— Я Мендоса! — ребёнок вообще не смутился ни на секунду от наказания, — будущему кардиналу не прислало просить милостыню, даже у своих родственников.
При его наглом заявлении оба взрослых переглянулись, а дон Иньиго, осторожно заметил.
— Кто тебе нужен?
— Самые лучшие учёные, кого можно купить за деньги, — не моргнув глазом выпалил тот, — математики, физики, астрономы, переводчики с греческого, латыни, иврита, арабского, богословы и преподаватели права.
— Язык проклятых богом иудеев тебе зачем? — изумился дон Иньиго.
— Мне нужен его древний арамейский вариант, — ребёнок посмотрел на взрослых, словно они были дети, а не он, — мне нужно прочитать оригиналы священного теста, с которых потом их переводили на латынь.
Изумлению взрослых не было предела от подобного разумного, но хоть и необычного ответа.
— Я посоветуюсь с нашим епископом, — дон Иньиго, не нашёлся с ответом и решил отложить проблему, — что касается учёных это легко устроить, мы покровительствуем университету Сарагосы в Арагоне, не думаю, что будет проблемой выписать оттуда на время твоего обучения преподавателей.
— Они не подойдут, — твёрдо ответил ребёнок, — я ознакомился с различными трудами, что есть во дворце, каталонцы и арагонцы не лучшее, что есть сейчас в Европе, на данный момент нужно приглашать либо итальянцев, либо немцев. По мне так лучше тех и тех.
Глаза главы семьи расширились, он перевёл взгляд на сына.
— Я вам писал об этом отец, — кратко ответил Диего.
Дон Иньиго задумался, действительно, слухи об уродстве его внука дошли даже до королевского двора, сам Хуан II интересовался у него, не мог бы он привести ребёнка ко двору, чтобы на него посмотреть и убедиться, настолько ли он ужасен, как про него все говорят.
Он был готов ко многому сегодня, но не к тому, что сейчас произошло.
— Отложим этот разговор, — решил он и резко повернувшись, пошёл на выход.
Диего вышел за ним и некоторое время они молча шли по длинным коридорам.
— Нужно поговорить с епископом де Луханом, — решил дон Иньиго, — нужно чтобы он решил, нет ли ереси в словах этого ребёнка.
— Неужели вы думаете отец, что я этого не сделал раньше? — удивился Диего, — я приглашал его преосвященство и он разговаривал с ребёнком месяц назад.
— И что он сказал? — дон Иньиго остановился и внимательно посмотрел на сына.
— Они разговаривали на латыни отец, — Диего покачал головой, — его преосвященство был так доволен, что ребёнок изучает Библию, что подарил ему тот экземпляр, что вы видели сегодня у него в руках.
— Всё равно, я должен с ним поговорить, пошли ему записку, что я приглашаю его к нам на ужин.
— Слушаюсь отец, — склонил голову Диего.
Глава 4
Вечером был скромный семейный ужин всего на двести человек, посвящённый приезду главы семейства, так что были только близкие родственники, из тех, кто жил во дворце или смог приехать в Гвадалахару из ближних поместий.
Тихо играли музыканты, не мешая господам есть и пить, поскольку вскоре после того, как они насытятся, настанет черёд и танцев, а во главе стола сидел сам сеньор Иньиго, по разные руки от которого сидели: его наследник — дон Диего и епископ Сигуэнсы — его преосвященство Фернандо де Лухан.
Отставив серебряный кубок с вином, дон Иньиго повернулся к пожилому священнику, пользующемуся огромным авторитетом не только в своей епархии.
— Фернандо, я хотел услышать твоё мнение о нём, — тихо сказал он.
— Так и думал, что меня позвали на ужин не только из уважения к моим сединам, — мягко улыбнулся сухонький епископ.
— Скорее уж твоей лысине Фернандо, — оба были давно знакомы, так что общались накоротке, когда их никто не мог услышать, — одно другому не мешает.
