Помоги проекту - поделись книгой:
Городишко показался слишком длинным. Дома однообразно и нескончаемо тянулись вдоль шоссе. Где же этот проклятый полицейский участок?
— Не ожидал, — признался сержант, — что вы приедете так быстро.
Маккена хотел что-то спросить, но у него попросту пропал голос.
— У меня к вам много вопросов, господин Маккена.
— Где он? — выдавил Рой загробным хрипом.
— Хорошая новость. Мальчик сегодня утром вышел из комы.
Рой побелел.
— Вышел из комы? Вы же сказали, что он… опознать…
Сержант поднял глаза и уставился на него. Тот сидел бледнее белого с открытым ртом и хлопал глазами, словно заело какой-то механизм.
— Я сказал, установить личность… Господин Маке-е-на-а. — Он пощелкал пальцами у Роя перед лицом. — С вами все нормально?
— Опишите его, — на одной ноте выдавил Рой, все еще не веря тому, что услышал.
— Лет двадцать, худощавый, темноволосый. В джинсах и синей стеганной куртке. Ролекс…
— Энди. Где он? — Маккене удалось переползти на соседнюю тональность.
— В госпитале «Санта Лючия».
— Могу я увидеть его?
— Боюсь, что нет. Во-первых, сейчас уже поздно, а во-вторых…
— Но вы же поможете? Я должен видеть его! Всего лишь минуту, а после любые вопросы.
Сержант не спешил с ответом. Он видел, как тряслись руки Роя и непроизвольно дрожали губы. Казалось, тот побледнел еще больше.
— Хорошо. Я попробую.
Когда ему заменили ноги, Рой не помнил. Чувствовал только, что они не его. Прошла вечность, пока офицер договаривался с дежурным врачом. Казалось, лифт несколько раз обогнул земной шар перед тем, как открылись двери. На этаже разлились километры и килограммы стерильной тишины. Ни звука. Ни дуновения. Ночной мертвенный свет, словно это царство мертвых.
Маккена взглянул сквозь стекло. Энди. Что-то глухо обрушилось внутри него самого, заблокировав все жизненные процессы, и он не мог даже моргнуть. Парень спал. Голова чуть склонилась к плечу. Трубка качает через нос кислород. Капельница монотонно отсчитывает мгновения. Зеленая линия на осциллографе вскидывается, обозначая, что он жив. Первый раз Маккена увидел, как бьется его сердце. Столько раз слышал… это страшно. Энди изменился. Почти до неузнаваемости. Шрам от брови через скулу ко рту. Распухшие губы. Содранная обезображенная кожа на щеке, покрытая кровяной коркой. Иссиня-черная гематома во всю грудь справа. Разбитый локоть с корявой болячкой. Глаза закрыты, напряжение линии бровей, словно он морщится. Ресницы отбрасывают усталую тень… Помнишь, как они дрожали, когда он просыпался? Глаза прищуривались, скрывая веселые игривые зрачки. Он улыбался и тут же принимался рассматривать. Он любил рассматривать, а после касался пальцами волос. Он всегда так делал. Ты не замечал уже. Так ведь? Что же сейчас смотришь и не узнаешь эти пальцы? Энди выглядит старше. Много старше. Откинутые со лба волосы еще прибавляют лет, и парень кажется уже старше Роя. Вот он через стекло, словно в другом мире, и ты окупил его жизнью самое дорогое, как считал. Покрыл издержки. Хватило? Или нет? Но ему уже и дать больше нечего, потому что ничего не осталось. Остановка сердца. Четыре минуты. Но ведь ты не знал, что эти четыре минуты жил без него, потому что его не было уже нигде. Он и не хотел нигде быть. Ни с тобой, ни без тебя. Просто не хотел. И это его выбор. Или твой? Ну что, Рой? Нравится то, что ты видишь? Доволен, наверное? Чего тогда смотришь на безжизненно свисающую кисть? Обездвиженные пальцы. Траур под ногтями. Эти руки умели приносить столько удовольствия, готовить так вкусно, жестикулировать… А помнишь, как он курил? Брал сигарету указательным и большим пальцем, а Стив ругал его. Он исправлялся, но после забывал и снова так делал.
