Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Справедливость для всех, т. I «Восемь самураев»

Необходимое предисловие

Сим стулом мастер ГамбсЪ… Хотя это совсем другая история. В общем, начиная повесть о том и об этом, хочу сразу оговорить две вещи, достаточно важные для повествования и время от времени вызывающие некоторые вопросы.

Первое - география Ойкумены. Она стала в значительной мере итогом нескольких ошибок и моей невнимательности по ходу развития сеттинга. Изначально материк располагался вполне по-евразийски, в условном северном полушарии, но затем я в силу некоторых причин поместил его на юг… и при этом забыл перебить прежние вводные. Поэтому северная оконечность, которая ближе всего к экватору, ВДРУГ оказалась холодной, покрытой льдом и еще там живут местные чукчи, а также водятся моржи. Чтобы не переписывать географию с нуля, я почесал в голове и прописал мощное, очень холодное течение, которое огибает северную оконечность континента, основательно подмораживая его. Ну и, в конце концов, там давным-давно бахнул магический катаклизм непредставимой силы, так что у меня есть универсальный ответ на все вопросы, включая температурную аномалию: это Магия!!!

Поэтому — ну так вот получилось… материк южный, но при этом он «перевертыш». Примите это как роковую неизбежность, глас судьбы и высших сил.

Второе - смешение эпох и явлений. Когда в одном историческом периоде можно встретить и махач на полэксах, и высокоразвитое сабельное фехтование уровня XVII века, а также элементы моды из трех столетий одновременно, тактическую управляемость медиевальной конницы на уровне коровелии XVIII века и так далее. Как правило, подобные элементы постмодернизма допущены мной (и Мишей Рагимовым) вполне осознанно, как результат выбора между исторической достоверностью и стилем. Просто потому, что «так интереснее!». Опять же, я надеюсь со временем (томов через 10) запилить настоящий артбук (в двух версиях, стандартную + режиссерская версия 21+), так что вижуал наше все.

Что тут еще можно добавить… Думаю, в этот раз я сначала полностью закончу текст, а затем выложу его в несколько больших приемов.

А если хотите дополнительно упороться по духу экстремальной эпохи, то вот мои склады:

1.

https://disk.yandex.ru/d/zXeJx4pcF6jPFQ

Особая благодарность Евгению Токтаеву, который предоставил крупноразмерное тындекс-хоронилище, куда я постепенно переношу все рабочие материалы, собранные для «Ойкумены» с 18 года. Пока заполнены полторы папки, в основном видео, в дальнейшем работа продолжится (когда я переберу и раскидаю по соответствующим направлениям стопицот картинок и фотографий)

2.

https://drive.google.com/drive/folders/1M567rMYW6MBKLArnxifzPVi0XNzAPAf7

Склад интересных исторических книг и статей.

Вот, пожалуй, и все… я пошел творить новый великий текст, так что не забудьте закидать меня донатами.

Пролог

Посвящаю эту книгу моему дорогому отцу, Деду Александровичу. Он так хотел ее прочесть и не дожил всего лишь двух месяцев до слова «конец»…

Справедливость для всех

'Разрушители… Легендарные сподвижники Артиго Жестокосердного — больше чем слуги, важнее, чем друзья — фактические создатели Черного Знамени. Люди, чьи имена столетия назад вселяли ужас и надежду в сердца без малого шестидесяти миллионов человек. Те, кто стоял у трона Безжалостного, упорно, с невероятной настойчивостью и жестокостью реализуя политику беспощадного, тотального разрушения Третьей Империи. Великие люди великой и страшной эпохи, заслуженно ставшие вровень с Оттовио Доблестным и его блестящими сподвижниками. Хотя и получившие за это куда меньше исторической славы.

Тем удивительнее, что по большому счету мы знаем о них крайне мало. За исключением графини Гамиллы аусф Ферна, чья биография достаточно хорошо изучена и описана, остальные возникли, будто из ниоткуда. Люди без истории, без прошлого. Они просто явились из небытия, придя вместе с юным Артиго Готдуа к вратам Дре-Фейхана, чтобы дальше не разлучаться с ним до страшного финала этой повести.

Вы можете возразить, что наоборот, история каждого разрушителя описана в сотнях, тысячах книг, от серьезных монографий до легковесных произведений романтического характера. Не говоря уж о, прости господи, куда более… скажем так, фривольных проявлениях визуального искусства. Я же отвечу простым вопросом, который уместится в два слова: первоисточники, господа?

Война Гнева и Голода, а также сопутствующие и последующие события крайне жестоко обошлись с культурным наследием Империи, и ущерб, нанесенный письменной истории ужасами войны, чумы и голода, не поддается исчислению. Если последовательно отбросить вторичные, третичные материалы, представляющие из себя пересказы пересказов той или иной степени фантастичности, останется простой и незамысловатый итог: из упомянутых тысяч источников лишь сорок девять могут считаться относительно достоверными, вышедшими из-под пера непосредственных очевидцев или, по крайней мере, современников описываемых событий. Дальше отсеем явно тенденциозные или написанные по слишком уж откровенному заказу произведения, проведем перекрестные сравнения достоверности, в итоге останется лишь пятнадцать хроник, о которых можно сказать, что они более-менее точно описывают некие исторические события. С поправкой на субъективную позицию авторов, разумеется.

Поэтому я со всей очевидностью повторю: увы, по большому счету мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем истину. Исследователям остается лишь угадывать по разрозненным свидетельствам, буквально читать по теням на стене, кем — и какими! — были на самом деле Раньян Хранитель, Поэт Ненависти, Витора «Сирота», Железный Хромец и другие.

Однако даже на фоне тайны, обернутой в неведение, остается великой загадкой персона Хелинды су Готдуа, Красной Королевы. Эта удивительная женщина — Могильщица рыцарей, Проклятая Хель, Дьявольская Тварь, Прислужница Ювелира, Шлюха дьявола… Из всех сподвижников Артиго Великая Герцогиня Севера — самый противоречивый и неоднозначный персонаж, который отличается радикально в произведениях «высокой» и «низкой» литературы.

Так сказать, «официальные» источники, а также заметки и мемуары людей образованных, в особенности церковных летописцев с удивительным единением живописуют не человека, а потустороннюю жуть, то есть личность, которая полностью лишена сколь-нибудь положительных черт. Хелинда предстает как воплощение абсолютного Зла, правая рука Темного Ювелира. Королева безумно, нечеловечески жестока, она истребляет всех, кто хоть в малости противостоит Черному Знамени (а со временем женщина окончательно сходит с ума, предаваясь вовсе уж хаотичным убийствам). Она творит бесчинства, выстраивая длинную цепь коварных деяний и черных предательств, развращает нравственно (и не только) юного, изначально чистого душой Артиго, отравляет разум юноши странными, неслыханными доселе сказаниями. Хель создает идеи и вещи, которые прельщают, кажутся полезными, на самом же деле греховны, улавливают души в тенета дьявола. Она избегает единоличного руководства полками нового строя, однако, проводя страшные ритуалы с человеческими жертвоприношениями, жалует легионам Артиго неуязвимость, поднимая мертвых солдат, даруя им возможность биться вновь. И так далее, и так далее… Темное могущество этого демонического создания настолько велико, что Хель даже меняет язык аборигенов, вводя новые описания невиданных явлений, дабы умножить всевозможные аспекты понимания греха.

Строки летописей являют нам отголоски искреннего ужаса их авторов перед тем, кто наделен невероятной, очевидно сверхъестественной силой и в то же время не признает общественные «правила игры» чем-то незыблемым, данным свыше. Более того, регулярно ведет себя так, будто никаких правил не существует вовсе. Хелинда явно и откровенно в грош не ставит все, что составляет основу жизни для образованного человека той эпохи. Любые общественные условности, страты и ограничения Хель, «чувств никаких не изведав», беспощадно ломает под свою сверхзадачу. Герцогиня в равной степени безразлична к судьбам и «немого большинства» Империи, и благородных, «достойных» людей, что немыслимо, непредставимо! Она буквально переезжает всесокрушающим катком любые препятствия. Цели Королевы неизвестны, мотивы непонятны, а проиграв вдребезги партию она, по вульгарному, но меткому выражению моих коллег с Кафедры Летописной Истории, «будучи в базисе отмороженной на всю голову» сбрасывает фигуры и начинает бить противника доской, спуская на него все силы ада.

При этом «инаковость» Хелинды в народном творчестве отражается совершенно по-другому. Для «Жуана-простака», рядового крестьянина, солдата, ремесленника, даже для мелкопоместного дворянина, доведенного военной повинностью до нищеты, эта фигура по-прежнему крайне опасна, но чувства, внушаемые Королевой — не панический ужас перед выходцем из ада, а скорее почтительное отношение к сверхъестественной сущности, которую следует опасаться, но притом и уважать.

Народный рассказчик в подавляющем большинстве нескрываемо радуется, буквально смакует потрясение, трепет «людей чести», а также цеховой и торговой элиты, чей предсказуемый и удобный мир по ходу разворачивающегося противоборства разлетается вдребезги, превращаясь в строительную площадку для концепции «один император для всего мира и единый закон для всех людей». При этом именно Хелинда су Готдуа предстает в роли главного мотора идей имперского абсолютизма. Идей, которые «простак» рассказчик полностью разделяет, ибо с его точки зрения произвол одного лучше беззакония многих.

Более того, примерно в 25 % оригинальных сказаний простонародья Хель, к удивлению исследователей, предстает своего рода героиней (даже без приставки «анти»), зачастую пророчицей, изнанкой истинного Императора — и той силой, что инициирует, безжалостно воплощает в жизнь самую темную, однако необходимую сторону его решений. Ее жестокость как бы отходит на второй план, и более существенными с точки зрения рассказчика становятся упорство, настойчивость, несокрушимая вера в то, что все, творимое именем Безжалостного — правильно и достойно. А грандиозность, масштабность этой фигуры, ее законченная уверенность в своей правоте сами по себе вызывают желание присоединиться к ней. Укрыться в тени силы, которая неостановима, как первородная стихия.

Кстати, 17% источников, так или иначе, предрекают возвращение «Справедливой Королевы», при этом рисуют ее в образе беспощадной и беспристрастной судьи, что воздаст каждому по справедливости, сочтя все грехи. Более того, в отдельный корпус можно вынести истории, описывающие Хель как «сверх-трикстера», который способен обмануть самого Ювелира, заставить отступить даже сатанинскую рать, устрашенную непознаваемой и непреодолимой силой.

Образ стихийной мощи, проводника потусторонней, но притягательной энергетики зачастую выходит настолько ярким, что некоторые ученые трактуют персону Хель не как историческое лицо, но как воплощение примитивной богини-матери в проекции национального фольклора на реальную историю. Спорная теория, однако, не лишённая как определенного научного изящества, так и аргументационной базы.

Помимо этого я обращу ваше внимание на удивительную находку, которая имела место еще пять лет назад, однако представлена к широкому обозрению лишь сейчас. Некоторые из вас наверняка уже знают о «Целительнице, склонившейся над больным из Дре-Фейхана», но вышеуказанный артефакт еще не включен официально в Исторический Реестр, потому что долгое время подвергался специальным обследованиям и экспертизам. А также сложной реставрации, поскольку гравюра носит следы варварской попытки уничтожения и находилась в крайне плачевном состоянии. Ныне же ее подлинность однозначно подтверждена, датировка бесспорна, и мы со всей определенностью можем сказать, что после угольного наброска Гаваля аусф Сентрай-Потон-Батлео указанная выше гравюра, раскрашенная в традиционном стиле Северо-Запада «о пяти цветах», является вторым достоверным прижизненным изображением Хелинды су Готдуа.

Разумеется, оно крайне условно и не может дать нам представление о том, как в действительности выглядела Красная Королева, но важно здесь иное. Обратите внимание на эти черты, антураж, позу, тщательно выполненное одеяние, подбор цветов, наконец. Для того, кто сколь-нибудь сведущ в искусстве и религиозных канонах Третьей Империи, очевидно, что фигура, отображенная здесь, представляет собой воплощенный образ Милосердия. Это явно и однозначно Атрибут Сострадателя, выведенный в классической феминистской интерпретации, с тщательным соблюдением всех нюансов.

Как сочетаются беспросветный образ Шлюхи дьявола и многочисленные культы Покровительницы новорожденных, которая отгоняет демонов, крадущих дыхание и жизнь младенцев? Воплощенное Разрушение из хроник и одновременно Милосердный Спаситель на гравюре? Какая интрига скрыта во тьме веков? Какая трактовка ближе к истине? Снова повторюсь — вряд ли мы узнаем это. Разве что когда-нибудь все же удастся прочесть знаменитые Дневники Гаваля, вернее ту их часть, что удалось обнаружить. Но, увы, поскольку бОльшая часть легендарного архива до сих пор не найдена, в распоряжении ученых недостаточно материалов для исследований. И тайнопись Разрушителей, основанная на тридцатибуквенном алфавите, не имеющем аналогов на континенте Гимель, до сих не поддается расшифровке.

А теперь давайте перейдем к более предметному рассмотрению заявленных тезисов'

Вступительное слово из доклада «Люди-тени, люди-загадки — образы ближайшего окружения Артиго Готдуа в мемуарах и памфлетах, а также „народных гравюрах“ периода Войны Гнева и Голода»

Глава 1

Том I

Восемь самураев

'Книга истории пишется кровью,

клинком на забытых могильных камнях'

Рок-опера «Дорога без возврата»

'У нас были только надежда и плохая идея.

Два главных ингредиента великих перемен'

Сериал «Короли» (2009)

Глава 1

«Я слишком уж много работаю…»

Курцио вздохнул и отложил в сторону очередной лист. За прошедшие месяцы движение стало механическим, как в портах, где «аисты» кранов днем и ночью цепляют крюками бочки, сети, ящики, тюки, перемещая их с кораблей на сушу и обратно, чтобы неустанно билось крепкое сердце морской торговли Острова. Бумага. пергамент, папирус… Из одной стопки в другую. Со стола на стол, из шкафа в шкаф.

Монвузен встал, потянулся, чувствуя, как едва слышно хрустят суставы. Потряс руками, так, чтобы получилось волнообразное движение, начинающееся от плеч и нисходящее до кончиков пальцев. Походив немного вдоль окон, Курцио вынул из оружейной стойки длинный меч с гардой в виде восьмерки, сделал несколько легких, пружинящих шагов. В памяти сами собой всплыли строки наставления мастера, учившего юных (и бедных) дворян искусству абордажной схватки.

«Тот, кто собирается носить с собой или сражаться двуручным мечом, должен многое держать в уме и хорошо запомнить. Мы наблюдали, как в битвах многие проигрывали из-за того, что забывали правила, а не от того, что роняли оружие, будучи ранеными…»

Шаг, поворот, еще два шага, выполнение заученной последовательности действий «охрана прекрасной дамы, неспособной себя защитить». Легкая, едва уловимая вибрация клинка сразу дает понять, что положение меча не идеально — «ошибка весла», когда полотно движется чуть под углом, не рассекает воздух лезвием, а продавливает плоскостью. Несовершенство следует исправить.

«… ибо вместо истинных правил они начинали вращать мечом и делать пируэты, на которые способны только истинные мастера, в то время как для простых бойцов существуют правила, коим нужно следовать»

Теперь «охрана мешка с добром, оставленного на палубе или тесной улице». Другой выбор действий, потому что можно рубить поверх защищаемой ноши, не рискуя снести ей голову. Быстрое перемещение по кругу с одновременным вращением вокруг собственной оси. Паркет едва слышно поскрипывал под стремительными шагами, гудел воздух, рассекаемый длинным клинком.

«Если вы желаете наносить удары с выгодой для себя, исполняйте правила с твердым и размеренным шагом, не подражая танцорам. И нет необходимости в том, чтобы делать все в большой спешке»

Боец завершил разминку серией приемов, исполненных в чисто островной манере и рассчитанных как раз на такую гарду без выраженного перекрестья и с широкими кольцами — вторая рука ложится на витую «восьмерку», а не пяту клинка. Фехтовальщики с материка называли это «косьбой» и считали низким искусством. Впрочем, чего ждать от дикарей, которые по сей день предпочитают двуручные сабли прямому обоюдоострому клинку…

Курцио выровнял участившееся дыхание и в то же время, подобно требовательному счетоводу, провел инвентаризацию тела, отмечая изменения. Увы, оные имели место и все клонились к худшему. Одышка от упражнений подкрадывается слишком быстро. Меч кажется тяжеловатым уже после сотого взмаха, а то и раньше. Предплечья тоже устают прежде обычного, а мечник, лишенный сильных кистей — посмешище, не воин. Все как обычно — лучше многих, но горше прежнего. А хуже всего — глаза. Курцио несколько раз уже ловил себя на том, что склоняется ниже обычного над литирами донесений, сообщений, писем, доносов. Записи приходится разбирать дольше, а по ночам надо жечь больше свечей. Сейчас же он убедился в том наглядно. Это, разумеется, еще не преддверие слепоты, удела стариков, однако зрению, закаленному некогда созерцанием безбрежных просторов Моря, не пошли на пользу кабинеты, буквы и ночные бдения над документами.

Надо обратиться к магу-целителю… однако чародеям нет нынче веры. Скверная, ненадежная гильдия, заискивающая перед мирскими владыками, но при этом всегда себе на уме, пытающаяся играть свои потаенные игры. Поэтому…

Курцио подошел к окну, посмотрел на закат, подкравшийся рано и коварно. Солнце на треть скрылось за горизонтом, но свет казался особенно ярким, чистым, проникая сквозь разоблачающиеся от листьев кроны осенних деревьев. Зима близко… Астрологи все, как один, говорят, что будет мало хлада и много снега. Это добрые вести, лучик надежды на то, что все-таки удастся собрать хоть какой-то урожай. Исчезающе малый лучик, но все же…

Очки, решил он. Сначала следует заказать себе очки, благо Мильвесс, помимо прочего, это еще и лучшие шлифовщики стекол на всем континенте. превосходят их лишь островные мастера, однако с нелюбимой и брошенной родины сын-изменник теперь не получит и пригоршни пыли.

Решено. Прямо завтра, не откладывая, следует вызвать к себе достойного, проверенного мастера.

Утвердившись в намерениях, Монвузен ощутил небольшой прилив хорошего настроения и легкого, в умеренной дозе, оптимизма. Главное — не смотреть на простые, без всякой резьбы и других украшательств (иначе не успели бы изготовить к сроку), шкафы, готовые подобно беспощадным захватчикам заполонить без остатка огромный кабинет наилучшего соглядатая и главы всех лазутчиков Его Императорского Величества.

На прошлой неделе Курцио предоставил Оттовио прошение о передаче для нужд императорской разведки Фиолетового дворца. Он располагался дальше всех и пребывал в запустении после большого пожара, к тому же окружен лесом, где имелось несчитанное множество тропинок, редко посещаемых или попросту заброшенных охотничьих домиков, а также иных мест, где можно со всей пользой для дела и без чужого пригляда устраивать тайные встречи, наставлять шпионов и так далее. Оттовио пока не дал ответа, но Курцио в оном не сомневался, потому что император, будучи как-никак выходцем с Острова, понимал выгоду знания перед неведением. А Монвузен заслуженно пользовался репутацией человека, способного извлекать полезные для трона сведения из самых причудливых источников.

Только в бархатную тьму чертогов Сальтолучарда, где принимались окончательные решения, Курцио проникнуть чужими глазами и ушами не смог. Увы, здесь он играл против равных оппонентов на их поле. И это… нервировало. Он привык знать или хотя бы с приемлемой точностью догадываться обо всем, что представляло интерес и выгоду. Однако происходящее на Острове пока оставалось сплошным пятном чернил. Что-то там определенно менялось, но что именно?..

Проблема решалась просто — нужно больше золота. Серебро тоже сойдет, но золото лучше. Потому что вся разведка в конечном итоге сводится к одному лишь действию: ты находишь человека, который знает больше тебя, и платишь ему за знание. Знание чужой тайны, страха, вожделения — не имеет значения. Всегда происходит обмен звонкого «царя металлов» на слова, невесомые, как пух.

А вот с золотом у Империи дела обстояли, прямо скажем, не блестяще…

Тихо скрипнула неприметная дверца. Курцио специально не смазывал петли, чтобы никогда не оказаться застигнутым врасплох. Этим ходом пользовалась лишь одна персона, следовательно, островитянина-ренегата почтила вниманием указанная личность или убийцы, прознавшие секрет.

— Добрый вечер, — сказала Биэль, подойдя на расстояние шага, коснулась лица мужчины самыми кончиками пальцев. Курцио отметил, что ногти маркизы как обычно покрыты лаком с золотой пылью.

— Бесконечно рад, жемчужина моего сердца, — ответил мужчина приветствием по традициям родины. Он осторожно, как хрупкий фарфор, взял вторую руку женщины и поцеловал запястье.

— Хм… — Биэль продолжала водить кончиками ногтей по лицу Монвузена, слегка царапая скулу, щеку и, наконец, краешек губы.

В конце концов, он обнял ее, выдохнув в темные волосы:

— Я скучал. И тосковал.

— Я знаю.

Ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы воочию представить выражение — спокойную уверенность и едва уловимый триумф победителя.

Он отстранился, поправил ей чуть выбившийся из прически локон, осмотрел любовницу с головы до ног, зная, что ей это нравится и чувствуя особенное, изысканное удовольствие эстета-ценителя.

Маркиза, как обычно, избегала роскошных и многоцветных одежд, приличествовавших бы ей по праву рождения и состоянию. Это роднило всех Вартенслебенов — они культивировали дорогую скромность, выделяясь среди любого общества. По легенде один из основателей благородного дома заметил как-то, что в нынешние времена низкородный сброд одевается с роскошью королей, поэтому хороший вкус требует отличаться от черни. Ирония заключалась в том, что автор сентенции был гастальдом всего лишь во втором поколении.

Биэль надела серое платье с очень высоким воротником, который заменял шарф, но в то же время приоткрывал белоснежную подкладку из паучьего шелка. Серебряные пуговицы не шли равномерно, а группировались по четыре, Широкий пояс был завязан выше обычного, под самой грудью, подчеркивая идеальную фигуру. Молва гласила, что старшая дочь Вартенслебенов никогда не ела досыта, ежедневно принимала ванну, полную колотого льда и, разумеется, продала душу Ювелиру, потому что невозможно сохранить такую свежесть, миновав третий десяток прожитых лет. Курцио в точности знал, что первые два пункта — чистая правда и пребывал в сомнении насчет третьего.

— Охрана? — спросил он, чуть поморщившись от необходимости думать о суетном. повседневном.

— Как обычно. Будет ждать снаружи. Полагаю, здесь мне ничто не угрожает?

— Определенно.