Помоги проекту - поделись книгой:
— Дети… — он кивнул. — За детей, я так понял, ты бы и на дракона вышел, да? У тебя крыша в этом направлении поехала? Я типа за справедливость, ты — за детей. Каждый сходит с ума по-своему…
— И на дракона, да… — задумчиво протянул я.
— Э! — сказал дракон. — НА МЕНЯ-ТО ЗА ЧТО? Я ТОЖЕ, МОЖЕТ, ЭТО… К ДЕТЯМ КАК БЫ… НУ… ЗА ДЕТЕЙ, В ОБЩЕМ. ЭТО ЖЕ — ДЕТИ! ПУСТЬ БУДУТ, ЭТО САМОЕ…
Кажется, я впервые чувствовал, что дракон — в замешательстве! Это что получается? Никогда до этого не слышал от чешуйчатого ничего подобного! Это что же — лёд тронулся? Он меняет меня, да, я чувствую это и боюсь этого… Но и я меняю его? Может быть — возможен какой-то межличностный компромисс? В конце концов, с Гошей мы его нашли и просто перестали заморачиваться, перемешав за время моего тут присутствия все воспоминания в один причудливый клубок, из которого при необходимости доставали одну нить за другой.
Там — мое детство и компьютерные клубы, и ловля рыбы в Ведриче на «телевизор», и республиканская олимпиада по истории, и айки-крав-мага, тут — его детство и игры в «диких уруков» за гаражами, и самопалы из водопроводных труб, и великокняжеская олимпиада по истории, и русский кулачный бой. Бери и пользуйся… Может, и с драконом так выйдет?
— ХРЕНА С ДВА, — сказал дракон. — ТЫ — МОЙ.
— Да уж, есть, о чем задуматься, — растолковал по-своему мое молчание Зборовский. — Но раз прикроешь — то я не боюсь. Я-то видел, как ты тут подъезд драил в тот раз от кровищи… И вот этих — разогнал. Как ты сказал? Банду четырех? Там один Кацура чего стоит, сиамец этот. Я видел, как он лягается — страшное дело! Ты крутой мужик, да? В Поисковом служил…
— Да я там больше с лопатой, чем с автоматом, что вы все с этим Поисковым… — отмахнулся я.
— Знаю я, что вы с лопатами там вытворяете! Это же кошмар! Слушай, а ты в мою команду не хочешь? Помощником депутата или вообще — баллотироваться вместе? Ты ж сто подписей влет соберешь! Учителя, родители детей, да кто угодно! За тебя проголосуют! Да что там — если ты будешь баллотироваться, то мне как бы и не нужно тогда, я за тебя — всеми руками и ногами!
— ДАВАЙ! СОГЛАШАЙСЯ! — заревел дракон. — ЭТО НАШ ГОРОД ПО ПРАВУ КРОВИ И СИЛЫ! ВЕРНЕМ ЕГО!
— Не-а, — покачал головой я. — Я без амбиций в этом плане. Слишком хорошо знаю, во что превращусь, если решу двигаться в эту сторону.
— Это цитата? Митрандир? Ты цитируешь Митрандира? — удивился Зборовский. — Я и не думал, что кто-то кроме меня тут увлекается такими вещами… Илуватаризм и всё такое… В нашем богохранимом отечестве?
Я аж крякнул от удивления. Поди ж ты, илуватаризм! Все-таки другой мир — это другой мир. Теорию-то я знал, начитался уже, но привыкнуть, что одной из мировых религий тут является вера в Эру Илуватара, валар и майар — было очень непросто. И Митрандир — по-русски Гэндальф, играл там роль некоего своеобразного Заратустры или — Лао-Цзы, если угодно.
— Лаэгрим же вроде сторонники гелуг эстель, и тоже Эру молятся, так что и в богохранимом отечестве это вроде как вполне допустимо… — почесал затылок я, и сосед закатил глаза.
— О, Боже, я же говорю с историком, зачем я вообще рот свой открыл? — он тут же поднял вверх руки. — Короче, мне самому придется, да? Ч-черт, я ведь не в том плане, чтобы личная власть и тому подобное, я людям хочу помочь, а другого варианта, кроме как возглавить весь этот бардак — не вижу. Хотя не представляю себе, как мне — журналисту — разогнать всю эту камарилью и навести порядок. Но — представлю, разберусь, разгоню. Дайте только срок!
— Никогда бы не заподозрил тебя во властолюбии. Твой вариант — это эффективный альтруизм. Мол, если не я — то кто? И если не так — то как? И я тебя уверяю — были журналисты, которым вполне это удавалось, — внутренне холодея от аналогий, произнес я. — Главное — не пучь глаза, не носи черную рубашку и не размахивай сильно руками…
— А? Что? Опять какие-то твои исторические приколы?
— О, да… Просто обхохочешься. Журналисты — полбеды, главное художников в политику не двигать. Вот тогда самая дичь начинается обычно… — я зевнул. — Ладно, Евгений, с тобой тут хорошо, но и сон сам себя не увидит, пора мне уже на боковую…
— И что — просто вот так пойдешь спать? Ну, ты железный человек…
— НЕТ, — откликнулся дракон. — МЫ — ХЛАДНОКРОВНАЯ ТВАРЬ.
— Спокойной ночи, — сказал я, поднимаясь по лестнице. — Не засиживайся тут, нам нужны бодрые и выспавшиеся предводители!
Иногда я думал, что разбогатеть стоит для того, чтобы заиметь себе нормальную ванную. Метра два в длину и метр двадцать — в ширину. При моих габаритах для того, чтобы опустить голову в воду, лежа в стандартной ванной, приходилось задирать ноги на стену. Только в этом случае уши были погружены полностью, а волосы и борода расплывались по поверхности воды, аки львиная грива. А мокрые ноги — мерзли. Издержки долговязой конституции!
Гудение мобильника достало меня в этот самый момент, так что я едва не утоп, от неожиданности булькнув в воду вместе с лицом, носом и всем остальным, а потом, отплевываясь и отфыркиваясь, мокрой рукой ухватил телефон. Звонил Холод!
— Алё! — заорал я, включая громкую связь и возвращая телефон на положенное место: крышку унитаза.
— Ну, ты свиреп, Пепел! — голос главного вышемирского мафиози звучал весело. — Я думал — ты разворошишь муравейник, а ты поджег его, растоптал муравьев и нассал сверху, а-ха-ха-ха! Кстати — если мы откроем официальный бойцовский клуб, ты не будешь против?
— Что⁈ — я имел право на злость, он ведь форменным образом издевался надо мной! — Не буду ли я против⁈ Если бойцы будут совершеннолетние и не станут обижать маленьких детей, а еще — вы официально их трудоустроите, оформите страховку и дадите соцпакет — я вам еще и спасибо скажу. Могу даже в ножки поклониться за создание высокооплачиваемых рабочих мест для вышемирцев…
— Однако! — озадачился Холод, вернув мне мое слово-паразит. — Ты же не серьезно сейчас? Мы же не будем с тобой бодаться из-за этой темы?
— Гос-с-споди Боже, знаете, какая у вас сегодня планида в моем отношении? Обламывать! Второй раз уже, второй раз! — сначала — Яся, теперь — ванная… Холод определенно заслуживал звания «великого обломателя». — И вообще — ночь на дворе, неужели у вас других дел нет, кроме как меня драконить?
— Драконить? Какое интересное слово… Ладно, ладно Георгий Серафимович, я тебе на следующей неделе позвоню, есть еще кое-какая история по твоей части, но пороть горячку я не буду, все разузнаю досконально. Мы ведь продолжим сотрудничать?
— Продолжим, — кивнул я, хотя прекрасно понимал, что он никак через телефон мой кивок не увидит. — Пока вы не переступите границу. Или пока не сочтете меня слишком неудобным.
Он немного помолчал, переваривая услышанное.
— А что будет, когда я сочту тебя слишком неудобным? — уточнил криминальный босс.
— Конечно, вы попробуете меня убить. Но у вас вряд ли получится. А потом вы пригласите кого-то со стороны, и дай вам Бог рассудительности натравить этого кого-то на меня за пределами Вышемира…
— Хм! Ты странный человек, Пепел, — сказал он и отключился.
Кто еще тут странный⁈ Тоже мне — нормальный нашелся. Это Холод-то!
Я выдернул пробку из сливного отверстия и еще некоторое время лежал, пока уровень воды в ванной не стал критически низким. А потом — вытерся и пошел спать. Супергерои тоже хотят спать, вообще-то!
Глава 4
Олимпиадное движение
Те, кто думает, что учителя на каникулах не работают — категорически ошибаются. Ну ладно, не категорически. В конце концов, в школе на каникулах в двести раз тише, чем во время учебных занятий. В кабинете — прохладно, чисто, стоят ровные ряды парт, на полках аккуратно разложены стопки с учебными пособиями, атласами и картами, доска — без единого мелового развода… Пол — чистый и блестит, без грязных следов и черных полос от резиновых подошв. Можно спокойно разобраться с документами, подчистить хвосты и дозаполнить бесконечные таблички и списки, разобрать папки с планами, раздаточным материалом и бес знает с чем еще.
Время растягивается, рабочий день из сумасшедшей эстафеты от урока к уроку превращается в размеренную прогулку, что-то типа скандинавской ходьбы. Кто-то заходит, рассказывает школьные новости, что-то спрашивает, уходит — ритм замедляется ровно настолько, насколько уменьшается и уровень шума.
Ко мне заходил Джабраилов — математик, чтобы пошутить свои джабраиловские шуточки: про девушек-коллег, зарплату и бесконечные бизнес-планы, которыми он просто фонтанировал и, что характерно, периодически реализовывал. Потом прицокала на каблучках учительница эльфийского, Елена Владимировна — она прямо ртом сказала мне, что ей нужна пара полок для рабочих тетрадей и документации, вот дела! Конечно — я освободил ей эти полочки, почему бы и нет? Сам когда-то был в роли свахи переездной, в начале своей педагогической карьеры там, на Земле. Есть некоторое понимание, да и вообще — копаться в моем столе от широты душевной она перестала. И парня, кажется, нашла — какого-то широкоплечего пожарного. Пожарный — это хорошо, это надежно. Пенсия, опять же, льготная. Не то, что всякие учителя. Но за каким бесом ей каблуки на каникулах — вот это осталось для меня тайной за семью печатями.
После этого я принялся подкручивать плоскогубцами и отверткой расшатанные ребятами столы и стулья и настроился на совершенно мирный лад. Однако пришел Кузевич.
— Георгий Серафимович, я это… — Ваня мялся у входа.
— Заходи, бери отвертку, подкручивай, — сходу взялся за него я.
Парень неплохой, только без царя в голове. Батя у него мужик правильный и зарабатывает много, вроде как даже — горный инженер, но постоянно пропадает на Северах не то в командировках, не то — на вахтах. Может быть, поэтому у сына малость не в ту степь голову и наклонило, похоже — хочет доказать всем, а в первую очередь — себе, что он настоящий мужик. Вот и отвертку взял, и тут же принялся проверять, на каких стульях спинка шатается и сидушка отходит. Деловой подход! Сначала все проверил, отставил в сторону неисправные, потом уже за них принялся.
— Так что там? — мотнул головой я. — Ты ведь не просто так пришел, потому что по кабинету истории заскучал и только и мечтал, что болты-гайки крутить, м?
— Два вопроса, Серафимыч, — он потрогал свежую ссадину на лице пальцем и поморщился. — Что там насчет подработки на автосервисе, и как по поводу олимпиады по географии?
— А? — удивился я. — В каком смысле — олимпиады?
— Ну… Я решил, что буду географию сдавать. Хочу по батиным стопам идти, на геолога, а там география нужна. А если на губернском уровне первое, второе или третье место взять — то это без экзаменов в любой великокняжеский вуз… Вот я и подумал!
— Подумал, что за одну четверть подготовишься к первому этапу, всех победишь в уезде и поедешь на губернию? Ну-ну, — сказал я. — Благородно.
А потом задумался.
Кузевич, конечно, был парнем перспективным. А география — предметом не особенно популярным, по сравнению с той же математикой и даже историей. И эти два пункта собравшись в кучку уже делали предприятие довольно заманчивым. Вообще, если говорить об олимпиадах, то от учителя тут зависит процентов тридцать, может быть — сорок. Если ученику не интересно, если он не в восторге, например, от решения математических задач или проведения химических опытов, если не ловит кайф от чтения исторических романов про Цезаря или просмотра телепередач в духе «Моя планета» или «Нэйшнл Джиогрэйфик», то в принципе можно особенно не заморачиваться. Выше местного уровня не прыгнет, сколько его ни муштруй. Нет, бывали исключения, и зубрилки порой занимали первые места на республиканском уровне, но — не в моей земной практике. У других учителей, не у меня.
Но тут ко мне пришел Кузевич! Светлая голова. Пытливый ум. Можно сказать, даже — эрудит! А потому…
— А ну — доставай карту мира. Давай, аккуратно — третья полка, желтая наклейка…Ага! Вешай на доску!
Кузевич расправил физическую карту мира, и я хмыкнул: за редким исключением она повторяла нашу, земную. И я, готовясь к урокам географии, немало десятков минут над ней поползал, выискивая отличия… Но пока учил детей — запомнил сам, так что теперь мог погонять его как положено.
— Давай, погнали: мыс Альмади, мыс Игольный, мыс Рас-Хафун и мыс Бен-Секка! Показывай!
— Черт! — сказал Кузевич и наморщил лоб. — Я помню. Помню. Это что-то такое… Хм-м-м! Ага-а-а! Крайние точки Африки! В восьмом классе проходили.
И мигом показал мне их кончиком отвертки…
— Ого! — сказал я. — Впечатляет. Давай вот что: Мак-Кинли, Аконкагуа, Винсон. И Таунсенд.
— А-а-а! — он, зараза такая, погрозил мне пальцем. — Конечно, Европу с Азией вы не назвали. Это самые высокие горы на разных континентах, ща-а-ас я…
Короче, карту он знал, и это был уже огромный плюс. Можно было работать. Я пребывал в состоянини когнитивного диссонанса. Не очень-то я привык к разумным и разбирающимся в теме ученикам. Всё больше — либо к тем, кто вовремя на уроках сориентироваться успевает, либо — к старательным, либо — к откровенно забивающим.
— Ты чего такой умный, Ваня? — спросил я.
— А чего? У меня карта над кроватью с девяти лет висит, — признался Кузевич. — Физическая мира и политическая — Евразии…
— Ага-а-а! — обрадовался я. — Доставай из стопки политическую карту мира! Буду тебя заставлять искать Белиз, Суринам и Бутан!
— Ч-ч-черт, спалился… — сделал печальную физиономию Кузевич. — Это ведь все не в Евразии, да? Или что-то в Евразии? Но на олимпиаду-то по географии меня возьмете?
— Возьму. Но гонять буду, как сидорову козу. Завтра приходишь к девяти, будем задачки решать.
— Зада-а-ачки? — лицо парня вытянулось. — Какие еще задачки? Это ж география!
— Хо-хо! — сказал я. — Температура, давление, высота над уровнем моря… Влажность абсолютная, относительная и максимальная. Еще не передумал?
— Нет! — решительно помотал головой он. — А Вождю позвоните?
Какой настырный молодой человек! Из него выйдет толк! Я полез в карман за телефоном, а в дверь уже засовывались одна белобрысая башка за другой: Белов привел свою банду.
— Мы на занятия по истории! — они-то готовились с самого первого сентября!
— Садитесь давайте, будет у нас Ланкастерская школа, — тут же сымпровизировал я. — Равный обучает равного! Итак, Кузевич, ты знаешь, что история и география — родные сестры и одна без другой как иголка без нитки? Однако, приступай — вызывай пацанов к доске и гоняй карте… А я пока с Вождем поговорю.
Закрывая дверь, я услышал, как хитрый Кузевич заявил:
— Будем искать Бутан, Белиз и Суринам! Вперед, кто первый найдет — тому дам половину яблока!
Определенно, было в нем что-то от Тома Сойера, а?
Я закинул пачку распечаток с портретами Зборовского и слоганом «ЗА ЗБОРОВСКОГО, ЗА ВЫШЕМИР!» на заднее сидение «Урсы», обошел машину по кругу и вдруг остановился.
— Однако! — сказал я, разглядывая намалеванную на заднем стекле надпись. —
«TEBE KONEZ SUKA» — вот что там накорябали. Дурачок какой-то писал. Вместо Z в слове «конец» согласно местной орфографии следовало писать С, а еще — запятую поставить, потому что «сука» — это обращение. И для экспрессии — восклицательный знак. А то какая-то безликая и безэмоциональная муть получается. Скучно, господа! Я открыл багажник, достал пшикалку-стеклоочиститель и тряпку, стер надпись с заднего стекла. Хотя можно было и не убирать, и тогда те, кто не держит дистанцию — прочтут и, может, будут вести себя осмотрительней. Или нет.
Темнело по-осеннему рано, но если быть честным — я снова поддался школьной черной магии и засиделся там до вечера. Гоняли чаи с Элессаровым, носили новые мониторы в кабинет информатики (компенсация за инициацию Шутова и Игнатова позволяла такую роскошь), потом — занимался в спортзале с пацанами, Белов и его банда попросили провести тренировочку на турниках, потом — я, как настоящий буржуин, заказал себе доставку еды к школьной калитке и мы сожрали ее с Джабраиловым, который тоже что-то шебаршил в своем кабинете и… И все, день закончился.
И теперь вот оказалось, что все нормальные люди возвращаются с работы, и можно проехать по району, расклеить предвыборную агитацию Зборовского и собрать подписи. И начал я, конечно, со Зверинца. Там у меня находился тайный агент влияния — баба Тома, и не воспользоваться ее помощью было бы преступной халатностью.
Так что я заехал в магазин, взял краковской колбасы, забористого лидского темного кваску, у которого полтора градуса алкоголя — это норма, а еще — два десятка яиц и того-сего по мелочи. И заехал к Тамаре Павловне в гости. Поднявшись по скрипучей лестнице барака на второй этаж, я постучал в хорошо знакомую дверь.
— О! — сказал матерая бабуля. — Явиуся не запылиуся! Чаго ты таки худы? Жонка тябе нужна, Пелеяеу!
Эта белорусская манера скрадывать «в» и превращать его в «у» нескладовую (как в фамилии Уотсон) была неподражаема. Я выставил продукты и попросил ее забомбить настоящую полноценную «яешню». Знаете, как это делают полешуки? Они жарят яйца на сале, подают с котлетами, а закусывать сие блюдо полагается, например, бутербродами со сливочным маслом и колбасой. Короче — мясо с мясом. Настоящий гастрономический разврат.
Пока Тамара Павловна суетилась на кухне, я ее пытался распропагандировать за Зборовского. Рассказал ей про то, какой он отличный сосед и примерный семьянин, и про работу его, но она только фыркнула:
— Да знаю я яго! Таки здоровенны, як мядзьведзь, газетчык! Барадаты, ходзиць в сапогах и пишет про всякое гауно!
— В каком смысле — про говно? — удивился я.
— Дык! В самом прямом! Если где-то гауно палезло с труб — ён сразу там будзе! И пожар, и авария и еще якая трясца… Хлопец толковый, ён там всех у этом земстве попридушивает… Давай свои бумажки, я сама подпишу и дзеукам своим скажу… А сколько подписей надо?
— А сколько дадите? — прищурился я
— Сколько надо, столько и даду… Дадам! — она задумалась, а потом досадливо махнула в мою сторону полотенцем: — Да ёлки зяленые, Пепеляеу, ешь давай, а не зубы мне заговаривай!
Я сел за сковороду с яичницей, а она села за телефон и со страшной силой принялась крутить диск аппарата. Дисковый аппарат, какая древность! Я уже и забыл про этот звук из детства: чк-чк-чк-чк-чк-дзынь! А лет в восемь я по количеству щелчков даже пытался угадывать цифры, которые мама набирает, чтобы понять — кому именно она звонит.
Пока я употреблял все пять яиц с дюжиной шкварок и двумя котлетами, пока съел бутерброды — баба Тома уже организовала мне двадцать семь подписей!
— Завтра зайдзешь, дроу наколешь, а я табе бумажки и отдам! — сказала она. — Взвар будешь? С сахарным хворостом, я мно-о-ого сделала…
— Уф! — сказал я.
— ЖРИ ДАВАЙ! — сказал дракон. — КАК ВНЕШНОСТЬ МЕНЯТЬ, ТАК ОН ОРЕЛ, А КАК ПОЖРАТЬ НОРМАЛЬНО — ТАК СРАЗУ «УФ»…? СЛАБАК!
Под воздействием одновременной атаки извне — от Павловны и изнутри — от дракона, я сожрал неимоверное количество жареного во фритюре хвороста с сахарной пудрой и думал, что как в том мультике — «нажруся и помру молодой».
— Тамара Павловна, я у вас машину оставлю? — спросил я, отдуваясь. — Пройдусь до дома пешком, может, еще подписей соберу… Как там, колеса не открутят?
— Я им яйцы откручу! — боевито заявила баба Тома. — Включу лампочку на улице, да и усё. Иди себе…
Прогуляться точно стоило, так что я сочетал приятное с полезным: расклеивал на досках объявлений и столбах лицо Зборовского, щедро поливая обратную сторону листков формата А4 универсальным клеем, и периодически стучался во дворы домов и квартир чтобы попросить оставить подписи. Несмотря на темноту, время было вежливое — часов около семи, максимум — половина восьмого.
Поделиться книгой: