Черный дембель. Часть 5

Котова потрясла кулаком.

— Во всяком случае, Олег мне так рассказывал.

Лена аккуратно уложила «документ» поверх предыдущих и (с моего разрешения) достала из папки другой. В него она вчитывалась примерно минуту. Прежде чем кивнула и ткнула в страницу пальцем.

— Это я тоже помню, — сообщила она. — Это твой сон о поездке в колхоз. В котором я вязала венки из травы. Я этому, кстати, так и не научилась. А ты ту поездку пропустил: из-за перелома.

Лена чиркнула взглядом по моей руке.

— Жаль, что тебе не приснился тот несчастный случай, когда ты повредил руку. Других ты спасал. А сам…

— Не было никакого перелома, — сообщил я.

Котова недоверчиво спросила:

— То есть, как это не было?

— Я его придумал. Лонгету мне наложили на здоровую руку. А справку от врача я купил.

— Зачем? — удивилась Лена. — Что за глупость? Почему ты с нами не поехал?

Я прикоснулся к папке и пообещал:

— Скоро узнаешь. Этот случай я тоже записал.

Котова пробежала глазами по письменному пересказу сна, в котором я заменил ею Ларису Широву. Покивала головой, будто согласилась с некими моими утверждениями.

— Ниночка в следующем году в школу пойдёт, — сообщила она. — Мне об этом Николай сказал. Она уже выучила алфавит. Читает по слогам. И считает до ста.

Лена улыбнулась и взяла следующий документ. Но посмотрела не на него, а на зеленоватый паспорт гражданина СССР, который лежал в папке, прикреплённый большой скрепкой к очередному комплекту записей.

Котова указала на него рукой.

— А это ещё что такое? — спросила она.

— Вещественное доказательство. Не отвлекайся.

Я сделал себе бутерброд. Неторопливо жевал его, пока Лена перечитывала пересказ интернетовской статьи о судьбе Анастасии Бурцевой. Наблюдал за тем, как брови Котовой снова сместились к переносице.

— Настя мне рассказывала об этом Фёдоре, — сказала Лена. — Описала его, как безобидного дурачка. А о том случае на скале говорила, как об обычной ссоре с пьяным приятелем. Чаще вспоминала, как гуляла той ночью с тобой.

Котова фыркнула.

Она отложила на кучу бумаг рассказ о теперь уже несостоявшейся судьбе Анастасии Бурцевой. И тут же потянулась к «документу» с паспортом. Отделила от бумаг паспорт и лотерейные билеты. Но в паспорт не посмотрела — взглянула на мои записи.

— Девятого сентября, — заметила она в тексте дату. — Это когда мы уже поехали в колхоз?

— Это тот случай, ради которого я «сломал руку».

Вкратце рассказал Котовой, как выслеживал лже-бородача.

Лена снова задела взглядом паспорт, но тут же вернула взгляд на «документ» и продолжила чтение.

Я допил кофе, сполоснул в раковине под краном чашки. Заметил, как Лена повернула голову.

— Серёжа, это правда? — спросила Котова. — У тебя есть два выигрышных лотерейных билета? По ним действительно можно получить новые машины?

— По ним можно получить тюремный срок, — сказал я. — Их бывший владелец его обязательно получит. Но только позже.

— Серёжа, а почему ты не отнёс билеты в милицию?

Лена постучала подушечкой пальца по столешнице рядом с паспортом и лотерейными билетами.

— Потому что мне они ещё пригодятся, — ответил я. — Для другого дела. В следующем году.

Я вытер о полотенце руки и добавил:

— К тому же, способ получения этих лотерейных билетов получился не самым законным.

Уточнил:

— В уголовном кодексе он значится, как «грабёж, соединённый с насилием, опасным для жизни и здоровья». Наказывается лишением свободы на срок от трёх до десяти лет. С конфискацией имущества или без таковой.

Лена поправила на груди рубашку. Будто почувствовала на себе взгляды судьи и прокурора.

— Но ведь ты же напал на преступника, — возразила она. — Предотвратил преступление.

— Сути случившегося это не меняет, — ответил я. — Ограбление, оно и в Африке ограбление. Хотя допускаю, что наличие этих билетов и паспорта немного скостит срок присужденного мне тюремного заключения. Но не обнулит его.

Снова уселся напротив Котовой — осторожно: на подоконнике за моей спиной стоял ощетинившийся длинными иглами кактус.

— Так тебя арестуют в мае из-за этих поддельных лотерейных билетов? — спросила Лена.

— Из-за этого случая с билетами меня могут задержать в любой день, — ответил я. — Но вероятность этого мала. Пока эти билеты и паспорт спокойно лежат в папке. В том числе и поэтому я их придержал пока у себя.

Вынул из папки листы с записями, сделанными мной четыре дня назад. Пару секунд разглядывал их, будто отыскивал в тексте орфографические ошибки. Бросил их на столешницу, подтолкнул к Котовой.

Сказал:

— Это событие ты точно не забыла.

— Что там?

Лена склонилась над моими записями. Опёрлась о стол локтями. Я наблюдал за тем, как она водила взглядом по строкам, покусывала губы, хмурилась, перелистывала страницы.

Котова дочитала, подняла на меня глаза.

— Жалею: не видела, как ты набил этому гаду Венчику морду, — сказала она. — Я бы ему глаза выцарапала. Ещё и плюнула бы в них. Жалко Ингу. Хорошая девчонка. Не заслужила такое. Она ведь действительно не вернётся к нам.

— Почему ты так решила?

Лена повела плечом.

— Она ведь комсорг… была. Гордая. А тут вдруг напилась до бесчувствия. Ведь все так и подумали. Да ещё и оказалась голой в квартире с тремя мужиками. Об этом в институте не знают. Но она сейчас уверена: узнают в любой момент.

Котова смахнула на стол прилипшую к странице хлебную крошку.

— И Кирилла жалко, — сказала она. — Он ведь ни в чём не виноват, а тоже пострадал. Мучается теперь. Прямо, как Наташка Торопова в сентябре. Последствия для него были бы куда хуже, если бы случилось, как здесь написано.

Лена постучала по бумаге.

— А Инга… нет, не вернётся она. Заберёт зимой документы, как это сделала летом Светка Миккоева. Думаю, комсоргом вместо неё выберем Лару. Широва ведь уже была комсоргом там, в своем прошлом институте.

Котова показала на папку, в которой осталось «документов» не меньше, чем лежало сейчас на столе (по соседству с недоеденными бутербродами и вазой с конфетами).

— Что там? — спросила Лена. — Тоже сны?

Я накрыл папку рукой, ответил:

— Это ещё не случилось.

— Кто-то умрёт?

— Да.

— Кто? Я их знаю?

— Кого-то знаешь. Кого-то нет.

Котова вздохнула. Она смотрела на прижатые моей ладонью серые листы. Будто силилась прочесть на них хоть что-то.

— Серёжа, тебе так часто снятся страшные сны? — спросила она. — Об убийствах, о кладбище, о несчастных случаях. Не представляю, как ты с этим справляешься. Я бы на твоём месте неделями не спала. Чтобы не видеть… всего этого.

Лена показала на папку. Я усмехнулся.

— Не только страшные. Всякие. И записал я воспоминания не только о трагедиях.

Я заглянул в папку, отыскал в ней нужные «документы». Протянул их Котовой.

— Вот, взгляни.

Лена пробежалась глазами по строкам на первой странице, удивлённо приподняла брови и спросила:

— Ты написал о том, как вы с отцом смотрели телевизор?

— Я написал о том, как мы с папой смотрели футбол. Матч за Кубок обладателей кубков УЕФА. Играли киевское «Динамо» и венгерский «Ференцварош». Это был финал турнира. Представляешь?

Котова дёрнула плечами. И тут же поправила рубашку.

— Что в этом необычного?

— Это финальный матч, который состоится в следующем году, в мае. Понимаешь? Наши победят! Футбольный клуб из СССР завоюет Кубок обладателей кубков УЕФА!

— Серьёзно? — удивилась Лена.

Она вновь взглянула на мои записи о «просмотре телевизора» и сказала:

— Мой папа и Олег обрадуются. Они любят футбол.

— Вся страна обрадуется, — заверил я. — Взгляни и вот на это. Здесь тоже о просмотре телепередачи.

Передал Котовой «документ».

— А там что?

— Международный музыкальный фестиваль «Золотой Орфей», который пройдёт следующим летом в Болгарии, — сказал я. — Алла Пугачёва получит там Гран-при — золотую статуэтку Орфея.

— Алла Пугачёва?

— Сейчас она выступает вместе с ВИА «Весёлые ребята».

Мои воспоминания о фестивале, транслировавшемся по Центральному телевидению СССР (четвёртого июля тысяча девятьсот семьдесят пятого года), Котова удостоила лишь мимолётным взглядом.

— Но там ведь у тебя остались записи не только о телепередачах? — сказала она, показала на папку.

— Не только.

Я взял следующий «документ», показал его Лене.

Сказал:

— Это событие произойдёт седьмого ноября. Через полторы недели. Это не про футбол и не про пение. Тут речь о человеческих жизнях. В этом деле мне понадобится твоя помощь.

Глава 2

О том, что случилось седьмого ноября тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года в доме номер двадцать два по улице Щорса, мне рассказал часто заглядывавший в пункт приёма стеклотары «старичок» (так я в то время называл многих своих клиентов, хотя большинству из этих людей не исполнилось тогда и шестидесяти).

Я в очередной раз вспомнил об этом случае, пока Лена читала мои записи. Припомнил, что заглянул тот похожий на бездомного мужчина ко мне в середине марте. Он принёс на сдачу полмешка пустых бутылок. «Старичок» горделиво выставил их в ящики и взгромоздил ящики на мой прилавок для проверки. Я привычно осмотрел горлышки бутылок на наличие сколов.

В очередной раз сообщил мужчине, что не приму у него в следующий раз стеклотару, если он снова мне принёсёт её в таком виде, как сейчас: небрежно помытую, со следами от этикеток. Мужчина долго извинялся, выжидая, пока я отсчитаю ему деньги за бутылки. Шустро спрятал полученные от меня деньги в карман потёртых штанов.

* * *

— Не придирайся, Чёрный, — весело ответил лысоватый небритый «старичок», окатив меня душком перегара. — У меня позавчера был праздник, можно сказать. И не Восьмое марта, как ты подумал. Знаю: бабский праздник был неделю назад. Новоселье я праздновал. Потому что ремонт у меня дома закончился! Домой мы с моей старухой вернулись. Позавчера. Сюда, на Щорса, в двадцать третий дом. Слышал, небось, что там в прошлом ноябре случилось: в аккурат седьмого числа, когда все люди на демонстрацию ходили? Что, не рассказывали тебе? Не может такого быть. Не брешешь? Точно? Ладно, ладно, Чёрный. Не злись. Я ж это… только спросил. Сейчас я тебе всё расскажу. Всё, как оно тогда было. Пока народишко тебя своим нытьём не отвлекает.

— Значится так, Чёрный. Слушай. Я в том доме живу. Видишь? Что одной стороной на вон те тополя, а другой на Колхозный рынок смотрит. Да ты мимо него постоянно на работу с остановки топаешь. Мы со старухой там уже четвёртый десяток лет живём. Сразу после войны туда заселились. Но то не важно. То дела не касается. Я тебе про наш прошлогодний пожар рассказываю. Который точнёхонько в годовщину Октября случился. Повезло нам с этим. Не с пожаром, конечно. А с праздником. Будь то другой какой день, я бы сейчас тут перед тобой не стоял. А уже четыре с лишним месяца кормил бы своим жареным мясом червей на Нижнем кладбище. И старуха моя вместе со мной. А может, и другие соседи тоже. Как Нюрка Иванова и ейные близняшки.

— Вот, смотри, Чёрный. Снова по руке мурахи побежали. Я ж видел, как их из подъезда выносили. Нюрку, чернющую всю. И ейных пацанов. Те маленькие совсем были. Как поросятки. Как вспомню их… так сразу выпить чего покрепче охота. И запах помню, какой от них тогда шёл. Приятный такой. Как на пикнике, когда зайцев на костре жаришь. Не поверишь, Чёрный: я ж до сих пор жареное мясо не ем. Как почую его запашок — так нутро у меня воротит, и слеза на глазу выступает. Хорошо, что моя старуха их не видела. Она тогда за мостом была: за больным внуком присматривала, пока его родители на демонстрацию ходили. У нас тогда почти весь подъезд на демонстрации был. Потому и не сгорел никто, кроме моей соседки Нюрки и её деток.