Полоска на осциллографе вскидывается безразлично и монотонно. Рывки сердца раненой птицей там внутри переломанной клетки. Механический маятник, цокающий щелчками прибора. И капельница так же безразлично и монотонно в своем другом механическом ритме отсчитывает капли жизни…
Энди закашлялся, схватился рукой за грудь. Гримаса страдания прокатилась по лицу, тело вскинулось и беспомощно упало на подушки. Не проснулся. Зеленая полоса сплющила всплески, и они пошли чаще. Всего несколько секунд… рука вновь соскользнула на простыни. Камушек неестественно ярко и несоответственно моменту пошло сверкнул в ухе. Парень затих, но маска страдания закристаллизовалась на лице. Рой смотрел, и в нем самом все рвалось, только он не знал, не чувствовал, потому что… боль Энди заполняла его. В душе поднимался звон, лопались перегородки, перетирая его существо в месиво из битого стекла. Он вдруг понял, впервые осознал глубину собственных чувств. Он любит… только вот… поздно. Человек. Человечек. Один, а напротив весь мир, и выбор сделан. Ты и он. Мог летать, не захотел. Мог быть счастливым, не позволил себе. Мог жить, только вот отказался.
Там в треснувшей клетке ребер, заполненной мокротой и сукровицей, слабо бьется сердце Энди. Два аппарата и капельница. Он ведь готов был дышать за двоих, а теперь не ты, аппарат искусственной вентиляции дышит за него, потому что ему трудно. Очень. Осциллограф снимает мышечные сокращения бесчувственного сердца, а капельница…
— Кто он вам? Сын? — негромко спросил сержант.
Рой вздрогнул. Слова показались раскатом грома. Взорвались и осели.
— Мог быть, — ответил Маккена, преодолевая тонны отчаяния. — Он тот, кому я обязан всем, включая свою ничтожную гребаную жизнь.
— Повезло пареньку, — вновь произнес сержант, понимая, что пауза слишком растянулась. — Вовремя вызвали скорую, а иначе в лучшем случае остался бы инвалидом, ну, а в худшем…
Инвалидом… Рой даже не думал об этом. Он невольно вспомнил про шест. Видео ко дню рождения. Столько усилий, чтоб было красиво. Напряжение мышц, сосредоточие на лице, натянутые в сталь жилы на шее… Он так хотел танцевать. Он грезил этим шестом. Говорил, сдохнет, но сделает… Сделает? Сломанная жизнь. Почему? Стив-Стив… Как можно было не видеть твоих чувств? И твоя жизнь смята, и своя собственная. И как смел ты явиться к нему после того, как…, а он не оттолкнул тебя, потому что любит… И Энди любил… А ты?
— Как это случилось? — слова даются с трудом. Вязнут загустевшей массой.
— Вам лучше спросить у миссис Грей. Она работает в аптеке на бензоколонке. Это ей он обязан жизнью.
Наверное, он говорил что-то еще, но Рой не слышал.
— Вы где-то остановились на ночь?
— А?
— Говорю, километрах в пяти есть мотель.
— Да. Спасибо, сержант.
— Поезжайте-ка туда. Завтра явитесь в участок, там все и оформим.
— Да-да. Завтра, — ответил Рой, не в силах отвести взгляд от Энди. — Могу я увидеть врача?
— Уже слишком поздно. Утром…
— Но мне надо его видеть! Позовите мне этого чертового врача!
— Тихо, тихо, — сержант пытался успокоить его.
На шум вышла медсестра. Никакие уговоры не помогали. Рой бесновался, пока не появился врач.
— Покиньте помещение! — жестко сказал он. — Вы не можете себя так вести!
Маккена вдруг замер.
— Пожалуйста, — взмолился он, — скажите лишь, что с ним. Я уйду, но я должен знать.
