Помоги проекту - поделись книгой:
Кадфаль, тем временем, отстранил менестреля от работы с лошадьми, потому что дело перешло к более ответственной работе — срезанию копыт. Доверять сие «шалопаю» никак нельзя было, и Кадфаль занялся самолично. Искупитель и юный император — бывший крестьянин и аристократ высшей пробы — действовали молча, слаженно, в полной гармонии.
В прежней жизни Елена даже не задумывалась, насколько сложен, оказывается, уход за тягловой скотиной. Теперь же, когда фактическое выживание зависело от того, с какой резвостью переставляет ноги животное, вопрос оказался сугубо практическим. Не почистить вовремя — сбруя сотрет шкуру, капризное четвероногое заболеет. Дать воды неправильно — опять же заболеет. Накормить не тем и не так — вспучит брюхо. Дать хитрой скотине сожрать что-нибудь с земли… И так далее. Лошади страдали от вшей, чесотки, мокреца, потертостей, сбитой холки, «наминок». А еще оказалось, что копыта все время растут, поэтому каждые полтора-два месяца нужно снимать подковы, чистить роговую ткань и подковывать заново.
В этот раз мальчик и пожилой искупитель обошлись упрощенной процедурой без съема подков. Кадфаль показал Артиго, как замазывать небольшие трещинки смолой, перемешанной с опилками. Еще нужно было смазать копыта лошадей жирной мазью, чтобы копытный рог не мягчел от сырости, быстро изнашиваясь. Мальчик сосредоточенно внимал и не чурался повторять за наставником, уделывая черными пятнами простецкую одежду.
Ну да, если подумать, это вполне логично, решила Елена. И для земледельца, и для рыцаря уход за животиной — обязательный к изучению предмет. Понятно, что худосочная лошаденка в крестьянском дворе и какой-нибудь роскошный иноходец различаются как небо и земля, но «в базе» суть одна. Не позаботишься — будет плохо. Непросто жить в мире, где мускульная сила животных — главный и по большей части единственный источник движения.
Осенний закат приближался быстро, темнота подкрадывалась как засадный хищник — вроде и незаметно, а глядь — и вот уже здесь. Густые тени легли под деревьями, дымы в лоскутной долине поблекли, смешиваясь с низкими облаками. Стоило солнцу спрятать благословенный лик, как повеяло настоящим холодом, и сразу вспомнилось, что зима уж на носу, только в этом году она подзадержалась, а так-то уже и первому снегу пора забелить матушку-землю.
Дождавшись возвращения дозорных, Елена побрела дальше в кусты, оставив за спиной готовящуюся отойти ко сну компанию. Женщине хотелось побыть одной, бездумно глядеть в звездное небо и не заботиться о дне завтрашнем.
Два убийцы-искупителя, пехотинец-браконьер, дворянка-арбалетчица и другие… Все как-то само-собой, естественным образом приняли ее командование, даже не приняли, а ненавязчиво переложили ответственность по принципу «кто предложил, тот и организовывает». Елене это категорически не нравилось, заботы мешали, подавляли, однако с другой стороны было приятно ощущать, что ее верховенство без лишних слов принимают люди, закаленные суровой повседневностью Ойкумены.
Я — дочь и внучка победителей, внезапно подумала она. И правнучка, если уж на то пошло. За мной тянется цепь в десятки поколений, которые неизменно побеждали обстоятельства, природу и людей. Они справились. И я справлюсь.
Она улыбнулась в полутьму, вдыхая прохладный и кажущийся особо чистым воздух. Если бы только не перчинка в виде легкого запаха гари… Едва уловим, почти незаметен, а все удовольствие портит.
Ноги надо вымыть, пусть даже холодной водой — непрошенная мысль поразила грубой обыденностью, напомнила, что побеждать обстоятельства предпочтительнее, будучи здоровым. А гигиена суть лучшая страховка от болезней, которые здесь квалифицированно лечить просто некому. Елена опустила взгляд и посмотрела на ботинки, кои в прошлой жизни сочла бы в лучшем случае тапочками, едва прикрывающими пальцы.
В свое время женщина удивлялась, почему кожаная обувь на континенте за редкими исключениями такая маленькая, скроенная так, будто мастера экономили на каждом лоскутке размером с ноготок. Понятно, что материал был дорог, но у подобного скопидомства оказалась и еще одна причина, вполне бытовая. Кожа легко намокала и долго сушилась, появлялся резон делать ее меньше — чтобы сушить быстрее. И носить лучше с портянками, даже если имеются денежки на хорошие носки — прямоугольную тряпицу достаточно прополоскать в относительно чистой луже и повесить на ветру, а то и просто на кочке расправить. Поэтому приличные ботинки вкупе со щегольскими сапожками заняли место в сумке, рядом с тщательно упакованным костюмчиком Артиго — «на потом». Эх, с таким подходом как бы на лапти не перейти…
Обувь почистить. Гетры-бахилы посмотреть, может подшить надо. Настрогать ивовых палочек для чистки зубов и не забыть проверить, чтобы всем досталось, и никто не пренебрег.
Елена хмыкнула, вспомнив, как Артиго рассказал о зубном порошке, который использовали в лучших домах Империи. Основным компонентом являлся очень мелкий черный песок, добываемый буквально в паре мест на всем континенте. Судя по описанию, он представлял собой что-то вроде обсидиана, измельченного в пыль. Теперь Елена понимала, отчего годам к тридцати традиционным спутником благородного человека делались вставные челюсти из тонкой проволоки с зубами, выточенными из бивней удивительных зверей с северного архипелага. И никому в голову не приходило провести зависимость между абразивом и протезами.
Настроение немного улучшилось, однако, словно для поддержания равновесия, заболела нога, та, которую достал меч скотины Барбази. И рука, еще раньше сломанная Чертежником. В подступающих сумерках один за другим появлялись, мигали, будто желтые глаза далеких ночных созданий, крошечные огоньки — костры беженцев, пришлых и местных, вынужденных спасаться от господских междоусобиц. Девятка беглецов из королевства Закатного Юга была не единственной компанией, что встречала ночь под открытым небом, опасаясь городков и сел. Луна, и без того какая-то бледная, спряталась за рваными облаками, ночь обещала кромешную тьму. По местным меркам, конечно.
Зашуршал кустарник, Елена узнала шаги Раньяна. Из-за рассеченных сухожилий походка бретера изменилась, правая нога ощутимо «вихляла», загребая носком. Мужчина подошел со спины, нарочито медленно, скорее всего не желая пугать и настораживать внезапным появлением. Вежливо… и разумно.
Елена слабо улыбнулась, когда он положил ей на плечи широкие ладони, привычные к длинной рукояти меча и сабли. Вновь подумала — удивительно, как сильные руки, идеально приспособленные для убийства, могут быть столь осторожными, преисполненными нежности.
— О чем ты задумалась? — спросил он, коснувшись длинным носом с аристократической горбинкой ее непокрытой шевелюры. Елена перестала обстригать волосы по-мужски, решив отпустить не длинную косу до основания шеи. Хотя, прикидывая, сколько понадобится дополнительно греть воды для мытья головы, она уже сомневалась в правильности решения.
— О… — женщина задумалась на мгновение, пытаясь собрать воедино разрозненные думы, что посетили ее нынче, выделить некую дистиллированную квинтэссенцию. Но в итоге сказала пришедшее на ум прямо сейчас:
— О том, сколько мне лет. И сколько уже шрамов я собрала.
— Да?.. — судя по тону, Раньян пребывал в замешательстве, как рядовой мужчина, столкнувшийся с пресловутой непредсказуемостью женской логики.
— Спина болит. После одного… приключения, — Елена решила, что нет нужды подробно рассказывать о болотном доме и демоне, который убивал спящих. — Рука сломана.
— Чертежник, — догадался Раньян, однако вопросов задавать не стал.
— Да, — женщина в свою очередь ограничилась кратким согласием. Коснулась пальцами крошечного, почти незаметного шрамика на скуле.
— Барка, — сказал за нее бретер.
Он обнял ее сзади, провел рукой по животу сбоку, под ребрами, там, где остался короткий шрам. Если бы здесь носили купальники, Елена пользовалась бы чем-нибудь вроде майо, чтобы скрыть уродливую полосу с кривыми стежками. Увы, навыки шитья у Раньяна, обработавшего тогда рану, существенно превосходили его художественные качества. Пальцы бретера меж тем опустились на бедро, туда, где под штанами из теплой шерсти скрывался второй шрам.
Елена повернула голову и мягко поцеловала любовника. Так они замерли на пару минут, одаряя нежностью и теплом друг друга. Раньян продолжал гладить сквозь одежду шрамы подруги, не в качестве ласки, а желая массажем унять боль. Уж ему-то было известно лучше всех, как тревожат затянувшиеся раны в холодную ночь, даже на юном теле.
Холодало, однако, для такого времени ночи казались удивительно мягкими. Можно обойтись без костра до самого утра, заворачиваясь в одеяла и тесно прижимаясь друг к другу всем табором, как овцы на перегоне. Главное — озаботиться плотной подстилкой для убережения почек. К рассвету огонь все-таки придется запалить, чтобы приготовить горячий суп, высушить и «прожарить» платье — старый фокус путешественников, которые не могут позволить себе ежедневное мытье. Лучше пахнуть дымком, нежели грязным телом. Но ранним утром зажигать огонь безопаснее, чем в ночи, ведь даже бандитам всех мастей нужно спать.
— Хочу расчесать тебе волосы, — тихонько признался бретер. — Мне это нравится. Будто я пропускаю в пальцах живой огонь, укрощаю его гребнем.
Елена молча достала из поясной сумки деревянный гребешок и протянула мужчине. С опозданием поняла, что вопрос заключался не в инструменте, да и вопроса, по сути, не было.
— С тобой всегда непросто, — усмехнулся Раньян.
— Но ведь интересно? — Елена развернулась к нему боком и приобняла за шею, чувствуя уколы отрастающей щетины. Пообещала с показной грозностью. — Завтра я тебя всенепременно побрею.
— Сочту за честь, — он обозначил шутовской поклон, очень осторожно, чтобы не разбередить едва затянувшиеся раны. Затем неожиданно сказал, уже без шуток и мягкости:
— Знаешь… В тот год, что ты объявилась на Пустошах, случились удивительные знамения.
— Я слышала об этом, но краем уха, — призналась Елена, решив не спрашивать, что навело бретера на такие воспоминания.
— Несколько дней раздавался странный рокот, который шел будто из самих глубин земли. А те «смоляные», что кормились на морском берегу, рассказывали о волнах, необычно высоких. Одна была такой, что вынесла из океана корабль, разбив его о скалы. Ну и смыла все, до чего дотянулась. Почти месяц закаты пылали багрянцем, богобоязненные люди думали, это ангельское воинство бьется с демонами в аду. А язычники шептались, что старые боги подожгли небо, желая сбросить Пантократора. Гороскопы оказались ужасными, будто звезды изменили ход и стали предрекать нескончаемые бедствия.
Подземный гром, красивейшие закаты… Что-то упорно цеплялось за память Елены, как репейник в конский хвост. Где-то она уже слышала подобное, а может быть читала. Притом у истории было продолжение, неприятное и зловещее. Нет, не получается вспомнить.
Она выдохнула, очищая разум, изгоняя мусор пустых, бесполезных мыслей. Все эти закаты и волны, что случились годы (уже годы!) назад, не имеют значения. Было и давно прошло, а вот куда идти завтра и брать ли с собой телегу — это важно, это заботы, требующие решений.
— Обними меня, — попросила она, отсекая готовое уже вырваться слово «крепче». Сейчас делать что-либо с усилием Раньяну было тяжко, а то и вредно. Хватит с него и тренировки, от которой мужчина скрипел зубами, думая, что никто не замечает, какой ценой дается возвращение подвижности членам.
Здесь можно было сказать, что Раньян повиновался, однако «повинностью» сложно именовать занятие, которому отдаются с готовностью и увлечением.
— Все будет хорошо, — пообещал он, обнимая женщину, вдыхая запах ее волос, горьковатый из-за травяного экстракта.
— Все… будет… хорошо…
Глава 3
Глава 3
Опись материальных свидетельств АА105062; археологические раскопки объекта «БвТ»; группа вскрытия «Северо-Запад»; локализация — «групповое захоронение II-89», предположительно место финальной схватки жандармов Шотана Ашхтвицера и батальона де Суи.
Находка 519а / блок № 23 / текст 1
Неразборчивые и перечеркнутые до невозможности корректного перевода элементы текста вынесены в отдельное приложение для реставраторов.
Доп.примечание руководителя группы: прекращайте называть ценный исторический документ «дневником Капустной Баронессы»! Это непрофессионально и, в конце концов, просто глупо.
С утра Гамилла в ярости разломала оружие. Поначалу женщина снова тренировалась и, хотя в цель попадала исправно, была чем-то недовольна, расходуя свинцовые шарики один за другим. Лицо ее становилось все мрачнее, татуировка ярко выделялась на белой коже, словно змея, ползущая от виска. И, в конце концов, арбалетчица с размаху шваркнула баллестр о старый, вылезший из земли корень, так что сломала рога, и мелкие детали разлетелись окрест. Будто разрушений оказалось недостаточно, Гамилла с бешеным лицом растоптала обломки, не щадя обувь, и молча ушла дальше, оставив позади спутников.
Гаваль догадывался, что могло вызвать такой приступ гнева, и счел за лучшее пока не лезть с утешением. Когда у человека рушится вся жизнь, и предназначение растворяется, будто капля чернил в чаше воды, любые слова излишни, а скорее вредны. Во всяком случае, поначалу, когда душевная рана еще свежа, истекая кровью горечи обманутых надежд…
Менестрель подумал, что это надо бы записать — красиво получилось, но писать было нечем и не на чем, а выпрашивать писчие принадлежности у Хель он считал ниже своего достоинства. Это ставило друга благородных искусств на один уровень со служанкой, что было унизительным. Оставалось положиться на память. Увы, Гаваль был в ней далеко не уверен, поэтому он лишь вздохнул и продолжил шагать, крутя в пальцах немую дудочку.
Изначально странники двинулись строго на север, желая до наступления холодов пересечь границу королевств Заката. А дальше пришлось выбирать, учитывая определенные нюансы. Можно было идти прямо, так получалось короче всего и по лучшим дорогам, однако путь вел через «золотой пояс» наиболее плодородных земель, где уже шла тихая, необъявленная, но жестокая война за собранный урожай. Плюс к тому, с учетом явно ослабевшей императорской власти, разгорелось старое, почтенное развлечение господ — приведение формальных границ уездов в соответствие с ленными, притом каждый понимал их в свою пользу. А где смута, в тех краях обязательно появляются банды. Чтобы проскочить меж войсками, мародерами, а также иным вооруженным сбродом, требовалось большое искусство и превеликая удача.
Другая возможность — свернуть направо и пройти у границы Столпов, как в минувшем году. Что получилось единожды, всегда можно повторить, однако вопрос — с тем ли успехом? Некоторый жизненный опыт и здравый смысл подсказывали, что горские банды, спускающиеся на равнину, вряд ли менее опасны, чем обычные злодеи.
Третий путь лежал вдоль береговой линии. Там было меньше шансов попасть в жернова междоусобиц, однако прибрежная дорога приводила к границам герцогства Вартенслебенов, чего по каким-то собственным причинам опасалась и категорически не желала Хель. Кроме того, леворукое направление обещало стать самым голодным. Как можно голодать у моря Гаваль не понимал, однако более опытные спутники в один голос утверждали, что зимой на побережье делать (и есть) нечего.
В общем, впору было кидать монету, только вот не нашлось у путников денежки с тремя сторонами, поэтому немного посовещавшись и поспорив, компания дружно передоверила окончательное решение Хель. Которая, без особых колебаний и дополнительных размышлений, неожиданно показала налево, к морю. Туда и отправились.
Подсохшая дорога вилась средь холмов, места казались обжитыми, однако обезлюдевшими. Не дымились трубы оставленных домов, не хрюкали свиньи в ожидании предзимнего забоя. Селения, где жители остались, а не бежали в поисках лучшей доли, ощетинились кольями, обложились укрепленными стенами, гоня прочь всех, у кого не было провианта или городских товаров на обмен. Редкие путники на дорогах представляли собой главным образом таких же беглецов, искателей лучшей доли, а также явных разбойников, ищущих добычу послабее.
Девятка странников производила впечатление серьезных людей, у которых мало добра и достаточно клинков, а от встречи с большими отрядами Господь уберегал, так что неприятностей удавалось избегать. Пока, во всяком случае… Шли относительно быстро, скудные запасы провизии еще оставались в дорожных сумах, так что было чего страшиться, но был и повод верить в лучшее.
Еще бы телегу сохранили… Но, увы, ее продали. Выгодно скинули, этого не отнять, Кадфаль торговался как подручный Ювелира — да будет творец зла проклят и унижен Пресветлым Пантократором во всех атрибутах! Искупитель напирал на то, что нынче такую городскую работу не сыщешь. Повозка не разбита, не ушатана (ну, чуть-чуть, самую малость), а ободья вообще железные! Кадфаль выбил из мрачных крестьян мешок ячменя, перемешанного с истолченным в крошку сушеным мясом, так что сделка вышла исключительно удачной.
Но… все равно, когда Хель на привалах мазала жирным бальзамом сбитые ноги менестреля, Гаваль тоскливо вспоминал, как удобно было везти поклажу колесным ходом.
Упомянутая Хель шла чуть в стороне бок о бок с Артиго и сельской девчонкой, чье имя Гаваль никак не мог запомнить. Рыжеволосая женщина что-то рассказывала или объясняла, мальчик и служанка внимательно слушали. Гаваль как бы невзначай приблизился, навострил уши. Да, и в самом деле — рыжая буквально заставляла непутевую служанку пересказывать некую историю, стремясь развивать ее речь.
После бегства из Пайта фамильяр императора вообще посвящала прислуге много времени, терпеливо уча глупую девку читать и писать, а также просто говорить, не сбиваясь на постоянные «э», «да» и «чего изволите, замечательная госпожа». Хель пользовалась какими-то диковинными приемами, которые Гаваль не понимал и считал излишними — есть же проверенные многими поколениями уроки письма, есть пришедшие из Старой Империи навыки счета. К чему все эти «мама мыла раму» и умножение с делением, когда цифры требовалось записывать в несколько этажей с косыми крестиками? Но Артиго по каким-то причинам находил это интересным и полезным, так что временами Гаваль чувствовал себя дураком, который не понимает великую мудрость, глядя в упор.
Вот и сейчас — что хорошего и полезного в нескладно бормочущей дурехе, которая путается в слогах, как пьяница в обмотках⁈ Однако юный Готдуа не просто внемлет, но тихонько подсказывает, причем стараясь не перебить строгую учительницу, да еще с таким видом, будто сам чему-то учится. Может у мальчишки, как положено отроку в нужную пору, стала разогреваться кровь, и он хочет затащить служанку под одеяло? Вряд ли. Гаваль никогда не считал себя знатоком людских разумов и душ, однако даже он понимал, что предметом интереса Готдуа является именно Хель. Причем интерес этот ничего общего с постелью не имел.