— Согласен, — епископ отщипнул от лежащей пред ним на серебряном блюде курицы кусочек и отправил его в рот, прежде чем ответить.
— Фернандо не томи, — Иньиго был настроен решительно, поэтому поторопил друга.
— Я писал и советовался с архиепископом Толедо, а также в Рим, — тихо ответил тот, — о столь необычном ребёнке.
— И? — дон Иньиго заволновался, поскольку ответ от примаса Кастилии, а уж тем более Рима, мог принести в его семью множество проблем, если бы они были против его внука. И тут глава дома боялся не за этого уродца, а за свой род, поскольку пятно внука сразу становилось пятном и для всех Мендосы.
— Иньиго, он в два года самостоятельно изучает латынь, — голос епископа стал очень серьёзным, — читает Библию!
— Ну я не вижу для него другого пути, кроме как стать служителем церкви, — ответил Иньиго, — мы не найдём ему невесты с такой внешностью, не говоря уже о том, чтобы он мог стать военным.
— Бог любит всех своих чад, вне зависимости от того, какой они внешности, — перекрестился епископ, — а этот ребёнок явно отмечен Его благодатью, если с самого рождения не разлучается с символом Его.
— Но он просит дать ему учителя для изучения еврейского, арабского! — изумился дон Иньиго, — нет ли тут ереси?
— Арамейского, — уточнил епископ, — это древний язык, на котором писались все Священные тексты.
— Ладно, — не сдавался дон Иньиго, — но арабский?
— Я тоже поинтересовался об этом в Риме, но мне ответили, что вреда в этом никакого нет, особенно если он станет потом проповедовать среди неверных и на их языке это будет сделать гораздо проще мой друг, — тихо ответил епископ, — более того, мне пообещали, что кардинал Хуан де Торквемада который сейчас из Оренса направляется в Рим, посетит нас и поговорит с этим ребёнком. Рим заинтересовал мальчик, который с таких лет проявляет большую тягу к богу.
— Мы конечно же примем его преосвященство самым достойным образом, — удивлённо покачал головой дон Иньиго, — кто бы знал, что внук будет удостоен подобной чести.
— Церкви всегда нужны умные и духовно развитые люди, — епископ снова стал серьёзным, — особенно из рода Мендоса.
— Мы удвоим пожертвование вашей епархии в этом году ваше преосвященство, — не колеблясь ответил дон Иньиго, — ведь не заметить ваши усилия в том, чтобы ребёнка не считали «выродком Сатаны», как о нём болтают везде, мы не можем.
— Давайте лучше утроим пожертвование, — улыбнулся епископ, — третья часть которого будет передана лично мне.
— А взамен? — глава дома Мендоса заинтересованно посмотрел на священника, поскольку это уже были весьма приличные деньги.
— Взамен я приложу все свои силы на то, чтобы в архиепархии Толедо, а главное в Риме, считали ребёнка — маленьким чудом.
— Согласен — это звучит много лучше, чем «выродок Сатаны», — улыбнулся дон Иньиго, — можете не сомневаться ваше преосвященство в моей благодарности.
— Благодарю Диего, я знал, что мы всегда можем договориться, — улыбнулся епископ и снова вернулся к своей курице.
Гвадалахарский дворец Мендоса видел многих знатных гостей, но посещения его кардинал-священниками были всё же редкостью, тем более что этого гостя прислали к ним не просто так и это все понимали. Свита кардинала Торквемады была небольшой, всего десять человек, так что без трудов уместилась в одних из гостевых покоев, которые ему выделили. Слуги тут же понесли воду и еду, чтобы его преосвященство отдохнул и смысл с себя дорожную пыль, а вечером в честь его прибытия к ужину были приглашены все знатные люди города, поскольку благословение кардинала хотелось получить многим. Слухи о его прибытии, а также о том, к кому он едет, конечно же давно облетели город. Кто-то судачил о том, что отродье Сатаны давно пора отправить обратно в ад, откуда он появился, но всё больше появлялось голосов за то, что внешнее уродство ещё не признак ереси. Ведь всем известно, что ребёнок ходит в церковь наравне со взрослыми, пусть и не своими ногами.
— Ваше преосвященство* — это честь для нас, — к отдохнувшему кардиналу попросился Диего, чтобы узнать, как вообще священник настроен по отношению к его семье.
— Добрый день сеньор, — высокий, худой словно жердь кардинал, сидел на стуле, а слуги подавали ему корреспонденцию, которая нагнала его в пути, — это взаимно. Я благодарен богу и вам за этот приём.
— Иначе и не могло быть, — Диего колебался, спрашивать напрямую кардинала о его настрое или нет.
— Вы можете мне устроить встречу с вашим сыном, скажем через час? — кардинал сам решил проявить инициативу, сняв с плеч Мендосы тяжкий груз.
— Конечно ваше преосвященство, — склонил он голову, — сын всё равно практически не выходит из своих покоев.
— Причина понятна, люди часто бывают жестоки к теми, кто не похож на них самих, — поднял руку Торквемада, останавливая дальнейшие объяснения.
— Благодарю за понимание ваше преосвященство, — улыбнулся с благодарностью Диего.
Через час двери в покои кардинала Торквемада открылись, и служанка внесла ребёнка, который одним своим видом вызывал брезгливость для тех, кто не был с ним знаком ранее. Перекошенный, горбатый, с подрагивающими конечностями…в общем кардинал отчётливо понял, почему тот редко покидает свои покои.
Вторая служанка внесла стул на высоких ножках и положив на него подушку, усадила ребёнка напротив Торквемады. Ещё раз поклонившись кардиналу, обе быстро вышли, а Хуан прямо посмотрел в глаза ребёнка, которые изумили его, в них прямо светились ум и энергия, которые он редко видел даже среди своего окружения.
— Я ознакомился с вашими трудами ваше преосвященство, — заговорил ребёнок на корявой латыни, но ровным, спокойным тоном, далёким от речи ребёнка двух лет, — и если с вашими выводами по «De conceptione deiparae Mariae», я в целом согласен, то не кажется ли вам, что в «Summa de ecclesia» вы слишком уж отделяете результаты дискусов на Соборах от решения пап? Ведь как иначе мы можем внести что-то новое в учение о боге, если будем зависеть от мнения пусть великого, но одного человека?
Если бы сейчас в окно комнаты влетел ангел, Хуан де Торквемада был бы наверно менее удивлён, чем подобное заявление от маленького ребёнка. Его глаза расширились и отбросив письмо, которое он держал в руках, кардинал наклонился вперёд.
— С какой конкретно частью в моём труде ты не согласен, сын мой? — поинтересовался он.
— В большей части наверно с «De schismaticis et haereticis», — ответил ребёнок без малейшего колебания, — хотя мне так жаль, что ваш труд о защите прав конверсос, а главное булла папы по этому поводу, так мало поколебала людей Кастилии. Но хотя бы Педро Сармьенто отлучили от церкви в назидание остальным, здесь ваша роль просто бесценна, и я благодарен вам за это. Считаю, что новообращённые, пока этого не доказано, должны обладать такими же церковными и светскими правами, как и остальные христиане, иначе мы сами копаем под себя, высказывая недоверие их вере.
Кардинал очень сильно постарался абстрагироваться от того, кого он перед собой видит, поскольку внешний вид ребёнка ну никак не укладывался в его голове с тем, что он говорит.
— Твоя латынь, она плоха, кто тебя обучает? — поинтересовался он, чтобы немного прийти в себя.
— В этом и проблема ваше преосвященство, мне не дают учителей, — пожаловался ребёнок, — мне приходится всё учить самому.
— Причина? — удивился кардинал, — никогда не поверю, что у Мендоса недостаточно денег для этого.
— Ну, я думаю, меня хотят побыстрее спихнуть в какой-нибудь отдалённый монастырь, чтобы я своим видом никого не смущал, — спокойно ответил ребёнок, — так что какой смысл тратить деньги на моё обучение?
Торквемада посерьёзнел.
— Поверь мне дитя, познакомившись с тобой лично, я сделаю всё, чтобы такой ум не остался в впотьмах.
— Благодарю вас ваше преосвященство, — ребёнок попытался склонить голову, но из-за горба ему это не удалось сделать.
— А теперь, — тут кардинал хищно улыбнулся, — я бы хотел подробно узнать у тебя, в чём ты не согласен с моими трудами. Можешь, кстати, перейти на кастильский, спор у нас думаю будет весьма жаркий по этому поводу.
— Как вам будет угодно ваше преосвященство, — гримаса на лице ребёнка должна была, по-видимому, означать улыбку, и он тут же перешёл на родной язык.
* — такое обращение к кардиналам, как «Ваше высокопреосвященство» в римско-католической церкви было впервые даровано папой Урбаном VIII, 10 июня 1630 года особым декретом, так что на момент повествования, обращения к кардиналам такое же как к епископам и архиепископам — «Ваше преосвященство».
Громкие споры и даже те слова, которые обычно священники не произносят, доносились из покоев кардинала до самого заката, только подошедшее время пира и сам дон Иньиго, постучавшийся в дверь, не остановили горячую дискуссию. Всклоченный, возбуждённый кардинал с пеной у рта доказывал что-то маленькому ребёнку, а тот раз за разом вставлял какие-то только им обоим известные фразы из Нового и Ветхого Завета, возмущавшие кардинала, так что дон Иньиго был весьма обеспокоен, как бы внук ни разозлил кардинала и тот уедет от них с негативным решением по его поводу.
Когда слуги унесли ребёнка, который угрожал взрослому завтра продолжить их спор, глава дома Мендоса опустился на соседнее кресло и взволнованно посмотрел на взбудораженного кардинала.
— Ваше преосвященство? Прошу простить меня, если внук позволил себе слишком многое. Его воспитанием по большей части занимается он сам.
Кардинал молчал, явно приходя в себя и успокаиваясь, затем с горящим взором посмотрел на дона Иньиго.
— Я забираю его, — твёрдо сказал он, — весь следующий год он проведёт со мной, а дальше посмотрим.
— Ваше преосвященство, — изумился Иньиго такому решению, — но почему?
— Вы ведь сами хотите от него избавиться, — напрямую ответил Торквемада, — к тому же не даёте нужного образования. Для ума подобного ему, это просто преступление. Я намерен устранить этот пробел и научить его всему, что знаю сам.
— Это так ваше преосвященство, — не стал обманывать верховное духовное лицо дон Иньиго, — но позвольте хотя бы расходы на его содержание взять на себя? Это самое меньшее, что мы можем сделать за вашу помощь.
— Мы никогда не отказываемся от пожертвований, — склонил голову Торквемада, всё ещё явно находясь под впечатлением от прошлого разговора, — завтра я отдохну, а послезавтра мы продолжим путь, я увидел всё, что хотел.
— Я распоряжусь, чтобы скакунов и припасы в дорогу, вам подготовили, — согласился с неожиданно быстрым отъездом кардинала, глава дома Мендоса.
— И мы будем благодарны вам за это, — кивнул кардинал.
Весь следующий день все во дворце Мендосы наблюдали странную картину, как кардинал прогуливается по коридорам, а рядом его слуга несёт ребёнка, с которым его преосвященство разговаривает, часто переходя с кастильского на латынь и обратно, и это нисколько не смущало обоих собеседников, поскольку малыш поступал ровно так же. Все те, кто хотел встретиться с кардиналом были вынуждены удовольствоваться его кратким благословением по отъезду, когда он перекрестил всех и убыл в Рим, увозя с собой ребёнка. Наконец в доме Мендоса исчез так будоражащий всех источник пересудов и те, кто говорил о нём, исключительно только как об «исчадии ада» слегка прикусили языки. Если за ребёнка дона Диего вступилась сама церковь, такие разговоры становились опасными уже для самих распространителей подобных слухов.
Глава 5
Я с самого момента рождения знал, что я не такой как все. Ум взрослого, запертый в теле младенца. Знал, но ничего не мог с этим поделать. Единственным развлечением было разбирать меню интерфейса, который был мне доступен, поскольку я хоть ничего и не знал о том, кто я и почему оказался в таком положении, но вот о цели моего существования мне было прекрасно известно. Я должен был найти монеты, которые я уже знал были так называемыми сребрениками, а точнее тирскими шекелями, которыми расплатились с Иудой за его предательство Христа. Я даже видел несколько из подобных монет, касался их, но они оказались «не теми» которые мне были нужны. Что меня порадовало, что кто-то до меня вложил очки характеристик в определение монет Транслятором, так что мне не требовалось теперь брать их в руки повторно, если я их однажды держал в руках, для меня они в интерфейсе теперь подсвечивались красным, те же, которые я ещё не трогал, были серыми и это здорово должно было мне облегчить работу в будущем по выполнению задания.
Так же взбодрили параметры собственного тела, которые можно было улучшить, а в моём случае ещё и убрать установленные явно не спроста телесные недостатки в виде моих уродств, с которыми я сейчас жил. Этот кто-то явно сделал это намеренно, и я не мог его винить, поскольку не знал его мотивов. Так что главное для меня было задание и набор баллов, а дальше можно было не только убрать все свои физически и психологические недостатки, но ещё и дополнительно усилить собственное тело. Это меня безусловно радовало.
Пока правда в силу возраста мне приходилось лишь учиться и познавать этот мир, но я не расстраивался и несмотря на своё уродство делал всё, чтобы узнать как можно больше, благо вживлённый интерфейс запоминал всё, что я когда-либо видел или бросал мельком взгляд. Я мог в любой момент вывести картинку записи и процитировать всё, что было в этот час и минуту, что конечно вызывало оторопь не только у родителей, но и у слуг.
Знакомство с кардиналом Хуаном де Торквемада неожиданно вырвало меня из дворца Гвадалахары и вот мы, сопровождаемые его и моей свитой, прибыли в Рим. Я знал его планы в отношении себя, он планировал сделать меня своим учеником, а на деньги моих родителей нанять учителей по тем предметам, которые сам не знал. За мои финансы отвечал управляющий, которого они отправили вместе с ещё тремя слугами, которые должны были обеспечивать мой быт, как отпрыску семьи Мендоса, ну и, разумеется, отвечать за мою безопасность. Всё же родители, несмотря на всю нелюбовь, которую ко мне испытывали, заботились в первую очередь об имидже рода, а не обо мне, так что никто не должен был сказать, что Мендоса даже не могут обеспечить достойную жизнь собственному отпрыску.
— Вот он, urbs aeterna — Вечный город, дитя моё, — обратился ко мне кардинал, с гордостью показывая на улицы и кирпичные строения, которые предстали нашему взору, когда мы проехали ворота города.
По моему скромному мнению, город явно знавал лучшие свои годы, сейчас было видно, что Риму нужен ремонт и не малый. Грязные стены, не чищенные улицы, и очень много народа — вот первое, что бросилось мне в глаза. Но, разумеется, вслух я сказал совершенно другое.
— Даже боюсь представить ваше преосвященство, сколько он видел и сколько пережил, — коротко ответил я.
— В твоих словах кроется продолжение Иньиго, — улыбнулся он, — хочется продолжить их фразой, а сколько ещё ему предстоит пережить.
— За эти несколько недель пути, вы ваше преосвященство слишком хорошо меня узнали, — постарался не улыбаться я, так как знал, что любая мимика на моём лице превращается в уродливую гримасу для посторонних зрителей.
— Алонсо, — обратился кардинал везущем меня моему секретарю. Кабальеро, чьи родители давно служили роду Мендоса. Проще говоря безродные, но из рыцарей, так что в отличие от слуг, едущих на повозке, он ехал на подаренном ему моими родителями коне, чем был страшно доволен.