Японская война. 1904 (СИ)

— Прекрасно, — я кое-что вспомнил. — Мне тоже попадались документы по той войне. И англичане писали, что в среднем каждый их солдат за то время прошел через госпиталь. Если брать гражданскую войну в Америке, то там и того больше: каждый солдат был в госпитале в среднем три раза. А какой у вас опыт?

— Такие цифры я не изучал, — доктор опять растерялся.

— Тогда до новых вводных будем ориентироваться на них, а потом уже будем вносить корректировки.

Слащев сдался, и мы перешли к обсуждению остальной работы медицинской службы. Если честно, мне уже давно хотелось сказать «стоп» и начать все менять, но… Я ведь тоже не специалист — сколько у меня опыта? Так что старался слушать, пытаться понять. Про инфекции было даже интересно. Оказалось, доктора тут успели провести целую спецоперацию по приучению солдат к чаю, и, когда те перестали пользоваться сырой водой, удалось до минимума свести болезни желудка и холеру. А вот с чем не получалось справиться, так это с сифилисом. Местные им болели, рядовые, несмотря на все угрозы и разъяснения, к ним бегали, и результат налицо. Иногда в прямом смысле слова.

Здесь мне сложно было что-то сказать. Учись я в свое время на обычного доктора — возможно, было бы по-другому, но буду думать… А пока мы снова перешли к полевой медицине. Слащев с другими докторами принялись рассказывать, как у них организована сортировка, как они отслеживают типы ранений и определяют судьбу пострадавших… И я все-таки не выдержал.

— Простите, я правильно понял, что вы собрались мерить пульс прямо на поле боя?

— Без этого не поставить верный диагноз, — Слащев вскинул голову, на этот раз твердо уверенный, что сумеет поставить меня на место. — Вы не доктор, поэтому вам не понять, насколько точный диагноз важен для лечения.

— Я не доктор, — согласился я и закрутил головой, — поэтому мы проверим…

Рядом как раз проходил один из капитанов Мелехова, и я подозвал его, чтобы тот подобрал нужных людей. А сам тем временем рассказал нашим врачам и фельдшерам, что мы будем делать.

— Суть простая. Сейчас капитан Шульгин приведет нам два десятка смышленых рядовых и одну свинью. Свинью режем и с помощью этой крови имитируем попадания пуль, разрывы снарядов и другие приятные мелочи. Солдат я лично проинструктирую, что с ними случилось, ваша же задача — обработать этот поток раненых, словно мы на поле боя. Количество людей, что вы поставите на эту задачу — на ваше усмотрение. Я же со своей стороны буду оценивать, сколько времени займет сортировка и сколько ошибок вы при этом совершите.

— Вячеслав Григорьевич, это неправильно… — доктор попытался поспорить.

— У вас есть где-то пятнадцать минут, чтобы подготовиться и на деле доказать мне свою правоту, — я постучал по часам, а потом отошел в сторону к группе солдат, которых как раз привел капитан Шульгин.

Тут, признаюсь, я немного недооценил задачу — пришлось потратить почти полчаса, чтобы объяснить рядовым, что именно от них требуется. Они до последнего не хотели верить, что господин полковник задумал именно такое невиданное дело. Зато сам капитан и присоединившийся к нему поручик Славский включились с настоящим интересом. И когда я дал сигнал начинать, так и вовсе отыграли самое настоящее представление.

Поручик тряс своей залитой свиной кровью рукой и завывал, словно самый настоящий волк, перетягивая на себя почти все внимание десятка фельдшеров, выделенных на дело Слащевым. Сам доктор хмурился, краснел и держался почти минуту, но потом не выдержал и криком напомнил своим, что, вообще-то, у них тут не один поручик на излечении. В итоге осмотр и сортировка с описанием, что делать дальше, заняли почти пятнадцать минут. Честно, даже быстрее, чем я ожидал.

А вот доктор Слащев, кажется, был готов провалиться под землю от стыда.

— Не думал… Не думал, что будет такой хаос, — раз за разом повторял он.

— Солдаты вон регулярно занимаются упражнениями, — заметил я. — Если и вы будете своих орлов гонять, уверен, они тоже довольно быстро набьют руку. Тут ведь дело не только в скорости, — я шел мимо раненых и остановился рядом с довольным Славским. — Возьмем поручика — что вы у него нашли?

— Скользящее ранение руки, — тихо ответил один из фельдшеров.

— Требует ли оно срочного вмешательства врача?

— Нет.

— А каким вы его осмотрели?

— Первым, — фельдшер покраснел вслед за своим начальством.

— Дальше, — я подошел к еще одному раненому. — Это рядовой Семенов — что с ним?

— Мы подходили, — зачастил уже другой фельдшер. — Он тихо сидел в углу и отказался отвечать на наши вопросы. А это вообще нечестно!

— Рядовой Семенов, какие у вас были инструкции? — я повернулся к солдату.

— Сидеть молча, если не подойдут в течение десяти минут, — солдат смущенно вернул часы капитану Шульгину. — Если подойдут раньше, сказать, что рядом был взрыв, теперь тошнит и кружится голова.

— Что это? — я посмотрел на фельдшера.

— Не знаю.

— Это контузия! — рявкнул я в ответ, на мгновение задумавшись о том, что открытие большей части последствий от воздействия взрывов и оружейного огня еще впереди. Ну да что теперь делать, будем опережать время. — Ударная волна поражает головной мозг и его функции. От удара о черепную коробку возможен отек, но с этим мы ничего не сделаем. А вот помочь человеку не захлебнуться рвотой — положить его на бок в устойчивую позу с подтянутым повыше коленом — это нам уже по силам. Кажется, мелочь, но такая мелочь, если не обратить на нее внимание, в отличие от царапины может стоить жизни! И ваша… Нет, наша общая главная задача сделать так, чтобы мы правильно распределили ресурсы и помогли всем, на кого нам хватит времени и сил.

— Разрешите, господин полковник? — капитан Шульгин, внимательно слушавший мою речь, вытянулся, чтобы задать вопрос.

— Разрешаю.

— Почему вы говорите, что мы должны помочь тем, на кого хватит времени? Почему не всем?

— Потому что, — я вздохнул, — у нас недостаточно врачей на каждого раненого. Чем раньше мы это признаем, тем быстрее начнем искать решение, что с этим делать. Так же важно понимать, что раненые появляются не в тылу в больнице, а на переднем краю, где стреляют, где ни на что нет времени, и все, что можно и нельзя, нужно делать быстро и не высовываясь. Поэтому правильная сортировка — это одна из важнейших частей работы медицинской части. Ведь в чем ее суть? Мы делим раненых на группы. Черная — те, кому не помочь, и если мы будем тратить на них время, то украдем его у тех, кого еще можно спасти. Красная — те, кто могут умереть в течение часа и кем нужно заниматься в первую очередь. Желтая — те, чьи жизни пока не находятся под угрозой и кто, как бы больно им ни было, должны подождать, пока врачи, чье количество ограничено, будут спасать их товарищей. И, наконец, зеленая группа — легкие раненые. Легкие — это не значит, что их не нужно лечить, но значит, что до госпиталя они смогут добраться самостоятельно. Естественно, не одни, соберем их в группу, человек в 10–20, поставим сопровождающего и вперед. А медицинский транспорт сохраним для тех, кто на самом деле не сможет без него обойтись.

* * *

Игорь Иванович Слащев думал, что сегодня ему как обычно придется ставить нового офицера на место. Уже не раз бывало, что мундиры пытались его строить, рассчитывая загнать медицину в свои тугие армейские рамки, но быстро убеждались, что на самом деле ничего в ней не понимают. И, к счастью, им обычно хватало понимания, что ради блага себя и солдат стоит отойти в сторону.

Сегодня доктор Слащев впервые почувствовал себя на их месте. Сначала странные слухи о том, что новый полковник провел в прямо в поезде операцию на артерии. И пусть Игорю Ивановичу доводилось читать о подобных опытах, но рассчитывать, что кто-то в России оказался на острие науки, было невероятно. Особенно невероятно, что этим кем-то оказался военный… Поэтому он просто предпочел не поверить в эти сплетни. Точнее, он не верил сначала, но, когда полковник Макаров устроил ему разнос с сортировкой раненых, появились сомнения. И ведь как придумал — не просто накричал или объяснил словами, а показал на деле и ткнул носом.

Игорь Иванович так разозлился, что был готов взорваться из-за любой мелочи, но тут полковник рассказал своему капитану про суть сортировки и… Это было так необычно. Новые слова, термины, но при этом все так просто и понятно. А потом Макаров и вовсе предложил повторить эксперимент. Только теперь уже доктор будет готовить раненых, а он в свою очередь проинструктирует фельдшеров. Мысль о том, что это глупые игры, мелькнула лишь на мгновение, уже через секунду доктор думал только о том, как теперь уже он макнет полковника носом в грязь.

И он постарался. Снова привлек поручика Славского, придумал каждому солдату свой уникальный случай и добавил пару хитростей. Если не догадаться задать правильный вопрос, то причину болезни легко можно было перепутать. А еще… Тут Игорь Иванович признавался сам себе, что поступает не очень честно, но очень уж ему хотелось победить — в общем, он добавил пару случаев, с которыми точно еще никто из его команды не сталкивался. Так что победа теперь была ему гарантирована.

— Вы готовы? — спросил полковник.

— Готовы, — доктор оглядел созданное им поле раненых.

— Тогда начинаем…

Ответил его противник, и вперед выступил один-единственный фельдшер. Новенький Короленко — Слащев задумался, насколько тот может быть хорош, но только тряхнул головой. Все его ловушки тому точно не обойти. Доктор был уверен в себе, но все равно с волнением следил за происходящим.

Короленко подошел к первому больному. Вопрос — он его даже не расслышал на расстоянии — ответ.

— Красная группа.

Второй раненый. Вопрос-ответ.

— Зеленая группа.

Рядом начал прыгать поручик. Вопрос — тот попытался увести разговор в сторону. У Игоря Ивановича даже вспыхнула надежда, но…

— Зеленая группа, — припечатал Короленко и продолжил свой поход.

Всего сортировка раненых заняла чуть больше минуты, и ошибся фельдшер только один раз. Причем и сам Игорь Иванович, если не кривить душой, в том случае мог бы допустить оплошность, столько всего там накрутил. Теперь должен был начаться разбор, но тут к полковнику прибежал еще один новенький, капитан Хорунженков, и доложил, что кто-то устроил дебош у его палатки.

В общем, полковник Макаров ушел заниматься своими делами, а доктор Слащев остался со своими. И он не собирался терять ни секунды, чтобы разобраться, что же именно тут произошло.

— Как? — подошел он к Короленко. — Что вам сказал полковник, как вы сделали все так быстро? И так… безошибочно?

— Он… — фельдшер выглядел смущенным. — Он сказал, что это называется простая сортировка. Если человек не дышит и не двигается — черная зона…

— Но ведь можно ошибиться! — тут же воскликнул кто-то из толпы. — Наша задача — нести христианское милосердие, но как можно отворачиваться от кого-то так быстро, даже не попытавшись ничего сделать?

— Я сказал полковнику примерно так же, — Короленко покраснел. — А он сказал, что это чушь.

— Что? — доктор Слащев открыл рот от удивления.

— Да! — с вызовом ответил Короленко. — Сказал, что милосердие он оставит господу богу, а наша задача — сделать так, чтобы как можно больше раненых выздоровели и как можно быстрее вернулись в строй.

В толпе тут же началось обсуждение этой крамольной мысли, и доктор Слащев должен был признать, что звучит она на диво разумно. Чувствовалась в ней, конечно, армейская грубость и прямота, но… Возможно — тут доктор чуть не подавился на вдохе от этой мысли — чего-то такого и не хватало на самом деле всей медицинской службе империи. А то любят в том же Красном кресте поговорить об абстрактном милосердии, а как до дела доходит — кто в лес, кто по дрова. Нет цели, а значит, нет и возможности договориться: а что не так, а что можно сделать лучше.

— Оставим споры. Что там дальше было в этой простой сортировке?

— Если дышит, но не может говорить или двигаться, то красная зона.

— Дальше.

— Если двигается, говорит, но не может ходить, то желтая…

— А почему такой акцент именно на возможности ходить?

— Потому что если может двигаться и ходить, то это зеленая. Этот пойдет дальше своим ходом, — победно улыбнулся Короленко. Похоже, он сам задал тот же вопрос в свое время и теперь доволен, что и другие попались в эту ловушку.

Фельдшеры начали бурно обсуждать услышанное, другие врачи, стараясь сохранить репутацию, держались в стороне, но и они нет-нет, да и вставляли слово-другое. Сам же Игорь Иванович твердо решил, что будет внедрять эту новую методику у себя. Да, в ней было немало дыр, особенно в сортировке желтых и красных больных, и тут фельдшерам на местах будет помогать только их опыт и насмотренность. Но уж больно убедительной получилась разница: 15 минут и 10 фельдшеров в одном случае, и 2 минуты и 1 фельдшер в другом. Небо и земля. Да и сам доктор, хоть и был весьма упрям, пользу дела всегда ставил на первое место.

Возможно, и остальные идеи полковника будут иметь смысл… По крайней мере, когда он освободится, нужно обязательно еще поговорить.

* * *

Я икнул прямо на ходу, замедлился, чтобы восстановить дыхание, а потом уже спокойно вышел к своей палатке, рядом с которой гарцевали и переругивались одиннадцать казаков. Их старший выделялся не только погонами. Сам вытянутый, голова тоже, словно старалась успеть за телом, и иссиня-черные щегольские усы. Вот, кажется, я и познакомился с начальником переведенной ко мне кавалерийской сотни.

Петр Николаевич Врангель или, покороче, фон Врангель. Фон — потому что барон, и сейчас с этим баронским апломбом мне и придется разбираться. Еще бы понять, чего он так взбеленился!

— Господин полковник! — один из ближайших казаков неожиданно бросил мне укороченную для кавалерийских частей мосинку. — Давайте стреляться! За то, что в грош не ставите русскую кавалерию!

В памяти неожиданно всплыло. Свои командиры, свои интенданты, даже свои инспекторы — кавалерия, как и флот, в это время была словно государство в государстве. И, кажется, когда Засулич предложил выделить мне личную сотню, это было не столько подачкой, сколько подставой.

— Ну что, господин полковник? Или боитесь? — казак начал картинно поднимать свой карабин, и меня изнутри снова наполнила ледяная уверенность.

Как тогда с интендантом, как в поезде…

Ладонь, до этого сжимавшая шейку приклада словно дубинку, сменила хват: пальцы заняли каждый свое привычное и единственно правильное место. Мизинец полностью расслабился, чтобы не ходил локоть. Указательный лег на спусковой крючок точно краем первой фаланги, чтобы при нажатии винтовка даже не подумала шелохнуться… И откуда я все это знаю? Ни я сам, ни бывший Макаров никогда не были хорошими стрелками.

Откуда, черт побери⁈

Глава 6

Стою, карабин смотрит чуть вперед, врангелевцы передо мной замерли. Кажется, никто не ожидал, что я пойду на обострение? Ну, побузили казаки, и что такого? А вот не дождетесь, я пойду до конца, потому что без нормальной кавалерии сожрут меня тут японцы, а вот с ней — появилась у меня пара идей, пока спал.

— Не шутите так, полковник! Мы сегодня на дело ходили, по нам корейцы стреляли, мы до крови жадные… — казак, бросивший мне мосинку, поднял свой карабин немного повыше.

Я до последнего не верил, что до такого дойдет, но тут опять взяли верх неизвестно откуда появившиеся рефлексы. Мой карабин взлетел выше и быстрее — грохот выстрела, и деревянная ложа мосинки в руках шутника разлетелась на куски. Трехлинейная пуля, 7,62 миллиметра, еще и на таком малом расстоянии — это страшная штука, но, когда стрелял, я словно видел, что и как будет дальше. Пуля в одну сторону, большая часть щепок приклада — в другую. Мелочь, конечно, достала и казака, и его коня, но это действительно была мелочь.

— Как это понимать, полковник? — Врангель поднял своего коня на дыбы.

— Ах ты, сволочь! — еще один казак решил перейти от слов к делу.

Ну, а я снова выстрелил. В магазине мосинки 5 патронов — минус еще один, осталось три. На этот раз замерли все. Если в первый раз мой выстрел еще могли принять за случайность, в том числе и я сам, то теперь уже второй разнесенный в щепки приклад прямо говорил о том, куда и как я стрелял.

— Кажется, мы неправильно друг друга поняли, — Врангель окинул взглядом свою банду, а потом спрыгнул с коня. — Забудем?

Он протянул мне руку.

По всем правилам то, что мы сейчас натворили, это трибунал. Вот только армия — это не только правила, это прежде всего толпа самых разных мужиков, которым нужно ужиться друг с другом. Я ведь уже видел такое в свое время. Хорошо, когда можно служить строго по уставу, но… Нам сейчас не служить, а воевать надо.

— Знаете, Петр Николаевич, — я внимательно посмотрел на Врангеля, — если бы сейчас было мирное время, вы бы вместе со своими людьми пошли под суд. Но сейчас война. И мне в моем полку нужны волкодавы с зубами, а не в строгом ошейнике. Понимаете?

— Рвать, но только по вашему приказу? — фон Врангель сразу понял, что к чему. А чего я хотел от барона?

— Только так, — я пожал протянутую руку. — А теперь идите. С генералом Мищенко я сам поговорю насчет вашего перевода, когда он вернется. Чтобы не было обид. И… — я задумался. — В 19.00 будьте готовы, возьму вас с собой на обход наших постов. Заодно и обсудим, чем вы на самом деле сможете помочь полку.

Мы несколько долгих секунд мерились с Врангелем рукопожатиями, пока довольный сотник[1] не отпустил мою ладонь. Кажется, договорились — я немного расслабился и тут же вспомнил одну странность, которую пропустил в самом начале.

— Подождите… Вы сказали, что по вам корейцы стреляли? Но откуда они взялись? И разве мы с ними воюем?

— Да это пограничники, — ответил тот самый казак, что кинул мне свой второй карабин. — Формально у них японцы уже столицу взяли, а они до сих играют в независимость. Мол, это нам решать, кто тут будет ходить. Нет, чтобы включить голову и вместе с нами вдарить по самураям!

Он только рукой махнул, недовольный менталитетом наших южных соседей. Хотя лично я не удивлюсь, если все эти независимые патрули на самом деле управляются из штаба армии Куроки. А что? Китайцев для шпионажа японцы используют, почему бы не припахать и корейцев. А вот чего Корее потом будет стоить эта оккупация, которая закончится только после Второй мировой, кто же о таком будет думать заранее.

— Надо бы этих корейцев захватить и допросить, кто у них главный, — задумался я вслух.

— Нельзя, — возразил Врангель. — Нейтралы же, так как мы их захват японцами не признаем. А как их брать в плен и спрашивать после такого?

— Те, кто стреляют в моих солдат, точно больше не нейтралы, — лично у меня по этому поводу никаких моральных дилемм не было. — Так что до вечера подумайте еще и над этим. Как будет лучше провернуть.

— Так точно, — Врангель ответил с усмешкой, но очень уж довольной она была.

— Господин полковник, разрешите попросить? — снова вмешался в разговор тот казак. Упорный и наглый, наверно, тоже какой-то «фон».

— Чего тебе?

— Винтовку верните, пожалуйста. А то одну сломали, вторую забрали, а у меня теперь денег не хватит, чтобы новую взять.

— У друзей одолжишь, — я только отмахнулся. — Или ты хочешь забрать у меня то, что я взял в бою?

Врангель усмехнулся еще злее и довольнее.