Слезы покатились из его глаз.
— Пройдемте в ординаторскую.
Двадцать шагов длиною в двадцать километров.
— Скажите, наконец, что с ним?
— Успокойтесь. Могу я предложить вам кофе или чаю?
— Кофе. Если можно, крепкий.
— Да, конечно. Пациент поступил к нам ночью двадцать девятого апреля в четыре часа в критическом состоянии. В машине ему была сделана дефибрилляция сердца, так как его остановка зафиксирована в три пятнадцать. Первый удар произошел спустя четыре минуты. Должен сказать, это уникальный случай. Всего три минуты и было бы поздно. Я уже говорил, пациент поступил в крайне тяжелом состоянии. Переломы четырех ребер, многочисленные гематомы, высокая температура, передозировка лекарственными препаратами и посттравматическая пневмония. Вообще, по опыту знаю, люди не выживают с таким набором. Сильный организм. Сегодня утром на шестой день нам удалось вывести его из комы, но есть проблема. Он не отвечает на вопросы…
— Почему? Что-то с памятью?
— Не думаю. Тяжелых травм головы не зафиксировано. С ним работал психиатр и психолог. Они пришли к выводу, что у мальчика глубокий, тяжелейший посттравматический шок. Ему оказана вся необходимая помощь, и теперь остается надеяться, что организм справится. Вкратце так. У вас еще есть вопросы, господин?
— Маккена.
— Господин Маккена.
— Насколько вы уверены…
— Мы не уверены ни в чем, мы лишь надеемся.
— Насколько вы надеетесь, что он поправится?
— Повторюсь, все зависит от него, но есть еще одно «но».
— Но?
— Желание пациента жить. Он не хочет.
— Он так и сказал?
— К сожалению, да. Он плакал, когда понял, что очнулся.
— Плакал?
— Мальчик испытывает страшную боль, и я отчасти могу понять. К сожалению, пациент попал к нам достаточно поздно. Судя по состоянию легких и ран, он долгое время находился в мокрой одежде, что серьезно ухудшило состояние. Распространилась грибковая инфекция. Раны в очень запущенном состоянии. Грязь, трава. Не мудрено, учитывая, как он был одет. Ни нательного белья, ни нижнего, ни носков. Только куртка на голое тело, джинсы и кроссовки. Все мокрое и очень грязное. Видимо, он терял сознание, потому что одежда и волосы были в глине. Уникальный случай. Почти единичный…
— Случай?
— Что он вообще выжил. Я надеюсь, очень надеюсь, что все обойдется. Молите бога, чтобы я не ошибся.
— Он отвернулся от меня.
— Может быть, вы отвернулись от него? Во всяком случае, то, что произошло с ним, я имею ввиду, что он очнулся, не без его участия. А сейчас, если я ответил на ваши вопросы, надеюсь, вы не против, если мы заполним документы, потому что он числится у нас как неизвестный.
— Да, конечно. Я оплачу страховку.
— Не сомневаюсь.
Маккене не хотелось разговаривать, не хотелось никого слышать. Мужчины спускались по лестнице, и Рою казалось, что это ступени в ад. На первом этаже в приемной происходила возня. Истошно кричала какая-то женщина, сновали врачи. Маккена замер, когда увидел. Двое мужчин старались ее удержать, но она билась в безумном порыве. Недалеко возле каталки суетились врачи. Молодой человек, не старше Энди (Рой почему-то подумал об этом) весь в крови был без сознания. Напротив стоял пожилой мужчина с каменным лицом. Было видно, он пытается сдержать слезы, но они предательски проложили по щекам дорожки. Пострадавшему поставили капельницу и быстро покатили куда-то. Очень спешили. Рою пришлось прижаться к стене, чтобы не помешать. Он мельком взглянул на юношу, и ему на мгновение показалось, что он видит лицо Энди. Словно разряд молнии попал в него, Маккена вскрикнул, но сержант удержал его за плечо. Жизнь пронеслась перед глазами, словно кто-то хлестнул ее безжалостным кнутом. Когда Энди умирал, рядом не было никого. Рой только что понял. Никто не спорил с богом в неистовом порыве выпросить его жизнь. Никого, кто так убивался бы и плакал. Один… в последние секунды… Маккену передернуло. Только теперь перед ним разверзлась пропасть содеянного. В ней не видно дна, ибо его нет. Нет берегов, ибо они расползлись. Нет ничего, кроме чернеющей бездонной дыры. Женщина постепенно утихала, лишаясь сил. Ноги подкосились, и она потеряла сознание. Любовь связывает нас невидимыми нитями, а после все существуют в этом комке, и если они рвутся… это как перерезать пуповину, когда младенец кричит от ужаса и страха, что теперь остался один и прервана привычная связь.