Тьфу. Сплошные загадки!
Гаваль отстал, переместившись ближе к хвосту небольшой колонны, и порылся в поясной сумке «перекидушке» из старого войлока, ища нужные принадлежности. Море не море, а какая-нибудь речка или хотя бы лужа побольше, так или иначе, встретится. Надо бы подготовиться.
Кадфаль поправил на плече дубинку, посмотрел искоса в небо, сорвал на ходу высокую травинку с обочины, пожевал ее зачем-то и авторитетно сообщил:
— Сегодня и на пару дней еще тепло. Потом дожди пойдут. Холодные. Может, и заморозков дождемся.
Марьядек чуть подпрыгнул, устраивая поудобнее за спиной корзину с крышкой и кожаными лямками, смачно высморкался, затем спохватился, косясь на особу чистой благородной крови, то есть Артиго. Проворчал будто бы в никуда:
— Надо бы зимовкой озаботиться… Дальний путь в мокрую зиму, оно так себе…
Спорить никто не стал, потому что сказано было разумно, есть над чем подумать.
Под мягкий стук лошадиных копыт о подсохшую землю летописец грядущего и минувшего принялся мастерить походную удочку. Бечевкой из крапивных волокон его накануне снабдила прислужница с расплющенными ушами, которая, надо заметить справедливости ради, при всей неучености, дремучести, а также полном отсутствии куртуазности, понимала толк во всяческой работе низшего сословия. В руках у нее все как-то само собой спорилось, причем девка натурально не знала ни минуты покоя, судя по всему, она попросту не понимала, как можно вообще ничего не делать или хотя бы заниматься чем-то одним, например, идти по дороге. А уж плести всякие шнурки могла прямо на ходу.
Гаваль проверил веревочку, что уже была правильно обожжена от торчащих волосков и провощена огарком свечи. Еще требовалась нить и кусочек ветки боярышника длиной чуть короче мизинца с торчащим шипом. Работать на ходу оказалось неудобно, и менестрель хотел отложить деяние до привала, однако поймал насмешливый взгляд Марьядека и устыдился. Если какая-то сельская девка, грамоты не разумеющая, ухитряется рукоделить между делом, значит и образованный городской человек справится!
Хель, Артиго и служанка по-прежнему что-то негромко обсуждали. Теперь беседу вел мальчик, кажется, он спорил о чем-то с наставницей. Гамилла, злющая как сотня демонов из ледяной преисподней Эрдега, появлялась то справа, то слева. Гаваль продолжал мастерить.
Две аккуратные петельки, чтобы прихватить ниткой импровизированный крючок, обмотать веточку, соединить все в одно целое… Некоторое время спустя, после трех наколотых пальцев, четырежды уроненного инструмента и бесчисленных ухмылок главных насмешников — Марьядека и Кадфаля — в руках менестреля оказалась вполне приличная леска с крючком, намотанная на дощечку. Гаваль покрутил в пальцах обрезок трубчатой кости, кою следовало насадить на палочку, чтобы вышел поплавок. И решил, что займется этим позже.
После обеда, который случился в форме поедания опять же на ходу пресных лепешек, испеченных пару дней назад, странники заметили высокий столб густого, чернильного дыма по левую руку. Так дымить могло что-то по-настоящему большое, не пара сельских домишек. Все подобрались, растянувшаяся, было, колонна снова превратилась в более-менее сплоченный отряд. Теперь кое-кто бросал осуждающие взгляды на Гамиллу, которая лишила компанию дальнобойного оружия в неспокойное и суетное время. Арбалетчица делала вид, что не замечает немую критику, а предъявлять ей претензии в открытую никто не стал.
Тусклое осеннее солнышко начало склоняться к горизонту, обещая скорый закат и благополучное завершение очередного дня, когда дальнозоркий Марьядек вытянул руку с одним лишь словом:
— Неприятности.
Указанное явление представляло собой отряд численностью в полтора десятка злобных морд. Пять конных воинов, остальные пешцы. Отряд двигался в направлении дыма и неминуемо должен был встретиться с Маленькой Армией. Гаваль почувствовал, как дрожь охватывает пальцы, ноги же похолодели, стали, будто сшитыми из тряпья.
Отряд, который пока не следовало именовать «вражеским», хотя он вполне мог таковым стать, замедлился, чуть довернул в сторону путников. Хель будто бы невзначай проверила, как выходит из ножен меч. Сталь неприятно скрипела о жесткую кожу. Раньян поджал губы и крепче взялся за костыль. Гаваль тоскливо подумал, что надо было хоть пращу себе какую-нибудь из веревки сделать… Или рогатку. Хотя, конечно, случись настоящий бой, камешки здесь не помогут.
Когда незваные встречные оказались на таком расстоянии, что можно было, не щурясь, разглядеть физиономии, Бьярн демонстративно поправил на плече клинок и громко затянул душевную песню:
Кавалер Палисс тут лежит,
Пронзенный копьем чужим!
А если бы не был он мертв,
То был бы сейчас живым!
Учитывая жуткую внешность старика и здоровенный меч, который убивец таскал без перевязи, на плече, как дубину, получалось крайне впечатляюще. Гаваль незаметно для самого себя оказался в хвосте, за спинами более суровых товарищей. Отсюда можно было разглядывать гостей с бОльшей уверенностью.
Судя по всему, на дороге имели место очень мелкий дворянин, скорее «дворянчик» и его скромное воинство. Все как говорил накануне Марьядек — сам господин, личная, с позволения сказать, «дружина», а также сброд, кое-как вооруженный и долженствующий изображать военную мощь. Командир наверняка имел во владении от силы пару деревенек с арендаторами, сплошные обязательства и никакого профита. В отличие от приснопамятных фрельса с дочкой, этот даже не пытался как-то соответствовать высокому званию кавалера. На лошадей нельзя было смотреть без слез — несчастные, изможденные животные, которые с трудом несли всадников и явно упали бы под весом даже рыцарского седла, не говоря о прочей амуниции. Ватники, шлемы (вернее железные шапки) на заклепках, простые деревянные щиты без умбонов и гнутых на парУ планок. У предводителя имелись кольчужные чулки, а также топорик-чекан, что на общем фоне казалось почти щегольством. Серые от пыли физиономии были отмечены печатью злой усталости, потными разводами, а также тоскливым нежеланием ввязываться в неприятности. Гаваль чуть-чуть воспрянул духом — судя по всему, чужой отряд спешил по своим делам и драки не искал.
Несколько мгновений две компании внимательно глядели друг на друга, оценивая состояние и перспективы. Армия казалась меньше, к тому же из девяти человек половина была условно боеспособной. Однако даже эта половина обещала неприятности. Предводитель военного отряда был издерганным дядькой средних лет, которому дорожные приключения казались не в жилу, однако обстоятельства не позволяли просто так разойтись.
— Назовитесь! — потребовал из-под кривого наносника вождь пришельцев. Руку он держал на топорике у седла, однако не спешил вытягивать оружие из ременной петли.
— Благородный господин Отайго изволит странствовать в сопровождении свиты! — неожиданно и складно сообщила Гамилла. — Теперь вы назовите себя.
Гаваль чуть-чуть восхитился спутницей — арбалетчица почти не исказила имя Артиго, но выговорила на юго-западный манер, гнусавя и растягивая слоги, так что звучало неузнаваемо. Вслед за тем юноша почувствовал угол стыда и обиды на самого себя — ведь все это он вполне мог сказать и сам. Более того, должен был бы, как летописец, лицо, приближенное к императору, одаренное милостью и так далее.
Поделиться книгой: