Тильда. Маяк на краю света
Глава 1
О теории и практике, бубриках Звездочета и седьмом горшке
Когда во дворце Чудесного Источника появилась гостья из ниоткуда, и мой друг детства Фарр попросил меня присмотреть за ней… я влюбилась. Во-первых, потому что не влюбиться в Аврору Бореалис было невозможно. Та же участь, впрочем, постигла и человека с тактической картой вместо сердца. «Заря» — так он ее называл. Если она смогла вдохнуть жизнь даже в него, то чему удивляться, что и Объединенные Королевства засияли теми красками, к которым мы теперь уже привыкли?
Но вокруг зари, как и полагается, постоянно крутились день и ночь — огненный эрл Чарльз Кастеллет, очаровавший всех нас балагур-мерчевилец, и дознаватель из местной тайной канцелярии, Фаррел Вайд, которого и в глаза, и за глаза величали «его темной светлостью».
И вот, не то по причине своей природной глупости и наивной восторженности, что непростительны девушке, давным давно разменявшей третий десяток лет, не то по причине безответной любви к совершенно неподходящему человеку (а любовь меня прежде интересовала лишь как теория), я оказалась на борту «Искателя Зари» — буканбуржского корабля, нацелившегося на маяк на краю света. И здесь на моих глазах постоянно сталкивались эти трое: заря, день и ночь.
Не знаю, с чего Ро и Фарр решили, будто я сплю. Я и не представляла себе, что на море земля… пол… ну, в общем, согласно достоверным источникам, это называется палуба — постоянно выскальзывает из-под ног. В моем воображении корабли обычно плыли по волнам и несли пассажиров к цели безо всякого ущерба для их — пассажиров — здоровья. Так полагать, разумеется было наивно до невозможности, но, смею напомнить, я все еще оставалась теоретиком. Кудесницей, полагающей, что она знает о мире всё. Ну, или почти всё. Конечно, так утверждали жители Стольного города, что брали у меня уроки и называли ходячей энциклопедией, а не я. Но кто, как не они, сформировал мое представление о жизни, реальности, правде, добре, зле и мне самой?
Они и книги. А книги тоже умолчали о том, что на практике… будет мутить так, что, кажется, желудок сожмется в кулак и выйдет наружу горлом. Думаю, предполагалось, что это само собой разумеется.
Я цеплялась за край разноцветного топольского серапе, лежа на боку сжималась в комок, но помогало не особенно. Да и койка была твердой, как пол и больно вгрызалась в кости. Если бы хотя бы за окном сумеречное небо в рваных тучах не дергалось, а стояло на месте, как ему положено, возможно, было бы проще.
Но оно дергалось. И желудок — вслед за ним. Кажется, проще было бы закрыть глаза, но с закрытыми глазами делалось только хуже.
Потому что книги также умолчали, как это — разбить себе сердце. Вернее, они говорили, конечно — и даже очень много — про такие дела, но… встревали в столь жалкие ситуации лишь те, у кого не было мозгов. А у меня, я смею надеяться, они были.
Это сейчас я знаю, что не все можно предвидеть, и это нормально. Что человек призван не только мыслить, но и чувствовать, и нет в том ничего предосудительного или признака слабости. Что эмоции могут вступать друг с другом в битву, но это совершенно не означает, что их хозяин — идиот.
А второго орботто года Эн мне это было еще неизвестно.
Эрл Чарльз Кастеллет. Чак. Нет, я не влюбилась с первого взгляда. Хотела бы я сказать, что вовсе не влюбилась, и даже, наверное, в тот год я бы в это поверила.
Чак был торговым партнером моей подруги в делах лавки
Теперь все не так.
Фурор, который произвела премьера, вписан в учебники истории, так же, как и восстание Лукреция в году Ы или период смуты «Странника», начавшийся осенью года Эм и длившийся полгода.
Теперь в люстре Оперы горят кристаллы ларипетры и мигмара, наполняя великолепный каменный с восхитительными жеодами зал переливами розового и голубого рассеянного света. Но в тот вечер зал освещал медвежий жир, привезенный из Буканбурга, и «Странник» собирался сбросить люстру в партер.
А Чак поцеловал Аврору.
И, хотя я участвовала в предотвращении диверсии и даже услышала слова Ро «Тиль, забудь Чака, он — Странник», именно этот поцелуй я помню особенно ярко. Он случился, и все происходящее утонуло в глухом тумане. Потому что после репетиций накануне каждый вечер Чак провожал домой меня. Мы говорили обо всем: о Тополе, о дальних странах, о самых дерзких мечтах и самых невероятных планах. Эрл был таким настоящим. Совсем не похожим на будничных людей из Стольного, среди которых я выросла, не догадываясь, что задыхаюсь.
В ту неделю я вернулась из своего первого небольшого путешествия; я перестала укладывать волосы в косы, наряжалась по-топольски в брюки и рубаху, завела блокнот с заметками путешественника и казалась себе невероятно смелой. Я открыла новый мир, мир за пределами библиотеки, мир в котором Чак с восторгом стал моим проводником. Да что там — он умел разговаривать с деревьями и мы до полночи слушали сказки старого клена возле музейной башни. Сначала я слышала лишь шутки Чака, но он верил в меня, в отличие от друида из Альпурхи, и не сдавался. В день перед премьерой я услышала!.. Нечто большее, чем шорох молодой листвы, но все еще неразборчивое.
Чак дул мне в нос и говорил, что мы — друзья навек.
А поцеловал Аврору.
Я брела домой до самого рассвета, не особо понимая, куда, собственно, направляюсь. А в башне, воспользовавшись ключом из-под розового горшка меня ждал… он. С братом. А еще объятиями, утешениями, раскаяниями, оправданиями, обещаниями и предложением уехать на край света.
Что сказать?.. Какая на моем месте не поверила бы? Да, всякая, у которой нет мозгов. Они благополучно испарились, и я трепетала от неясного счастья до самого полудня.
Пока на борту «Искателя Зари» не схватили появившегося из ниоткуда Фаррела Вайда, и на свет не всплыла история об отравлении, шантаже, мести, предательстве… и о том, что мы плывем навстречу верной смерти, едва появится Аврора.
История настоящего Чака. Кого-то другого, не забавного эрла Чарльза Кастеллета. Человека расчетливого, хитрого, беспринципного и… злого. Которому было на меня наплевать, как и на всех остальных.
Который был готов угробить половину имперской аристократии, да не вышло.
Раньше мне казалось, что я достаточно хорошо разбираюсь в людях. Я даже давала Авроре советы, приветствуя ее в Вестланде. Но теперь на места мозгов будто зияла черная дыра. Зияла и засасывала все хорошее, что обреталось раньше в голове и сердце. И это было по-настоящему страшно. Страшнее моря Белого Шепота, в котором сирены сжирают людей, если у них нет «защитки» из ларипетры. У меня не было.
У Ро и Фарра тоже. Но у этих двоих были они сами, и больше им, кажется, ничего не было нужно.
Страшнее, чем осознание того, что больше у меня нет свободы, башни, положения и возможности делать, что посчитаю нужным.
Теперь я — некая «привязка». К карте в голове Авроры и каким-то тайным знаниям, которые получил Фарр, влезши записи моего дяди. И нас всех убьет море Белого Шепота.
Кто-нибудь, остановите мир.
Невероятно. Я всегда избегала даже разговоров о политике. Что там — когда схватили дядю-мятежника, я сделала вид, что мне все равно, и лишь тайно стащила его бумаги, надеясь однажды что-то понять. А теперь…
Страшнее, чем факт, что теперь Стольный город за триста двадцать верст. Впервые — за триста двадцать, двадцать одну, две и так далее. А мир велик, огромен и беспощаден к таким идиотам-теоретикам, как я.
Разве ты не этого хотела, Тильда?..
Не этого. Я этого совершенно не хотела. Внутри плескалась чернота, абсолютная, как чернила.
Небо дергалось, и в какой-то момент окно продемонстрировало моему пустому взору странный столп огня, совсем недалеко. Качнуло, и видение исчезло. А через мгновение появилось вновь. Как фонтан, только из пламени.
Мы направлялись через море Духов к морю Шепота, оставляя Мерчевиль справа. Значит, это один из островов Республики. А они вулканические. Да, я оказалась глупа, как пробка, но в академических знаниях кудеснице в Стольном городе нет равных.
Качка будто издевалась, пряча и показывая извержение.
Сгибаясь пополам и кутаясь в серапе, я доползла до окна. Осторожно выглянула вниз, где волны белыми когтями царапали обшивку, и меня вырвало. Гадкое ощущение, забытое с детства, но стало легче. Даже смогла распрямиться.
Извержение вулкана! Черную гору, будто вспухшими венами, изрезала горящая лава. Из верхушки фейерверком выстреливал в темную пустоту огонь. Сползая в море, огненные змеи растворялись не то в ночи, не то в волнах.
Я даже не заметила, что перестала дышать. Мне приходилось читать о ночных шоу вулкана Сольдо в путевых записках канцлера Саймо
«Искатель Зари» сменил галс, меня повело и швырнуло о пол, а огненный фонтан уплыл за пределы обозрения. Я схватилась за переборку и подтянулась к окну, выглянула так, что едва не вывалилась, но видны теперь были только всполохи на море. И… странное разноцветное свечение воды сквозь поземку тумана.
А вот об этом явлении мне было неизвестно. Я наклонилась, приглядываясь. И снова едва не выпала наружу.
Тогда, желая узнать больше, я и решила дернуть дверную ручку: дверь оказалась незаперта.
В принципе — если мы пленники и заложники, то факт, что нам отвели каюту, а не карцер в трюме для рабов, должен давать надежду. И еще тот факт, что Ро и Фарру позволяют где-то разгуливать. А меня не закрыли на ключ.
Да, ведь каждый из нас троих — сам по себе некий ключ к тому месту в море Белого Шепота, куда мы плывем. Хотела бы я знать, что это за место, и в чем хотя бы мой ключ.
По узкому темному коридору я шаталась от стены к стене, потом обо что-то споткнулась и свалилась, грохнувшись коленями о длинный угол до искорок перед глазами. Нащупала: ступени. Раз, два, три, четыре, пять… И стена. Нет, очередная дверь. Я толкнула, та подалась.
На палубе было людно. И шумно. Я словно только теперь услышала мир и была неожиданно оглушена и ослеплена. Пираты высыпали смотреть на огненный Сольдо и волшебный свет из моря — отсюда вид открывался как на ладони. На меня не обратили внимания, все больше подкрепляя подозрения в том, что не в таком уж мы отчаянном положении, как могло показаться на закате.
По притолоке я осторожно поднялась с подбитых колен; те дрожали. Пляска огня, темноты и моря снова скрутили внутренности стираным бельем, и пришлось схватиться за живот. Но возвращаться туда, в темноту своей внезапной дыры и каюты — не хотелось. Надо было двигаться, чтобы жить, чтобы хотя бы сохранить мозги. Моя единственная и наибольшая ценность.
Так что, тихонько держась за стены, я бочком просочилась в тень, добралась до борта и вывалила вон очередную порцию горькой дурно пахнущей жидкости. И уставилась в этот непонятный светящийся туман. Море под ним будто горело и не сгорало, то и дело рассыпаясь мерцающими огноньками на поверхности.
Хм. Теперь понятно, откуда у моря Духов такое название.
Ледяная Кострима охлаждает воду до столь низкой температуры, что плавать тут только духи да медведи и могут, а вулканический климат нагревает воздушные массы — что ж, туман легко объясним. А свечение… Я обернулась на вулкан. Вместо лучей солнца — отблески лавы. Вместо линз — мелкие капли тумана. Оптический обман! Воодушевленная открытием, я щелкнула пальцами и нырнула в карман — сделать пометку в блокноте. Если мы вернемся живыми, то цены моим запискам не будет. Я могла бы их назвать
Наверху ударили в колокол, пираты засуетились. Я удачно скрывалась в тени, по-прежнему оставаясь незамеченной. Облокотилась о борт и размышляла, какое название присвоить открытому явлению. Искры Сольдо? Или слезы Тиль?
Слезы? От чего?.. Ах, верно… Чак. Внутри весь лед словно лопнул вдребезги. А потом снова слился в единую глыбу. Я сжала зубы так сильно, как и не подозревала, что умею, и захлопнула блокнот. Прижала к груди — думала, раздавлю в лепешку.
Прервал мою холодную злость неожиданный голос где-то с высоты левой лопатки:
— Красивый плащ.
Я застыла. И медленно, настороженно обернулась. В отблеске извержения и Слез Тиль тут обретался подросток в рваной одежде, едва достающий мне до плеча. Покосилась на свое серапе — подарок Ниргаве. И внезапно вспомнила: «Друид говорит с миром — мир говорит с друидом».
«Мир перед тобой, друид», — сказала я себе. — «Хватит жалеть себя. Протяни руку и узнай его наконец».
— Спасибо. Это из Черного Тополя. Меня зовут Тиль.
— А я — Бимсу. Здорово, правда?
Бимсу ткнул в сторону вулкана Сольдо.
— Никогда не знал, что так бывает, — вдохновенно продолжил парнишка, пожирая море большущими глазами. — Вир говорил, что море будет гореть, а я не верил. Хорошо, что я не Брима на кон поставил, а простыню Авроры. Выглядит, точно бубрики Звездочета.
Он повис животом на ребрах борта, а я удивилась. Простыня Авроры? Бубрики Звездочета? О чем речь?
— Эй, Бимсу, — подошел к нам кто-то из темноты и хлопком по спине поприветствовал моего нечаянного собеседника.
Но взрыв холода внутри сам подсказал мне, чей это голос. Я отвернулась к воде.
— О, Тиль, так ты не спишь?
И он… позволил себе ладонью потрепать меня по волосам! Желудок напомнил о своих проблемах, и пришлось невразумительно булькнуть вместо того, чтобы запретить Чаку делать так.
— И вам… эрл Кастеллет… — пробормотала я, хватаясь за живот, — доброго вечера.
— Какой эрл? Называй меня Чак, как прежде. Признаю, я тебя обманул, но иначе ты бы со мной не поехала, Тиль. А мне это было очень нужно. Прости меня.
Я закусила губу. Сейчас он мне порассказывает… Еще один позыв рвоты я сдержала героически. Но жалеть себя захотелось сильнее.
— У тебя морская болезнь?
Чак положил мне руку на лоб. Я сдвинула челюсть вбок, покосившись на рыжего самозванца, и убрала голову с траектории его движений.
— Зеленая вся.
— Господин Чак, давайте я накажу Бриму принести зелье седьмого горшка? — выдвинул предложение Бимсу.
Чак точно так же взъерошил волосы Бимсу, как и мои секунду назад. Несмотря на весь внутренний лед, что-то будто обожгло. Отвращением. Для него это все так просто.
— Брим не понимает таких команд, Бимсу. Но зелье у меня есть. Обожди, Тиль.
Это уже относилось ко мне. Такая забота сбивала с толку. Использовал — так уж и выброси… Разве нет? Зачем теперь лечить?.. Я отстраненно покосилась за борт. Бубрики Звездочета определенно звучат лучше, чем Слезы Тиль.
— Что за простыня Авроры? — спросила я Бимсу.
И, опираясь на борт, разлепила странички блокнота — запечатлеть это совершенно замечательное название.
— И откуда ты знаешь Звездочета?
— Я жил в лечебнице Квиллы Мель. Это я помог Авроре Бореалис оттуда бежать! Она связала меня простыней — вот так! — чтобы никто об этом не догадался. А потом прислала Чака за записками Звездочета, и Чак принес мне Брима.
Бимсу горделиво достал из кармана птичий свисток и позвал своего питомца. Серый маленький канюк сорвался с перил на мостике и спикировал прямо на запястье мелкого хозяина.
Птицелов Шамси сделал состояние — птицы-вестники пользуются все большей популярностью, даже за пределами Стольного. Теперь они и вовсе свяжут Мерчевиль с самой затерянной столицей Тополя. Отправлять птиц через море — это ведь почти мгновенная связь. Это ведь почти чудо.
— А у тебя есть птица, Тиль? — спросил Бимсу.
Я рассеянно кивнула. И позвала Голубинку. Шамси, наверное, таких опытов не проводил. Как быстро долетит с суши в море?
— А Чак решил покрыть мои долги и забрать меня с собой… — продолжал, захлебываясь, сообщать парнишка свою биографию.
И кого это восторг мне напоминает?.. И влюбленность в благодетеля? Любопытно, что Чаку нужно от парнишки. Я молча усмехнулась.
А что ему нужно от меня?