господин Джаясекара, все это нужно было объяснить комиссии, которая рассматривала ваш вопрос. Дело было решено в законном порядке, и единственное, что я могу для вас сделать, — это отложить выселение на сутки. Если вы в течение этого времени погасите свой долг, то еще три месяца можете жить в этом доме. Если же вам не удастся этого сделать, то… — И чиновник выразительно пожал плечами.

Постепенно Джаясекара стал догадываться о подоплеке происходящего. Незадолго до того, как Даниэль Мудаляли подал на него жалобу, Джаясекара отнес в департамент по вопросам жилья заявление с просьбой предоставить ему квартиру в одном из новых многоквартирных домов. Там он случайно столкнулся с одним из приятелей Даниэля Мудаляли и на вопрос о том, что он, Джаясекара, здесь делает, ответил словами, которые можно было истолковать по-разному: «Пытаюсь получить надежную крышу над головой». По-видимому, приятель Даниэля Мудаляли решил, что Джаясекара хочет прибегнуть к новому декрету о жилье и заполучить в свою собственность дом, который он арендовал. Даниэль Мудаляли к тому же подозревал, что именно Джаясекара сообщил в налоговый департамент о ряде его сделок, с которых он не уплатил налога, из-за чего у него были серьезные неприятности. И Даниэль Мудаляли решил разделаться с Джаясекарой. Каким-то образом он перехватил повестки, которые высылали Джаясекаре, и тем самым поставил его сейчас в безвыходное положение. Джаясекара в растерянности оглядывался по сторонам. Около забора уже толпились обитатели соседних домов, с жадным любопытством следившие за происходящим на веранде. Стыд, страх а отчаяние охватили Джаясекару. Невозможно было и доказать, что Даниэль Мудаляли незаконно брал с него большую арендную плату: в квитанциях, которые Даниэль Мудаляли давал ему, проставлялись не восемьдесят рупий, а сумма, назначенная оценщиком из бюро по найму жилых помещений. Джаясекара вспомнил, как однажды, проходя по улице Кавудана, он оказался свидетелем выселения одной семьи. И вот теперь такая же беда нежданно-негаданно пришла к его порогу.

— Ну что же, пойдемте, господа, — заявил Даниэль Мудаляли. — Я ведь не зверь — и не возражаю против того, чтобы отложить выселение до завтра. — А затем, возвысив голос, чтобы его слышали собравшиеся в переулке зрители, загремел: — Сначала умоляют, чтобы их пустили в дом, а потом норовят его заграбастать.

— Итак, господин Джаясекара, если завтра до двенадцати дня вы не внесете арендную плату, то вечером нам придется вас выселить, — заключил чиновник и спустился с веранды.

Когда Даниэль Мудаляли в сопровождении полицейского и чиновника исчез за поворотом, к Джаясекаре подбежал Вилбат, живущий в соседнем доме, и возбужденно зашептал:

— Ну и подлец же Даниэль Мудаляли! Если бы не полицейский, я бы залепил ему пару оплеух!

Джаясекара безнадежно махнул рукой и вернулся на веранду. Как обухом по голове! К горлу подкатывала тошнота. И надо же, чтобы эта сцена разыгралась в присутствии Тилакавардханы. Амарасили стояла, прислонившись к дверному косяку, и прижимала к себе сына. Губы ее дрожали. На лице мальчика застыло испуганное и растерянное выражение. Первым нарушил молчание Тилакавардхана:

— Дело-то серьезное. Но почему ты мне не сказал, что у тебя денежные затруднения?

— Думал, смогу вывернуться. Чтобы расплатиться с долгами, я попросил заем в фонде помощи государственным служащим — и на днях должен получить довольно большую сумму. Да вот арендную плату надо внести раньше, чем я смогу получить деньги.

Тилакавардхана открыл свой кожаный портфель и достал чековую книжку.

— Я тебе сейчас выпишу чек на нужную сумму. А когда получишь деньги в фонде, расплатишься со мной. Сколько тебе нужно?

— Девятьсот шестьдесят рупий. — Джаясекара почесал у себя в затылке и не без злорадства подумал: «Все ты предусмотрел, Даниэль Мудаляли, только не учел, что у меня есть состоятельные друзья, которые не дадут меня в обиду!»

Тилакавардхана протянул чек.

— Я даже не знаю, как благодарить тебя, — прочувствованно сказал Джаясекара. — Через две-три недели я обязательно все верну.

— Можешь вернуть и через два-три месяца. Мне не к спеху.

Тилакавардхана отдал Джаясекаре рукопись своей новой статьи на перепечатку и собрался уходить. Джаясекара проводил его до калитки, и Тилакавардхана предложил подвезти его на своем автомобиле к дому Даниэля Мудаляли, чтобы Джаясекара, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно вручил чек. У ворот дома Даниэля Мудаляли Джаясекара сердечно поблагодарил Тилакавардхану и долго смотрел вслед его автомобилю, пока он не исчез в потоке машин. Когда Даниэль Мудаляли увидел, что у его дома остановилась новая, поблескивавшая лаком «тойота корона», он решил, что к нему приехал какой-то важный посетитель, и поспешил к воротам. Но, увидев входящего во двор Джаясекару, вернулся на веранду и, уперев руки в бока, сурово смотрел на посетителя. А Джаясекара твердым шагом поднялся по ступенькам, подошел к стоявшей на веранде кушетке, положил на нее чек и придавил его медной пепельницей.

— Вот ваши деньги. После того, что вы устроили, я сам не хочу снимать у вас дом, и ровно через три месяца мы съедем. Можете считать, что я официально предупредил вас об этом.

Даниэль Мудаляли взял чек и стал его подозрительно разглядывать.

— Не беспокойтесь. Чек надежный. Его дал мне мой друг Ратна Тилакавардхана, доктор университета Видйодая, — с гордостью сказал Джаясекара. Пусть Даниэль Мудаляли знает, какой у него влиятельный друг!

Даниэль Мудаляли пробурчал что-то себе под нос, затем принес квитанционную книжку и выписал квитанцию. Джаясекара сунул розовый листок в карман и начал спускаться с веранды, а Даниэль Мудаляли снова стал вертеть в руках чек, разглядывая его со всех сторон.

— Да, таких людей можно выкурить, только подпалив дом, — с ненавистью бросил вслед Джаясекаре Даниэль Мудаляли.

Джаясекара думал о случившемся, и ему казалось, будто его, привыкшего к спокойной и размеренной жизни, схватил какой-то великан, основательно тряхнул и снова осторожно поставил на землю. Когда Джаясекара подошел к своему дому, уже опустились сумерки, и дневной шум уступил место вечерней тишине. Все вокруг было спокойно. И горечь пережитого сменилась в душе у Джаясекары умиротворением. Ему вспомнилось, как однажды он ехал в Вэянгоду. По обеим сторонам железной дороги простирались поля насколько хватал глаз. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в багровые тона. Джаясекара стоял у окна и любовался открывавшимся видом. Тишину и спокойствие нарушало лишь мерное постукивание колес. Внезапно мимо промчался встречный поезд. Джаясекара испуганно отпрянул от окна. Несколько минут за окном мелькали, грохоча, вагоны. Но поезд проехал, и снова, как и прежде, все стало мирным и спокойным. «Так и сегодня, — думал Джаясекара, — промчалась гроза, и все успокоилось… А может, это и к лучшему, — продолжал размышлять он. — Ведь мы не дом снимаем, а настоящую развалюху. Каждый раз, как приходят Тилакавардхана или родственники жены, со стыда сгораешь! За три месяца приличное жилье найдется. Надо будет почаще наведываться в департамент по вопросам жилья, а то еще положат мое заявление под сукно». И по какой-то совсем необъяснимой причине в душе у Джаясекары крепла уверенность, что в будущем все сложится удачно и они заживут лучше, чем прежде. Эта уверенность не покинула его и утром.

— Чему тут радоваться? — удивлялась Амарасили. — С одним долгом расплатились, а заимели другой. А Тилакавардхана за все, что ты для него напечатал на машинке, должен был бы заплатить куда больше, чем девятьсот шестьдесят рупий.

Джаясекара скорчил гримасу: как Амарасили может так говорить! Тилакавардхана его друг и занимается научной работой.

— О каких деньгах здесь может идти речь! Это же не адвокат Ратнаяка, который без зазрения совести дерет деньги с каждого, кто вынужден обратиться к нему за помощью! — воскликнул Джаясекара.

Но Амарасили лишь упрямо замотала головой — аргументы мужа на нее не подействовали. Она молча принялась готовить обед, который Джаясекара должен был взять с собой на службу: сварила рис, переложила его в глубокую тарелку, прикрыла сверху другой тарелкой и перевязала платком.

3

В тот день Джаясекара пришел на работу намного раньше обычного. Когда он уселся за свой стол и взглянул на часы, то увидел, что еще нет и восьми. А служащие обычно приходили на работу к половине девятого. Джаясекара пододвинул к себе перекидной календарь и перевернул листок. На новом листке стояло: «1978. Ноябрь. 17». Еще восемь дней до зарплаты. А там через несколько дней, наверно, предоставят заем в фонде — тогда можно будет расплатиться с Тилакавардханой, и еще останутся деньги для аванса за новую квартиру.

Машинописное и стенографическое бюро, в котором работал Джаясекара, находилось в южном крыле на самом верхнем этаже управления службы регистрации актов гражданского состояния. Его стол стоял у окна, выходившего на улицу. Джаясекара подошел к окну и распахнул его. Прямо под ним тянулась улица Йорк. А если немного высунуться из окна, то можно увидеть и часть улицы Чэтам. Час пик еще не наступил, машины проезжали редко, а на тротуарах было мало прохожих. В первое время, когда Джаясекара поступил на службу, он приходил в бюро задолго до начала трудового дня. А после того как женился и стал главою семьи, то одно, то другое нередко задерживало его дома, и он едва успевал занять свое место до звонка, возвещавшего о начале рабочего дня. Напротив управления, на другой стороне улицы, расположились магазины «Лаксала», «Миллерс» и «Каргильс». Их двери и окна еще были закрыты. «Словно огромные дремлющие киты», — подумал Джаясекара. Пройдет совсем немного времени, и они, пробудившись ото сна, начнут заглатывать свои обычные жертвы — бесконечную вереницу продавцов, служащих, рабочих. А потом, высосав из них жизненные соки, вечером снова изрыгнут на улицу. Около магазина «Каргильс» находилась закусочная «Некта». Она уже была открыта, и люди поминутно входили и выходили из нее. Едва взгляд Джаясекары упал на закусочную «Некта», как память увела его в прошлое.

Как-то семь лет тому назад, в понедельник, он приехал на работу прямо из деревни, где вместе с родителями провел субботу и воскресенье. Сидя за своим столом, он привычными движениями заправлял в машинку чистые листы бумаги и перепечатывал письма и справки, которые стопочкой лежали слева. Его пальцы проворно бегали по клавишам. Каждый раз, вытаскивая из машинки покрытый ровными рядами букв лист бумаги, он некоторое время смотрел на него, любуясь, словно художник своим произведением. Если случались опечатки, то он старался как можно аккуратнее исправить их, а иногда и перепечатывал весь лист заново. Работал он быстро и аккуратно, и начальник управления, как правило, поручал ему перепечатывать самые важные бумаги. Некоторые служащие завидовали Джаясекаре и пытались опорочить его, но хорошее отношение начальства оберегало его от всяких козней.

Джаясекара положил очередной напечатанный лист в папку и, подняв глаза, увидел, что рядом с Дхармасеной, который сидел за столом у самого входа, стоят две девушки и о чем-то с ним говорят. Дхармасена посмотрел в сторону Джаясекары и помахал ему рукой, подзывая к своему столу. Джаясекара подошел, одна из девушек, которая была одета в ситцевую юбку, усеянную мелкими цветами, и украшенную кружевами белую блузку, обратилась к нему:

— Вы господин Джаясекара?