Маккена сел в машину. Его трясло. Он понял, что не может даже переключить коробку передач. Все это время он жил за счет какой-то неведомой силы, что держала его. А сейчас ее нет, и он просто не может шевельнуться. Рой закрыл глаза и заплакал. Тихо, без слез. Там, наверху лежит тот, чью жизнь он попросту забрал. Разломал, разбил, раскрошил. А теперь сам сидит помятый и еле живой. В нем разлилась пустота. Рухнула, выдавив все, и в эту пустоту потянулись воспоминания. Они возвращались цепочкой, накручиваясь, словно движения на шест. Он подумал о том, как первый раз привез Энди домой, а тот стоял возле двери, не решаясь войти. Потом подумал, как застал мальчишку ночью гладящего его рубашки. Запоздалое чувство стыда прошло поперек воспоминания, зацепившись острыми краями. Дальше потянулись креветки, первое ЭТО, мост с рекламой… ангел… Рой вспомнил, это Энди подарил ему мир ангела. Падение с моста. Он вновь ощутил, как перепугался, когда не увидел парня. Не стоит этого делать. Сколько раз он говорил это. Не решился сразу, значит не стоит. Мальчишка впервые прикасается к шесту, а Стив касается его. Касается. Кто угодно, только не он. Это ты так решил? Почему? Эгоизм, замешанный на иррациональной ревности. Ревновал. До хруста костей ревновал, а после целовал, облизывал. Ты привык просыпаться вдвоем, словно так было всегда. Скрипящий диван, кровать с черными простынями. Ангел. Теплый, материальный. Человек. Человечек. Он был твой. До мозга костей. Весь. Без остатка. Шон говорил тебе то, что сам ты упорно не хотел видеть. Ты бы заплатил не больше двадцати долларов и то из жалости? А сейчас отдал бы и двести, и две тысячи, и двести тысяч, только чтобы вернуть назад время. Бросил бы на плаху все, включая собственную жизнь, но только это никому не нужно, потому что это ничего не стоит в сравнении с тонкой зеленой линией на осциллографе. И ей плевать, что ты готов растерзать в клочья жизнь, она лишь тупо выполняет свою работу. Фиксирует сокращения сломанного сердца. И Рой не знает, что из уголка глаза Энди непроизвольно скатывается одинокая слезинка. Пробегает по лицу, теряясь в ушной раковине. Ее не фиксируют приборы, не видят датчики, но она соскальзывает быстро и вдруг. Рой не знает, что волны страдания прокатываются по лицу парня, и он невольно сжимает распухшие губы, стараясь проглотить ком. Да и мальчишка еще не знает, что худшее не позади. Оно впереди. Ждет в засаде, точит когти, чтобы после ринуться и терзать. Он еще испытает, что у ада много ступеней, и он стоит, готовясь ступить на одну из них.
Внезапно в памяти возникают слова старухи, и Маккене кажется, что ее взгляд вновь копается внутри него. Он уже обменял свою жизнь на твою. Вот оно - то, о чем говорила мексиканка. Нить с камнями жизни разорвана и лежит бесполезная у тебя в кармане.
Рой почувствовал усталость. Дикую. Нечеловеческую. Навалившуюся тоннами веса. Он с трудом доехал до мотеля, упал на кровать, не раздеваясь, и провалился в беспамятство. Прошло часа полтора, и Маккена внезапно вскочил с криком. Как он не понял раньше? Три пятнадцать ночи после его дня рождения… Он вспомнил, что взглянул на время. Остановка сердца… в три пятнадцать… Слова врача механическим голосом всплыли в голове. Рой вдруг осознал, что смотрел на часы все четыре минуты…
Машина скорой помощи резко останавливается. Хлопают двери. Энди лежит головой на коленях женщины, и она шлепает его по лицу и кричит что-то отчаянно.
— Скорее! Пожалуйста скорее!
У парня судороги. Его трясет. Он распахивает безумные глаза, а после вновь проваливается в небытие. Зрачки сужены, и от этого глаза кажутся огромными. Женщина плачет. Энди чувствует, как его трогают, расстегивают молнию на куртке, осматривают. Слышит, как ругается врач, увидев почерневшую грудь с воспаленной загноившейся ссадиной. Мелкий дождь сыплет на лицо муку, а мальчишка задыхается. Поверхностное хриплое дыхание, кашель, изо рта брызги сукровицы. Умирает. Тяжело и медленно.
— Что с ним?! — он едва различает голоса. Они сливаются, превращаясь в звук заедающей пластинки.
— Не знаю! Он принял огромную дозу обезболивающих…
— Чего?!
Энди не различает название лекарства.
— Сколько?!
— Не знаю! Четыре ампулы… Все…
— Сколько времени назад?!
— Да не знаю я! Минут пятнадцать!
— Пульс?! Ритмы сердца?!
— Вода есть?! Скорее! Несите много!
Скрежет какого-то металла почти вызывает болевой спазм. Что-то грохочет… Фигуры над ним блекнут, распухают. Ему кажется, они валятся на него огромным черным монстром.
— Кладите на бок! Держите голову!
Рвотные спазмы… исторгается вместе с сознанием, потому что кто-то давит на корень языка… Уходит. Существо его сбивается в ком в солнечном сплетении.
— На три взяли! Раз! Два! Три! Взяли!
— Блядь! Да на нем живого места нет!
Мальчишка почти не чувствует, как его поднимают и кладут на носилки. Он бьется и вдруг вскрикивает, выгибается назад, мякнет, теряя сознание.
— Пульс падает! Сердце не прослушивается! Он уходит!
— Время?!
— Три пятнадцать!
— Смерть!
Энди кажется, что он несется куда-то. Страшно. Вот-вот разобьется. Боль. Шум. И вдруг все стихает. Ватная теплая тишина. Невесомость, и он парит. Темно. Откуда-то сверху слышатся голоса. Парень поднимает голову. Там справа кафедра. Желтоватый свет сзади выхватывает из темноты ее контур. Три фигуры. Они в плащах и капюшонах. Энди не может различить лиц, но точно знает: среди них двое мужчин и женщина. Совещаются. Он поворачивает голову и видит свои крылья. Значит, удержали. Высоко над головой, сложены в купол. Внизу, далеко под ним дождь, машина, перепуганные врачи, но это ничего не значит, потому что те трое решают его судьбу. И боли нет. Видимо, она осталась под дождем. И страданий нет, потому что и быть не может. Он парит в уютной пушистой мгле, и ему нет дела до того, что Рой ошалело смотрит на часы. Три пятнадцать. Так тому и быть. Но путь еще не окончен. Те двое наверху разговаривают. Третий… парень точно знает, он глубокий старец… молчит. Это похоже на суд. Они кивают, когда старец начинает говорить. Язык непонятен. Никогда раньше Энди не слышал его. Звучный, приятный. Как видно, двое соглашаются, почтительно наклоняясь. Решение принято, и парень стремительно падает. Он так и не узнает, что Властители Кармы перекинули камни на весах его жизни… Он так и не узнает, кто они. Он не вспомнит…
Поделиться книгой: