Желанная для него

— Что? — удивляюсь я. Честно говоря, я и не думала, что Яр беспокоится о маме, не рассказывая ей именно об этой части своей скрытной жизни.

— Просто не хочу, чтобы тревожилась, — подтверждает он мои мысли. — Капа, — опять лыбится, показывая на зубы. А злюсь теперь я.

— Да знаю я, что это такое! Сама же вас водила к Гору и видела эти штуки для зубов, — огрызаюсь я. — Это был сарказм, если ты не понял!

— Отчего же? Понял, не тупой, — уже открыто ржёт надо мной.

— Придурок! — недоумённо свожу брови, хлопая его кулачком по руке, и резко отворачиваюсь, яростно сминая пустой пакет в руках. Вот набить бы ему харю за всё!

— Прости! Не смог удержаться! Просто ты такая чуднАя, когда нервничаешь и такая милая, когда злишься, — подходит ко мне практически вплотную, протягивая руку, будто обнять хочет. А здесь мама и Гор! Что он творит?! — Забыла, — говорит уже громче, чтобы слышали все, снова улыбаясь, раскрывая свою ладонь и показывая мне вывалившийся из пакета чек, чтобы я отправила его в мусорное ведро.

— Ты не выносим! — определённо нервничаю я от нашей близости.

— Повторяешься, сладкая! — нагло облокачивается о косяк, скрестив руки на груди и откровенно разглядывая меня, будто я голая сейчас стою.

— Я не… — тыкаю в него пальцем.

— А вот и мы! — перебивает нас зашедший в квартиру отец.

Бросаю всё и иду обнимать его.

— Папочка! — кричу я, бегу в прихожую, вешаясь ему на шею, как в детстве.

— Привет, мой кренделёк! — обнимает меня отец в ответ.

— Иди сюда, вредина! — тянет меня на себя Лёшка. Обнимаю его и смачно чмокаю в обе щеки, наклонив его голову к себе.

— Леночка, привет! — обнимаю невесту брата. — Нужна твоя помощь с готовкой, — тяну её на кухню, лишь бы не находиться рядом с Ярославом в одиночку, потому что маму полностью завлёк балабол Гор. Прекрасно понимаю, что при посторонних Яр не позволит подобного отношения ко мне.

— Без проблем, — отзывается девушка, улыбаясь, на ходу убирая рыженькие волнистые волосы в хвост, и идёт следом за мной. Она очень милая, и очень подходит моему братцу. Немного стеснительная, но в ней есть стержень. А зная моего Лёшку, его нужно держать в руках, чтобы периодически приструнивать его амбиции и неуёмные желания. Особенно это касается клуба Гора, на ринге которого Лёша получал люлей неоднократно. Не нужно ему это, у него талант в другом. У него своё предприятие по столярному делу. И нужно признать, заказов у него куча. Они с Леной давно уже вместе, лет пять, наверное. Хорошая девчонка. В общем, повезло Алёшке с ней.

— Аннушка? — спрашивает мама, помогая нам с тарелками, когда ребята уже ходят взад-перед и ставят блюда на стол. — Мы тут с папой хотели спросить у тебя, дорогая… А где же твой Максим? Мы думали, вы вместе приедете. В командировке опять что ли?

Открываю рот, испуганно пялясь на мать. Что ж сказать-то?

— В дальней, — вместо меня отвечает подошедший Ярослав, широко улыбаясь, хватая сырную нарезку у меня из рук и суя один кусочек «Королевского» себе в рот. Бью его по рукам и смотрю строго и с укоризной.

— Ну чё я сделал? Жрать хочу! — оправдывается Федорцов, пожимая плечами, как ни в чем не бывало. Дитё, ей-Богу. Детина, я б сказала!

— И что же, он на Алёшину свадьбу тоже не приедет? — спрашивает мама. Ну как мне ей сказать, что мы развелись? Аж сердце сжимается оттого, как представлю разочарование в глазах родителей. Как-то не принято у нас это. Я про развод. Мама всегда категорически относилась к тому, когда слышала, что какая-нибудь семья распалась. Она была уверена, что любой брак можно спасти. Её постулат — семья всегда должна быть на первом месте, и что любые проблемы можно преодолеть. Да и стыдно мне признаваться в этом, честно говоря, что не оправдала их ожиданий. Подвела. Огорчила. Тяжело вздыхаю, не решаясь произнести и слова.

— Не приедет, ма, — снова встревает Яр.

— Тебя не спрашивали! — отчитываю его.

— Так ты и не скажешь им правду никогда! — упрекает он меня.

— Это моё дело, понятно?! — рыкаю на него.

— Дети, что происходит? — спрашивает мама у нас, ничего не понимая.

— Этот бугай хочет кое-что сказать! А я не готова к упрёкам и негодованию с вашей стороны, мам! — повышаю я голос, оправдываясь.

— А с чего ты взяла, что твои родители будут упрекать тебя в чем-то? — возмущается Ярослав. — Ты ж уже давно не маленькая и можешь принимать решения самостоятельно!

— Слушай, Федорцов, тебя это не касается! — уже не на шутку злюсь я. Он недобро щурится. — Сама разберусь, ясно?!

— Это ты так намекаешь, что я к этой семье не имею никакого отношения? — рявкает он, делая шаг ко мне.

Обидела его. Но я не это имела в виду. Чёрт! Он просто взбесил меня не на шутку.

— Это я так намекаю, что расскажу всё без твоих соплей! — поясняю я очевидное, тыкая в него пальцем.

— Правда? — стоит передо мной, словно скала. — Так скажи им, что ты развелась, наконец! — показывает рукой в сторону родителей, Лёшки с Ленкой и Тимура, что столпились кучкой у диванчика и наблюдают за нашим концертом.

— Анюта! — выкрикивает мама, держась за сердце.

— Бля-я…ин! Федорцов! — рявкаю на него. Тот встревоженно подбегает к маме, также, как и я.

— Мамуль… — обнимаю я её. Вот же гад! Ну зачем он так?!

— Это правда, дочь? — спрашивает меня она.

— Ты только не волнуйся, пожалуйста… — говорю, глядя на неё.

— Правда? — спрашивает строго уже папа.

— Да что б тебя, Яр! — направляю всю свою злость в его сторону, мысленно проклиная этого невыносимого мужика.

— Ну как же так, Анечка? — спрашивает мама. — Что произошло? Почему?

— Слава яйцам! — подаёт голос Лёшка, облегченно выдыхая. — Не долог был тот день, когда б меня посадили за убийство этого кретина. Терпеть его не мог, Анька! Козёл он! Неужели до тебя только недавно дошло, что он за чепушило на самом деле? — обнимает меня братец, поддерживая.

— Так что произошло? — строго спрашивает отец.

— Па! — останавливаю его. — Это наше обоюдное решение.

На удивление Ярослав молчит и больше не встревает в наш разговор. Не пойму, почему он не рассказал, что у Макса уже есть ребёнок от любовницы, раз он так любит такие откровения и совать свой нос в чужие дела. Хотя, сама виновата. Не нужно было ничего рассказывать ему. Могла бы наплести что-нибудь, как раз про очередную командировку. И ещё более странно то, что сам Максим ещё не женился на той бедной девушке и всё просится ко мне назад. Но я твердо решила, что семья у них, не у нас. Так что пусть будет счастлив! Аминь.

— Ну ладно тогда. Смотрю, что ты не особо расстроена этим событием, кренделёк?! — говорит папа. Я в ответ ему улыбаюсь, благодарная, что понял меня. — Все за стол, раз всё хорошо! — командует отец.

— Но… — не соглашается мама.

— Потом всё разузнаешь у неё, мать! — обрывает её папа. — Давайте спокойно поедим всей семьей.

Иду почти довольная за последней тарелкой с колбасной нарезкой. Этим предложением папа открыто дал понять, что Макса он не считал полноправным членом нашей семьи.

— Давай помогу! — тянет руки Яр, опять неожиданно оказавшись рядом со мной.

— Спасибо! Помог уже! — огрызаюсь я, всё ещё безумно злясь на него.

— Дай, сказал! — рявкает он, всё же отбирая тарелку. — И нечего дуться, я хотел, как лучше.

— Лучше? По-твоему, это было лучше? — скалюсь, сложив руки на груди. Его взгляд тут же падает на неё. Черт. Опускаю руки вниз, чтобы больше не провоцировать. Мало ли, что ещё может сделать этот повзрослевший амбал.

— А сама бы ты когда призналась им? А? — рыкает он. — И вообще, пластырь нужно сдирать сразу! Сначала больно и страшно, потом приходит облегчение. Поверь! Я знаю, о чём говорю.

— Откуда тебе знать? — спрашиваю у него. Снова злится, сужая глаза. — Да и как ты можешь брак сравнивать с пластырем? — снова возмущаюсь.

— Знаю! — отрезает. Вот черт, задела за живое! Видимо, когда-то в прошлом у него были серьёзные отношения. А я и не знала! И Лёшка ничего не говорил об этом.

— Яр, — останавливаю его, хватая за татуированное предплечье. Оборачивается. Тяжело вздыхает.

— Ну хочешь, я отпизжу его, чтоб тебе полегчало? — спрашивает он.

— Что? — прыскаю со смеху я. — Ты думаешь, что я переживаю о разводе или жалею о том, что сделала?

— А разве нет? — пожимает он плечами.

— Нет, и я уже говорила тебе об этом! Неужели думаешь, что я врала? Я просто разозлилась на тебя, потому что ты вынудил меня признаться родителям. А я была не готова, понимаешь!? Вот, — поясняю ему.

— Давайте быстрее уже! — орёт нам Алёшка, подзывая к столу, активно махая руками.

— Значит, я был прав про пластырь, — улыбается Ярослав и идёт к остальным.

Глава 5

Ярослав Федорцов

Сидим, значит, за столом, кушаем, смеёмся, разговариваем обо всем. И мне так хорошо сейчас, так же, как и десять лет назад. Мы все вместе, всей семьей и дорогими мне людьми, да и Анька ещё не замужем. Уже, точнее…

Анюта специально подальше от меня уселась, боится, что дело зайдёт слишком далеко. А оно уже зашло, только она этого ещё не осознаёт! Да и не учла она тот момент, что я теперь сижу напротив, и её взгляд постоянно то и дело упирается в меня. Ха-ха, шах и мат тебе, Сладкова! В шахматах я мастак, не зря ходил в школьный кружок! А она смущается, прячет взгляд ясных голубых глаз то за бокалом с вином, то отвлекается на разговоры с Ленкой, игнорируя меня. А мне и плевать на это, если честно, я просто любуюсь ею. Да и знаю, что она всё равно что-то чувствует ко мне! Чувствует и реагирует на меня! Не как сестра, это уж точно, а как обычная девчонка. Хмыкаю. Приятно-то как! Даже сердце от этой мысли начинает радостно скакать в груди. Я спокоен, почему-то. И сейчас такое отчетливое ощущение, что она рано или поздно будет моей. Раньше такого чувства у меня не возникало. Наверное, потому, что я не видел от неё обратной связи. А сегодня что-то поменялось. Не что-то, а конкретно — её реакция тела на мои слова и прикосновения: как твердели её соски, как бегали мурашки, как учащалось её дыхание… Что-то настолько значимое и глобальное, что меня прямо прёт всего. И я понял, что хочу быть с ней. Как никогда хочу! Так и будет, впрочем. Я абсолютно уверен. Это как аксиома, которую и доказывать-то и не нужно. Нет, я хотел этого всегда, конечно же, но долгие годы тщетно пытался вырвать всё это из своей груди и избавиться от этого дикого желания к ней. А сейчас я не хочу и не буду этого делать, оттого все чувства и ощущения стали ярче. И это придало мне уверенности. Странно, но я точно это осознаю! Сладкова теперь моя. Улыбаюсь, как дебил, глядя на неё.

— Ярочка! — обращается ко мне Лариса Михайловна. — Я знаю, что ты у нас мальчик хороший, видный, успешный. Но когда ты уже приведёшь свою девочку знакомиться с нами? Хватит уже гульки-то гулять, пора бы уже и семью заводить, сынок.

Ну вот, приехали! Думал, хоть сегодня обойдёмся без этих разговоров. Но в последний год они становятся всё чаще из уст моей названной матери. Переживает за меня, всё же. Это безусловно приятно, конечно, но я уже сотни раз говорил о том, что сам разберусь со своей жизнью. Не говорить же ей, что всё это время мечтал только о её дочери?! А сладкая моя тут же тушуется, делая большой глоток вина, вытирая рот тыльной стороной руки, чуть поперхнувшись. Улыбаюсь, задел её вопросик-то. Приятно вдвойне. Спасибо, дорогая Лариса Михайловна!

— Ма, давайте поужинаем спокойно! — цепляю спагетти, крутя вилкой по часовой, типо, мне всё равно. — Не время ещё.

— Да, сынок, согласен с мамой, — неожиданно поддерживает свою жену батя. Когда спеться-то успели? Обычно, он за меня был. — Когда уже? Мы уж заждались внуков! Я всегда думал, что ты будешь первопроходцем у нас, — хохочет он, намекая на мой чуть блудливый образ жизни.

А Анюта облокотилась спиной о кухонный диванчик и зырит на меня, сложив руки под грудью. Бля, какая ж она у неё охеренная! Я про грудь. Эти полушария сводили меня с ума долгие годы, и, похоже, ничего не изменилось за это время. Её светлая футболка немного натянулась, ничуть не скрывает её кружевной лифак, даря простор моему буйному и больному воображению. И сдается мне, что она знает про свои достоинства, пользуясь ими в полной мере, когда ей это нужно.

— Пока ни одна из всех не годится для того, чтобы знакомить её с вами, ма, — расплываюсь в улыбке, пялясь на Сладкову. Она поднимает вверх свою красиво очерченную бровку в неверии. А чё, пусть знает, что девок у меня пруд-пруди. Не вечно ж ждать, пока эта барышня соизволит спуститься с небес на землю и снизойдёт до меня?! — А внуков вон, у Лёхи просите. Я ещё молод и горяч, — незаметно подмигиваю Аньке.

— Может, просто не стоит перебирать всех подряд, а выбрать какую-нибудь одну? — вдруг спрашивает Анюта, зацепив сочную котлетку вилкой и направляя её себе в ротик. Бинго! Задел за живое! Только вот не могу отвести своего пристального взгляда от её сладких губок, вместо долбаной котлетины представляя кое-что другое, то, что между моих ног, и как она усердно работает своим ртом и языком, облизывая со всех сторон мой ствол. И вместо жира, что сейчас стекает по её нижней губе, тоже совсем не его, а своё семя. Бля-я-я! Чуть не взвыл в голос, потому что эта картинка так четко и ясно всплыла у меня в голове, что в штанах тут же затвердело и запульсировало, срочно требуя разрядки. Твою мать! Заерзал от неудобства, пытаясь унять свой пыл.

— Может, и стоит. Но что же делать, если я пока не нашёл свой идеал? Вот поэтому и перебираю, — смотрю строго в глаза, жуя макароны, будто ничего и не произошло. Как не подавился от её убийственного взгляда в ответ — одному Богу известно.

— Что вообще никого нет на примете? — вдруг встревает Лёха, удивляясь. — А Лика? Я думал у вас всё серьёзно.

Застываю, поднося вилку ко рту. Ну, Алексей Александрович, друг называется, как всегда вовремя со своими комментариями. Анюта снова прячет взгляд в тарелку.

— Ну почему же? — злобно улыбаюсь другу. — Есть, но совсем не она. Та, другая, настолько неприступна, что уж весь извелся. Но это ненадолго. Да и что время терять, пока жду от неё расположения?!

Лешка хмыкает, кивая, он и без слов понимает меня. Классный он. Мужик — одним словом. Ленка бьёт его в плечо, а тот начинает ржать. А вот Сладкова сощурила свои глазки и сверлит меня ими, даже не моргая.

— А как же здоровье? Оно что же, не важно? — снова задаёт вопрос сладенькая.

— Отчего же? Здоров как бык, поэтому пока есть возможность, усердно пользуюсь своим здоровьем, пока ищу более подходящую партию для знакомства с родителями, — отвечаю ей, отсербывая компот.

— М-м-м, ясно, — тянет Анюта, крутя бокал между пальцами. — Не сомневаюсь, что так и есть, но я немного о другом. Я про частые неконтролируемые связи и венерические заболевания говорю, — ехидничает она. — Ты уж следи за этим, не запускай.

— Так и я о них! — откровенно ржу над ней. — Не переживай, «сестричка», — выделяю именно это слово, — я предохраняюсь абсолютно со всеми! — отвечаю честно. — Так что не стоит тебе переживать о своём здоровье-то, — тонкий намёк прямо в яблочко, потому что её глаза расширяются от удивления. И не только её. Лёха тоже уставился на меня так же, как и все остальные за столом. А мать, кажись, даже дышать перестала. — То есть, о моём, — быстро поправляюсь, прикинувшись дебилом, будто совсем не то имел ввиду.

Все с облегчением выдохнули. Все, кроме моей сладенькой. Она-то уж точно поняла, что я сказал именно то, что и хотел сказать.

— Яр! Что за разговорчики за столом! — возмущается Лариса Михайловна, разрезая давящую тишину своим тоненьким голоском, строго глядя на свою дочурку и меня. — Ну-ка, немедленно прекратите эти непотребства! — говорит строгим голосом, но не может сдержать улыбки она.

— Я и не начинал этот разговор, ма! — искренне негодую. — Вы сами спросили! — отвечаю ей, а Сладкова прячет свой взгляд за котлетой, виновато опустив голову вниз.

Телефон звонит. Чёрт! Пожрать не дают спокойно! Выходной же! Но знаю, что у нас небольшие проблемы с поставкой запчастей для ремонта холодильного оборудования. И когда, как не в выходной день решать эти самые проблемы!?

Иду в комнату, почему-то задев бедром плечо Сладковой. Клянусь, что именно сейчас это было сделано не специально. Наверное… Просто, скорее всего, всё моё нутро хочет трогать и чувствовать её всё время. Я, блин, маньяк, или фетишист, или как там говорят про таких как я, когда чувак даже мимо пройти не может, чтобы не понюхать или задеть свою зазнобу. После десяти минут нервных разговоров с моим замом понимаю, что без личного присутствия вместе с «разбирающимися» в этом деле людьми не обойтись.

— Ярочка, ты что уходишь, сынок? — спрашивает мама, выйдя ко мне в коридор, когда я только кладу телефон в карман.

— Да, ма, дела, прости, — отзываюсь, пытаясь обойти её.

— Может всё-таки останешься? Ведь Анюточка только приехала, — тормозит она меня, положив свою тонкую руку мне на плечо, — а вы итак редко видитесь с ней.

— Не переживай, ма. Успею я ещё «поболтать» с твоей Анюточкой, — отвечаю Ларисе Михайловне, убирая её руку. — Завтра заскочу.

А она тут же улыбается мне, прямо светится вся от счастья.

— Обещаешь? — уточняет у меня, крепко обнимая.

— Ну, конечно, ма! Разве я врал тебе когда-нибудь?! — искренне недоумеваю, обнимая свою мать в ответ.

Да, я давно уже её так и воспринимаю, а не просто так называю. Моя родная маменька скончалась ещё, когда мне было восемнадцать, за пару месяцев до моего выпускного. И как бы ужасно это не звучало, наверное, это страшное и горькое событие облегчило мою душу, и именно поэтому меня долгие годы уже не гложет совесть от того, что именно эту женщину, человека никак кровно не родственного со мной, я люблю гораздо больше, чем ту, которая меня родила. Да простит меня настоящая мать за эти неосознанные чувства недолюбленного и нежеланного ребенка. Лариса Михайловна дала мне намного больше любви, тепла и заботы, чем та женщина, что дала мне жизнь. Я не корю её за это и не виню. Я был сложным ребенком, наверное… И она делала всё, что могла, наверное… А вот себя я долгое время одёргивал от удручающих мыслей о том, что я должен помогать своей родной маме. И я помогал, как мог, в силу своих возможностей. С батей, то есть, с Санычем несколько раз вместе возили её в клинику кодироваться. Но ей это было не нужно. Они с отчимом все равно часто пили до бессознательного состояния, а я потом пиздил его за это, когда приходил со школы, и сразу уходил к Лёхе, боясь, что совсем убью этого алкаша в такие моменты. И я безумно благодарен судьбе, что эти милые и добрые люди не оставили меня, не отвернулись, а просто и без всяких обязательств приняли в свою семью и заботятся обо мне, как о родном, до сих пор.

— Было дело! — журит меня мать.

— Ой, ма, это было очень давно и неправда, — улыбаюсь я ей.

— Так ты больше не злишься на Аннушку? — отчего-то спрашивает она у меня.

— За что? — не понимаю я.