Помоги проекту - поделись книгой:
— Смотри-ка, бялеш с картошкой положили! — найденный кусок картофельного пирога, он тут же запихал в рот. Давясь, роняя крошки, стал вытаскивать остальное. — Яйца… Лук… О, казы![2]
Хотел было спрятать за пазуху, но получил пинка от кого-то из товарищей. Пришлось поделиться.
— Хватит жрать! Держите его! С рубахи начнем.
И на спящего тут же всей гурьбой набросились. Шипели, кричали, с азартом хватая жертву за руки и ноги. Тот, конечно, отчаянно брыкался, царапался и даже кусался, но все без толку. Слишком уж неравными были силы.
— Сука, укусил! — возмущённо вскрикнул толстяк, сразу же засунувший окровавленный палец в рот. — Больно-то как! Урод, до крови прямо…
Скрутили пастуха, как барашка на закланье. Один прямо на ноги сел, чтобы не брыкался. Еще двое руки в стороны тянули. Айтуган жерубаху резать собрался. У него одного был нож, настоящий складник с разными лезвиями, чему кстати все остальные люто завидовали.
— Как знал, вчера хорошо заточил. Острый, острый, — широко улыбаясь, брюнет махал ножом перед глазами жертвы. Из стороны в сторону, а у того только жутко расширившиеся глаза бегали. Ясно дело, испугался. — Лучше держите, а то пырну его ненароком.
Перехватил нож поудобнее и резко потянул на себя ворот рубахи. Осталось только рубануть по сильнее ножом, что целый лоскут отхватить.
Пастушонок, зажатый мальчишками, замер. Лицо посерело. Глаза дико расширились. Из полураскрытого рта раздавалось еле слышное жалобное скуление, словно от брошенного на улице кутенка.
— У-у-у-у, — всхлипывал он, пытаясь выдавить из себя что-то связное. Без толку, ничего не получалось. Все равно выходило скуление. — У-у-у-у…
Риивал, дроу из благородного дома До’Урден / Равиль, сельский дурачок
Последним, что помнил дроу, были рушившиеся со всех сторон своды пещеры. В проломах сверкали резаки железных големов, которыми управляли дварфы. Рядом пробивались паладины людей, закованные в зачарованный металл. Где-то за ними мелькали алый плащи эльфийских князей. Спасения не было, кругом была лишь смерть.
Только Риивал широко улыбался, хотя улыбка сейчас и напоминала нечеловеческий оскал. Он был, как никогда счастлив. Пусть жуткие пытки, пусть смерть, но рядом с Темной госпожой! Его удостоили великой чести — умереть в объятиях Благословенной Ллос! Никто из великих дроу древности, его легендарных предков, не удостаивался такого!
— Темная госпожа…
Счастье упокоиться рядом с Благословенной Ллос, став ее служителем и после смерти.
— Я готов…
Он готов снова в одиночку выйти против тысяч врагов, держа в руках лишь ритуальный кинжал. Готов с голыми руками броситься на железных монстров проклятых дварфов, схватиться с десятком рыцарей-паладинов. Вцепится в шею ненавистному эльфийскому князю лишь бы вновь оказаться рядом с Темной госпожой.
— Благосло…
Вдруг темнота вокруг него рассеялась. В глаза, словно кувалдой по наковальне, резко ударил яркий солнечный свет. Дичайшая боль затопила все его тело, пронзая тончайшими иголками каждую клеточку.
— А-а-а-а! — не выдержав жуткой боли, дроу закричал. Тело выгнуло, едва не колесом. — А-а-а-а-а!
Его глаза открылись вновь, и рвавшийся из груди крик застрял в горле. Прямо перед его лицом застыл клинок, сверкая в лучах солнца. И человек, его державший, явно целился в Риивала.
— Плен⁈ Человеческое отродье взяло меня в плен⁈ — изумился дроу, дергая головой по сторонам. Рядом были еще люди. Судя по потрепанной одежде, стрелки или пикинеры из вспомогательных войск. Рыцарей-паладинов он бы сразу узнал, тех ни с кем не спутаешь. Получается, святилище уничтожено, Богиня погибла, а он, как последнее ничтожество, стал добычей жалких людишек. — Меня, хранителя Темной госпожи? Твари-и-и!
Дроу взревел. Одна только мысль, что он не смог защитить Богиню, приходила его в неистовство.
— Отродье света, сгиньте!
С хрустом в костях Риивал извернулся, готовясь разразиться градом молниеносных ударов. Тело, на удивление непослушное, казалось деревянным. Прежде стремительные удары, приносящие смерть его врагам, были медленными. У него получались какие-то жалкие тычки, с которыми бы и ребенок справился.
— Aj, etot urod slomal mne ruku! — по-птичьи верещали его враги, сразу же прыснувшие в стороны. — Moi subi, moi subi! Suka, on vibil mne subi!
Самый крупный из людей, похоже, командир отряда, почему-то выронил нож и начал жалобно подвывать, баюкая руку. Какой-то сопляк рядом, вообще, залился слезами, прыгая на одной ноге. Какие же это воины? Разве настоящий воин, пусть и из племени людей, будет рыдать над сломанной рукой или ногой. Сброд какой-то, в самом деле. Может мародеры, пришедший для грабежа земель дроу? А может это такое племя низкорослых людей, выглядящих, как дети?
Ничего не понимая, дроу подхватил с травы нож и сразу же встал в защитную стойку. Видимая слабость врагов не должна была убаюкивать его. Где-то рядом могли бродить остальные. Может они уже подбираются с тыла…
Сделав шаг назад, Риивал уперся спиной в дерево. Сразу же стало спокойнее. За деревом, обрыв и река, а, значит, оттуда на него не нападут. И атаковать его можно было только в лоб.
— Подходите, идово отродье! Я выпотрошу ваши потроха, одену их на ваши шеи, чтобы получилось достойное украшение, — дроу кровожадно скалился, подзывая врагов к себе. Пусть он и слаб телом, но его решимость крепко, как прежде. Сдохнет, но заберет с собой кого-то из врагов. — Идите, идите, что вылупились? Без своих паладинов трясетесь…
Риивал видел их страх и наслаждался им, как и любой другой дроу. Ведь, страх твоего врага делает тебя многократно сильнее, а его — кратно слабее. Поэтому, да здравствует страх и ужас!
— … Onpsih! Samijnastoajshijpsih! Onubjetnas! — людишки продолжали верещать, тыча в него пальцами. — Uhodim, uhodim!
Чувствуя, что его враги уже на грани, дроу скорчил жуткую рожу и напрыгнул на них. Вдобавок издал громкий рык, словно нападающий дикий зверь.
И они бросились с криками в разные стороны. Только пятки сверкали.
— Бежали…
Дроу следил за ними, пока их фигурки не стали совсем крошечными, а после и не пропали, вовсе. Лишь после этого он выдохнул. Держаться больше не было никаких сил, и Риивал рухнул на траву.
— Идово отродье…
Только сейчас он смог спокойно осмотреться и осознать всю неестественность происходящего с ним. Прямо над ним висело солнце, яркий свет которого резал глаза и заставлял щуриться. Рядом шелестела ярко зеленая трава, чувствовался одуряющий аромат луговых трав. Но всего этого просто не могло быть в землях дроу!
— Как…
Его пробил пот. В груди заходило ходуном сердце.
— Это не земли дроу…
В гигантских пещерах, на тысячелетия ставших прибежищем для народа дроу, просто не могло быть солнца. Риивал, как тысячи его сородичей, вырос под мягким светом голубых мхов, густо покрывающих своды подземных пустот. Здесь всегда царит полумрак, «звучит» тишина, а каждый звук неестественен и угрожающ.
— Я на поверхности!
Риивал медленно поднялся, нож сам собой снова оказался в его руке. Как бы он не оказался в землях своих исконных врагов, но он все еще дроу, а, значит, его врагов ждала жестокая смерть.
— Я дроу, — Риивал прошипел, подобно злобным тварям из глубоких пещер. — Я все еще дро…
И тут его взгляд падает на руки, потом медленно переходит на плечи. Через мгновение бледный Риивал уже пристально рассматривает свое тело, едва его не обнюхивая.
— Это же не мое, не мое…
Под пропахшей потом грязной рубахой и ветхими штанами было человеческое тело. Сомнение не было никаких! Дроу с каким-то мистическим ужасом мял мягкую загорелую кожу на руке, разглядывал обгрызенные ногти на пальцах. Совершенно точно, это было человеческое тело!
— Темная госпожа, как…
Он стал тем, кого так искренне ненавидел всю свою жизнь, кого десятилетиями убивал во славу Благословенной Ллос!
— За что, Темная госпожа? — взмолился он, рухнув на колени. — За что такое наказание? Я не достоин твоей милости? Я подвел тебя? Не защитил святилище? Молю, скажи…
Страшное унижение, стать тем, кого ты всегда презирал. Осознание этого просто убивало, заставляя сходить с ума. Все его нутро восставало против того, чтобы оставаться в теле человека. Дроу просто не мог быть человеком!
— Темная госпожа, ответь… За что?
Нож вновь оказался в его руке. Даже сама мысль о том, чтобы остаться в теле человека, казалась ненавистной. И у истинного дроу был лишь один единственный путь — смерть, чтобы остаться самим собой.
— Я дроу и иду к тебе, Темная госпожа…
Его губы шептали осанну Благословенной Ллос, а клинок медленно опускался к запястью. Мгновение, и клинок напьется крови.
— О!
Прямо перед его глазами с дерева протянулась невесомая белесая ниточка, на которой перебирал лапками паучок. Совсем кроха, он отважно цеплялся за паутинку, стараясь не сорваться.
— Благословенная…
Риивал остолбенел. Ведь, он только что просил ответа, умолял о знаке. И вот Темная госпожа смилостивилась над ним, послав свою служанку.
— Госпожа…
Сердце замерло в груди, когда от ветра паучок спланировал прямо на ладонь. Это же великая милость, особый знак доверия и благосклонности.
Кроха-арахнид под пристальным взглядом дроу встал на задние лапки, а передние вытянул перед собой и замахал ими. Казалось, а может, и правда, подавал знак.
— Я понял, Благословенная Ллос, — склонил голову Риивал, принимая послание своей Богини. — Я дроу, и не должен сдаваться, как бы грозен и могущественен не был враг. Я буду ждать, Темная госпожа, столько, сколько будет нужно.
Паучок перестал махать лапками, сложил их перед собой и лег. Разве это не знак о божественной милости? Дроу снова склонил голову в молитвенном поклоне, шепча слова благодарности. Его жизнь снова обрела смысл.
[1] Абзи (татарский) — уважительное обращение младшего к старшему.
[2]Казы (казылык, махан) — домашняя, сыровяленая колбаса из конины.
Глава 3
Риивал осваивается на новом месте
с. Сургодь
Председатель повелительно махнул рукой, приказывая остановить. До дома хоть и было еще с полста метров, но он хотел немного пешком пройтись. За целый день все на мотоцикле по полям мотался, ноги размять толком и не удалось.
— Завтра, смотри, чтобы без опозданий! — Кудяков грозно нахмурил брови, кивая молодому парню за рулем. — С утра на дальнее поле поедем.
— Все сделаю, Наджип Загидуллович, — тот уже стоял у люльки, помогая председателю колхоза вылезти. Довольной полный, Кудяков всегда делал это с трудом. Бывало, пару минут кряхтит, сопит, пока одну ногу через бортик перекинет, потом за вторую примется. — Давайте, помогу.
Когда мотоцикл газанул и в облаке сизого дыма умчался, Кудяков не торопясь отряхнул брюки и пиджак. От вездесущей пыли, вообще, никакого спасения не было. Намотаешься по полям за день, и под вечер песок даже на зубах скрипит.
— Еще эта война, будь она неладна, — вздохнул он, понимая, что впереди их всех ждут совсем не простые времена. Это молодежь, у которой еще в одном месте играет, верит, что все закончится быстро. Знали бы правду о том, как в Финскую воевали, совсем бы по-другому запели. — Айтугану тоже мозги нужно вправить, пока чего не натворил. Еще сам в военкомат сунется…
Про старшего сына председатель уже все придумал. Даже успел в райкоме кое с кем переговорить, чтобы Айтугана пока не трогали. Пообещал мяса, зерна привезти столько, сколько нужно, если до конца года смогут повестку придержать. А там уже что-нибудь другое придумает.
— Правильно, нечего ему там делать, — кивал он своим мыслям, пока шел вдоль забора. — Тут в правление пристрою, к счетоводам, чтобы трудодни шли. По комсомольской линии тоже нужно все обделать, как нужно. Как немного освоится, себя покажет, можно и в районе о нем поговорить. Глядишь, какое-нибудь тепленькое местечко и найдется, — на его губах появилась довольная улыбка. Течение мыслей ему явно пришлось по душе. — Обязательно будет место. А на войну и без него найдется, кому идти.
Честно говоря, Кудяков всегда таким был. Себе на уме, излишне хозяйственный, все время под себя греб. Вечно за свой интерес держался, как младенец за мамкину сиську. В райкоме даже не раз его журили за это. Мол, ты, товарищ Кудяков, себя как совсем не по-большевистски ведешь. Все какие-то непонятные ходы-выходы ищешь, чтобы по-твоему было.
— А как иначе? — ухмыльнулся председатель, подходя к дому. — Только дурак своего не отщипнет…
У калитки остановился и, подбоченясь, обвел взглядом свой дом. Добротный, из массивных бревен, на высоком каменном фундаменте, он выгодно отличался от остальных соседей. Вдобавок у него единственного крыша была железом крыта, а не соломой и дранкой. Словом, сразу видно, что важный человек здесь живет, а не какая-то голытьба.
— Да…
Толкнул калитку и оказался во дворе. Бродили куры, гоготали гуси в загоне, из оконца сарая выглядывала морда лошади. Душа радовалась, что всего много.
— Это еще кто голосит? — удивился Кудяков, когда услышал женский плачь. Кажется, жена навзрыд что-то говорила. — Непорядок.
Сразу нахмурился, живот вперед выпятил. Сейчас разбираться будет, кто и в чем провинился. Уж он-то всем задаст.
— Чего орешь? — закричал Кудяков прямо с порога. С домашними он, вообще, не привык церемониться. Любил, чтобы все его слушали, с пол слова все понимали. — С улицы даже все слышно! Люди скажут, что совсем из ума вы…
Но не договорил, слова в горле застряли. Как оказался в горнице, увидел такое, что просто замер с открытым ртом. Его сын, Айтуган, лежал на диване, весь перемотанный окровавленными бинтами. То стонал, то подвывал от боли. А рядом с плачем заламывали руки две женщины — мать с бабушкой, не знавшие что и делать.
— Это что еще такое? — ничего не понимая, выпучил глаза председатель. Переводил ошалелый взгляд с багровых фингалов на забинтованную ногу, и обратно. — Да, тише вы! — рявкнул он на женщин, продолжавших тихо подвывать. — А ты, что стонешь, как баба? Рассказывай, кто тебя избил? Это дракинские парни? Сколько их было?
Знал, что с парнями из соседнего села — Дракино — часто происходили стычки. То они приду к ним задирать местных, то, наоборот, сургодьские пойдут в Дракино. Многие после таких встреч в школу или на работу в поле выходили с помятыми разукрашенными лицами. Как говориться, дело молодое. Только здесь совсем другое.
— Ну? Сколько их было⁈ Трое, четверо? — наседал на сына председатель. — Точно дракинские отделали.
Председатель, не обращая на стоны сына, потрепал щеку
— Пару зубов, кажется, выбили. Чего ещё? Нога? И руку тоже сломали? Сильны, черти, — удивился Кудяков. Ведь, обычно драки оканчивались не так кроваво. Пару синяков поставят, в пыли друг друга поваляюсь, и довольно. — Это они зря. Тут аж на целую уголовку тянет.
Мужчина злорадно потер руки. Ведь, избили его сына, а не какого-то соседского сынка. Такого он никому не собирался прощать. Любому, кто раскроет рот на его кусок, он все зубы самолично выбьет.
— Так, кто это были? Низовские? Только там такие выродки! Как напьются, то им сам черт не брат! Давай, отвечай!
Кудяков уже всё прикинул, как надо сделать. Такое прощать никак нельзя. Нужно примерно наказать, чтобы всё поняли: Его семью даже пальцем тронуть нельзя. Прямо сейчас вызовет фельдшера, чтобы она по всей форме справку выправила. Мол, так и так, Айтугану Наджиповичу Кудякову нанесли тяжкие телесные побои: выбили зубы, сломали руку и ногу, повредили рёбра. И с этой справкой сразу же в милицию звонить.
— Ну?
Сын что-то в ответ прошамкал, но председатель так ничего толком и не разобрал.
— Чего ты там мямлишь? Ничего не понятно. Говори!
Поделиться книгой: