На трещину ногами

Дэйв ждал в кафе.

— Ну, и что же мистер Мачо хотел?

— Старый друг…

— И теперь он проститутка, понятно.

— Он не проститутка, Дэйв.

— А кто же?

Я не знал.

13.

Дэйв убедил меня поступить в полицию. Я и не думал, что в городе были геи-полицейские, пока он не представил меня одному на вечеринке. Он тоже не скрывался. Ни от кого.

— Они будут проверять тебя на прочность, — сказал он. — И некоторые еще из каменного века. Вне службы они гомофобы. Но у тебя появятся там братья, я обещаю.

Письменный тест оказался легким. Да и тест по физподготовке не намного сложнее. И не так уж много проблем на работе. И не так, чтобы уж много проблем на работе. Две драки, одна довольно серьезная… но я всегда стою до конца, никогда не отступаю. И когда все это поняли, все пошло совсем хорошо.

14.

Как-то ночью в Бруклине я дежурил на вызовах с толстым ирландцем по имени Петерс. Все называли его Серж. Он работал уже целую вечность — он был слишком миролюбив и недостаточно хорошо лизал задницы, чтобы сменить униформу на штатское — это, кстати, была моя мечта, но я не обсуждал ее ни с кем. Мы поднялись на четыре лестничных пролета, чтобы проверить вызов — домашнее насилие, — это хуже всего, сказал Петерс.

Он был прав. Женщина была избита до полусмерти, но она отказалась писать заявление. Мы ничего не могли сделать.

— Напоминает дом, — сказал Петерс, когда мы спускались по лестнице. — Твои предки когда-либо вот так скандалили?

— Моего отца убили на войне, — ответил я.

— Кое-кто сказал бы, что тебе повезло, — хмыкнул он, закуривая одну из своих коротеньких сигар.

Я проехал три квартала, прежде чем он сказал мне, прижаться к бордюру. На углу стояла забегаловка.

— Мне нужно выпить, — заявил он.

— Может, подождешь, пока мы выберемся отсюда?

— А, да не будь ты такой чертовой девочкой — если обезьяны будут шуметь, я брошу им банан.

— Серж, ты знаешь, что инспектор сказал держаться подальше от таких клубов. Давай мы…

— Не глуши мотор, сыночка, — сказал он и шагнул внутрь.

Я сидел и ждал его и уже почти докурил до конца, когда вдруг услышал выстрел. Я бросился к двери клуба, Серж лежал на полу, лицом вниз, кровь заливала униформу. Я увидел прямо за ним троих. У одного был мачете — я выстрелил ему в грудь. Что-то резануло мою левую руку. Они продолжали идти на меня. Я отступал, пока не оказался рядом с Сержем, стреляющего в сторону дальней стены, где другие прятались за столами. Кто-то отстреливался. Я выпустил очередь и потянулся за дубинкой. Вдруг почувствовал, что Серж двигается ко мне, он подтягивался на локтях, пытаясь высвободить пистолет. Я вырвал его у Сержа из рук, продолжая палить, а он рявкнул «10–13»[1] в рацию.

Когда местные полицейские пришли на подмогу, у меня оставалась одна пуля в пистолете Сержа.

15.

Я проснулся в больнице, все вокруг меня было в красной дымке. Через некоторое время дымка стала розовой и я смог рассмотреть трубки, присоединенные ко мне. Я знал, что буду жить.

Серж сидел там, рядом с кроватью, с перебинтованной головой. У него был «небольшой перелом» черепа, как он сказал, и ему наложили на грудь несколько швов. Он показал мне два металлических комка.

— Вот, их вынули, мой мальчик. Из тебя. Один из руки, один из бедра. Если бы ты не носил бронежилет, как хороший солдатик, ты уже был бы просто куском мяса.

Я ничего не сказал, у меня во рту была какая-то пластиковая штуковина.

16.

Потом приходили другие полицейские. Некоторые присылали цветы. Мэр пробыл ровно столько, чтобы его успели сфотографировать.

Они перевезли меня в большую, отдельную палату с окном, и мне стало лучше. Как-то пришел Дэйв. В комнате было полно людей. Он склонился над кроватью и поцеловал меня в губы. Один из полицейских хихикнул. Дейв покраснел.

— Если тебе есть, что сказать, то скажи это на улице. Мне скажи, если считаешь, что ты достаточно крутой. — Это говорил Серж, тыкая толстым пальцем в грудь полицейского, который хихикнул. Я даже не знал, что Серж тоже был в комнате.

Я стал детективом третьей степени. Я не чувствовал себя детективом — теперь я мог носить удобную одежду, собственно, и все. Но мама так гордилась мной на награждении, когда мне вручали золотой значок. Дэйв тоже.

17.

Первое тело нашли в шахте лифта, обнаженное. Коронер не мог сказать, что его убило — падение или побои. Но не было никаких сомнений в том, что ему перерезали горло.

Когда счетчик тел поднялся до пяти, мэр назначил целевую группу. Но они продолжали умирать. Гей-мужчины, все жертвы были геями.

Вот тогда комиссар и вызвал меня. Я стал работать под прикрытием, ходил по барам, но это не помогло. Люди узнавали меня — не каждый день людей печатают в газете из-за перестрелки с преступниками. Никто даже не пытался снять меня.

18.

Я говорил об этом с Дэйвом. Убийца не работал в барах — он снимал парней где-то один на один, гулял с жертвами в безлюдных местах и делал свое дело.

Не было никаких писем в газетах или телефонных звонков. Мы создали горячую линию доверия, на нас посыпались звонки … но они ни к чему не привели.

Мама до сих пор живет в том же месте. У нее фиксированная арендная плата, поэтому ей незачем платить и переезжать. К тому же, она знает всех соседей — и чувствует себя там в безопасности. Я навещаю ее каждый четверг, по вечерам, и никогда не пропускаю. Иногда Дейв приходит со мной.

Я был как раз там, когда зазвонил телефон. Когда мама сказала: «Это тебя, Джейсон», я знал, кто звонит.

Может быть, я знал кое-что еще.

— Что такое? — спросил он, как будто это я ему звонил.

— Ты знаешь, — ответил я ему.

— Я устал, — сказал Бобби. — Действительно устал.

— Хочешь зайти?

— Нет, я не хочу заходить. Я хочу, чтобы это закончилось.

— Просто скажи мне, где ты.

— Ты будешь играть открыто, Джейсон? Только ты и я?

— Только ты и я, Бобби, — пообещал я.

— На пирсе, тогда. Завтра в полночь.

— Там, где это началось.

— Это не там началось, — сказал он. И связь оборвалась.

19.

Сначала Дэйв не хотел, чтобы я шел. Когда он понял, что я все равно пойду, он хотел пойти со мной. Чего бы я не позволил ему, конечно. Я даже на работе никому ничего не говорил.

За несколько минут до полуночи я пришел на Пирс. Теперь там стало пустынно и безлюдно. Убийца напугал всех… никто не гулял здесь — все кучковались в клубах. Безопасность в толпе.

На сваях белой спрей-краской была нарисована свастика, а над ней большая цифра девять. Девять тел нашли на сегодняшний день. Кто бы ни был убийца, скинхеды любили его.

Я шел к задней стене здания, туда, где находился естественный выход к краю Пирса. Было так тихо, я даже мог слышать плеск воды под ногами. Доски заскрипели, кое-где щели между ними были достаточно большими, чтобы провалиться в них.

Ногами на трещину…

20.

Дверь была приоткрыта. Я видел мерцающий свет внутри. Оказалось, свеча. Короткая белая свеча на столе, зажженная. Рядом с ним стояла коричневая обувная коробка.

— Просто постой там минуту, Джейсон.

Голос Бобби. Я спокойно стоял и ждал.

— Просто хотел посмотреть, на самом деле ли ты пришел один, — сказал он, выходя из тени.

— Как я и обещал.

— Место окружено?

— Нет.

Он закурил сигарету, протянул мне пачку. Я тоже закурил.

— Большой герой. Я читал о тебе в газетах, пока я был на севере штата. Думаю, ты мог бы меня арестовать сейчас?

— Нет, Бобби. Ни тогда, ни сейчас.

— Я купил тебе подарок, Джейсон. Загляни в коробку.

Я снял крышку. Пара часов, перстень, идентификационный браслет, обручальное кольцо, какие-то клочки бумаги. Я поднес бумаги ближе и прочитал… водительские права. Карточка социального страхования. Что-то, что выглядело как маленький, корявый кусок колбасы.

— Что это за вещи?

— Трофеи. Один от каждого из педиков. Штучка, которую ты держишь, это палец — у жалкого гомика ничего не было, когда я пустил его в расход.

— Боже, Бобби.

— Они могли бы сделать тебя начальником за это, да?

— Я не знаю.

Он затянулся. На конце сигареты вспыхнул огонек. Его лицо было разрисовано какими-то линиями и угольниками, а череп полностью лысым.

— Почему вы все это делаете, Джейсон?

— Что делаем?

— Превращаете в геев. Почему ты стал таким, как они?

— Бобби, это не дело выбора… просто так случается.

Он стоял неподвижно, как скала. Я чувствовал, что он наблюдает, но я не мог видеть его глаза.

— Ты когда-нибудь трахал мальчиков, Джейсон?

— Что!

— Мальчиков. Маленьких мальчиков. Ты когда-нибудь делал это?

Тошнота подкатила у меня к горлу при этой мысли — это самое отвратительное, что я когда-либо слышал.

— Ты с ума сошел, Бобби? С чего ты это взял?

— Это то, что вы делаете, правильно? Вот что происходит.

— Бобби…

— Когда я был мальчиком. Маленьким мальчиком, действительно маленьким, один из бойфрендов моей гребаной шлюхи матери сделал это со мной. Это было больно. Как будто огонь внутри меня. Я истекал кровью. Я сказал моей матери, когда она пришла домой. И знаешь, что я получил, Джейсон? Шлепок по губам. От моей матери. Она знала. Когда я все еще верил в Бога, я молился, чтобы она умерла. Этого не случилось, как ты знаешь. Я никогда не был педиком. Я мужчина. Спроси любого о моей репутации. Тюрьма или улица — все знают. Бобби Трейнор — мужик.

— Ты всегда им был, Бобби.

— Ну да. Ну вот, но теперь я полностью вымотан. Ну, почти полностью.

Он сделал небольшой круг, не приближаясь. А потом я увидел пистолет. Серебряный автоматический пистолет. Он поднял его вверх, так что я мог видеть его в свете свечи.

— Я всегда ревновал тебя, Джейсон, — сказал он.

— Меня? Почему?

— Я хотел бы, чтобы у меня была твоя мать.