--Подойди,-- приказал Нибелунг и Ивашка послушно опустился на колени.
В городе нанизанном на нити, Нибелунг снова отыскал Герцога. Ниточка, исходящая из его макушки была теперь оборвана и жалобно трепыхалась, пытаясь нащупать пересохший источник силы. Нибелунг начертал перед собой руны погибели, и они слетели с его пальцев чёрными смолянистыми птицами и рванули вниз, в город, терзать Герцога. Светящийся его кокон потускнел и сдулся, и вот уже птицы принялись клевать податливое живое мясо.
Нибелунг отпустил Ивашку и тот, так долго ждавший, побежал вниз, туда, где в одной из комнат к стене был приклеен огромный, от потолка до пола, пёстрый квадрат. Он состоял из крохотных квадратиков: бумажных, картонных, жестяных. Тут были обрывки автобусных билетов и кусочки фотографий, был кусочек депутатского удостоверения и клочок заключения о положительном анализе на ВИЧ. Рядом с фотографией щекастой кудрявой малышки, обрезанной так, что у девочки не было рта, висело сложенное письмо не вернувшегося с войны солдата. Ивашка, за долгие годы проведённые с Нибелунгом, собирал эти осколки в одну целую картину так, чтобы проходящие сквозь них нити сплелись в единое кружево, в котором, как верил юродивый, была его, Ивашкина, свобода.
И вот он вставил самый последний квадратик, завершая мозаику. Вверху, на чердаке, вздрогнул Нибелунг, впервые своими глазами увидев то, на что смотрел левым глазом Ивашки. А ещё все те следы, которые оставил за собой юродивый, стали вдруг видны.
И все они вели к Нибелунгу.
А Ивашка увидел всё разом. Вся его жизнь свернулась в один великолепный квадрат - его собственный, которому не было места на стене, но который был внутри, до сих пор невидимый. И, впервые за свою жизнь, Ивашка знал что делать, знал, что он может сделать что-то сам, без чужих подсказок, без принуждения.
И он побежал сквозь слепящий солнечный свет, прочь от чёрных птиц и чёрной воды, от церковников и переломленных свечей, от пепельной дорожки и разноцветных нитей, от заговоров на смерть и того, кто живёт в воде за стеклом.
Его дорога загнулась к небу ступенями и понесла вверх, такого лёгкого и такого свободного. Он оставлял под собой этаж за этажом, пока, наконец, сквозь сияющий небом квадрат люка не поднялся на самый верх.
Оттуда, сверху, он видел, как к чердаку Нибелунга идут серые люди. У них было оружие с окропленными пулями, от которых не спасают наговоры. Видел, как другие разбивают толстое стекло и как с грязной водой на пол выплёскивается блестящая гладкая туша, как она бьётся в предсмертных судорогах, чуждая этому миру. Видел Ивашка, как горит облитое бензином дерево, и как корчится отец Артемий привязанный цепью к этому дереву, и как куда-то уводят закутанного в плед испуганного мальчонку.
И ещё он увидел, как Нибелунг протянулся к нему, к Ивашке, в последнем истом порыве и улыбнулся, печально и обречённо.
А потом хлопнул выстрел - словно голуби, разом рванувшие в небо, и Ивашка стал с ними на крыло и взмыл.
Над городом - к свету. Выше туч, выше паутины сияющих нитей, туда, где есть иное, выше которого ничего уже нет и никогда не будет. Ивашка летел, оставляя под собой городские кварталы, опоясанные чёрной могильной водой, леса с пересохшими родниками, пустыни, забитые бессильной злобой.
Ивашка-юродивый.
Ивашка-блаженный.
Летел, не ведая греха. Летел и был счастлив. Мгновение.
Пока земля не позвала его обратно.
Распространяется на основании Creative Commons Attribution-NonCommercial-NoDerivs 3.0 Unported License.