Индиль

– Миледи…

– Подойди, Лоссен-Лот.

Она ожидала его в тронном зале, на ступенях, ведущих вверх, к трону, который теперь пустовал. Когда Лоссен-Лот вошел в залу, она спустилась и сделала несколько шагов ему навстречу. Он подошел и остановился в нескольких шагах от нее, склонив голову и не смея поднять глаза.

– Отчего ты не смотришь мне в глаза, Лоссен-Лот, словно провинился в чем-то?

– Я не смею, Миледи.

Она подошла к нему совсем близко и коснулась рукой его лица.

– Забудь все то, чему учили тебя в землях Эльфийского Короля. Здесь, во Тьме, опущенные к полу глаза – знак слабости и подчинения, а вовсе не почтения, как это принято у эльфов. Опуская глаза, ты признаешь свое поражение. Опустив глаза, ты признаешь свою слабость, свой страх. Ты же сын своего отца, Великого Правителя во Тьме, ты потомок Великой Династии. Твой взгляд должен скользить острым мечом поверх других голов. Никто из твоих предков не склонял головы и не опускал глаз. Внутри тебя тот же сильный мятежный дух, что помогал одерживать победы твоему отцу. Дай ему волю. Покажи свою силу. Никогда не склоняй головы и не опускай глаза.

Лоссен-Лот неуверенно поднял на нее глаза, но не смог выдержать ее взгляд.

– Ты ни перед кем не должен опускать глаза, и передо мной тоже, сын. Иначе ты погибнешь. Твой взгляд должен быть сильнее других взглядов, твоя рука должна стать тверже других рук, твоя мысль должна быть быстрее других, твое слово должно приниматься беспрекословно. Ты – наследник своего отца. Ты – его преемник и будущее нашего народа. Ты станешь новым Правителем во Тьме, и все склонятся перед тобою… У нас не было времени поговорить, мой Лот. У тебя, наверняка, есть много вопросов, на которые ты не можешь найти ответов, но поверь, у меня их не меньше. Ты в смятении, поскольку тебя вырвали из привычный жизни и бросили в омут, из которого ты должен не только выбраться, но и выйти победителем. Ты должен занять место твоего отца. Ты должен подчинить себе темный народ. Ты не должен быть милосердным, но должен быть справедливым. Сядем здесь, на ступенях, ведущих к твоему будущему. У нас накопилось достаточно того, что мы могли бы теперь обсудить. Эта ночь будет долгой, как никакая другая.

И они сели рядом на ступени, и долгие минуты провели в молчании.

– Произошло то, Лоссен-Лот, чего стремился не допустить твой отец. Еще до твоего рождения он предвидел свою смерть от руки своего же сына. Таково проклятие, нависшее над вашим родом. Сын убивает отца и занимает его место. Так передается власть. Лорд Махталеон ожидал свою смерть от твоей руки, поэтому он принял решение передать тебя на воспитание фавну Кетару, моему названному брату. Повелитель желал, чтобы ты не знал о своем происхождении и рос вдали от замка, вдали от проклятия. Навещал ли он тебя, когда ты был маленьким? Мне это неизвестно. Но что-то подсказывает мне, что он провел немало безмолвных часов над твоей кроваткой. Я же считала тебя погибшим. Лорд Махталеон так пожелал, чтобы я не искала тебя, не стремилась вернуть, чтобы душа моя со временем приняла эту потерю и успокоилась. Однако, боль моя не утихла и по прошествии десятков лет. И тогда Великая Тьма даровала нам дитя – твою сестру Илис. Она появилась во Тьме не так, как рождаются демоны. Она была и остается частичкой Тьмы, фантомом, не имеющим телесной оболочки, однако обладающим сознанием и чувствами. Она неуязвима и ранима одновременно. Она избрала жизнь в уединении и покинула нас. И тогда на ее место вернулись боль и воспоминания о тебе… Не из страха лишиться власти и жизни в одночасье Повелитель принял такое решение относительно тебя, Лот. Его отцовские чувства к тебе не позволили ему убить тебя при рождении, как это делали со своими сыновьями его отец, его дед, его прадед. Из-за нашей любви он не мог допустить и мысли о нашей разлуке, причиной которой стала бы его смерть. Но Судьба распорядилась иначе. Не ты стал убийцей своего отца, а тот, другой… Не от твоей руки он погиб, но тебе надлежит продолжить его путь, его род, стать во главе Государства. Если бы он мог предвидеть то, чему свидетелями мы стали, разве бы он отпустил тебя от себя? Разве позволил бы смерти разлучить нас? Кто знает, может быть однажды и ты поднял бы против него свой меч и взошел бы на престол, перешагнув и через мою боль… Но все вышло не так… – она подняла голову, и лунный свет, струящийся сквозь решетчатые окна тронного зала, осветил ее лицо нежными прохладными лучами, и Лоссен-Лот невольно поразился переменам, произошедшим в ней: она словно вышла из Тьмы в Свет, в котором была рождена, цвет ее глаз стал нежно-голубым, а локоны золотистыми.

Она подставила лицо этому струящемуся потоку света и закрыла глаза, впитывая сквозь кожу прохладу и силу, посланные ей свыше. Лоссен-Лот не мог отвести от нее глаз. Это ее преображение лишило его дара речи и вернуло его память в детские сны, подаренные Кетаром. Перед ним была Светлая Индиль де Алкарон, нимфийская принцесса, наследница нимфийского трона, его мать… Именно такой являлась она в его снах – светлой, нежной, легкой, как летний ветер. Именно такой он знал и любил ее с самого раннего детства. Он смотрел на нее, как зачарованный, не в силах отвести глаза. Она обернулась к нему и слегка улыбнулась. Наваждением показался ему этот взгляд и ее лицо, обращенное к нему. Но вот Луна скрылась за облаками, и вместе с ней ушло и наваждение. Перед ним снова предстала Тиир-Тааре, Темная Королева, величественная, утонченная, вызывающая трепет и восхищение, его мать, но совсем другая… Он пока что не знал ее такой.

– Луна идет на убыль… – задумчиво произнесла она. – Наши земли лишились Владыки. Следующим правителем должен стать ты, Лоссен-Лот. Достаточно ли в тебе силы, желания и жажды власти, чтобы биться за трон, чтобы встать во главе государства, которое тебе чуждо? В тебе этого нет, я это вижу… Я тоже не была готова покинуть Свет и принять Тьму. Я винила твоего отца в том, что он забрал у меня все – мои земли, мой дом, моих родных, всех и все, что было дорого мне. Он лишил меня титула, короны, даже мое светлое имя он забрал у меня. Но взамен он дал мне несравнимо большее. Он создал весь этот мир для меня, он рискнул всем и подарил мне Вселенную. Он отдал мне всего себя, до последней капли. Он – часть моей души, которая теперь вырвана из моей груди, и рана эта болит и кровоточит. Я не могу оставить то, что было дорого ему, как бы тяжело мне сейчас не было. Ничего не достанется тому, кто посмеет поднять свой меч против памяти твоего отца. Я не в праве требовать от тебя взять на себя эту ношу, мне не ведомо, сможешь ли ты выстоять в Великом Противостоянии и продолжить путь Махталеона. Воины Махталеона верны ему, но не тебе. Я не стану скрывать, они могут обратить свои мечи против тебя, и это будет их выбор. Пратт был предан твоему отцу и мне. Он готов следовать за тобой, если ты того пожелаешь. Он готов стать твоим мечом и щитом, но он один. Никому нельзя доверять. Демоны, преданные памяти твоего отца, могут пойти против тебя, и это будет их выбор.

– Я много думал о своем предназначении. Еще ребенком я чувствовал, что судьбу мою пытаются изменить, что от меня скрывают то, что предначертано мне. Поэтому я покинул дом моего наставника Кетара, доставив ему столько переживаний, сколько он не заслужил, заботясь обо мне, оберегая и обучая меня. Я покинул его дом, желая найти себя, найти свой путь. Но путь, который я избрал, оказался неверным. Мне следовало повернуть в сторону Темных Гор, но я, держа в душе свои детские обиды на моего отца и свои светлые грезы о моей матери, свернул с предначертанного мне пути, и оказался на службе у эльфов. Все эти годы на службе у Эльфийского Короля я чувствовал себя чужим в этих землях, меня преследовали молчаливые взгляды, я слышал приглушенные голоса эльфов за своей спиной. Но я оставался верен Королю и верил в его благосклонность ко мне. Одним росчерком пера он перечеркнул мою прежнюю жизнь. Теперь я на перепутье. Мне неведомы законы Тьмы, и Тьма мне чужда. Я не знал отца. В моей душе Свет. Я не могу заручиться поддержкой демонов. Я не знаю местных традиций, я не знаю местных законов. Я не тот, кто должен встать во главе государства.

Тиир сидела неподвижно, смотря сквозь лунный свет прямо перед собой, вглубь залы. Ей все казалось, что из тьмы вот-вот выйдет ее демон, и все, что происходит теперь вокруг нее, окажется всего лишь тягостным сном.

– Простите меня, Аммэ. Я не стану Владыкой во Тьме. Это не моя судьба.

– Тебе не за что извиняться, Лот. Твой отец считал, ты возжелаешь власти, ты же отказался от нее. Это твой выбор, и ты сделал его. Ты прав. Тебе незачем отдавать жизнь за то, что тебе непонятно и чуждо в память о том, кого ты никогда не знал. Демоны были верны твоему отцу, но не тебе. Во Тьме власть не переходит от отца к сыну, за власть надо биться, надо платить кровью. Кто сильнее, тот правит во Тьме. Но на все воля Тьмы. Тьма карает неугодных, Тьма указывает на своих избранников. Над нами – ставленники Тьмы. На все воля Великой Тьмы… – Тиир приложила два пальца к губам и закрыла глаза, затем продолжила: – Скоро наступит час Великого Противостояния, и они покажут нам свои острые зубы. Я не знаю, кто станет оспаривать право занять трон, но я чувствую каждой своей частичкой – он скоро явит себя. Он силен и влиятелен. Я ощущаю его присутствие, но не вижу его лица.

– Миледи! – голос Пратта прервал их. – Письмо. Гонец ожидает ответ.

Демон протянул ей свиток. Лоссен-Лот поднялся.

– С Вашего позволения, Миледи, я бы хотел вернуться к себе.

Она кивнула ему.

– Пусть твоя ночь будет звездной, Лот.

Лоссен-Лот простился с ней и демоном легким кивком головы и вышел.

Тиир поднялась и приняла письмо из рук Пратта.

Осторожно переломив печать, Тиир медлила, словно не решаясь или не желая увидеть написанное. Наконец, она опустила глаза и прочла:

«Миледи,

Во время нашей недавней встречи я стал причиной Ваших душевных невзгод и страданий, и глубоко сожалею об этом. Смею надеяться, что Ваш сын рядом с Вами, как Вы того пожелали, и судьба будет к нему благосклонна, а Вы справедливы. В знак моего искреннего сожаления о случившемся я передаю в Ваше распоряжение земли, ставшие причиной раздора между нами и являющиеся Вашими по праву, дабы в них возродилось и процветало Нимфийское государство. Если Вы примите мой дар, я буду знать, что прощен Вами.

Оннед-Гаиллар»

Она молча вернула письмо Пратту. Он принял его, не задавая вопросов. Она молчала, и по напряженному выражению ее лица, стиснутым зубам и сжатым до белизны губам он понял, что она пыталась усмирить бурю, поднявшуюся в ее душе. Наконец, она произнесла:

– Он вернул мне мои земли. Он осмеливается писать мне об этом! Его дерзость не знает границ. Махталеон отдал жизнь, желая вернуть эти земли, а он теперь бросает их мне в лицо, как ненужную вещь. Он пишет, что будет прощен, если я приму их. Мне не нужны эти земли, и прощения ему не будет.

Она поднялась.

– Тиир, нельзя отвергать его предложение. Этот дар пойдет нам на пользу.

– Принять его дар? И тем самым даровать ему прощение? Этому не бывать, Пратт.

– Оставь свою гордыню, Тиир. Забери у него то, что твое, а остальное – вздор, пустые слова. Пусть он считает, что конфликт между вами исчерпан.

– Нет, Пратт. После всего, что было, это невозможно. Из-за него я лишилась всего, что имела. Из-за него я продолжаю страдать. Эти раны, что появляются на моем теле, каждый раз заставляют меня думать о нем и ненавидеть его все больше. Но самое страшное – я бессильна перед ним, и мне нет другого спасения от моего проклятия, кроме смерти. И тебе известно об этом. Любой удар, нанесенный ему, тут же ранит и мое тело. Любой яд, отравляющий его, отравляет и меня. Если он умрет, то и я уйду вслед за ним. Он мой проводник, а я тень, следующая за ним в его бессмертии. Так позволь мне оставить для себя эту малость – прощение, которое он никогда от меня не получит.

– Напиши ему ответ, Тиир. Для чего тебе даровать ему прощение? Ты можешь принять эти земли как оплату старого долга. Не этого ли хотел Махталеон? Что стало целью его последнего похода, Тиир? Прими эти земли и наполни их жизнью. И Суть Махталеона обретет покой.

Тиир вздохнула.

– Ты снова прав, Пратт. Ты еще способен холодно смотреть на вещи и спокойно мыслить. Я утратила эту способность. Все внутри меня пылает, горит, сжигает меня изнутри.

Она взяла перо и бумагу и написала всего лишь две строчки:

«Милорд,

Я принимаю земли, переданные Вами в мое владение, однако, не как дар, но как старый долг, возвращенный Вами.

Тиир-Тааре»

– Теперь ты доволен, Пратт?

– Это единственно правильное решение, Тиир. Оно пойдет всем нам на пользу.

И он оставил ее одну.

Сон. Эпизод одиннадцатый

Она спала и вполне осознавала это. Но видения, навеянные Морфеем, были настолько желанны, дороги ей, что она погрузилась в них и доверилась сладостным объятиям Бога Сна.

Сухие поленья потрескивали в камине, отвечая на осторожные и обжигающие прикосновения огня. Отблески от языков пламени исполняли свои магические танцы на полу и на стенах вокруг камина.

Тиир поднялась, подошла к окну и распахнула ставни. На бархатном небе блестели звезды, и Луна едва заметным, тонким, прозрачным диском освещала вершины гор. Во Вселенной воцарилась тишина, таинственная, торжественная, глубокая – и тревожная.

Тиир была одна. Не просто одна в этой комнате, в этом замке, не просто одна наедине со своими мыслями. Ее окружали миллиарды звезд, но они были пусты и безжизненны.

Замок опустел. Горы опустели. Они лишились шелеста листвы, птичьих голосов, журчания горных рек. Они стали темными отвесными скалами – чистыми, гладкими, доступными только одиноким ветрам.

В этом мире остались лишь тьма, пустота и безмолвие. Тиир обратила свой взор к небу и не увидела Луны. Старая Луна умерла. Новая Луна не появилась. Между прошлым и будущим стояла она, Тиир-Тааре, и с тревогой смотрела в темное небо, пытаясь рассмотреть там, в глубинах тьмы, завтрашний день.

Что это за чувство, терзающее разум, но освобождающее душу? Чувство непокорного смирения, немого протеста… Слова, обращенные в пустоту, мысли, тонущие в бездне. Когда ты один во Вселенной, когда нет больше голосов, которые ты можешь услышать, когда нет больше глаз, которые ты желаешь видеть, когда нет больше рук, к которым ты жаждешь трепетно прикоснуться – что остается тебе и ради чего продолжать свой путь? Не кануть ли в Бездну, не раствориться ли в Небытии?

Огромные холодные ладони легли на ее плечи, и она вздрогнула всем телом. «Идем со мной», – прошептал ветер у самого ее уха, и от его могильной сырости у Тиир перехватило дыхание.

«Отпусти меня, – прошептала она в мыслях, – позволь увидеть, как рождается Новая Луна, чтобы знать… что все не напрасно».

«Иди, – отозвался ветер у ее лица, и руки исчезли с ее плеч. – Иди и ничего не бойся. Ты не одна».

Она обернулась, не зная, что стояло позади нее – Провидение или Смерть – и подняла лицо, ища глазами собеседника в кромешной тьме. И она увидела то, что искала. Ее дыхание в одно мгновение стало льдом, сковало ее легкие, и она почувствовала, что не может вздохнуть. Она проснулась.

Сидя в своей постели, в прохладных шелковых простынях, она сжимала обеими руками струящиеся ткани, не смея дышать, пытаясь прогнать остатки сна. Но видения не оставляли ее. Темные руки появились из Тьмы. Они приближались к ее запястьям, а она смотрела на них, скованная ужасом, и ничего не могла сделать, даже пошевелиться.

Вся дрожа, она подняла голову и встретилась со своим видением из недавнего сна лицом к лицу. Целую вечность смотрела она в эти глаза, не смея верить, а потом упала в его объятия и утонула в них.

Новая битва Королей. Эпизод двенадцатый

Ночь выдалась серой и беззвездной. С крепостной стены Тиир-Тааре наблюдала за происходящим внизу. Казалось, все вокруг замерло в немом ожидании. Старая Луна умерла. Новая так и не родилась. Все ждали появления тонкого серпа зарождавшейся Новой Луны, новой эпохи в существовании Темного Государства. Но время будто остановилось на перепутье. Ожидание перерастало в напряжение, и это напряжение делало воздух плотным и тяжелым. Тиир чувствовала, как с каждым вздохом дышать ей становилось все сложнее.

– Когда же, Пратт? – тихо произнесла она, обращаясь к стоящему рядом демону.

– Мы ждем восхождение Новой Луны, Миледи.

– Мы ждем действа, Пратт. Все ждут яркого действа. А я не желаю этого. Во времена Махталеона все было не так. Все разрешилось быстро. Не так, как теперь.

– Дождаться новой луны было твоим предложением, Тиир.

– Мы выиграли время.

– Мы выиграли эту битву.

– Она еще не началась.

– Но исход ее очевиден.

– Ты излишне уверен в победе, Пратт.

– Уверенность в победе помогает мне побеждать.

– На все воля Тьмы, Пратт. Идем, иначе все решится без нас.

И она устремилась вниз, плавно пролетая над каменными ступенями, ведущими в тронный зал, где уже собрались высшие демоны, наместники, полководцы и их приближенные лица. Тиир прошла мимо них вглубь залы, к тронному месту, поднялась на несколько ступеней, остановилась, обернулась к собравшимся. Пратт проследовал за ней. Она окинула взглядом собравшихся и остановилась на Лоссен-Лоте, стоявшем по правую сторону от ступеней. Его поза, его взгляд, его облик – все говорило о понимаемой и принимаемой им важности и торжественности происходящего. Положив руку на рукоять меча, он смотрел прямо перед собой, поверх голов собравшихся демонов, и взгляд его был преисполнен решимости. Все ждали. Наконец, небо расступилось, и Новая Луна тонким ярким серпом прорезала мглу. По залу прокатился одобрительный гул. Внизу, у крепостной стены, тысячи демонов поддержали его воинственным криком. Тиир подняла руку, и все смолкло в ожидании ее слов.

– Великие войны Великой Тьмы! – произнесла она в тишине, и голос ее наполнил залу. – Все эти годы вы были верны Законам Тьмы и все эти годы следовали за нашим Повелителем, Лордом Махталеоном. Сегодня решится ваша дальнейшая судьба, и вы сами ее решите. Сегодня на Престол взойдет Новый Владыка во Тьме. До начала Великого Противостояния каждый из присутствующих здесь может назвать одно имя, и имя это будет услышано Великой Тьмой. До исхода Великого Противостояния я ваша Королева и имя, названное мною будет первым! Да будет услышано Великой Тьмой…

Выждав паузу, она произнесла, громко и отчетливо:

– Лорд Пратт.

По залу пронесся глухой гул, но она снова подняла руку, ожидая тишины, и все смолкло.

– Все годы правления Лорда Махталеона Пратт был его советником, его правой рукой, вел его дела, руководил походами, заботился о подданных, чтил Законы Тьмы. Если кто-то из вас находит его недостойным, пусть назовет причину сейчас или не говорит о ней никогда и не помышляет дурного. Если кто-то из вас желает видеть Правителем другого поданного Великой Тьмы, пусть назовет его имя сейчас или не называет никогда и не помышляет о нем.

Она выждала продолжительную паузу, обведя взором собравшихся демонов.

– Принимаете ли вы Лорда Пратта своим Новым Повелителем и Владыкой во Тьме?

Зала снова наполнилась неясным шумом, и Тиир снова пришлось остановить волнение волевым жестом.

– Есть то, о чем вам следует знать, демоны. Поход, который оставил глубокие раны на вашем самолюбии, был окончен нам во благо. Земли, за которые выступил Лорд Махталеон, были переданы во владение Тьмы, и Лорд Пратт способствовал этому. Лорд Пратт завершил начатое нашим Повелителем Лордом Махталеоном. Вот подтверждение моих слов.

И она подняла высоко над головой свиток, переданный эльфами.

– В этом письме Король Эльфов Оннед-Гаиллар отрекается от этих земель и передает их во владение Тьмы! Земли, из-за которых разгорелась последняя битва Лорда Махталеона, земли, бывшие в распоряжении эльфов долгие годы – перешли во владение Тьмы! Они станут мостом в земли эльфов, а затем и другие земли, принадлежащие Свету. Все эти земли поглотит Тьма, и вы станете тому свидетелями. Тьма поглотит весь мир и примет его в услужение!

– Пратт не может стать Правителем во Тьме! – вперед выступил высокий широкоплечий демон, и Тиир узнала в нем одного из военачальников Махталеона. – Его кровь не позволит. Я был верен Лорду Махталеону, но я не стану следовать за полукровкой.

И он обнажил меч, ясно обозначив свои намерения. Несколько демонов последовали его примеру.

– Происхождение значения не имеет, если…

– … если он заявил о себе, убив Короля, и вышел из Великого Противостояния победителем, – ответил демон. – Я не желаю убивать Пратта и я не желаю видеть его Королем. Я желаю видеть перед собой убийцу Махталеона, – он сделал несколько шагов вперед и остановился напротив Лоссен-Лота, уставившись на него своими горящими глазами. – Выстрелить в спину и сразиться за власть лицом к лицу не одно и то же, выходит так, эльф?

– Мой сын и сын Лорда Махталеона, будучи подданным Света и не принявший до настоящего момента Тьму, не желая оскорблять присутствующих здесь и не попирая Законы Тьмы, отрекся от престола по собственной воле и не претендует на него.

– Помолчи, Тиир, – не оборачиваясь отозвался демон. – Ты сказала свое слово, и мы услышали его. Теперь я желаю слышать убийцу нашего Короля. Говори, эльф! Или и на это у тебя не хватает смелости? Давай же, назови свои имя во всеуслышание.

– Я не претендую на трон. Я не убийца, – сдержано ответил эльф. – Я не убивал Лорда Махталеона.

– Нет? – демон развел руки и наиграно обернувшись к собравшимся, спросил: – Кто тогда? От чьей руки погиб наш Владыка? Выйди! Назови свое имя.

– Леон, – неожиданно прозвучало в возникшей тишине. – Имя вашего нового Короля – Леон.

Все обернулись на голос.

Неизвестно откуда и когда появившийся в зале демон уверенным шагом шел мимо расступившихся перед ним воинов по направлению к трону. Он был высок и широк в плечах. Рыжая грива, заплетенная каким-то непостижимым и диким образом, придавала его облику еще более свирепый вид. Вместо одного глаза зияла уродливая рана, которую он ничем не удосужился прикрыть, а в руке он держал секиру. Демоны проводили его молчаливыми взглядами.

– Это ты тоже предвидел, Пратт? – тихо произнесла Тиир, не поворачивая головы в его сторону.

– Наш второй наследник пожаловал. Он должен был отправиться к Создателю.

– По всей видимости, Создатель не принял его.

– Как он выжил с таким ранением? Лоссен-Лот не лгал, говоря, что выстрелил ему в глаз.

– По всей видимости, голова его пуста, раз стрела не убила его. Раз он осмелился явиться сюда.

Тем временем демон приблизился к ступеням, ведущим к трону, и остановился, обернувшись к Лоссен-Лоту.

– Братишка, – он подмигнул своим оставшимся глазом, – и ты здесь? Отчего же ты стоишь в стороне? Не желаешь ли сразиться за престол? – он глухо рассмеялся. – Ловко они убедили тебя отказаться от того, что могло принадлежать и тебе.

Лоссен-Лот, сохраняя холодность, смотрел мимо демона, словно не замечая его.

– Что ж, как видишь, твои стрелы меткие, но не несут с собой смерть. Ты лишил меня глаза, но никто здесь не посмеет лишить меня власти, – заревел он, обернувшись к собравшимся. – Я убийца вашего Короля! Я ваш новый Король!

Все молчали. Демон обвел горящим глазом всю залу, затем поднялся по ступеням и остановился напротив Тиир, глядя ей прямо в глаза. Пратт сжал рукоять меча.

– А вот и ты, Темная Королева. Из-за тебя мой отец загубил жизнь моей матери и обрек меня на скитания. Как только я взойду на престол, я воздам тебе за все ее страдания.

Тиир, величественно подняла голову, одарила его уничижающим взглядом и тихо произнесла:

– Пошел вон, ничтожество! И пусть земля разверзнется и поглотит тебя, убийца моего Короля.

– Сама Тьма вложила в мою руку меч справедливости, чтобы я занес его над головой короля, утратившего силу и здравый рассудок!

– Ты стрелял ему в спину, предательски вооружившись арбалетом с отравленным болтом, – произнес в тишине Лоссен-Лот. – У тебя смелости не хватило сразиться с Лордом Махталеоном лицом к лицу. Это ли Битва Королей? Это ли достойный воин?

– Кому нужны твои свидетельства, братишка? Это Битва Королей, в ней все методы верны. Значение имеет лишь то, кто вышел из этой битвы победителем, – и он обернулся к демонам. – Не так ли, достопочтенные воины Тьмы?

– Все так, – отозвалось несколько голосов.

Демон сделал шаг вперед и заревел, оглушив всю залу:

– Я сын Лорда Махталеона, законный наследник престола, тот, от чьей руки погиб ваш Король! Если кто-то из вас считает, что может занять мое место, пусть выходит ко мне и встретит смерть от моей секиры!

Демоны молчали.

– Думает ли кто из вас, что этот безродный, – не оборачиваясь, он указал на Пратта, – достоин стать Повелителем? Он раб Темной Королевы! Может ли раб возглавить Темное Государство?

Он услышал, как меч покинул ножны, и голос Пратта тихо и твердо прозвучал за его спиной:

– В моей крови огонь, в моих глазах Тьма! Я подданный своей Королевы, и подданный своего Повелителя, и подданный своего Государства, во благо которому я положу свою жизнь. И от руки подданного, верного своим Правителям, Государству и Тьме, ты умрешь, презренное ничтожество!

И он бросился на рыжего демона, сбив его с ног. Однако тот быстро поднялся и, взмахнув своей секирой, отразил удар Пратта. Этот удар положил начало новому Великому Противостоянию, и все смешалось в лязге металла, криках и дымящейся крови. Тиир поднялась на несколько ступеней выше и с усталым равнодушием взирала на кровавую бойню у своих ног.

– Как долго все это будет продолжаться? Не следует ли прекратить этот спектакль?

– Нет, Тиир, еще не время, – отозвался голос за ее спиной. – Это племя должно очистить свою кровь.

– Сколько крови должно пролиться, чтобы они стали чисты перед тобой?

– Не только передо мной, Тиир, но и перед собой. Посмотри на их лица, в их глаза. За что они бьются? За что убивают друг друга? Посмотри, что движет ими? Жажда власти? Амбиции? А может быть, верность своему Повелителю? Преданность? Братские чувства? Или же страх, недоверие? Ммм? Только двое из них бьются за власть. Что движет другими, Тиир? Посмотри, никто из них не остановится, потому что сразу же будет убит. Кто-то из них желает выйти из боя победителем, а кто-то бьется за свою жизнь. Это мясорубка, смертельный механизм, затягивающий в свои жернова даже тех, кто не желает в этом участвовать, но уже попал в эту систему. Им есть что терять, Тиир. Мне – нет. Я получил освобождение. Когда ты присоединишься ко мне, я обрету покой.

– Не думаешь, что можешь потерять Пратта?

– Если Пратт будет убит, он не станет Правителем. Во главе государства не может стоять демон, которого так легко убить.

– Но если рыжий демон одержит победу?

– Тогда он сразится со мной.

Прошло еще четверть часа.

– Посмотри, Тиир. Еще совсем недавно эти демоны сражались плечом к плечу против эльфов. Теперь же они убивают друг друга, как заклятые враги. Стоило бросить камень в спокойную воду, как на ее глади поднялось волнение, и утихнет оно лишь тогда, когда камень, породивший его, опустится на самое дно. Я довольно увидел сегодня. Я увидел их глаза, их помыслы, их страхи, их стремления. Я увидел Суть каждого из них. Теперь довольно. Теперь я вижу тех, кто осядет на дно, и тех, кто останется тиной на поверхности воды. А я стану тем, кто очистит эти воды.

Огромные крылья поднялись за его спиной. Тиир отступила и скрылась в его тени. Луна спряталась за облаками, но затем вновь появилась и осветила всю залу. В нелепых и вынужденных позах, словно превратившись в каменные изваяния, все вдруг замерли в одно мгновение, и лица их исказились в ужасе и удивлении, когда они обратили свои взоры на того, кто стоял над ними.

– Как посмели вы обнажить свои мечи в моем присутствии, без моего на то позволения? – прозвучал приглушенный рычащий голос над их головами. – Как посмели делить власть и трон, когда у вашего народа есть Правитель?

Пратт опустился на одно колено и склонил голову. Лоссен-Лот последовал его примеру. Демоны один за другим стали опускаться на колени перед своим Повелителем, склоняя головы.

– Я ваш Повелитель – отныне и до скончания времен! – он повысил голос. – Такова воля Великой Тьмы! Я был убит, но возвращен Тьмой! Меня больше нет среди живых, но среди умерших меня тоже нет. Я между двумя мирами по воле Великой Тьмы, и я по-прежнему ваш Правитель, ваш Король и Владыка во Тьме! Пратт, поднимись! Я назначаю тебя наместником в этих землях, хранителем моего дворца и блюстителем законов Тьмы. Подойди!

Пратт поднялся и сделал шаг вперед, однако, секира Леона-младшего преградила ему дорогу.

– Как ты смеешь преграждать путь тому, кто над тобой, демон? – голос Махталеона мощной волной накрыл всю залу, отразился эхом из каждого отдаленного уголка и достиг слуха каждого демона у крепостной стены, и, узнав голос своего Повелителя, они тоже склонили головы. Стремительней яростного порыва ветра сорвался Махталеон со своего места и в какое-то мгновение оказался напротив Леона-младшего. Тот не отступил, лишь опустил свою секиру.

– Ты так желал, Король? Лицом к лицу? Что ж! Давай! Обнажи свой клинок, покажи, на что ты еще способен, прежде чем я убью тебя снова!

– Ты глуп, – произнес Махталеон, осматривая его, словно добычу. – Я думал, в тебе пробудилась смелость, а в тебе обострилась глупость. Твоя тупая жажда власти, ненависть, дерзость, самонадеянность застлали твой взгляд и омрачили твой разум! Меня нельзя убить! Меня больше нельзя убить! Нельзя отравить ядом, которым ты натираешь свои стрелы, как последний трус! Хочешь развлечься перед смертью? Что ж, я принимаю твой вызов! – широким взмахом рук Махтелеон сбросил плащ и обнажил одновременно все четыре клинка. Демоны поднялись и расступились, давая им место для битвы.

Как зачарованная смотрела Тиир на сражение двух исполинов. С нескрываемым восхищением следила она за движениями Махталеона – точными, стремительными, изящными, завораживающими. В них одновременно ощущались мощь и легкость, дерзость и лукавая уклончивость. Он играл. Он исполнял этот танец для нее. Как просты и изящны были его движения! Шутя, он уходил от секиры своего противника, словно дразня его, словно желая разжечь негодование в его груди. Он смеялся над демоном, посмевшим восстать против него. Он лишь уходил от ударов, не нанося ответных. Его горящие глаза, его крылья, плотно прижатые к спине, черные пряди его длинных волос, развевавшиеся в такт его движениям, каждое перо на его крыльях – все это сладко жгло Тиир изнутри и рождало в ней давно забытую страсть. Она чувствовала его дыхание, видела блеск в его глазах, слышала, как его острые клинки рассекали морозный воздух. Несколько раз она ловила на себе его взгляд, и тогда ее глаза отвечали ему едва заметной улыбкой. Он был таким, каким она знала его тогда, сотни лет назад, в те времена, когда во всей Вселенной существовали только они двое. Тьма исцелила его. Тьма вернула ему крылья. Тьма вернула ему годы, проведенные им в беспамятстве. Только жизнь она не вернула ему. И не отдала его Смерти. Теперь он – вечный Правитель во Тьме, вечный ставленник Великой Тьмы, ее воин, ее вечный подданный, ее ангел смерти. Тиир опустила глаза. И в этот момент Махталеон с громким криком бросился на секиру Леона-младшего, и та по рукоять вошла в его грудь. Леон-младший опешил и так и продолжал стоять, держа в руке секиру.

– Что же ты? Убей меня! Ведь этого ты хотел? Убить своего отца и править вместо него? Вместо меня! Ведь так, демон? – Махталеон сделал несколько шагов назад, и секира осталась в руке Леона-младшего, не оставив и следа на теле Правителя Тьмы. – Желаешь продолжить?

– Я найду средство уничтожить тебя!

– Ищи его здесь и сейчас, ибо ты не выйдешь отсюда. Ты бьешься с тенью, с призраком своего отца, однажды убитого тобою. Я хотел видеть, какой ты воин. Я все увидел. Не в твоем мече, но в твоем взгляде. Ненависть сжигает тебя изнутри, огонь, который ты не можешь усмирить в себе. Приди ты ко мне с миром, все было бы иначе, Леон. Но ты избрал путь войны. Огонь, охвативший твою Суть, сожрет тебя изнутри, превратит тебя в пепел.

Леон-младший стоял напротив, держа секиру в опущенной руке, тяжело дышал и молча смотрел на отца исподлобья.

– Так что же, демон, ты со мной или против меня?

– Только вместо тебя, – процедил сквозь стиснутые зубы демон.

– Что ж, – произнес Махталеон, убирая клинки в ножны, – тогда гори!

Демоны тут же отступили, как один, и Леон-младший в недоумении осмотрелся, не понимая, что происходит. Тут же он почувствовал, как в горле у него запершило. Ощущение это нарастало. Он попробовал откашляться, но это не принесло облегчения. Он почувствовал жжение в груди, жар в спине, шее, затылке. Лицо его пылало. Руки и ноги отекли, стали тяжелыми, ослабели. Он выронил секиру, и та с глухим звоном упала на каменный пол. Ему стало тяжело дышать. Он с усилием выдохнул воздух, душивший его, и изо рта его и из ноздрей вырвались клубы дыма. Он хотел что-то сказать, но острая боль пронзила его горло, и он издал лишь громкий хрип, и новое облако дыма вылетело из его полуоткрытого рта. Ноги его подкосились, и он упал на колени. Он схватился руками за горло, не понимая, что с ним происходит. Ладони его горели. Он отнял руки от горла и некоторое время смотрел на них, а затем издал душераздирающий крик, и на ладонях его вспыхнуло пламя. Шатаясь, он поднялся на ноги, пытаясь погасить пламя, охватившее его ладони, но огонь стал подниматься выше по рукам, вырываясь языками пламени сквозь его кожу, прожигая его одежду, его доспехи. Сверкая полуослепшим глазом, он ринулся на Махталеона, но тот даже не пошевелился.

– Что ты сделал со мной? – хрипел он.

– Тебя съедает огонь, который ты сам разжег внутри себя. Ты кормил его ненавистью ко мне всю свою жизнь, и вот он вырвался на свободу. Не я виновен в том, что случилось с тобой, только ты сам.

Уже вся его спина полыхала, и он мог разобрать только тени перед собой. Он упал на руки, уже обуглившиеся до локтя, и, рыча, продолжал ползти к Махталеону.

– Спали вас всех солнечный свет! – хрипел он. – Вы все будете гореть! Вам не будет покоя ни в одном из миров! Воды…

– Воды? Какую малость ты желаешь теперь, и того получить не можешь. Ты хотел власти, ты хотел был Правителем в землях Великой Тьмы, ты считал, что превзошел меня, что достоин этого Трона. Но даже воды тебе никто не подаст без моего на то позволения. Ты сам разжег это пламя, оно и поглотит тебя.

Огонь уже полностью охватил тело демона и пожирал его изнутри. Леон-младший уже не двигался, полыхая у ног Махталеона.

«Просто охота, Индиль. Для них это просто охота. Они хищники, мы жертвы. Запомни, Индиль, никогда, ни при каких обстоятельствах не смотри в глаза демонам, не внимай их словам: они, словно удавы, парализуют нас, как кроликов. Своим взглядом они проникают в сознание и выжигают душу. А потом испепеляют опустошенное тело. Не остается ничего. Это страшная смерть, Индиль. Огонь, пожирающий тебя изнутри».

Тиир смотрела на горящее тело демона, скрывая ужас под маской безразличия. Слова Кетара внезапно проснулись в ее сознании, и к ней вернулся ужас, тот самый первобытный, дикий, необъяснимый ужас перед демоном, ее демоном, стоящим теперь перед ее глазами. Отец, испепеляющий заживо своего сына. Его холодные руки, эти влажные, липкие стены пещеры, тьма его лабиринтов, могильный ветер его дыхания. Он вышел из Преисподней. Чем он был лучше своего отца? Ее Леон – истинное зло, не знающее пощады. Он мог позволить сыну умереть как подобает воину – с мечом в руках, но вместо этого обрек его на постыдную, унизительную кончину, зная, что тот не способен противостоять ему. В ее глазах он был таким, каким она хотела видеть его, она сама создала его образ из своих грез, в желании выжить, в желании спасти свой рассудок. В действительности же он всегда был монстром, ужасом, порождением Тьмы, безжалостным убийцей и палачом. Но то, что она создала из своих видений, стало реальным и бесконечно дорогим для нее. То, что она создала, дало ей жизнь. Он был тем, кого она любила до исступления. Он был тем, кто отказался от смерти и права на перерождение. Он был тем, кто выбирая между жизнью и Тиир, выбрал ее – Тиир. Он отказался от права на новую жизнь без нее. Он выбрал вечное скитание во тьме небытия ради возможности вечно быть с ней. Тиир закрыла глаза и снова открыла их.

Махталеон прошел мимо расступившихся перед ним демонов по направлению к трону и стал медленно подниматься по ступеням. Поравнявшись с Тиир, он остановился на мгновение и, не глядя на нее, прошел дальше. Поднявшись на последнюю ступень, он чуть помедлил и обернулся к стоящим внизу демонам. Он долго смотрел на склонившихся перед ним воинов, словно изучая каждого из них. Над залой повисла тишина. Его взгляд лег тяжелым грузом на спины стоявших перед ним демонов и еще больше склонил их к земле.

Наконец, Махталеон произнес:

– Отныне и до скончания времен: Я – ваш Правитель, Правитель ваших детей и детей ваших детей! Я отменяю и запрещаю битвы между вами! Отныне только я принимаю решения, назначаю на должности, даю земли и разрешаю охоту. Тот, кто ослушается меня, тот, кто задумает измену за моей спиной, тот, кто пойдет против моей воли, станет горсткой пепла у моих ног! Если кто-то из вас не согласен, пусть покинет Тьму теперь или будет верен мне отныне и впредь, – он выдержал паузу, снова обведя всех присутствующих взглядом, и продолжил: – Сегодня Священная Ночь. Сегодня изменилась история нашего народа. В эту ночь и впредь каждый год в эту ночь я разрешаю вам Большую Охоту, демоны!

И его слова были встречены одобрительным ревом голосов, прокатившимся по всей зале.

– Да будет вечным твое правление, Король!

– Да будет слава твоя повсеместно!

– Да покроет Тьма всю землю под предводительством твоим!

– Я ваш Король! Отныне и до скончания времен! – Махталеон поднял руки и восторженные крики возросли, прокатились по зале новой мощной волной. – Воззрите, демоны, и запомните эту ночь! – к крикам присоединились звуки ударов мечей о кованые щиты, из-под стен замка раздались приветственные крики демонов и такие же удары.

– Благодаря вашей преданности и самоотверженности границы наших земель расширились. Да будет так и впредь!

– Да не иссякнет наша сила! Да прибудет с нами Великая Тьма! – вторили ему демоны.

Махталеон стоял над своими демонами, подняв руки и открыв их навстречу подданным, впитывая энергию их голосов, наслаждаясь этим торжеством своего величия. Тень от его огромных крыльев, высоко поднятых за спиной, закрывала собой почти всю залу. Выждав еще немного, Махталеон опустил руки, и вслед за его движением в зале стало тихо. Он поднялся к трону и, наконец, занял свое место. Жестом он указал Пратту занять место по правую руку от себя.

– Демоны! – произнес Махталеон в абсолютной тишине. – Мои воины! Мои верноподданные! Земли наши велики, и простираются намного дальше этих гор, как вам хорошо известно. Великая Тьма поручила их мне. Я дарую Пратту титул Лорда Тьмы и вверяю ему сердце наших земель. Я оставляю Лорда Пратта наместником в этих землях, я доверяю ему правление в этих горах в то время, когда я буду отсутствовать. Его слово – мое слово. Его воля – моя воля! Примите мою волю и… хорошей охоты!

Жестом он указал присутствующим, что прием окончен и все могут возвращаться к своим обязанностям. Демоны преклонили головы в знак почтения и один за другим покинули залу.

– Лоссен-Лот, подойди, – произнес Махталеон, когда все вышли. – Завтра мы отправляемся в нимфийские земли. Я желаю видеть то, ради чего я погиб. Я желаю видеть, как твоя мать Тиир-Тааре вдохнет жизнь в выжженную пустыню. Я желаю видеть, как ты станешь достойным Правителем этих мест.

– Для меня это великая честь, отец. Ты будешь доволен мною.

И с позволения Махталеона он покинул залу.

Днем ранее. Эпизод тринадцатый

Тиир подняла голову от прохладной шелковой простыни. Сон ли? Или рассудок ее помутился от желания быть с ним?

– Махталеон, – произнесла она в темноту, зная, что не услышит ответа.

– Я здесь, – неожиданно отозвался голос из глубины комнаты, и она оцепенела от восторга и ужаса.

Она быстро поднялась и села на постели, ища глазами в темноте его глаза. Затем соскользнула с постели, подбежала к окну, распахнула ставни, и Луна осветила ее покои. Она стояла у окна, освещенная лунным светом, не находя в себе смелости обернуться. Она прислушалась к тишине.

– Леон? Возможно ли это? Смерть забрала тебя из моих объятий. Но я слышу твой голос…

Огромные руки легли на ее плечи, и она закрыла глаза, не смея дышать.

– Я вернулся, Тиир.

Сердце ее застучало непозволительно громко в предутренней тишине, но она все еще не решалась обернуться и увидеть его. Она сделала невольное движение вперед, и руки оставили ее плечи. Она закрыла ставни.

– Кто ты? – спросила она. – Я не слышу твоего дыхания. Не сон ли ты? Не игра ли воображения? Не обман ли теней?

– Я тот, кто отказался от смерти, чтобы сдержать свое обещание и вернуться к тебе, моя жизнь, мое дыхание, моя звезда, указывающая мне путь во Тьме. Я Махталеон. Я пришел к тебе. Я пришел за тобой, Тиир-Тааре. Обернись, и ты увидишь меня.

– Обещай мне…

– Все, что пожелаешь.

– Обещай, что я обернусь – и ты не исчезнешь, не сольешься с тенями, блуждающими во Тьме.

– Я обещаю тебе. Я не исчезну. Не оставлю тебя. Мой белоснежный цветок, сияющий в самом сердце Тьмы.

И она обернулась. Перед ней была Тьма. И из этой Тьмы, из огромного клубящегося черного облака, появился он – ее демон, во всем своем первозданном величии, и огромные черные крылья медленно поднялись за его спиной. Он протянул ей руку. Она вложила свою руку в его огромную ладонь, и взгляды их встретились.

– Но как это возможно, Махталеон? В тебе нет жизни, но ты здесь.

– Великая Тьма всесильна, Тиир. Чтобы быть с тобой, я отказался от смерти, отказался от перерождения, приняв вечное небытие. Пройдя рождение вновь, я забыл бы тебя, но теперь, – он улыбнулся, – теперь я всегда буду рядом. Теперь я между двух миров, и останусь здесь навечно. Создатель не принял меня. Теперь на все воля Великой Тьмы.

– На все воля Тьмы, Леон…

Они присели на край постели, и он продолжил:

– Я пришел за тобой, Тиир. Завтра на совете я предстану перед демонами и положу конец распрям и битвам за Престол. Я – вечный подданный Тьмы и вечный ставленник Тьмы в этих землях. Я положу конец Великим Противостояниям и Битвам Королей. Я буду править вечно. Такова воля Тьмы. Пратт станет наместником в этих горах. Наш сын Лоссен-Лот, не принявший Тьму в свое сердце, отправится в Нимфийские земли, и станет моим наместником в них. Я знаю, многие столетия эти земли пустовали, будучи выжженными дотла. Но в тебе живет сила, способная пробудить их. Ты вернешь эти земли к жизни и передашь сыну. На все воля Тьмы. Завтра ты предстанешь перед народом и назовешь имя Пратта.

– Я сделаю это, Леон. Но что станешь делать ты?

– Я желаю увидеть Суть, мысли и намерения каждого из демонов, что соберутся завтра на Совет. До определенного момента я останусь в стороне.

Она кивнула ему.

– После Совета… Пойдешь ли ты со мной, Тиир? Желаешь ли и ты отречься от жизни и смерти, чтобы быть со мной?

– Куда, Леон? Куда я должна идти за тобой?

– Когда-то ты сказала мне: «Забери меня отсюда, я желаю идти с тобой». Я спросил тебя: «Знаешь ли ты, куда я могу завести тебя?» И ты ответила мне: «Знаешь ли ты, куда я готова следовать за тобой?..» Важно ли теперь, куда мы отправимся, если отныне и до скончания времен мы будем вместе?

– Конечно, я последую за тобой, куда бы ты не отправился. Ты моя жизнь. Но примет ли меня Великая Тьма? Позволит ли нам быть вместе?

– Все решено, Тиир. Благословение Великой Тьмы с нами. Все остальное решится. Спи спокойно, скоро рассвет. Я останусь с тобой, пока на небе снова не зажгутся звезды.

Тиир воскрешает земли. Эпизод четырнадцатый

Тиир знала, где заканчиваются земли Тьмы и начинаются нимфийские владения, но ни разу за все эти долгие годы она не отважилась даже посмотреть в эту сторону. Она боялась своих воспоминаний, старалась скрыть их как можно глубже в своей памяти. Но теперь реальность предстала перед ее взором. Перед ней простиралась выжженная пустыня, черная, умершая земля. Перед ее глазами метались черные тени воинов, убивавшие без разбора ее народ, предававшие огню ее земли. Ее слух наполняли крики, лязг металла, нарастающий гул пламени.

Она спешилась. Не глядя, передала поводья одному из демонов, сопровождавших ее, и пошла вперед, по выжженной земле, чувствуя, как ноги ее все больше и больше проваливались в пыль.

Лоссен-Лот отпустил коня и последовал за ней. На сколько хватало взгляда, не было видно ни одного дерева, ни кустарника, ни травинки. Не было ни слышно, ни видно ни единого живого существа. Лоссен-Лот опустил глаза. Сапоги его были черными от сажи и пепла. Он склонился к земле и взял горсть придорожной пыли. Просеяв ее сквозь пальцы, Лоссен-Лот снова склонился к земле и взял новую горсть, захватив ее еще глубже.

– Не видел такого прежде, мой Лот? – тихо произнесла Тиир за его спиной.

– Здесь земля словно сажа, Аммэ.

– Это пепел, Лоссен-Лот. Земля здесь стала пеплом и сажей. Столько лет прошло, а эти земли по-прежнему мертвы. Сотни лет назад за одну единственную ночь Нимфийское государство было обращено в пепел. Нимфы, дриады, фавны, феи, кентавры… Животные, птицы, насекомые, населявшие эти земли… Густая зелень рощ и лесов, прохладные реки, звенящие от чистоты своих вод, речные жители, обитавшие в них… Поля, луга с высокой мягкой травой, в которой еще ребенком я играла в прятки с ветром… За одну ночь воины твоего деда, Темного Лорда, того, чье имя и теперь не называют ни в Свете, ни в Тьме, сожгли дотла земли твоего дяди, Нимфийского Короля Ветура, сына Великого Нимфийского Короля Алкарона. Все стало пеплом: роща с ее звонким пением птиц, травы, шумящие от ветра и крыльев стрекоз, наполненные смехом лесных фей, что подобен звону тысячи колокольчиков… Величественные стены дворца, жилища лесных обитателей… Все стало пеплом, все здесь, у наших ног. Здесь весь мой народ, Лоссен-Лот. Эти земли стали могилой для всех тех, кто был дорог мне. Я бежала из этих земель сотни лет назад, не простившись, ни разу не оглянувшись. Все эти годы моя душа рвалась сюда, мой Лот, но мои воспоминания лишали меня сил и смелости, чтобы вернуться. Из-за этих земель твой отец Темный Владыка Махталеон нарушил договор с Эльфийским Королем Оннедом-Гаилларом. Из-за этих земель он погиб. И эти земли он теперь доверил тебе, мой сын. Эти земли, некогда принадлежавшие Свету, теперь во власти Тьмы. Ты – их новый Правитель. Ты был рожден во Тьме и передан Свету. Я не стану склонять тебя ни во Тьму, ни в Свет. Я вдохну жизнь в эти земли, и они возродятся. Я дам им прочную защиту, оградив их от внешнего мира. Чем наполнятся эти земли – решать тебе, Лоссен-Лот. Придет время, и мы увидим, стали ли вверенные тебе земли мостом между Светом и Тьмой или же стеною между ними. И если они станут стеной, по какую сторону окажешься ты, мой сын?..

Прощание с Кетаром. Эпизод пятнадцатый

Тиир отодвинула рукой тяжелую шкуру, закрывавшую вход в дом, и заглянула внутрь. Из дома повеяло знакомым теплом и сладким ароматом высушенных трав. В доме никого не было. Здесь все было по-прежнему уютно и узнаваемо. В очаге, как и прежде, потрескивали угли. По всей видимости, Кетар был неподалеку. Тиир опустилась на пол, устланный мягкой, свежескошенной травой. Она смотрела на угли, и легкая улыбка играла в уголках ее губ в предвкушении скорой встречи.

Кетар не заставил себя долго ждать. Он вошел тихо, держа в руках большую охапку травы. Некоторое время он стоял безмолвно, наблюдая за гостьей, а затем оставил свою ношу у входа и произнес, тихо, озарив свои слова приветливой, теплой улыбкой:

– С твоим появлением, Индиль, в моем доме стало светлее…

Она обернулась на голос и встала. Некоторое время они стояли, всматриваясь в лица друг друга, а затем заключили друг друга в объятия.

– Ты все тот же, Кетар, – с улыбкой произнесла Тиир и провела рукой по седым волосам фавна. Он сильно постарел за эти годы. Волосы его побелели, а в уголках глаз поселились морщинки. Но глаза его по-прежнему оставались молодыми, а взгляд остался таким же изучающим и дерзким.

Кетар опустился на мягкий пол, увлекая ее за собой.

– Вот и сбылось пророчество, моя Королева. Твои земли восстали из пепла. Роща, в которой мы играли детьми, снова зазеленела и наполнилась голосами птиц. Ручьи снова звенят, неся свои хрустальные воды. Лесные жители скрываются в лесных чащах. Нимфы, возрожденные самой Природой, возвращаются в свои исконные земли. Ты вдохнула жизнь в это траурное безмолвие. Ты стала Светлой Королевой, вышедшей из Тьмы. Ты – белоснежный цветок, сумевший выжить в кромешной тьме. Ты – тень, подарившая прохладу спаленной огнем земле. Ты – дыхание этих земель. Ты – Госпожа двух миров, и нет равной тебе… – он осторожно взял ее руку и коснулся губами кончиков ее пальцев.

– Довольно, Кетар, – она аккуратно забрала у него руку и легонько похлопала его по плечу. – Не останови тебя, и ты станешь петь оды до восхождения новой луны.

– Как мне называть тебя теперь, моя Королева?

– Как пожелаешь, Кетар. Ты все знал, ты все предвидел, ты все устроил, ты много претерпел из-за меня. Через вечность я пронесу благодарность тебе.

В ответ он лишь кивнул головой, и глаза его заблестели:

– Я рад видеть тебя снова, сестра.

И он снова сжал кончики ее пальцев в свой руке.

– Я пришла проститься с тобою, Кетар, – и она почувствовала, как руки его задрожали, и тогда она накрыла рукой его руку. – Теперь мы увидимся только в наших снах, мой брат. Вверяю тебе нашего сына, Лоссен-Лота. Ты заботился о нем вместо его отца и матери, когда он был ребенком, не оставь его и теперь. Будь ему поддержкой и помоги советом, в котором он будет нуждаться, будь то вопрос государственный или сердечный. Эти земли надежно защищены. Само время стоит на страже у этих границ. Никто не потревожит вас. Живите, не нуждаясь ни в чем, и пусть Нимфийское Государство развивается и процветает.

– Твои слова прекрасны, сестра, да будет так, как ты сказала. Но не время прощаться. Это не последняя наша встреча.

– Нет, Кетар. Когда сядет солнце и на небе появятся первые звезды, я отправлюсь в горы. Там я воссоединюсь с Лордом Махталеоном и отправлюсь вслед за ним в небытие. Таков мой выбор, Кетар. Так предначертано мне Судьбой. Он был моей жизнью, он станет моей вечностью.

– Твоя земная жизнь не окончена, сестра. Скоро мы снова встретимся с тобой, и я буду этому безмерно рад.

– Оставим этот разговор, Кетар. Давай же, сыграй мне на твоей свирели. Позволь мне вновь услышать давно забытые, но любимые моим сердцем звуки.

Он улыбнулся ей, достал старую свирель, прикоснулся губами к ней, и хижина наполнилась легкими волшебными звуками. Тиир с невероятной нежностью и светлой печалью смотрела на фавна, на его полузакрытые глаза, на морщинки в уголках его глаз, на седину в его висках, и перед ее взглядом вставала высокая шумящая трава, обрыв и высокое старое дерево, склонившее свои ветви над их головами, а там, дальше, внизу, – долина, окаймленная цепью черных гор, теперь не далеких, не пугающих, как прежде, но покорившихся ей, величественных, покрытых чистейшим покрывалом вечных снегов.

Над горами поднималась луна, огромная, яркая, и по ее поверхности мелькали неясные тени. И там, среди этих теней, она увидела его взгляд, его глаза, его лицо, его руки. Ее демон звал ее к себе, и все в ней рвалось к нему навстречу.

Часть третья

Илис. Эпизод первый

В лицо повеяло холодом. Он стоял перед входом в пещеру, задумчиво рассматривая снег у своих ног. Ветер, проснувшийся совсем недавно, рисовал легкими движениями причудливые узоры на снегу. Оннед стоял у входа в пещеру и чувствовал холодное пустое дыхание этих стен. Сколько лет он потратил, сколько миль преодолел, желая найти ее – и вот, она совсем рядом, а он не в силах решиться на последний шаг – шаг, отделяющий его от Индиль. Пещера затягивала в себя снег, которым играл ветер у его ног. Она затягивала, влекла в свои глубины и эльфа. И он переступил черту.

Он вошел под своды пещеры и остановился, выждал некоторое время, пока его глаза привыкли к сумраку, затем огляделся. Узкий проход вел вглубь пещеры. Он протиснулся внутрь и оказался в небольшой зале. В центре залы возвышался алтарь, и на нем, на этом холодном каменном постаменте, он увидел ее. Оннед подошел ближе, чувствуя, как в его душе зарождается тревога, склонился над ней и увидел ее лицо – бледное, безжизненное. Лунный свет, проникавший в залу сквозь проем в стене, придавал всей ее фигуре неземные очертания, казалось, она сама излучала свет. Одна ее рука лежала на груди, другую же она уронила, и длинный рукав ее платья касался пола. Глаза ее были закрыты, а губы чуть разомкнуты. Ее матовая кожа приобрела неестественно белый цвет, золотые локоны поблекли. Ее ресницы – длинные, упругие, некогда черные, как смоль, – теперь покрывал колкий иней. Она не дышала. Склонившись к ней еще ближе, Оннед не мог не убедиться в этом. Некоторое время он стоял над ней неподвижно, словно не веря в то, что предстало перед его взором, словно пытаясь осознать то, что видел. Он умел принимать любые удары судьбы, любые разочарования и невзгоды, не прячась за мнимыми надеждами и иллюзиями. Он не позволял чувствам и переживаниям взять верх над разумом. Он не оспаривал то, над чем был бессилен. Но в этот раз он не был готов смириться с тем, что было очевидно. Он дотронулся кончиками пальцев до ее лица и, едва касаясь, провел рукой по ее щеке. Она была холодна, как лед. Индиль принесла себя в жертву на этом каменном алтаре, вдали ото всех, оставшись наедине с холодом. И в этот раз зима приняла ее жертву.

Оннед опустился рядом с алтарем на холодный каменный пол. Он позволил себе вольность. Он позволил себе думать о ней. Он позволил своему разуму создать несуществующий, вымышленный мир, в котором они могли быть вместе, в котором она могла простить его, в котором они могли быть счастливы, в котором их ждала долгая спокойная жизнь, без потрясений, без невзгод… Сколько времени он грезил их скорой встречей, искал ее повсюду, верил в возможность быть с ней… Это был сон наяву, и теперь пришло время проснуться. Столетия он провел, прячась от самого себя за неприступной стеной, и вот, стена пала, и он остался один посреди огромного пустого заснеженного мира. Он позволил себе мечтать и поплатился за это. Он погиб.

Ее рука касалась его плеча. Он взял ее руку в свои ладони. Ее кисть была тверда и холодна, как лед. Он прижал ее руку к своему лицу – и обжегся холодом. В этой руке не было жизни.

Лунный свет сменился светом дня, но Оннед продолжал неподвижно сидеть на каменном полу пещеры у алтаря, у ее последнего пристанища. Сквозь расселину в скале он видел, как на небе снова зажигались звезды, но ему не было до этого никакого дела. Он ничего не видел, не слышал, не замечал. Он погрузился в глубину своего сознания, в свои мысли – единственное, что продолжало жить в нем.

Внезапный звук вывел его из задумчивости – звук пробежавших маленьких ножек за его спиной. Он выпрямился и прислушался. Снова тот же звук, но теперь ножки быстро пробежали в другом направлении. Оннед поднялся и осмотрелся. В зале он никого не увидел. Снова тот же топот маленьких ножек у него за спиной – и детский смех.

– Кто здесь? – громко и отчетливо произнес Оннед в пустоту.

– Обернись! Обернись! – ответил ему эхом детский голосок – и снова кто-то пробежал за его спиной.

Оннед обернулся и снова никого не увидел.

– Кто ты? – снова спросил он и взялся за рукоять меча. Кто мог знать, что таили в себе эти стены, в которых он так безрассудно очутился, один, оставив своих воинов далеко внизу, у подножья горы. Кто мог знать, какими древними кошмарами была наполнена эта пещера. Можно было только предполагать, для чего предназначалась эта зала и для чего служил этот жертвенный алтарь, на котором теперь покоилось тело Индиль. Эти земли были наполнены страхом и тьмой.

– Поиграй со мной! – услышал он детский голосок за спиной. – Найди меня! – и снова звонкий смех.

– Не для того я пришел сюда, чтобы играть с тобою. Выйди ко мне, если хочешь говорить, или оставь меня.

Внезапно воцарилась тишина. И тут Оннед почувствовал, что за его спиной кто-то есть. Он медленно обернулся. Перед ним стояла маленькая девочка с копной длинных вьющихся рыжих волос. На ней было бархатное платье изумрудного цвета и красные башмачки. В руке она сжимала соломенную куклу. Девочка смотрела на него огромными изумрудными глазами и молчала. И вдруг в этих глазах он увидел слезы.

– Кто ты? – спросил он, пытаясь говорить как можно мягче.

– Ты пришел к моей маме? – спросила девочка дрожащим голосом, и по ее щекам потекли слезы.

– Кто твоя мама? – спросил он, опускаясь перед ней на колено.

Девочка молча указала рукой на алтарь:

– Мама спит.

– Да, дитя мое, она спит.

– Мама скоро проснется.

– Твою маму забрала зима. Она не проснется.

– Она скоро проснется, говорю же тебе! – упрямо повторила малышка.

Оннед вздохнул и поднялся. Он подошел к алтарю и снова посмотрел на Индиль. Она оставалась такой же неподвижной и бездыханной.

– Она проснется, – настойчиво повторил голос за его спиной, но это уже был не детский голос. Он обернулся и увидел перед собой не маленькую девочку, а подростка. Это существо стало медленно приближаться к нему. С каждым шагом внешность ее менялась, она становилась выше и старше. Наконец, она подошла к нему совсем близко, и он увидел перед собой необычной красоты рыжеволосую девушку с огромными горящими глазами. Он снова взялся за меч.

– Не стоит, – произнесла девушка глубоким бархатным голосом и, медленно взмахнув длинными ресницами, посмотрела ему прямо в глаза. – Я не сделаю тебе ничего дурного.

– Кто ты?

– Мое имя Илис, я дочь Тиир-Тааре и Лорда Махталеона. Здесь мой дом, и ты гость в моем доме.

Оннед убрал меч в ножны и одними глазами приветствовал ее.

– Зачем ты здесь, Король Эльфов?

– Я пришел за твоей матерью, Илис. Но я пришел слишком поздно. Что я могу сделать для тебя в память о ней?

– Для чего ты пришел за ней? Кто указал тебе дорогу в эти места?

– Она сама… Индиль… Она стала для меня Светом, и душа моя, словно мотылек, летела на этот свет. Она осветила мою жизнь, и жизнь моя теперь немыслима без нее. Если позволишь, я хотел бы остаться здесь, у ее алтаря, дабы проститься с ней в молчании, как того требуют традиции, установленные в Свете.

– Если желаешь проститься с ней, сделай это теперь и уходи. Если же желаешь быть с ней, останься и сделай ее счастливой, Король.

Оннед грустно улыбнулся.

– Что я могу теперь, когда она вернулась к Создателю?..

Илис подошла к нему еще ближе и тихо произнесла:

– Не к Создателю она вернулась, Король, а к Повелителю, – глаза Оннеда невольно расширились и сознание его помутилось от сказанного. – Лорд Махталеон ожидает ее, чтобы забрать с собой, в небытие.

– Но как…

– Слушай меня, Король. При полной луне она вернется из своих сновидений, проснется и откроет глаза. Она жива, но ее нет в этом теле. Она вернется, но пробуждение ее будет недолгим. Лишь только на убыль пойдет луна, Повелитель придет за ней, и она отправится с ним в нескончаемое путешествие, в вечное небытие, не умерев, без возможности переродиться. Не потеряй ее снова, Король, если она действительно дорога тебе. Исчезнет Луна – исчезнет Индиль.

– Ответь мне, если не лжешь и нет в твоих действиях злого умысла, для чего ты говоришь мне об этом? Тиир-Тааре и Лорд Махталеон – твои мать и отец, и желают воссоединиться. Разве ты против их союза? Какая тебе польза, если планы их расстроятся? Кто я, чтобы иметь право вмешиваться в их дела? Что тебе нужно, Илис?

– Мне ничего не нужно от тебя, Король. Мне неведомо, что в твоей душе, и мне нет до этого дела. Но ты отыскал дорогу сюда, а это значит, что и чувства, и помыслы твои чисты. Верни ее в Свет, если ты на это способен, или оставь ее Тьме. Она не обретет покоя, пока Суть ее мечется между двумя сущностями, пока Душа ее разрывается между Светом и Тьмой. Каждый раз, уходя в свои сновидения, она – Темная Королева, моя мать Тиир-Тааре. Но пробуждаясь ото сна, она становится Светлой Индиль. Она засыпает демоницей, но просыпается нимфой. И так раз за разом. – Илис посмотрела на бездыханное тело, покоившееся на алтаре, а затем снова перевела взгляд на Оннеда. – Она заслуживает избавление. Она заслуживает покой. Каждый раз она засыпает с именем моего отца на устах, но пробуждается каждый раз – с твоим.

Оннед еще видел хозяйку пещеры перед собой, но она стала таять у него на глазах и вскоре совсем исчезла, словно предутренняя дымка, и вскоре оставила его снова одного в этом холодном пустом мире.

Он подошел к алтарю и стал всматриваться в лицо Индиль. Он не заметил никаких изменений, разве только легкая улыбка легла на ее губы. Но он невольно отмахнулся от этой мысли. Показалось…

В погоне за призраком. Эпизод второй

На седьмую ночь взошла Луна – огромный металлический диск, источавший свой свет с неистовой силой. В ее свете все казалось ненастоящим и неживым – и долина, и горы, и бледное лицо эльфа, стоявшего у входа в пещеру. Он стоял неподвижно на высоком выступе над обрывом и смотрел вдаль. Он смотрел прямо перед собой – и ничего не видел: ни гор, ни луны, ни первых звезд, ни ночных фей. Он походил на безмолвное изваяние, белую мраморную статую у входа в гробницу.

Она открыла глаза и долго рассматривала стены и свод пещеры. Спокойствие и умиротворение лениво кружили над ее головой легкими пылинками, и она чувствовала, что снова дома. «Оннед», – прошептала она, прикрыла глаза и улыбнулась, тая под звуками произнесенного ею имени, но тут же снова распахнула глаза и чуть встряхнула головой, прогоняя остатки сна. Она подняла руки к сводам пещеры и сквозь пальцы продолжила изучать каменные своды. Контуры ее пальцев рассеивались в полумраке, и ей казалось, что они просвечиваются насквозь. Она приблизила руки к лицу, и пальцы ее совсем потеряли очертания. Тогда она опустила руки и повернула лицо к свету. Сквозь расщелину в скале виднелось ночное небо, освещенное огромной луной. Неожиданно, в ночном свете, она увидела силуэт, неподвижно стоявший в расщелине скалы. Она приподнялась и стала всматриваться в его очертания. И внезапно узнала его! Словно порыв ветра подхватил ее, она молниеносно слетела со своего ложа и исчезла в одном из узких проходов, ведущих в глубь пещер.

Оннед стоял на высоком выступе над обрывом и смотрел вдаль. Впервые он чувствовал, что устал, устал от своего существования. Он желал теперь одного – чтобы все прекратилось, чтобы все исчезло для него и вокруг него. Он хотел перестать быть, перестать существовать. Но это противоречило его природе. И он стоял неподвижно, не видел, не слышал и не чувствовал ничего, кроме прикосновений ветра, который продолжал оттачивать его скулы. Эльфу казалось, что он медленно превращается в камень. Возможно, через сотни лет он и стал бы искусным изваянием у входа в гробницу, но вдруг голос – ее голос – вырвал его из оцепенения. Его охватило странное чувство, некое смешение тревоги, необъяснимой тоски и волнения, такое, что бывает в предвкушении радостной вести. И он обернулся, торжествуя в своей душе, уже готовый открыть для нее свои объятия и – никого. Тьма и пустая тишина. Он мгновенно вернулся сквозь небольшую расселину в скале под своды пещеры, бросился к ее ложу – и не обнаружил никого.

– Индиль!

Ему ответило эхо. Он осмотрелся. Никого. Вокруг мелькали тени и блики света, но ее не было. Он ждал ее пробуждения семь долгих ночей и дней… Потерять ее теперь? Так просто?

Поддавшись неосознаваемой силе интуиции, Оннед протиснулся сквозь узкий проход, едва заметный в стене, и оказался в длинном темном коридоре. Глаза его быстро привыкли к темноте, и он начал различать каменные стены и своды. В какое-то мгновение ему показалось, что впереди мелькнул белый силуэт или, скорее, полупрозрачный белый шлейф, скользнувший холодной тенью по неровной стене.

Оннед ускорил шаг. Коридор вилял и изгибался, то опускался вниз, то вел круто вверх. Местами своды становились настолько низкими, что эльфу приходилось наклоняться, чтобы пройти. Вскоре он потерял ощущение пространства и времени. Вокруг него все больше и больше сгущалась тьма. Он впился глазами в скользящий перед ним легкой тенью полупрозрачный шлейф, оставляемый белой летящей фигурой, и старался не упустить его из виду. «Индиль…», – шепотом произнес он, и ему показалось, что голос его прозвучал со стороны, звук накатился на него, словно волна, и оглушил его. «Молчи, молчи, молчи», – зашептали стены, и он послушал их.

Он продолжал безмолвно следовать за своим едва уловимым проводником, даже не задумавшись – возможно, впервые в жизни, – о том, куда ведет его эта легкая тень, и вернется ли он когда-нибудь в Свет. Все его внимание, все его мысли были сосредоточены на том, чтобы не потерять ее.

Забрезжил свет. Появившаяся далеко впереди светящаяся точка с каждым шагом становилась все крупнее, все ярче. И чем более она приближалась, тем медленнее и тише делались их шаги.

Наконец, вот он – выход из пещеры, ослепляющая, переполненная ярким светом дыра, поглощающая надежды, желания, мечты. Еще несколько шагов, и она навечно разлучит их, не позволив обменяться ни парой слов, ни даже взглядом. Тем лучше.

Она остановилась. Постоянное присутствие нежданного гостя за спиной тяготило ее. Он следовал за ней, не отставая ни на шаг, и это преследование рождало в ней необъяснимое волнение. Весь этот путь они прошли, не проронив ни слова, подобно Эвридике и Орфею, ведущему ее из мрачного царства Аида на свет, к жизни, лишь с той разницей, что на этот раз проводницей была она – нечто, существовавшее между Тиир и Индиль, легкое пламя свечи, дрожавшее на ветру, тень, рожденная от Света и Тьмы.

Еще один шаг – и она покидает мрачные своды. Перед ее глазами белой пеленой лежит заснеженная долина, окруженная цепью черных гор. Там, внизу, весна уже заявила о себе, оставив на белоснежном ковре несколько темных проталин. Здесь же, высоко в горах, все еще властвуют снег и безмолвие.

Она делает глубокий вдох и вдруг понимает, то весь этот путь прошла, не вздохнув ни разу, и только здесь, теперь, позволила себе наполнить легкие свежим морозным воздухом.

Ожидание становится мучительным. Он должен уйти. Он – должен – уйти! Она обращает свой взгляд к небу. Солнце бледным диском угадывается сквозь снежные облака, и горные хребты уже начинают манить его к себе.

– Прощайте, Милорд, – ее голос звучит глухо и безразлично.

Вот и все. Она сказала это. Она освободила себя от этих заключительных слов в истории их знакомства. Вся ее жизнь, все ее стремления, желания, детские мечты – она похоронила все это в одной фразе – «Прощайте, Милорд…» Когда снова взойдет Луна и пойдет на убыль, ее больше не будет здесь. Останется лишь одна оболочка, которая долгое время служила домом ее душе в этой очередной земной жизни, прожитой теперь как будто наполовину. Ее тело продолжит существовать – но уже без нее. Словно змея, она сбросит кожу и уйдет вслед за своим демоном – без права вернуться, без права переродиться, без малейшей возможности снова увидеть его, чтобы снова попытаться забыть.

Почему он молчит? Почему он все еще здесь и не уходит? Возможно, она не произнесла этих слов вслух? Возможно, она только подумала это…

– Возвращайтесь к своему народу и забудьте дорогу сюда, – теперь она говорит громко и осознанно, подчеркивая каждое слово.

– Ты даже не спросишь, зачем я здесь? – она чувствует, как расстояние между ними сокращается, он стоит уже настолько близко, что она чувствует, как его дыхание скользит по ее спине.

– Зачем Вы здесь? – эхом отзывается она. – Впрочем, мне нет до этого никакого дела.

Кто срывает эти слова с ее губ?.. Ведь это их последняя встреча. Как только он уйдет, она оставит свое тело. Она отправится вслед за Махталеоном, их любовь станет неподвластна времени, и она никогда не узнает, зачем в последний день ее земной жизни к ней приходил тот, кого она когда-то полюбила лишь по изображению в медальоне, и так и не нашла в себе сил забыть.

– Между тем, я пришел к тебе… – его голос явно обладает силой над ее разумом, силой, против которой она не способна устоять. – Я пришел за тобой, Индиль.

Его слова словно вырывают ее из гипнотического сна. Мысли начинают судорожно обгонять друг друга, пытаясь осознать истинную суть происходящего. «За мной? Зачем? Что ему нужно? Почему он все еще здесь?». Сердце ее бьется часто и непозволительно громко.

– Я не ждала Вас, Милорд.

– Я знаю.

Голос его мягок и спокоен, и по интонации невозможно угадать его намерений. Один – один. Следующий ход – следующая реплика – за ней.

Оннед чуть склоняется вперед, и расстояние между ними сокращается еще больше. Пока она готовит ответный шаг, перебирая в мыслях известные ей слова, которые могли бы теперь пригодиться, он смотрит на ее обнаженные шею, плечи, руки, ничем не защищенные от холода и снега. Ему кажется, что ее кожа покрыта тонким слоем колкого инея. Начинает падать снег. Редкие снежинки ложатся на ее плечи, касаются ее рук, остаются в волосах – и не тают. Он осторожно касается пальцами ее плеча. Оно холодное, словно лед. Кажется, Тиир не чувствует его прикосновения. Его ладонь ложится на ее плечо. На этот раз она отстраняется, показывая тем самым, что жест его неуместен, и рука его скользит по ее предплечью, оставляя за собой влажный след – иней на ее коже начинает таять под воздействием тепла его рук.

Внешнее безразличие искусно скрывает внутреннюю борьбу. Это прикосновение – новое вмешательство с его стороны в ее существование. Их тела никогда не соприкасались прежде. Это легкое прикосновение становится для нее новым испытанием, настоящей пыткой. Ничего подобного прежде. Она даже не могла представить себе, что это возможно, что он может так запросто коснуться ее своей рукой. Ее начинают душить слезы. Сейчас он коснулся не ее плеча, а чего-то более глубокого, более чувствительного, более ранимого. Что за неведомая власть дана ему над ее душой? Стоит ему только появиться… Ведь она уже почти забыла его, почти смирилась, почти ушла… Но он снова и снова напоминает о себе. Он – ее проклятие, преследующее ее и днем, и ночью, во сне и наяву. Куда скрыться, спрятаться, убежать от него? Как избавиться от того, что является частью тебя, неотделимой частью твоего внутреннего мира, твоего существования? Она не умеет хранить обиды. Она слишком просто умеет прощать.

Движение ее ресниц разбивает морозный воздух. Она поднимает лицо к небу, поскольку слезы переполняют ее глаза. Явить ему сейчас свою слабость – все равно что погибнуть.

– Выслушай меня, – его тихий вкрадчивый голос становится последней каплей, переполнившей океан ее чувств.

Собрав остатки холодности, гордости и безразличия, она выдыхает:

– Вам надо идти. Скоро начнется метель, и выбраться отсюда не удастся.

– Что ж, тогда я останусь здесь.

Он играет ее чувствами. Играет настолько искусно, что, пожалуй, могла бы получиться неплохая симфония. Что ж, она принимает его игру. Она чувствует его власть над собой. Она ощущает свою беспомощность перед ним. Она ненавидит его за это, но именно это и пленит ее. Она слишком долго была сильной. Пришло время снова ощутить себя беззащитной – и обрести защиту. Защиту в его лице. Защиту от ветра, холода, непрошенных мыслей, изматывающих сомнений. Защиту от всего этого мира.

Ощущение его силы не дает ей уйти. Уйти… Вернуться во тьму пещер. Нет. Она еще не готова расстаться. Она еще не готова обернуться. Она еще не готова увидеть его – и уйти навсегда. Его голос – то единственное в нем, что не ранит, но напротив, исцеляет ее душу. Пусть говорит.

– Я слушаю Вас, Милорд.

– Для тебя я Оннед.

Еще один удар! Нет. Она не слышала его слов.

– Вы что-то хотели сказать мне…

Он снова молчит, заставляя натянуться от напряжения каждую мышцу на ее обнаженной шее, и вдруг обрывает возникшую паузу, словно натянутую струну:

– Я пришел за тобой, Индиль. Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Солнце скрывается за горным хребтом. Она провожает его взглядом. Идти с ним? Куда? Зачем? Впрочем, не важно. Все давно миновало. Чувства, переживания, простое любопытство – все это удел живущих земной жизнью. Для нее все прошло. Теперь ее ждет вечность. Ее ждет Махталеон, и в эту ночь ее душа окончательно покинет ее тело, чтобы быть с ним.

Усиливается снегопад. Ему уже не уйти. Ему грозит опасность, и она отлично знает, что опасность эта – не метель, не холод, свойственный для этих мест, и даже не дикие звери, обитающие в горах. Главная опасность – это она сама, Тиир-Тааре, гордая и непреступная королева этих темных мест, непредсказуемая природа которой просыпается, лишь только на землю ложатся первые сумерки.

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной, – повторяет он так же тихо.

Тишина. Они молчат. Время тянется бесконечно.

– Зачем Вам это? – она решается на этот вопрос, хотя осознает, что каждая из реплик, которыми они обмениваются, все более возвращает ее к земной жизни – но желает ли она этого возвращения теперь?

Он молчит. Молчат его губы. Но его глаза!.. Она чувствует его взгляд. Он прожигает ее насквозь. Она не видит его глаза, но слышит: они кричат. Они кричат так оглушительно, что любые слова не имели бы смысла, даже если бы были произнесены вслух.

Просыпается ветер и поднимает снежный вихрь у их ног. Глядя на ее босые ноги, утопающие в снегу, Оннед мысленно сжимается от холода. Мороз пробирает его даже сквозь меховые одежды. Она же стоит перед ним такая маленькая, хрупкая, в тонком, развевающемся на ветру платье, совсем босая… Ему вдруг хочется прижать ее к себе, обнять и согреть, хотя сам он ощущает себя частью огромной ледяной глыбы.

Он смотрит на нее, не отрывая глаз, но она не оборачивается. В едва заметном движении кончиков ее пальцев угадывается волнение. Наконец, она решается на этот шаг и оборачивается к нему, все еще не смея поднять глаза.

– Если нет других причин, помимо Вашего желания, Милорд, позвольте мне идти…

Она делает неловкую попытку обойти его и скрыться в пещере, как вдруг он преграждает ей путь.

– Не уходи, Индиль. Не сейчас. Не в этот раз.

– Прощайте, Милорд, – она делает еще одну попытку пройти. Однако, вход в пещеру слишком узкий, чтобы смогли разойтись двое.

– Я не позволю тебе уйти.

– Остановите меня силой?

– Нет, – тихо произносит он и как бы в подтверждение своих слов едва заметно качает головой. – Вовсе нет.

– Тогда что же? – в голосе ее звучит усталая ирония.

Все происходит не так, совсем не так… Вопреки любым ее ожиданиям, он медленно опускается перед ней на колени. Это приводит Тиир в замешательство. Она быстро осматривается по сторонам, будто опасаясь, что кто-то может увидеть их.

– Что Вы делаете, Милорд? Не пристало Королю быть на коленях!

В ответ его изящные пальцы касаются золотого венца в волосах, сжимают его и, чуть приподняв над головой, медленно опускают в снег к ее ногам.

– Я не король пред тобой, Индиль.

– Милорд! Ради Создателя! Что Вы делаете?

Она с нетерпением и тревогой смотрит поверх его головы в глубину темных коридоров пещеры.

– Что я делаю?… Я лишь прошу тебя простить мне все обиды, причиненные тебе, и все беды, постигшие тебя по моей вине, – его голос звучит спокойно, уверенно, и в нем нет ни просьбы, ни раскаяния, слова звучат как руководство к действию: она должна простить.

– Я ни в чем не виню Вас, Милорд, и не держу на Вас зла. Вам незачем вспоминать былое. Мне нечего прощать. Мне не о чем сожалеть… «… разве что о том нескончаемом времени, прожитом вдали от Вас…» – шепчет голос внутри ее сознания, но она оставляет эти слова непроизнесенными вслух. – Я ни в чем не виню Вас, Милорд. Прощайте. Позвольте мне идти.

– Индиль! Подожди… Не уходи…

– Поднимитесь, прошу Вас, ради Создателя! Уходите и забудьте дорогу сюда! Вас ждет Ваш народ.

– Я не уйду без тебя.

– Чего Вы хотите? – шепотом произносит она, поскольку голоса у нее почти не остается.

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной в Эльфийские земли, – он поднимает на нее взгляд и долго всматривается в ее огромные голубые глаза. – Я хочу, чтобы ты стала в них Королевой. Моей Королевой.

Как будто кто-то выключает перед ней весь мир и заново включает его. Что он только что сказал ей? Ее сознание не в силах охватить смысл произнесенных слов. Она совершенно сбита с толку. Слеза, почувствовав, что ее больше ничто не держит, тяжелой каплей падает с ее ресниц, рассекает звенящий воздух и прожигает снег у его ног. Несвоевременность. Такая жестокая штука. Самое прекрасное случается тогда, когда этого уже не ждешь, самое желанное достается тогда, когда уже не остается времени, чтобы вдоволь насладиться. Возможно, именно поэтому подобные минуты настолько значимы, настолько ярки, настолько пронизаны смыслом, что именно их мы уносим с собой, чтобы наполнить ими вечность.

– Но почему?.. Почему теперь?.. – ее слова едва можно различить.

– Потому что лишь теперь я осознал, что ты значишь для меня. Я часто думаю о нашей последней встрече. Я помню каждое слово, произнесенное тобой. Ты была права. Как ты была права! Все эти годы я боялся своих собственных чувств. Я боялся снова ранить свою душу. Ты ворвалась в мою жизнь подобно свежему ветру, в то время как я пытался избежать сквозняков. Ты наполнила смыслом мое существование. Прошу, не гони меня. Позволь быть с тобой. Позволь мне… – он не закончил фразу и напряженно закрыл глаза. Она ждала, не смея дышать. Он по-прежнему молчал, опустив голову и закрыв глаза. Затянувшиеся минуты молчания. От них перехватывает дыхание и сдавливает грудь. Отчего существуют слова настолько ценные, настолько значимые, что расстаться с ними порой невозможно?.. – … любить тебя, – наконец, заканчивает он недосказанное.

Она тихо опускается рядом с ним, на снег.

– Я не верю, – шепчут ее губы. – Я не верю Вам. Так не бывает. Со мной… так не бывает…

– Индиль…

– Вам нужны мои земли? Вам нужны мои камни? У меня ничего больше нет. Я отреклась от всего земного.

– Мне нужна только ты. Я хочу, чтобы ты была рядом.

– Хотите, чтобы я исцеляла Ваши раны? Для этого мне не нужно быть с Вами рядом. Вы знаете это… А вскоре мое тело и вовсе перестанет принадлежать мне, – она смотрит мимо него во тьму пещеры, и на щеке ее блестит застывшая маленькой льдинкой слеза.

– Индиль, зачем ты так? Для чего ищешь скрытый смысл в моих словах? Мои чувства к тебе искренние, настоящие.

– Нет. Я не верю Вам…

Он чувствует, что теряет с ней связь. Она встает, и он поднимается вслед за ней.

– Ты вернула меня к жизни. Ты разбудила мое сердце, заставила его снова болезненно сжиматься от невозможности быть с тобой, снова гореть и неистово биться лишь при одной мысли о тебе, – он пытается ловить взглядом ее взгляд, но она не смотрит на него. – Не веришь в мою любовь, называй это чувство как хочешь, но оно сильнее моего разума, сильнее моей воли. Это чувство привело меня сюда и не позволяет уйти.

– Это одержимость, Милорд!

– Да. Я одержим тобой. Пусть так. Но я не вернусь без тебя.

– Вам ничего обо мне не известно.

– Я не желаю ничего знать.

– Я стала ведьмой.

– Пусть так, – в его голосе нет ни капли сомнения.

– Я питаюсь душами, Милорд! Я уничтожу Ваш народ!

– Я отдам тебе свою душу взамен.

– Я погублю Вас.

– В этом случае мы погибнем вместе.

– Ваш народ никогда не примет меня.

– Пока я правлю Эльфийским государством, никто не причинит тебе боль и обиду, никто не посмеет посмотреть в твою сторону без должного почтения. Я обещаю тебе это.

Она словно не слышит его слов.

– Что я должен сделать, чтобы ты поверила мне?

Она молчит, пытаясь найти точку опоры, подобие равновесия между душевными страданиями Индиль и разгорающимся внутри нее неистовым гневом Тиир-Таарэ. Наконец, она произносит:

– Прикоснись ко мне снова. Слова лгут. Прикосновения – никогда.

Он касается пальцами ее руки, настолько осторожно, будто бы она – фарфоровая кукла, которую можно разбить неловким движением. Не чувствуя больше сопротивления, он берет ее маленькую хрупкую руку в свои ладони и прижимает к своей груди. Это дает ему уверенность в том, что она больше не пропадет, не исчезнет, не сбежит. Она рядом, настоящая, осязаемая. Она отвечает ему, слегка сжав его пальцы в своей ладони, и вдруг он чувствует ее всю. Сердце его начинает стремительно биться, он привлекает ее к себе и осторожно обнимает. Она нерешительно прижимается к нему и затихает, будто ища защиты, и впервые за долгие годы чувствует тепло – живое, уютное, огромное, и ей хочется укутаться в это тепло с головой, как в мягкое одеяло, и затаиться там, как в детстве.

Она понимает, что теперь уже не вернется под темные своды пещеры. Не теперь. Не в этот раз. Она уйдет вместе с ним. Она вернется в Свет. Она станет прежней. Она обретет то, о чем уже давно перестала мечтать. Как же странно начинать жить заново.

В глубине пещеры ощущается движение. Она осторожно кладет голову ему на грудь и закрывает глаза.

Оннед… Она слышит, как трещит лед, сковывавший его сердце многие столетия. Ледяные осколки пронзают его своими острыми краями, и кровь, как шипящая лава, вырывается из недр его сердца и наполняет сосуды, подобно весенним водам, питающим пересохшие реки, и его лицо теряет мраморную бледность. Оставшиеся осколки льда тают, и глаза его становятся влажными от слез. Он уже не может видеть ее лица. Он осторожно прижимает ее голову к своей груди, и пальцы его утопают в ее светлых шелковых волосах.

Она поднимает на него глаза, и старые эльфийские поверья вдруг оживают для Оннеда. Ее голубые глаза давно уже пленили его сердце, душу и разум. Но он осознал это лишь теперь, и устремился к ним с той жаждой, какая возникает при виде последнего глотка живительной влаги в горячей пустыне. Он не пытается сопротивляться им. Напротив, он желает погрузиться в них еще больше, еще глубже, и утонуть в сладостном блаженстве, которое они пророчат ему.

Он снова и снова касается губами ее ресниц, лба, целует ее локоны и повторяет часто-часто, тихо-тихо, снова и снова: «прости… прости…» и снова касается губами и кончиком носа ее губ и длинных ресниц, и утопает лицом в ее волосах.

– Я пойду с тобой, – слышит он ее тихий голос, и чувствует, что стал моложе на несколько столетий.

Вслед за снегом. Эпизод третий

Ветер уже не сбивает с ног, не бросает в лицо колкий снег. Она идет впереди, утопая босыми ногами в снегу и, кажется, совсем не ощущает морозного дыхания гор. На землю спускаются сумерки. Большие мягкие снежинки медленно кружатся в воздухе, опускаются на землю и становятся частью огромного белого покрывала. И вот они уже в небольшой пещере, скрытой от посторонних глаз среди заснеженных склонов. Здесь можно укрыться от снега, и с рассветом продолжить путь.

Он не противоречит ей. Здесь она хозяйка. Он стоит, облокотившись плечом о свод пещеры, не в силах оторвать глаза от этого хрупкого полупрозрачного существа, ставшего проводником к его – к их – новой жизни.

Пройдя вглубь пещеры, он заметил, что пол здесь был выстлан мягкой соломой. По всей видимости, Индиль бывала здесь раньше. Осмотревшись, он опустился на пол и, устроившись поудобнее, наконец позволил своему телу расслабиться.

Облокотившись спиной о каменную стену, он молча продолжал наблюдать за ней. Она же не прошла вслед за ним, а осталась неподвижно сидеть у входа в пещеру, прижав по своему обыкновению колени к груди и обняв их руками. Казалось, она наблюдала за падавшими снежинками, создававшими плотную завесу от внешнего мира. Однако, взгляд ее был устремлен намного дальше, в белую тишину, окутавшую весь мир.

Так, в тишине и безмолвии, проходили минуты, часы. На горы уже давно спустилась Тьма. Снаружи снова проснулся ветер и затянул свою однообразную песню. Оннед чувствовал, как веки его тяжелеют. Сначала он пытался бороться со сном, но вскоре стал сдаваться – сказалась усталость, вызванная семью бессонными ночами, проведенными в ожидании возвращения Индиль.

Ему снился снег – мягкий, нежный, пушистый. Сквозь кружившиеся снежинки он видел ее. Она склонилась над ним и всматривалась в его лицо, будто желая убедиться, что он спит. Ее локоны касались его лица и скользили по его скулам прохладным шелком. Приходилось ли ему прежде ощущать что-нибудь настолько же приятное, как ее прикосновения? Возможно… Но он не хотел об этом помнить. Оннед едва заметно улыбнулся во сне. Он смотрел в ее волшебные голубые глаза. В сумерках они казались немного темнее обычного. Он видел, как они все больше и больше насыщались тьмой, постепенно приобретали глубокий насыщенный цвет и, наконец, вспыхнули изумрудными огнями. Эта метаморфоза приковала его взгляд к ее глазам с еще большей силой. Он мысленно потянулся к ней, словно пытаясь лучше рассмотреть ее лицо. Неожиданно зрачки ее вытянулись и разбили глаза сверху вниз, на две части. «Спи! Спи, Оннед», – услышал он ее тихий голос и почувствовал, как губы ее коснулись его уха. Больше он не слышал, не видел и не чувствовал ничего. Он окончательно провалился в сон.

Рассвет разбудил его мягким светом. Он сразу поднялся на ноги и осмотрелся. Ее рядом не было. Снег перестал. Оннед вышел на свет. Его взгляду открылась белоснежная пустыня, никем не тронутые снежные покровы, мерцавшие серебром. Между тем, Индиль нигде не было. Насколько хватало его взгляда, не было видно ни одного следа, оставленного на снегу живым существом. Она исчезла. Просто исчезла. Растворилась, как и его сон. Наваждение. Безобидное колдовство. Оннед грустно улыбнулся сам себе. Конечно. На что он рассчитывал после стольких лет пренебрежения ее чувствами? Он был глух к ее просьбам, был жесток с ней. Чего он ждал? Что она все простит ему и забудет? Что пойдет за ним, лишь услышав слова о его любви к ней? Любви? Он поднял глаза к белоснежному небу. Он давно разучился любить. Она не может не чувствовать это. Она умна. Она проницательна. Она волшебна.

Он еще раз осмотрелся. Никого. В тот момент он не мог вспомнить, испытывал ли он когда-нибудь прежде настолько глубокую, сжигающую его изнутри потребность быть с кем-то, как теперь. Быть с ней. Просто быть рядом. Просто чувствовать, что он не один, что он не одинок, что рядом есть кто-то живой, кому он не безразличен… Что ж, это была красивая сказка, какая-то безумная идея, не дававшая ему покоя, надежда быть с ней, ускользнувшая от него сквозь пальцы. Теперь ему не осталось ничего, кроме воспоминаний об их короткой встрече. Слишком поздно мечтать, строить планы, любить, что-то менять… Он вернется к своему народу, он вернется к государственным делам. Иногда он будет думать о ней, глядя сквозь открытое окно на зарождающуюся в небе луну. И каждый раз он будет надеяться, что где-то там, далеко, кто-то тоже смотрит на луну и чувствует его взгляд. Это будет она. И там, на поверхности луны, их взгляды встретятся, и он уже никогда больше не будет одинок.

Оннед обернулся, намереваясь поднять оставленный у входа плащ, чтобы продолжить обратный путь, как вдруг что-то оборвалось в его груди, и сердце, потеряв опору, полетело вниз.

– Ты здесь… – только и смог прошептать он, чувствуя, как голос стал ему неподвластен.

Она стояла перед ним и улыбалась по-детски искренне и наивно, и в то же время сдержанно и лукаво. Нежнейший белоснежный цветок! Миниатюрная фигурка, будто бы сотканная из самого ветра. Ее улыбка наполнила необъяснимым счастьем и волнением его душу, и тотчас кто-то будто снова осветил его внутренний мир изнутри.

Не пытаясь найти больше слов, он взял ее за руку, и лишь теперь заметил, что в руках она держала его королевский венец.

– Я не могу быть твоей Королевой, Оннед, – произнесла она, – если ты не Король…

Тогда он опустился перед ней на колени, и руки ее оставили золотой венец в его волосах.

На землю уже спускались сумерки, когда они достигли подножья горы.

Часть четвертая

Я просто хотела жить. Эпизод первый

Ей нравилось смотреть на него. Она могла часами сидеть напротив, изучать его взглядом, рассматривать без тени смущения его лицо, его глаза, его плечи, его руки, его пальцы… Время от времени он отрывался от чтения или письма, чувствуя на себе ее взгляд, поднимал на нее свои светлые голубые глаза, а затем опускал их, снова возвращаясь к работе, но улыбка все еще продолжала играть на его губах и в уголках его глаз. Она же все смотрела и смотрела на него – потому что теперь было можно, теперь все в нем принадлежало ей. В нем не осталось ничего от надменного пренебрежения, гордыни, холодного безразличия. Он был таким, каким она любила его. Каким она хотела любить его… Он окружил ее заботой, почти отцовской, бережной, нежной и деликатной. Он оберегал ее от прохладных капель дождя и от яркого света солнца. Он стал ее покровителем, ее благодетелем, ее хранителем. Он заново создавал мир вокруг нее. Он спешил предугадать любую ее просьбу, любое ее желание. Он боготворил ее. Он упивался ее обществом. Он словно возродился, пробудился от долгого сна. Он жил.

Каждое новое утро Оннед ждал ее появления в залах замка с невероятным трепетом и искусно скрываемым восторгом. Он ждал ее появления больше, чем восхода солнца, больше, чем рассвета, больше, чем рождения нового дня. Он просыпался с ее именем на губах и засыпал, думая о ней. Он тонул, погибал в ее глубоких голубых глазах, и все же желал погрузиться в них еще глубже и забыться до беспамятства в этом опасном сладком омуте. Он вдыхал легкий аромат ее волос, ее кожи, и не мог насладиться ее близостью. Где она была все эти годы? Где был он сам? «Я пойду с тобой». «Я пойду с тобой…» Разве он жил до этих слов? Разве он жил до того, как она произнесла их? Его просто не существовало. Она подарила ему жизнь. Она спасла его из того холодного одиночества, в которое он сам заключил себя.

Каждую ночь, лишь только тьма опускалась на землю, как только в замке стихали голоса и движения, она приходила к нему. Он ждал ее. Он лежал, закрыв глаза, в предвкушении ее незаметного, неслышного проникновения в его спальню, с трепетом ожидал ее легкие прикосновения, ее едва уловимую улыбку, ее близость, ее присутствие в его жизни. И она приходила к нему. Легкая, полупрозрачная, едва ощутимая в приглушенном лунном свете… Она проскальзывала в его покои, подобная тени, и тихонько опускалась на край его постели. Тогда он, все еще не открывая глаз, привлекал ее к себе, и она следовала за его молчаливым приглашением, и ложилась рядом, осторожно, но настойчиво прижимаясь к нему. Она лежала, почти не двигаясь, почти не дыша, боясь спугнуть эти мгновения, нарушить дыханием эту иллюзию тихого счастья. Иногда она клала голову ему на грудь и слушала равномерные, неторопливые удары его сердца. Она чувствовала, как его большая, но на удивление легкая и деликатная ладонь ложилась на ее плечо, касалась ее спины, как его пальцы медленно тонули в ее волосах. Иногда он говорил с ней, и она слушала его тихий голос, не вдаваясь в смысл сказанных им слов. Ей нравился этот звук – звук его голоса, и она погружалась в него, впитывала его, растворялась в нем. Она прижималась к нему всем телом, и ей казалось, что если она вынырнет из этого уютного мира, за пределы его объятий, за пределы этого укрытия, своего нового убежища, Тьма поглотит ее, вырвет из его рук, вернет ее туда, где ей было самое место – в небытие, во мрак, в темное, холодное ничто. И тогда она прижималась к нему с еще большей силой, а он, казалось, понимал и принимал ее страхи, и заключал ее в свои объятия. Постепенно дыхание его замедлялось, мысли успокаивались, и он погружался в сон. Она лежала рядом, слушала его дыхание, следила за тем, как медленно поднимается и опускается его грудь, как легкая улыбка блуждает по его губам, как губы его слегка размыкаются, принимая на себя часть его дыхания.

Он был красив. Несмотря на годы, несмотря на шрамы, проступавшие на его лице, когда он спал, и исчезавшие, когда он бодрствовал. Он был красив. Время не властвовало над ним, лишь придавало его внешности больше мужественности, стойкости, спокойствия, уверенности. Оно ложилось на его лице печатью мудрости и жизненного опыта, накопленных в течение многих столетий, готовностью принять любые повороты судьбы, принять все и продолжить жить. На его шее, сильной, не сломленной трудностями и невзгодами, пульсировала артерия – близкая, страстная, желанная. Индиль следила за каждым ударом, и ее сердце вторило этому ритму. Часто она не могла удержаться от соблазна прикоснуться к этому напряженному от ударов крови сосуду, скрытому под белой кожей, и она едва сдерживала себя, чтобы не прильнуть к ней алыми от желания губами и не прокусить ее, вкусив его энергию, его страсть, его кровь.

Она оставляла его перед рассветом, скрываясь в своих покоях, и оставалась там, пока солнце не начинало опускаться за кроны деревьев. Днем она обычно спала. И тогда ей снились сны.

Когда же солнечные лучи ложились мягкими рыжими тенями на землю, золотили воздух вечерним светом, Оннед оставлял все свои дела, чтобы быть с ней.

Бывало, они уединялись в роще и скрывались там в прохладной тени деревьев. Он опускался в высокую траву, а она садилась рядом, прижавшись к нему, положив голову ему на грудь. Он осторожно обнимал ее, и они подолгу сидели так, в тишине, чувствуя приятные, едва ощутимые прикосновения легкого ветра к коже, слушая голоса птиц в зеленой листве, следя взглядами за движением высокой травы. Он смотрел вдаль и о чем-то думал, время от времени касаясь лицом ее волос. О чем он думал, она не знала. Да она и не желала этого знать. Прижавшись к нему, укутавшись в его тепло, погрузившись в созданный им покой, она думала о нем – о Махталеоне.

Она видела демона в саду, в ту самую ночь, когда впервые вошла в замок Оннеда, покинув ледяные пещеры… Демон стоял в тени деревьев, слившись со тьмой, и другой наверняка не различил бы его очертания или же принял его за ночную тень, но она… Она отлично видела его опущенные крылья, его напряженные скулы, его сжатые губы. Махталеон смотрел на нее, а Тиир на него, и оба молчали. Они стояли так до рассвета, а затем он исчез – медленно растаял в предрассветной дымке, исчез вместе с ночными тенями. На следующую ночь он снова ждал ее в саду. И на следующую ночь. И на следующую. Тиир несколько раз хотела заговорить с ним, но не находила слов, и потому молчала. А потом наступила ночь, когда он не пришел. Затем еще одна ночь, и еще… Его не было. Она больше не видела его. Каждую ночь она выходила на террасу, но он больше не приходил к ней. Он оставил ее. Оставил ее с эльфом… Она убеждала себя в том, что Махталеона занимают дела Тьмы и государства, которые не позволяют ему праздно проводить каждую ночь в эльфийском саду. Конечно, это было так, и все же она чувствовала фальшь в своих же суждениях. Ее терзала тревога… Или же то было чувство вины?.. Страх? Страх перед ним? Страх перед демоном, перед ее демоном… Но ее ли теперь?.. Она сбежала от него, она оставила его, она предала их любовь. Простил ли ее Махталеон? Думал ли он о ней? Скучал ли? Презирал ли ее? Желал ли отмщения? Догадывался ли, что она бежала не от него, но от самой себя? Или же он оставил ее, чтобы каждую ночь она страдала, тоскуя о нем, думала о нем, раскаивалась снова и снова? Она хваталась за Оннеда, как за последнюю соломинку, последнюю надежду остаться. Хотя бы ненадолго, хотя бы еще чуть-чуть. Она просто хотела жить. Еще немного. Еще чуть-чуть.

Индиль испытывала ощущение абсолютного счастья, когда они гнали лошадей через луга, уже начинавшие желтеть под осенними лучами, когда, задыхаясь от смеха и быстрого бега коней, Оннед с легкостью спрыгивал на землю, словно не было лет, прожитых им, а она падала в его объятия прямо из седла, продолжая звонко смеяться, сощурив от солнца свои большие голубые глаза, и он смеялся вместе с нею, не выпуская ее из своих объятий, и она даже ловила мальчишеский блеск в его светлых глазах, и они были счастливы в такие моменты, забыв обо всех невзгодах, о вражде, существовавшей некогда между ними, о времени, которое они бездумно теряли, о времени, которое неумолимо летело вперед, увлекая их за собой.

Как долго длится безмятежность? Как долго можно отдалять ту минуту, когда все прекратится, все исчезнет? Сколько времени осталось до заката? До их заката? До заката их непонятной, странной, словно нарочно придуманной любви? Самый короткий день – и самый прекрасный закат. Их закат. Самый прекрасный закат из всех закатов…

Когда же первые ночные тени ложились на землю, все менялось. Оннед начинал сторониться Индиль и избегал ее взгляда. Она же погружалась в свои мысли, становилась задумчивой и меланхоличной. Ужин обычно проходил в полной тишине. Он едва притрагивался к блюдам, приготовленным специально для их стола, она же не касалась их вовсе. Затем он прощался с ней, целовал ее в лоб, не глядя на нее, и уходил в свои покои, а она – в свои.

Простившись с ним после вечерней трапезы, Индиль выходила на открытую террасу и обращала лицо к лунному свету. Она чувствовала его прохладу на своей коже, его энергию, но он больше не приносил ей чувство отрешенности и умиротворения. Она желала очиститься в его лучах, но чувствовала лишь молчаливый укор. Махталеон предоставил ей возможность снова и снова наказывать себя за то, что она хотела жить. Жить без него. Жить воспоминаниями о нем. Она предала их любовь, предала их чувства, предала его доверие. Она больше не увидит его. Он ушел. Теперь навсегда.

С тех пор, как она поняла это, мысли о Махталеоне не покидали ее. Станут ли для нее родными эти стены? Примут ли ее эльфы? Перестанут ли когда-нибудь сторониться ее? Они опускали глаза при встрече с ней. Они отводили взгляды. Они избегали встреч с ней. Эльфы боялись ее, и она видела их страх.

В такие ночи она приходила к Оннеду. Тихо, беззвучно проникала в его покои. Он ждал ее, она это знала. Ждал ее каждую ночь, и каждую ночь она чувствовала его страх. Любила ли она Оннеда? Да. Или же нет? Нет. Она не знала. Порой ей казалось, что она пережила свою любовь к нему. Зато она любила свои воспоминания об этой любви и боялась их потерять, забыть и совсем опустошить свою душу. Ей нравилось вспоминать, как билось ее сердце при звуке его голоса, как волнительно трепетала ее душа под его взглядом, как дрожь и смятение охватывали ее, когда она оставалась наедине с ним, когда он случайно, а возможно, и намеренно, касался ее тканями своих одежд, проходя мимо. Она помнила, как дрожали его пальцы в ту далекую ночь, когда она впервые осталась под сводами этого замка. Могла ли она тогда предположить, что вернется в этот замок снова, уже хозяйкой, Светлой Королевой Индиль де Алкарон?

Оннед давал ей возможность уединиться в этом огромном замке и остаться наедине с самой собой столько, сколько ей было необходимо, и она была благодарна ему за это. Она знала, что при всей его обходительности, при всем расположении и нежных чувствах, обращенных к ней, Оннед боялся ее, боялся так же, как и все эльфы. Это был врожденный страх, который можно было скрыть, преодолеть, спрятать в самую глубину своего сознания, но нельзя было искоренить, невозможно было излечиться от него, и в один прекрасный день, этот страх должен был прорваться наружу, в самый неподходящий момент. Возможно, она ошибалась. Возможно, интуиция обманывала ее. Но ведь неслучайно ее покои находились в противоположной от его покоев части замка, неслучайно Оннед каждый раз находил предлог не оставаться с ней наедине после захода солнца, неслучайно он не открывал глаза и не смотрел на нее, когда она приходила к нему перед рассветом и искала защиты в его руках. Он обещал ей свою душу и не дал ничего.

Оставаясь в его покоях, в его объятиях, она предавалась мечтам, воспоминаниям и все думала и думала о нем – о Махталеоне. Вернется ли он? Она не знала. Но если вернется, то только для того, чтобы забрать то, что принадлежало лишь ему одному – ее – эту дикую розу, выращенную им самим, этот ограненный бриллиант, который должен быть сверкать только в его оправе. Желала ли она быть с ним? Без сомнения. Все в ней пылало лишь от одной мысли об этом. Но теперь было неподходящее время. Она желала отсрочить эту ночь, когда все прекратится. Она сильнее прижималась к груди Оннеда, и он, уже во сне, обнимал ее еще нежнее, прижимал ее к себе с еще большей силой, и она закрывала глаза, как будто за опущенными ресницами и сомкнутыми веками мир становился немного понятнее и благосклоннее к ней.

В целом же жизнь их протекала спокойно и размеренно, в ежедневных делах и заботах. Оннед редко покидал пределы своего государства, а если и выезжал за его пределы, Индиль как правило сопровождала его. Несколько раз они навещали Лоссен-Лота, который на удивление быстро освоился в вверенных ему делах, и нимфийское государство на глазах возрождалось, крепло, возвращало себе былое великолепие. Кетар вернулся в нимфийский лес по настоятельному приглашению молодого нимфийского правителя, и неспешно налаживал свой незамысловатый быт. Фавн изрядно постарел за эти годы, и все реже вспоминал про свою свирель. Бывало, он подолгу держал ее в руках, погружаясь в свои видения, в свои мысли, и убирал ее, так и не дав ей возможность запеть. В нимфийской роще больше не было той, для которой пела его свирель…

Шло время, и Индиль все больше привыкала к жизни в замке, а эльфы привыкали к ее присутствию. Она стала реже приходить к Оннеду во время его ночного сна, и все больше навещала его придворных эльфов. Она тихо проникала в их покои, садилась на край постели и касалась прохладными пальцами их лиц. И стоило эльфу открыть глаза и встретиться с ней взглядом, он оказывался в ее власти, и жизнь вдали от нее становилась для него немыслимой и невыносимой.

Затем она начала покидать стены замка. Случалось, несколько дней и ночей подряд она проводила в окрестных селениях, проникала в жилища простых эльфов, являлась им в предрассветных грезах, лишая их рассудка, опустошая их души, уничтожая их семьи, разрушая их дома.

Оннед знал об этом и молчал. Он встречал ее после долгих отсутствий, словно они не виделись всего пару часов. Он обещал отдать ей душу, чтобы оградить от ее чар свой народ. Теперь он понимал, что его обещание было вздором, да и она не просила его больше об этом. Он не мог позволить себе лишиться самообладания. Он желал видеть, чувствовать, любить ее осознанно. Ясное сознание и контроль над происходящим – вот, что было важно для него. Смотреть на нее – осознанно, видеть ее – осознанно, любоваться ею – осознанно, прикасаться и чувствовать ее – осознанно, говорить с ней, слышать ее голос и осознавать каждое слово – вот то, что было единственно важно. Он желал понимать, что она реальна и что она здесь, в его замке. Он отказывался признаться себе, но где-то в глубине своего сознания понимал, что в действительности он давно уже был в ее власти, и это казалось ему настолько непозволительной роскошью, что он не смел ничего менять. Когда он слышал ее смех, видел солнце в ее глазах, когда ее пальцы касались его кожи, когда ее прохладные локоны падали ему на грудь, он готов был отречься от всего, отказаться от всего и пожертвовать всем ради того, чтобы снова тонуть в бездне их злосчастной любви. Он знал, что во всей Вселенной, что ни в одном из существующих миров не было ничего, что могло бы хоть малость сравниться с ней – с его Индиль.

Смерть за свободу. Эпизод второй

Индиль скучала. С открытой террасы замка она смотрела на сад, погрузившийся в ночную тьму, на ветви деревьев, замершие в безветренной тишине, на звезды, отражавшиеся в спокойной водной глади небольшого пруда. Она спустилась в сад, прошла по дорожке, ведущей к пруду, взглянула на темную воду. Вокруг все замерло. Все спало. Ночи здесь были тихими, безмолвными – не такими, как там, в горах. Там, на заснеженных вершинах, ночи были наполнены миллионами звуков, ветер пел свои протяжные песни, звезды переливались миллионами оттенков и звенели в морозной тьме; там все было пропитано необъяснимой тревогой и радостным трепетом. Луна там, в горах, была ближе и ярче. Там, в горах, Луна давала ей силы, здесь, в Эльфийском лесу, лишь бесполезно освещала кроны деревьев и серебрила воду в пруду.

Индиль прошла по вымощенной белым камнем дорожке вглубь сада и свернула к беседке. Она присела на мраморную скамью и поежилась, кутаясь в большое мягкое покрывало. «Странно, – думала она, – как странно снова чувствовать прохладу, искать тепла при первом же появлении осенних холодов».

Так она сидела довольно долго, погрузившись в свои мысли, отрешенная от мира, потерянная. Падали первые полупрозрачные снежинки. Она знала, что он здесь, что он стоит позади нее в тени деревьев и наблюдает за ней. Его присутствие не вызывало в ней никаких переживаний. Видимо, холодное безразличие эльфа передалось и ей.

Теперь он стоит перед ней, скрестив руки на груди и облокотившись о перила беседки… Он терпеливо ждет, когда она удостоит его взглядом.

Она медленно поднимает на него глаза, продолжая кутаться в покрывало.

– Ты здесь… Как странно… – тихо произносит он. – Как странно видеть тебя здесь, в этом саду…

Она поднимается. Он отстраняется от перил. Перья его огромных крыльев шуршат по мрамору, словно змеиная чешуя, вслед за его движением.

– Тиир-Тааре… Я ждал тебя… Ты не пришла.

– Махталеон…

– Тише! Тише… Я ведь не прошу объяснений. Я все хочу понять сам. Хочу понять, как получилось так… что ты сейчас здесь, в этом саду…

Его приглушенный голос звучит мягко и спокойно, но от его слов вдруг становится невыносимо больно. Словно поток ледяной воды обрушивается на нее, вмиг пробуждает от долгого сна и возвращает из забытья. Только теперь она ясно осознает последствия своей ошибки, невинной, совершенной во имя жизни и любви, и погубившей их всех.

Она чувствовала на коже мороз, но внутри ее все горело. На какой-то миг ей даже показалось, что еще несколько мгновений, и огонь вспыхнет внутри нее и вырвется на свободу, сожжет ее плоть, и она превратится в пепел, приняв от демона его ужасную кару. Ей даже хотелось этого – вспыхнуть, подобно щепке, охваченной пламенем – и все – конец ее сомнениям, конец обману, стыду, нескончаемому чувству вины. В груди нестерпимо жгло, и слезы подступили к горлу. Нет, она не разучилась чувствовать, просто ничто здесь, до его появления в этом саду, не вызывало у нее чувств. До этой минуты…

– Леон… – едва слышно произносит она. – Я так скучала…

Он снисходительно улыбается. Она опускает руки, и покрывало соскальзывает с ее плеч на землю. Кажется, она не замечает этого. Махталеон провожает падающее покрывало взглядом.

– Все ложь, – наконец, произносит он, так же тихо и спокойно.

– Нет, это не ложь, Леон, – едва уловимо произносит она. – Все это время я думала о тебе, ждала тебя, и уже потеряла надежду когда-нибудь увидеть тебя снова. Я думала, ты больше не придешь.

– Скучать в этом застоявшемся однообразии неудивительно, – он окидывает взглядом ночной сад.

– Как ни играй словами, суть остается той же.

– Ты сама сделала этот выбор, Тиир, и я не стал мешать тебе.

– Я хотела знать наверняка, Леон… Я хотела знать, что не стану сожалеть о том, чего не познала…

– И что же? Ты познала то, что хотела? Получила то, чего была лишена? То, о чем грезила? Это именно то, чего ты желала, Тиир?

Она опустила глаза.

– Я хотела жить, Леон. Я просто хотела жить, – одними губами произносит она.

– И ты предпочла жизнь с ним вечности со мной? – на его губах появляется недоверчивая улыбка, но глаза остаются безучастны.

– Я должна была это прожить! – она подняла на него глаза, и он не увидел в них ни следа отчаяния, ни боли, как того ожидал, только бесконечную усталость. – Я не поверила бы даже самой себе, если бы не прожила эти дни, эти недели, эти луны с ним.

– Во что, Тиир? Во что ты не смогла бы поверить?

– В то, что наша с ним встреча с самого начала была ошибкой, злой шуткой судьбы, заманчивым соблазном, который оказался пустым обманом. Теперь я знаю. Я и он – мы два одиночества в этом огромном мире, два одиночества, которые по неведомой нам причине так и не смогли быть вместе.

– Одиночество?.. Ты сама обрекла себя на одиночество, Тиир… Нас всех, Тиир… Каждого из нас троих… В этом причина.

– Причина – ты, Леон. С тобой я жила, даже когда тебя не было рядом, даже когда не знала наверняка, жив ты или нет. С ним – я доживаю свои дни. Этот замок чужд мне. Эти стены не станут родными. Эти земли не примут меня, ведь я несу им погибель, – она подняла на него глаза. – Забери меня с собой, Леон.

Он отрицательно покачал головой ей в ответ.

– Что ж… Значит, здесь мой закат… Здесь мне суждено увидеть, как догорит солнце и как Новая Луна оповестит о начале новой жизни.

– Оннед… Он всегда умел обходить меня на последнем повороте. Скорее горы исчезнут с поверхности Земли и высохнут океаны, нежели Оннед станет другим. Теперь он нашел себе новое увлечение, и это увлечение – ты, Тиир. Ему доставляет несказанное удовольствие владеть тем, что по праву принадлежит мне.

– Ты говоришь так, словно я вещь, словно мною можно распоряжаться, словно я не имею чувств и слова мои ничего не значат.

– А твои слова что-то значат, Тиир? Именно поэтому я нашел тебя здесь, в этом саду, а не в заснеженных пещерах, где мы условились встретиться? Именно потому все теперь обстоит именно так, что слова твои что-то значат, м?

Он обвел взглядом пустой сад и снова опустил глаза на Тиир. Тонкое, полупрозрачное существо, трепетавшее на холодном осеннем ветру. Мог ли он требовать от нее то, для чего явился к ней этой ночью? Он должен уйти.

–Что ж… – глухо произнес он, и она не узнала его голос. – Будь счастлива. Наслаждайся солнечным светом и лунными ночами. Живи. Будь с ним. Расстояние между нами со временем будет становиться все больше, стены все выше, и в конце концов, я уйду в небытие один, а ты доживешь эту жизнь до конца рядом с эльфом, а затем начнешь новую, с самого начала, с чистого листа, забыв, что когда-то мы были знакомы.

– Не оставляй меня здесь, Леон! – она схватила его за руку и почувствовала под пальцами лишь пустоту. Демон с усталой снисходительной улыбкой посмотрел на нее.

–Мы больше не можем прикасаться друг к другу. Тьма запретила нам это. Пока жив Оннед, мы не существуем друг для друга. Только в наших пустых мечтах, только в наших воспоминаниях…

Она молчит.

– Нет, все не так, – продолжает он, тихо усмехнувшись. – Все не так. Просто я умер, а ты жива. И если бы ты дотронулась до меня теперь и ощутила бы мою плоть, это нарушило бы естество природы. Вот и все, Тиир. Все намного проще, чем мы привыкли полагать. Тебе кажется, что я стою перед тобой во плоти и говорю с тобой, но это лишь твои воспоминания, твои мечты. Меня нет. Есть твои фантазии. Есть твои сны. Возможно, я часть одного из них. И это как нельзя лучше объясняет то, что ты здесь, в его саду, в его доме, в его покоях. Потому что он жив. Потому что ты жива. А я – нет. Все так просто и так сложно одновременно.

– Все просто, Леон. Ты пытаешься сбить меня с толку своими пустыми разговорами. У тебя никогда не было тела, не было оболочки, не было плоти, но я могла прикоснуться к тебе… до этого дня… Так о чем ты говоришь теперь?

– Прежде ты настолько желала прикоснуться ко мне, что чувствовала свои желания кончиками пальцев. Прикосновения были настолько значимы для тебя, что ты воплощала в них свои мысли. Ты так желала чувствовать меня, что прикосновения мои, рожденные в твоих фантазиях, оживали, становились материальны и ощутимы.

–Так что же я любила, Леон? Свои мечты? Свои фантазии? С кем я парила на закате солнца в облаках? С кем я бросалась вниз головой с высоких утесов в глубокие воды Черного озера? Чей сын занял место Правителя нимф? Не ты ли сам вырвал меня из привычной жизни и бросил в омут противоречий и страстей? И ты хочешь сказать, что ничего этого не было? Что я помешалась рассудком? Я сумасшедшая, Леон? Ты – плод моего воображения? Вся моя жизнь – лишь выдумка и грезы?

Он закрыл глаза и горько усмехнулся.

– Нет, Тиир, конечно, нет.

– Тогда для чего ты говоришь мне все это?

– Чтобы ты забыла меня. Чтобы смятение твое угасло. Чтобы мысли твои успокоились. Пусть все будет сном. Ты проснешься утром, разбуженная теплыми лучами утреннего солнца, в его покоях, в его объятиях, и будешь знать, что я – лишь сон.

– Ты жесток.

– Жесток… Если бы ты знала, Тиир, если бы ты только знала, какое это мучение видеть тебя, говорить с тобой, слышать биение твоего сердца – и не иметь возможности прикоснуться к тебе. Все во мне кричит и разрывается на части, когда я рядом, а ты так далеко.

– Так забери меня с собой, Леон. Я больше не вернусь под своды этого замка. Все здесь неволит и не дает вздохнуть.

– Это был твой выбор, Тиир, и ты его сделала. Я предлагал тебе вечность. Я предлагал свободу. Я предлагал любить тебя, любить вечно, безумно… Ты предпочла жизнь. Живи. И… прощай.

И он ушел.

Она видела, как он медленно удаляется от нее по вымощенной белым камнем дорожке, вглубь сада, волоча за собой огромные черные крылья. Он уже почти что слился с тьмой, как вдруг Тиир сорвалась с места и бросилась вслед за ним, сбивая ноги о гладкие камни, и лишь когда ей удалось догнать его, он остановился.

– Я пойду с тобой, – настойчиво произнесла она.

– Невозможно.

– Я люблю тебя, демон, и короткое помешательство не способно разлучить нас!

Он обернулся.

– Вот как… Так это простое помешательство? Эльф свел тебя с ума… Лишил тебя способности здраво мыслить… Ты дала надежду ему, а меня надежды лишила. Вот цена твоего помешательства.

Она предупреждающе покачала головой, и Махталеон почувствовал, как в ней рождаются гнев и обида, и это невольно вызвало у него улыбку. Он так любил в ней эту детскую безобидную ярость…

– Довольно, Леон, – глухо произнесла она, и он уловил в ее голосе нарастающее, такое сладкое для его слуха, негодование. – Довольно! Ты знаешь, как все исправить, но ты желаешь видеть мое раскаяние, мою боль, чувство вины – и поэтому молчишь. Ты не увидишь этого, но знай, я люблю тебя, демон, и, пусть испепелит тут все солнечный свет, я готова идти за тобой, куда бы ты не отправился.

– И ты готова оставить эльфа ради нашей любви?

– Да, Леон.

– Не видеть его больше никогда и не сожалеть о разлуке с ним?

– Да! Леон!

– Ты готова убить его?

– Убить? – эхом повторила она и невольно отступила.

– Убить его, зная, что это единственный способ для нас быть вместе?

– Я не стану убивать его.

– Ты должна. Ты должна убить его, зная, что это должна сделать только ты. Убить его, зная, что если он погибнет от чужой руки, то и ты умрешь вместе с ним, и душа твоя последует за ним. Убить его, зная, что я не желаю видеть его на своем пути.

Она не ответила и лишь отвела взгляд.

– Что ж… тогда прощай. Живите счастливо и, по возможности, долго.

– Постой! Остановись, Леон! Подожди… Дай же мне все обдумать…

Он остановился, всем своим видом изображая ожидание. Она молчала.

– Не знаешь, на что решиться, Тиир? Или стоит называть твое светлое имя? Кто ты теперь? Чего ты желаешь? Во что веришь? Чего боишься? Отчего отводишь глаза? Этот эльф так дорог тебе? Один удар – и ты обретешь свободу, он – покой, а я –вечность рядом с тобой.

И он протянул ей кинжал. Тот самый кинжал – подарок старухи-ведьмы. Она приняла из рук демона этот дар, несущий смерть, – тонкий, словно игла, и острый, как чешуя дракона. Такой кинжал может пронзить любую плоть, и не встретит сопротивления.

– Этот кинжал когда-то дала мне Истма-Ил. Я отдал несколько лет своей жизни, чтобы получить его. На его острие – смерть эльфа, твоя свобода и моя надежда. Тебе решать, как поступить, Тиир. Но знай, отныне и навечно, я всегда буду рядом с тобой – в твоих снах и наяву, в этой жизни и в следующих. Я всегда найду тебя. Я всегда буду за твоей спиной, а ты всегда будешь ощущать мое присутствие, даже когда забудешь меня, даже когда мое имя станет для тебя пустым звуком.

Она подняла глаза. Махталеона перед ней не было.

Прощальный подарок. Эпизод третий

Тиир проплывала по коридорам замка, словно в тумане. Единственное, что она чувствовала теперь – это холодную сталь кинжала, который она сжимала в опущенной руке. Она должна сделать это. Она не причинит ему боль. Он умрет очень быстро. Кинжал слишком острый. Один укол в сердце – и все. Не удар, а просто укол – точный, быстрый, стремительный, смертельный. Он даже не проснется.

Она проплыла мимо стражи, толкнула высокие двери и оказалась в его покоях. Он спал. Она остановилась, сжав кинжал с такой силой, что почувствовала боль в руке. Некоторое время она стояла неподвижно, почти не дыша, боясь разбудить его. Затем медленно и беззвучно приблизилась к его ложу и откинула полупрозрачный полог.

Оннед спал.

Тиир опустилась на край его постели, все еще сжимая кинжал в побелевшей руке. Она склонилась над спящим эльфом и внимательно посмотрела на его лицо, как будто желая удостовериться, что это действительно был он. Она изучала его лицо, словно впервые видела его: высокий лоб, прямой нос, чуть разомкнутые губы, опущенные ресницы… этот глубокий уродливый шрам, рассекавший его лицо от брови до верхней губы… и еще два шрама на левой щеке… Она ведь даже не подозревала об их существовании, пока впервые не увидела его спящим…

Его сорочка была расстегнута, и взгляд Тиир блуждал по его груди, изборожденной старыми шрамами. «Сколько ран, сколько боли… Я оставлю еще один след на твоем теле… на твоем сердце… Это будет последний твой шрам… Самый глубокий… Самый болезненный для нас обоих. Его оставит моя рука… Этот шрам станет моим прощальным подарком, немым напоминанием о том, чему не суждено было сбыться…»

Она осторожно положила голову ему на грудь. Она слушала, как бьется его сердце. Размеренные, неторопливые, глухие удары его сердца… «Нет, на этом сердце не образуются шрамы. Эта рана не затянется, она так и останется глубокой кровоточащей дырой…»

Сон Оннеда был глубок, лицо спокойно, мысли светлы, и оттого он сам был светел и прекрасен. Каким красивым казался он ей теперь, красивее, чем прежде, чем когда-либо, и даже шрамы, исполосовавшие его лицо, ничуть не портили его. Напротив, он был совершенен. И зачем он только скрывал эти следы сражений, которые были ему так к лицу?.. Его губы… Теперь они были так близко… Когда-то она и мечтать не могла о том, чтобы прикоснуться к ним, а теперь они принадлежали ей. Он весь принадлежал ей. Он сам отдал ей себя. Он отдал ей свое тело. Но не свою душу.

Тиир провела пальцами по шраму на его лице, и шрам медленно исчез под ее пальцами. Она убрала руку. На нее смотрели его прозрачно-голубые глаза. Его взгляд, затуманенный, еще не вернувшийся из сновидений… Она будет долго помнить его. Сейчас самое время нанести смертельный удар. Оннед решит, что все это сон, а когда проснется – уже в другой жизни – он ничего не вспомнит. Но она продолжала неподвижно сидеть на его постели, смотря сквозь него усталым, невидящим взглядом.

– Индиль, – беззвучно произнес он.

Она провела рукой по его белоснежным волосам. И почему никогда прежде она не задумывалась о том, от чего побелели его волосы – от снегов, на которые он смотрел, или же от зим, которые он пережил?

– Ты спал… – прошептала она. – Я не хотела будить тебя. Прости…

– Индиль, – снова повторил он, привлек ее к себе, и она легла рядом, положила голову ему на плечо, а руку, все еще сжимавшую кинжал, опустила ему на грудь. Он коснулся губами ее прохладного лба. Она почувствовала тепло, исходившее от его прикосновений, и закрыла глаза. – Ты совсем замерзла. Где ты была?

– В саду. Ночь сегодня холодная. Скоро зима.

Она сильнее прижалась к нему, словно желая укутаться в его тепло. Он обнял ее.

– Ты пришла, чтобы убить меня, Индиль? – тихо спросил он.

– Да, Оннед. Я пришла, чтобы убить тебя.

Его пальцы играли прядью ее волос.

– В чем же я повинен перед тобой? Где я ошибся?

– Я должна уйти. Я просто должна уйти. Оставить тебя и твой народ. Уйти навсегда. Я уйду, и все вы очнетесь ото сна. Вы пробудитесь, и подумаете, что все это был сон.

– В таком случае, я не хотел бы просыпаться. Лучше жить во сне и грезить тобою, нежели открыть глаза – и больше тебя не увидеть.

– Отпусти меня. Отпусти, заклинаю тебя, – ее слова становились все тише, все быстрее. – Ты не пускаешь меня в свою жизнь и не отпускаешь. Я стала никем. Я теряю себя. Твои эльфы бросают мне вслед недобрые взгляды. Я чужая здесь. Этот замок стал моей темницей. Я не вижу звезд. Лунный свет больше не питает мои силы. Оба мира отвернулись от меня, и я стала изгоем. Не этого я ожидала, пройдя весь этот путь. Ты позвал меня, и я пошла за тобой. Я потеряла свой титул, оставила свой замок, отказалась от вечности. Я оставила все – в надежде любить тебя. Но ты забыл свои слова. Ты забыл свои обещания. Ты не позволил мне умереть и не позволяешь мне жить. Я стала никем за твоей спиной. Я ничто, беззвучно существующее в твоем замке. Я стала твоей тенью, следующей за тобой в твоем бессмертии.

– Ты вдохнула в меня жизнь, ты вернула меня из небытия. Ты стала тем светом, что освещает мой поблекший мир. Ты уйдешь – и все внутри меня погаснет и погрузится во тьму. Но я не властен над тобой. Я отпускаю тебя, если ты желаешь уйти. Дни без тебя станут моей зимой. Но воспоминания о тебе станут моим солнечным светом. Мне будет тяжело встречать без тебя каждый новый рассвет и провожать каждый новый закат, но знать, что ты живешь со мной против своей воли, видеть, как душа твоя и твои мысли рвутся прочь, за стены моего замка, на свободу, к которой ты привыкла, и лишить тебя этой свободы – разве я имею на это право? Ты можешь идти и ты можешь вернуться, в любое время, когда пожелаешь. Мои земли – твои. Мое сердце принадлежит тебе. Ты здесь хозяйка. Ты – моя Королева, Индиль, и ты всегда останешься ею.

– Ты обещал мне душу, Оннед, но ты не дал мне свою душу, и ничего не дал взамен. Ты настолько дорожишь своей душой, что предпочел принести в жертву свой народ. Если душа твоя настолько ценная, я хочу обладать ею. Я хочу забрать ее с собой.

– Моя душа принадлежит Создателю. Он дал мне ее, Он и заберет. Моя душа не принадлежит мне, и я не могу распоряжаться ею.

– Я отдала тебе свою жизнь и свою свободу, а тебе нечего дать мне взамен. То, что существует между нами, нельзя прервать, нельзя остановить, нельзя отменить – и при этом продолжить жить. Я не могу расстаться с тобой, потому что мы – единое целое. Живешь ты – живу и я. Умрешь ты – я последую за тобой. И ты знаешь не хуже меня, что только твоя смерть от моей руки сможет разлучить нас. Я не хозяйка своей жизни. Мне суждено следовать за тобой в твоем бессмертии подобно тени. Я пришла, чтобы убить тебя и обрести свободу.

Он поцеловал ее локоны.

– Моя белоснежная лилия, цветущая на снежных склонах, противостоящая невзгодам и северным ветрам… Я приму от тебя любую смерть, если это будет тебе во благо. Так отчего же ты медлишь?

Она поднялась, подошла к высокому окну и медленно отворила ставни. За окном влажной пеленой висел серый предутренний туман.

– Я хочу еще немного побыть с тобой. После я уйду.

Она почувствовала, как покрывало коснулось ее спины и плеч и окутало ее мягким лебяжьим пухом, как его руки осторожно обняли ее. Она закрыла глаза.

– Я помню, как впервые пришла в этот замок. В моей душе была весна, в моей голове пел ветер. Я грезила о тебе, Оннед. Ты был моим богом. Ты был так далек и так прекрасен, словно пришел из других миров. И ты был таким жестоким, Оннед, таким холодным. Но я любила тебя, любила до безумия. Впрочем, это и было безумие – полюбить тебя. Стать частью тебя. Связать себя безумным обетом. Какой вздор! Но как трепетала моя душа, когда я впервые входила в твой тронный зал! Ты произнес мое имя, и весь мир перевернулся в моем сознании. Я была готова стать тенью у твоих ног, лишь бы быть рядом, а ты желал лишь мои земли и мои камни. Ты помнишь?

– Я был слеп. Я был болен своей тоской. Ты излечила меня. Ты вернула меня к жизни.

– Я благодарна тебе за все то, что пережила с тобой и без тебя. Я возвращаю тебе то, что принадлежит тебе, то, что принадлежит твоему народу.

Легким рывком она сорвала цепочку с шеи и медленно обернулась к эльфу. Они стояли в проеме окна, освещенные тусклым светом осеннего рассвета, два профиля, обращенные лицом друг к другу. Она протянула ему две вещи.

– Я оставляю тебе твою жизнь и твою защиту.

Он принял из ее рук кинжал и небольшой кулон.

– Не открывай его теперь, пока я здесь. В этом саркофаге – свет эльфов, священный камень твоих предков. Последний из них.

Он разомкнул губы, желая сказать что-то, но она остановила его.

– Молчи. Я знаю, что в этот самый момент я совершаю ошибку. Еще одну ошибку. Возможно, эта ошибка будет стоить мне жизни. Но я полагаюсь на тебя, эльф. Я вверяю тебе свою жизнь.

– Куда ты отправишься, Индиль?

– Я вернусь в свои земли. Я хочу видеть, как возрождается земля. Я хочу видеть, как мой сын становится сильным, мудрым, влиятельным правителем. Я хочу прожить эти годы в покое и гармонии с собой и с Природой, которая создала меня. Я хочу видеть, как зеленеет трава, слышать, как шумит ветер в ветвях, как молодые рощи наполняются пением птиц, я хочу любоваться игрой ночных фей, порхающих с цветка на цветок, хочу раствориться в лунном свете, из которого я однажды появилась…

– Все будет так, – он взял ее прохладные руки в свои ладони и поцеловал их поочередно, затем обнял ее и прошептал: – Я буду ждать тебя. Ты – часть меня, без тебя я существую лишь наполовину.

Оннед стоял у открытого окна и смотрел вдаль. Туман рассеялся, и теперь он мог видеть темную дорогу, чуть припорошенную первым снегом. По дороге, прочь от его замка, удалялась маленькая фигурка всадницы в белых мехах. Он смотрел ей вслед, и весь мир становился на его глазах белым, чистым листом. Снег – удивительное изобретение Природы. Он способен скрыть под собой всю грязь дорог, всю боль наших израненных душ.

Оставленная жизнь. Эпизод четвертый

– Отец, ты слеп. Ты не видишь или не желаешь видеть той тьмы, что она принесла в твой дом. В наш дом, отец. В наши земли.

Оннед неподвижно стоял у открытого окна, скрестив на груди руки, и смотрел вдаль. Он знал о том, о чем говорил его сын, и не хотел этого знать, не хотел этого слышать, не хотел даже думать об этом. В Индиль уживались две противоположности, в каждую из которых он был влюблен. Одна ее сущность вызывала в нем легкий трепет и отцовские чувства, другая же – страсть и леденящий ужас. Такова теперь была ее природа, и даже она сама не была властна над ней. Была ли в том ее вина? Он не мог ответить на этот вопрос, поскольку любые его мысли на этот счет сводились к одной: если бы в тот день, когда она впервые появилась в его замке, он внял бы ее просьбе, все могло сложиться совсем иначе. Если бы он принял ее тогда, если бы встал на сторону ее народа, она, наверное, не оставила бы его теперь у этого открытого окна, не оставила бы его опустошенного, потерянного, ощутившего вдруг бессмысленность своего дальнейшего существования. Эти мысли вызывали у него чувство вины, боль, обиду за гордыню и недальновидность, беспомощность перед тем, что теперь ничего уже нельзя было изменить… Но исправить!.. Быть может, да. Она жива, он может думать о ней, он может снова встретить ее однажды… И эта связь между ними… Пусть лишь телесная, но такая ощутимая.

– Она сводит с ума эльфов, – продолжал Берион-Тирис. – Она приходит к ним по ночам и лишает их рассудка. На утро они истощены, слабы. Они не могут назвать своих имен, но твердят ее темное имя, они забывают свои дома и уходят. Они уходят за наши стены и пропадают в лесах. Никто из них не вернулся. Никого не удалось найти. Наши ряды редеют. Семьи остаются без отцов. Наш народ остается без защиты. Она здесь, чтобы всех нас уничтожить, уничтожить наши земли, уничтожить нас как расу, отец! Почему ты не хочешь видеть этого?

Оннед не отвечал, лишь смотрел вдаль. Он знал все то, о чем говорил его сын. Он должен был отпустить ее, и он это сделал. Он вероятно сам был под влиянием ее чар, но ведь он желал быть с ней, и это было прекрасно. Он сам осознанно привел ее в свой дом. Он видел прежде то, на что она была способна. Он видел своих подданных, пребывавших в восторженном возбуждении после ее ночных визитов. Он обещал ей себя, свою душу взамен душ своих эльфов, тогда, там, в заснеженных пещерах. Теперь он отказался от своих слов. Впервые в жизни ему было стыдно признаться себе в этом, но он боялся ее. Да, именно боялся. Он боялся лишиться разума, лишиться рассудка, потерять контроль над собой. Его сон, и без того тревожный, стал ему в тягость, поскольку он боялся, что она проникнет в его покои во время его сна или же явится ему во сне, как она уже делала это прежде, и он окажется беззащитен перед ней. Так и случилось. Лишь какое-то провидение отвело ее руку, сжимавшую кинжал, от его груди. Но, возможно, она тоже любила его?…

Он боялся ее и в то же время страстно желал. И каждый раз, когда она проплывала мимо него светлой полупрозрачной тенью, что-то сжималось у него в груди, и сладкий холод сковывал его плечи. Оннед отмахнулся от воспоминаний. Его разум твердил: «Оставь. Все произошло наилучшим образом», но душа его рвалась к ней, вслед за ней. Отсюда, из окна своих покоев, он видел каждый след, оставленный подковами ее коня на сером, пропитанным осенней грязью, снегу. Там, за окном, мир опустел, точно так же, как опустел и его внутренний мир. Она ушла и забрала с собой все, чем он жил, все, что было дорого ему. Оннед чувствовал, как медленно становится пустой оболочкой того, что однажды посмело поверить в возможность любить.

– Она ушла, – наконец глухо отозвался Король.

– Ушла? – переспросил Тирис.

– Она ушла. Она покинула стены моего замка. Она покинула пределы моих земель. Больше она не потревожит мой народ. Больше она не станет занимать твой разум.

– Я не был бы так уверен, отец. Тьма спускается на твои земли, как только заходит солнце. Сам Лорд Тьмы по ночам прогуливается по твоим садам, словно обходит свои владения. Она не случайно пришла сюда с тобой. Она привела за собой Тьму. И ушла она теперь не случайно. Нам ждать беды.

Оннед перевел взгляд с дороги на крыши домов.

– Отец, ты не видишь, что происходит прямо перед твоими глазами. Твой разум затуманен. Твои мысли не такие быстрые, как прежде. Прошлой ночью он тоже был здесь. Он приходил к ней. Темный Владыка был здесь! На твоей земле, в твоих садах, у стен твоего замка! Твоя Королева ушла с ним.

Глаза Оннеда закрылись, и он невольно сглотнул, пытаясь сохранить невозмутимость. Лучше бы она пронзила его этим кинжалом, специально приготовленным для него. Это была бы красивая смерть в ее объятиях. Вместо этого она обрекла его на позор и душевные страдания.

– Я видел их в беседке в саду, – продолжал молодой эльф. – Они стояли в свете луны и негромко беседовали на своем темном наречии. Она проникла в наш мир, чтобы всех нас уничтожить, а ты бездействуешь и потакаешь ее прихотям. Если ты не в силах противостоять ей, позволь мне избавить всех нас от нее и от тьмы, которую она несет нам. Я последую за ней. Я найду ее. Я не позволю ей вернуться.

– Ты не сделаешь этого, – глухо отозвался Оннед, не оборачиваясь к сыну. – Это сделаю я. А теперь оставь меня.

Тирис еще минуту мешкал и затем покинул покои отца.

Оннед некоторое время продолжал стоять неподвижно, прислушиваясь к переменам, происходившим в его душе. Он смотрел на снег, и снег полыхал в его глазах. Его собственное дыхание обжигало его. Он с силой сжимал в руке кулон с эльфийским камнем, пока, наконец, не превратил его в бесформенную металлическую массу. Он разжал руку и внимательно посмотрел на свое творение, а затем с досадой и яростью бросил кулон в сторону, задел резким неловким движением хрустальный столик, стоявший позади него, и тот отлетел в сторону, ударился обо что-то твердое, рассыпался на десятки звенящих кристаллов, и все, что было на нем, разлетелось по комнате, зазвенело, заискрилось в утренних лучах солнечного света.

Оннеду казалось, что это не комната, а его жизнь разлетается вокруг него мелкими осколками. Только что он сам вернул ее – Индиль – демону. Оннед чувствовал себя тупой податливой марионеткой, которой с легкостью управляли эти двое, пришедшие в его мир из самого сердца Тьмы. Ему казалось, что все это время его мыслями, его чувствами, его желаниями руководила только она, эта ведьма в обличии светлого ангела. Теперь она ушла, и чары ее ушли вместе с нею. Он прозрел, снова прозрел, и снова проклял свое одиночество. Теперь, как ему казалось, он понимал, почему она не убила его, почему сохранила ему жизнь. Так совершила она свою месть – приоткрыла ему легкую завесу безмятежной жизни и сладостной любви и тут же задернула ее и толкнула его – Оннеда – обратно в бесконечные лабиринты серой, непроходящей осени и нескончаемого одиночества.

Он вынул кинжал из ножен и долго рассматривал его. Она не знает, на что он способен, не знает, насколько жестоким и бескомпромиссным он может быть и… насколько он все еще влюблен в нее… Оннед опустил руки и поднял глаза. Перед ним, за окном, падали большие, мягкие, неторопливые снежинки. Он безумно в нее влюблен. Он полюбил ее давно, при их первой встрече, когда она еще была нимфой, когда она еще была чиста, светла, когда она еще нуждалась в его покровительстве, в его защите. Тогда она любила его. Она боготворила его. Она желала быть с ним. Тогда она была согласна стать тенью у его ног – так она сказала. Но теперь… Теперь в ней не осталось ни капли любви к нему. Она ушла и обрекла его на бесконечные душевные страдания.

Он мог бы прямо сейчас седлать коня и броситься вслед за ней, и вернуть ее, и просить ее вернуться, и требовать, чтобы она вернулась к нему, и если бы она отказала ему, то просить о смерти от ее руки или самому пронзить свое сердце и избавить себя от этого болезненного биения в груди. Но он был слишком горд, чтобы идти за ней, слишком сдержан, чтобы изливать свою душу, слишком высокомерен, чтобы упасть к ее ногам, и слишком ревнив, чтобы отпустить ее, чтобы позволить ей снова быть с демоном. И он продолжал стоять, наблюдая за движением снежинок за окном и думать, думать о ней, думать о словах сына, сказанных о ней, думать о демоне, погибшем во время их последней битвы, но снова вернувшемся, чтобы снова забрать у него все…

Конец пути. Эпизод пятый

Зима оказалась ранней. За долгие холодные месяцы Оннед из властного непреклонного правителя превратился в замкнутого молчаливого отшельника, редко покидавшего свои покои. Часто его заставали неподвижно стоявшим у окна, со скрещенными на груди руками, смотрящим вдаль напряженными выцветшими глазами. Он ждал ее.

Когда же пришла весна, Оннед отрекся от престола. Он передал земли своих отцов в правление своему единственному сыну и покинул замок, покинул свои земли, взяв с собой лишь кинжал, оставленный ему Индиль.

Коронация Тириса прошла без Оннеда. К началу церемонии Оннед был уже далеко от замка и от прежней жизни.

Он вышел из покоев, прошел по длинному коридору, спустился по ветвистой лестнице вниз, прошел через тронный зал и вышел в сад. Через центральную аллею он вышел к крепостным воротам, и они медленно отворились перед ним. Тысячи лет он ходил по этим коридорам, по этим дорожкам, но теперь за его спиной была пустота. Все осталось в прошлом. Он шел навстречу пустоте.

Оннед вышел за крепостные ворота и направился туда, куда вела его дорога, не задумываясь о том, куда он идет, каким будет его путь и где ему стоит остановиться. Он шел неспеша, смотря в пустоту перед собой.

К утру Оннед миновал эльфийскую рощу и вышел на вершину холма. Отсюда открывался знакомый вид на долину и на Нимфийские земли. Некогда черная, выжженная пустошь теперь преобразилась. Сюда вернулась жизнь. Молодая Нифийская роща дымилась воздушной зеленью первой листвы. До его слуха доносились легкие птичьи трели и далекие весенние голоса. Над рощей возвышались белоснежные башни нимфийского замка и искрящиеся на солнце крыши. Откуда-то доносился шум падающей воды… Она была где-то там, внутри этого зарождавшегося великолепия, он чувствовал это. Она – его Индиль, его спасение, его боль. Оннед пробовал всматриваться в хрупкие полупрозрачные силуэты, время от времени появлявшиеся между деревьями, прислушивался к их голосам. Это были юные дриады, тонкие и гибкие, как стебельки молодых осинок и берез. Индиль среди них не было.

Бежмятежность. Эпизод шестой

Она шла по влажной от росы весенней траве, которая, почувствовав первое тепло, смело, хотя еще и не в полную силу, пробивалась сквозь плотный слой прошлогодних опавших листьев. На Индиль было длинное простое платье, наподобие тех, что носили женщины в окрестных селениях, и длинная темная накидка. Капюшон надежно скрывал ее лицо от посторонних глаз и от солнечного света, и лишь пряди золотистых волос непослушно выбивались из-под плотных тканей и падали ей на грудь. Она шла не спеша, наслаждаясь свежестью раннего весеннего утра. Одной рукой она прижимала к бедру большую корзину, полную только что собранных трав и белого мха. Ее длинная юбка заманчиво колыхалась в такт движениям. В этой ослепительной простоте, очаровывавшей своим естеством, трудно было угадать Королеву, наследную принцессу Индиль де Алкарон, хранительницу здешних мест, мать правящего Нимфийского Короля Лоссен-Лотта.

Индиль свернула к небольшой хижине на краю рощи. Она откинула тяжелый полог у входа, и тут же в лицо повеяло знакомым уютным теплом.

– Я дома, – сообщила она легко и беззаботно, опуская принесенную корзину на пол.

Он вышел к ней, уже отошедший ото сна, но все еще хранивший утреннее тепло в своем взгляде и жестах.

– Самые сладкие слова, которые мне приходилось слышать… – произнес он и взялся развязывать ленты на ее накидке.

– Оставь, – она мягко остановила его руки. – Я собиралась кормить коз.

Он покачал головой.

– Ты всю ночь бродила под звездами, теперь отдохни, – он развязал ленты, опустил с ее головы капюшон и выпустил на свободу пышные золотистые локоны. – Я сам.

Она улыбнулась ему, нежно провела рукой по его седым волосам и отпустила его.

Он вернулся, когда солнце уже достигло своего зенита. Индиль сидела на полу, устланном мягкой соломой, подобрав под себя ноги, и плела венок из собранных ею ранних полевых цветов. Кетар залюбовался ею. Она почувствовала его присутствие и обернулась к нему, ласково улыбаясь и приглашая его сесть рядом. Он повиновался.

Он сидел рядом с ней, следил за ловкими, легкими движениями ее рук, ловил ее лукавые взгляды и нежные улыбки, обращенные к нему, и боялся дышать, чтобы не спугнуть этот момент истинного блаженства, эту возможность быть с ней, чувствовать аромат ее кожи, тепло ее улыбки, нежность ее слов. Спустя долгие столетия она вернулась к нему. Она дома. Она сама так сказала ему.

Он смотрел на нее сквозь легкие золотистые пылинки, кружившиеся в теплом солнечном свете, и пытался запомнить, сохранить в памяти каждую ее черту, каждое ее движение, каждый ее взгляд, каждую улыбку. Видения, посещавшие его вот уже который день, не оставляли сомнений – эти безмятежные мгновения сладкой близости с ней вскоре останутся лишь в его памяти. А сегодня Кетар видел его – одинокий белый силуэт на вершине холма, искавший выцветшими глазами среди зеленой листвы ее – Индиль… Кетар видел опустошенную душу Оннеда, его помутившийся разум, его беспокойный взгляд, его смятение и… кинжал в опущенной руке.

Кетар не осмеливался заговорить с ней. Она была так счастлива и безмятежна в своем незнании… Она обернулась к нему, примеряя готовый венок, он улыбнулся ей в ответ, а она рассмеялась, чуть запрокинув голову.

«Она прекрасна», – думал Кетар, глядя в ее искрящиеся глаза. – «Она безумно чудесна. Что я могу сделать, чтобы отвести судьбу? Что я могу сделать?..»

Когда ночь окутала темным покрывалом долину, и рощу, и горы, и на небе замерцали первые звезды, Индиль выскользнула из дома Кетара. Вначале он последовал за ней, но затем остановился, облокотившись о дверной косяк и сложив на груди руки.

«Тьма не отпустила ее», – думал фавн, наблюдая за удалявшейся фигуркой Индиль. – «Днем, здесь, со мной – она моя Индиль, ночью… В какого монстра она превращается каждую ночь? Куда уходит? Где проводит время от заката и до рассвета? Следит ли за ее ночными прогулками Лорд Махталеон или вовсе покинул ее? Пока жив Оннед, меня не существует… Ведь так он сказал ей? Но если Оннед погибнет, гонимый своим безумием, что станет с ней?…»

Следующее утро прошло так же безмятежно, как и предыдущее. Индиль сидела у окна, позаботившись о том, чтобы прямые солнечные лучи не касались ее кожи. Она толкла в ступке травы, необходимые Кетару для приготовления его снадобий, и чему-то улыбалась, погруженная в свои мысли.

Кетар заканчивал новую корзину. Время от времени он задумчиво поднимал глаза на Индиль. Было видно, что он над чем-то сосредоточено раздумывает. Наконец, он решился обратиться к ней с вопросом, который не давал ему покоя.

– Индиль, давно ли ты встречала Махталеона?

Безмятежность сменилась смятением на ее лице. Она отложила работу.

– Махталеона? – небрежно повторила она. – Зачем ты говоришь о нем? Его нет, Кетар. Махталеона нет, – повторила она и поднялась. – Он – плод моего воображения. Мой сон. Мои фантазии. Мои мечты. Его никогда не существовало, ведь так?

Кетар отвел взгляд.

– Он часть Тьмы, вожделенный ужас, моя страсть и мой кошмар. Я избавилась от него. Я не вспоминаю его – и вот, его нет.

Кетар отрицательно покачал головой. Она подошла к нему, положила руки на плечи и заглянула в глаза.

– Что происходит, Кетар? Что ты видел? Я знаю, это все твои видения. Отчего ты не расскажешь мне?

«Что я наделал?» – думал в это время Кетар, неловко отводя взгляд. – «Что я наделал? Я снова все разрушаю. Она только обрела покой и избавилась от душевных ран, как я снова обрушил на нее ее боль».

– Индиль, я не хотел беспокоить тебя своим вопросом. Тебе не о чем тревожиться. Нет ничего такого, о чем требовалось бы волноваться.

Она убрала руки с его плеч, и он понял, что она не поверила ему. Она подошла к окну и встала так, чтобы солнечные лучи не касались ее кожи.

– Я задам тебе всего один вопрос, Индиль… – все же продолжил Кетар, прервав неловкую паузу. – Всего один. И обещаю более не докучать тебе подобными вещами.

Плечо ее дрогнуло в ответ, и она обернулась к нему в ожидании.

– Если бы пришлось выбирать – Владыка Оннед или Лорд Махталеон…

Она не ответила.

Он больше не задавал вопросов.

Исход. Эпизод седьмой

День и ночь сменяли друг друга. Оннед не знал, сколько времени он уже был в пути и сколько времени должен был продлиться его путь. Временами начинался снегопад. Оннед с трудом преодолевал глубокие сугробы, но все же чувствовал под ногами дорогу, которая вела его прочь от всего мирского, в холодную, белую, чистую пустоту. Снегопад прекратился, мороз же усилился. Несмотря на то, что эльф был одет лишь в камзол, он не чувствовал холода. Так он шел, и шел – туда, куда вела его дорога. И вот, наступил момент, когда дороги под ногами не стало. Она закончилась, и закончился его путь. Оннед остановился.

Он стоял на вершине мира. Дальше идти было некуда. Это был конец его пути. Оннед обвел взглядом белоснежные склоны внизу. Он стоял над заснеженным миром. Ни одно из воспоминаний не тревожило его, не звало обратно, не рождало в нем желание вернуться, увидеть ее… Его разум был чист от мыслей, как этот заснеженный мир у его ног. Он словно родился только теперь, и разум его был чист и безмятежен. Он смотрел на мир широко открытыми глазами, и все вокруг было белым.

Шли дни, ночи, и ничего не происходило. Иногда он засыпал, и тогда ему снились белоснежные пустыни. Когда же он просыпался, то перед его взглядом представала все та же белоснежная бесконечность.

Но пришло время, и весна, уже уверенно вступившая в свои права там, внизу, у подножья гор, нашла путь и к его разуму. В ту ночь ему снилась все та же белая пустыня, но теперь снежный покров пришел в легкое движение, словно ветер погнал волну по созревшим колосьям. Оннед стал всматриваться в пустоту, и перед его глазами, прямо из снега, поднялись и расправили свои лепестки белые лилии. Казалось, они сами были созданы из легкого снега и тончайшего хрупкого льда. Они поднимались над снежным покровом, распускали, расправляли свои нежнейшие лепестки, и слегка колыхались в такт дыхания ветра. «Белоснежные лилии, цветущие высокого в горах, где только снег и ветер и никого…» – думал Оннед, любуясь цветами. – «Белые высокогорные лилии, цветущие на заснеженных склонах гор… Индиль!». И он проснулся. Он открыл глаза и сквозь влажную пелену таявшего на ресницах снега увидел мир – пустой, лишенный жизни, лишенный смысла… такой же опустошенный, как и его душа.

Он смотрел прямо перед собой и видел ее глаза – нежно-голубую бесконечность, манящую, зовущую его прочь от всего земного, от суеты. Эти глаза обещали ему освобождение, покой и неземное блаженство. Он потянулся к ним всем своим существом, но не нашел в себе сил оторваться от земли. «Твои глаза в моих глазах» – звучало в его голове. Он весь был там, он стремился слиться с этим взглядом, он желал, чтобы эти глаза поглотили его всего. Но ее глаза оставались безучастны. Они лишь смотрели на него и в них не было ни любви, ни печали, ни угрозы.

Его пальцы нащупали что-то твердое и холодное. Не глядя на кинжал, он обнажил его и вскрыл вены на обоих запястьях.

Кетар вздрогнул и проснулся. Над ним, в кромешной темноте, стояло белое изваяние. Неподвижное, в длинных белых одеждах и с распущенными волосами, падавшими на лицо, оно протянуло руки вперед, к фавну, словно желая показать ему что-то. Кетар поспешно поднялся и стремительно, но с невероятной осторожностью взял ее руки в свои ладони. Ему не требовалось зажигать огонь – от природы он прекрасно видел в темноте, да ему и незачем было видеть – он заранее знал о том, что должен был теперь увидеть: с запястий Индиль на пол падали крупные капли крови.

– Об это ты хотел говорить со мной, Кетар? – спокойно, вполголоса произнесла она. – Об этом были твои видения? Оннед хочет убить нас.

– Только себя, – так же тихо отозвался фавн, будто кто-то мог услышать их.

– Он убивает нас обоих.

– Он не ведает, что творит. Он безумен.

– Я должна остановить его.

– Тогда иди. Ты знаешь, где найти его.

– Знаю.

Кетар перевязал ее раны.

– Ты вернешься с ним или не вернешься вовсе.

– Я знаю.

– И все же ты пойдешь за ним?

– Я должна его увидеть. Я должна найти его. Пришло время отпустить друг друга.

– Что ж… Ступай и… помни меня.

– Всегда, Кетар.

Она обвила его шею руками, он обнял ее в ответ, и так они долго стояли среди ночной прохлады и тишины, под миллиардами звезд, одни в этой огромной Вселенной.

Затем он отпустил ее, и когда она уже почти что слилась с ночной тьмой, он в последний раз окликнул ее.

– Увижу ли я тебя когда-нибудь вновь?

– Конечно, Кетар… В наших снах… Ты знаешь дорогу…

Она коснулась его плеча, и он тут же очнулся от своего беспамятства и проснулся. Словно этим легким движением она вернула его из небытия. Он вдруг очнулся от своего беспамятства и прозрел. Перед ним белели заснеженные склоны гор, поблескивая в лучах вечернего солнца.

– Ты? – тихо произнес он. Она стояла перед ним такая, какой он запомнил ее после их встречи в горах, в заснеженных пещерах, тогда, в тот день, когда они обрели друг друга. – Ты? – так же тихо повторил он.

Она улыбнулась.

– Ты здесь… – он огляделся. – Где мы?

Она смотрела на него светлыми голубыми глазами и едва заметно улыбалась.

– Не молчи. Ведь ты здесь. Ты не видение, не сон. Ты не вымысел моего больного воображения. Ты вернулась?

Оннед протянул ей руку.

– Ты пришла, чтобы закончить начатое?

Она отрицательно покачала головой, все так же улыбаясь.

– Тогда зачем ты здесь? – прошептал он.

– Ты позвал меня.

Он взял ее руки в свои ладони. На ее запястьях были бинты. На его запястьях были свежие шрамы. Их взгляды встретились.

– Мы знаем больше, чем думаем, – прошептала она. – Мы чувствуем тоньше, чем знаем. Мы переживаем сильнее, чем это видно. Мы никогда не покажем то, что горит внутри. Все страсти, переживания и тревоги останутся там, где нас больше нет… Мы – две части одного целого. Я слышу то, что слышишь ты. Я стала видеть твоими глазами. Я чувствую каждую твою рану, каждую царапину на твоем теле… Связь, что существует между нами, создала не я. Эта связь появилась задолго до нашего рождения и не исчезнет после нашей смерти. Мы будем снова и снова встречать друг друга в разные эпохи, в разных измерениях, и пусть каждый раз смерть будет стирать в песок и пыль, каждый раз мы будем заново находить друг друга.

– Мой путь окончен, Индиль. Он окончен здесь, в этом белоснежном первозданном мире, рядом с тобой.

– Я пришла проститься, Оннед. Я отпускаю тебя и прошу тебя о том же.

Оннед поднес руку Индиль к своим губам и долго смотрел в ее глаза своими выцветшими прозрачными глазами. Затем он коснулся губами ее лба, последний раз взглянул на нее и пошел прочь, вперед, туда, где за белыми снегами начинался Свет. Индиль смотрела ему вслед и видела, как постепенно он растворяется в Свете и сам становится частью Света. «Потому что он часть Света. Потому что он сам – Свет…», – думала Индиль, уже едва различая его силуэт в свете вечернего солнца.

Она так и сидела на вершине скалы, прижав колени к груди и обняв их руками, глядя вслед ушедшему Оннеду. Ей казалось, что он все еще где-то рядом, вокруг нее, в этих мягких искрящихся частицах света.

Когда солнце коснулось края гор, Индиль поднялась и пошла вперед, вниз по склону. Снег оставался позади, а перед ней открывались бескрайние высокогорные луга, белые от цветущих лилий. В небе начинали мерцать первые хрустальные звезды, а из-за горной вершины поднималась огромным диском чистая, яркая, серебристая луна. Индиль шла вперед, касаясь открытыми ладонями влажных, прохладных лепестков огромных белых цветов. Она шла, не отрывая глаз от луны, шла к ней, к этому чистому сиянию, некогда породившему ее. Цветы вокруг нее поднимались, становились все выше, все крупнее. Наконец, они расступились перед ней, и ее взору открылся завораживающий вид на черную гладь древнего озера.

Индиль опустилась у самой воды и заглянула в темные воды. Там, где-то в глубине, мерцали миллиарды звезд, словно маленькие искрящиеся светлячки, желавшие поведать ей тайны Вселенной.

Она услышала шум крыльев над головой, но не обернулась. Кто-то огромный опустился на землю позади нее и оставался там, не совершая больше ни единого движения. Индиль поднялась и отряхнула платьице. Вокруг нее, из ночной травы, тут и там выглядывали ночные цветы, синие, сиреневые, светящиеся в темноте, словно огни. Индиль подняла руку вверх, к небу, и тут же на ее открытую ладонь опустилась ночная фея, трепеща золотистыми крыльями. Индиль нарвала цветов, вернулась к самой кромке воды, стала раскладывать их на берегу.

Кто-то большой приблизился к ней и сел рядом. Краем глаза она видела огромное черное крыло и пальцы огромной руки, ломавшей сухую соломинку. Кто-то большой вздохнул над ее головой, и вздох этот был наполнен такой безысходностью, что Индиль обернулась к нему и непонимающе посмотрела на пришельца. Он также обернулся к ней, и она увидела два черных светящихся глаза. Незнакомец сказал ей что-то, но она не поняла его. Ей показалось, что он негромко зарычал на нее, и тогда она вернулась к своим цветам.

– Где я ошибся, Индиль? – тихо говорил демон, а она продолжала раскладывать узоры из собранных ею цветов. – Ты даже не помнишь меня, ведь так? Ты вернулась в детство, в безмятежную пору, полную новых открытий, ярких впечатлений, полную надежд, мечтаний, стремлений. Та ли ты, что была? Родилась ли ты заново или в тебе все еще продолжает жить моя Тиир? Пробуди свою память. Где-то в глубине тебя живет наша любовь. Она настолько сильна, что не может исчезнуть без следа, не может не оставить ничего после себя. Посмотри на меня, вспомни меня…

Она словно не слышала его, продолжая раскладывать перед собой яркие ночные цветы.

Он смотрел куда-то вдаль, в ночное небо, в древние воды Черного Озера, хранившие все тайны Вселенной.

– Помнишь, я обещал тебе всю Вселенную? Смотри, она вся здесь, у твоих ног. Пойдем со мной. Там, в темных водах мироздания, мы снова обретем друг друга. Черные воды Озера воссоединят нас, мы снова будем вместе, и теперь навсегда. Ведь мы оба желаем этого.

Он поднялся, и крылья с шумом зашуршали по траве. Индиль подняла голову и посмотрела на него. Казалось, она не испытывала ни капли страха перед этим исполином, аккуратно взявшем ее за руку и поведшим за собой.

Они шли рядом – демон, Правитель во Тьме, Лорд Махталеон, тот, чье имя не произносили после захода солнца, и она – маленькая нимфа, снова ставшая ребенком, с золотыми кудрями, в белоснежном платье и со светящимся ночным цветком, зажатым в детской ручке. Она заново начинала свой путь – юное создание с древней душой и памятью, хранившей знания многих тысячелетий.

Они вошли в воду. Дно долго оставалось под их ногами, как вдруг исчезло в одно мгновение, словно они сорвались вниз с высокого обрыва, и вода поглотила их. Махталеон пытался ухватить ее, вырвать из бурных подводных водоворотов, но каждый раз ее маленькое тельце ускользало от него. Наконец, ему удалось нагнать ее, наперекор бушующей стихии, он подхватил ее на руки, прижал к себе и устремился вверх, к поверхности воды.

Он вырвался из толщи вод и взмыл вверх, в ночное небо, подобно огромной черной птице, несущей в когтях свою добычу, и с его крыльев ливнем пролилась вода Великого Озера. Лишь опустившись на землю, он увидел то, что вернуло ему Озеро: перед ним на траве лежало бездыханное тело Тиир-Тааре.

– Озеро вернуло тебе то, что ты желал, Милорд.

– Не этого я желал, Кетар.

Фавн подбросил охапку хвороста в огонь и сел напротив демона. Искры от костра поднимались высоко в темное небо и гасли там. Махталеон сидел, опустив голову, и исподлобья смотрел на огонь.

– Ты видел ее душу, Милорд, и теперь ее душа обретает новое тело. Ты вернул ее душу Озеру. Озеро вернуло тебе ее тело… Тело твоей Тиир-Тааре, которое будет ждать возвращения души, жившей в нем.

– А что делать мне? Я потерял ее. Теперь навсегда.

– Ищи ее, не только здесь, но и в других мирах, в других измерениях. Следуй за ней в своих снах. Она где-то ждет тебя, сама не осознавая этого. Найди ее, и вы снова обретете друг друга.

– Крохотная искра в миллиарде галактик, в тысяче реальностей…

– Отбрось все. Любящие души всегда находят друг друга. Они не знают преград…

– Откуда тебе знать об этом, фавн?

– Все звезды шепчут об этом. Разве ты не слышишь их голоса?..

Эпилог

Я думала, это вода. Мне казалось, я вынырнула из воды настолько стремительно, что во все стороны разлетелись брызги. Но нет. Я открыла глаза. Это не брызги воды. Это осколки бьющегося стекла, застывшие в воздухе над моей головой. Мне казалось, я лежу на поверхности воды, но подо мной черная, мокрая твердь. Звезды сошли с ума. Вселенная разрушается, и метеориты падают на поверхность Земли горящими огнями. Они ослепляют меня. Надо мной красные и синие огни. Они мелькают, перебивая друг друга. Все пришло в хаос. Звуки, которые прежде мне не доводилось слышать даже в долине ведьм, оглушают меня. Вокруг снуют, что-то кричат, беспорядочно перемещаются люди в причудливых одеждах. Мир сошел с ума. Я стала свидетелем конца мира, конца Вселенной.

Надо мной склоняется чье-то лицо. Оно кричит что-то, повторяя одни и те же слова снова и снова. Я не понимаю этих слов. Лицо исчезает и через некоторое время возвращается – не одно, теперь их трое. Меня поднимают и куда-то несут. Я не чувствую их прикосновений. Я не могу повернуть голову, не могу пошевелиться. Я могу смотреть только перед собой, в исчезающее над головой небо. Я не желаю этого видеть. Я закрываю глаза. Но прежде я успеваю увидеть твои глаза и почувствовать твой взгляд среди этого безумия.

Кто ты?