Кровь Дома Базаард

Тиор и Лилиан вышли на улицу и неспешно побрели прочь от гравийной дорожки, по траве, мимо шелестящих листьями деревьев. Громада дома оставалась за их спинами уютной нерушимой стеной.

Лилиан шла все еще немного ошарашенная, взгляд ее блуждал по сторонам, брови периодически хмурились. Тиор наблюдал за ней со смесью любопытства и настороженности: он знал, что чары Признания действовали грубо, сметая все заслоны сознания, и чтобы отойти от их воздействия, требовалось время, порой несколько дней. Он был уверен, что сделал все правильно: назвал имя ее истинной природы в их родовом доме, являясь ближайшим родственником, однако все равно не мог не волноваться за душевное состояние девочки.

Лилиан, не изменившаяся внешне, все же стала восприниматься иначе, как будто вдруг повзрослела на пару лет, и весь облик ее – щуплая фигурка с кривоватыми косичками – внезапно стал более знакомым. Чары работали в обе стороны, и как для Лилиан Тиор перестал казаться чужим, так и для него самого эта девочка уже не была незнакомкой.

Тиор молчал, не желая нагружать ее новой информацией и давая время отдышаться и прийти в себя.

Лилиан шла по земле и, казалось, едва касалась ее ногами. Взгляд стал чуть серьезнее, чуть тяжелее, движения – размереннее. Произошедшая в ней духовная перемена наполняла ее ощущением невероятной легкости, будто достаточно было подпрыгнуть, чтобы зависнуть в воздухе. Она смотрела на лес вокруг и удивлялась тому, как много звуков его наполняет, как бурлит в нем жизнь во всех своих проявлениях. Она каким-то образом понимала, как растет трава и как закрываются на ночь цветы, чувствовала, что там, за раскидистой сосной, притаился заяц, и понимала, почему он мешкает и не бежит вперед. Она слышала мир вокруг, и под каждым ее шагом будто отдавалось биение его пульса.

Утренний воздух еще хранил свежесть ночи, несмотря на теплые солнечные лучи, и она с наслаждением вдыхала его, чувствуя концентрированную сладость цветочных ароматов.

Голова еще немного кружилась, а ноги казались чуть ватными, поэтому Лилиан обрадовалась, когда они вышли на небольшую полянку и дед жестом предложил ей сесть на поваленное дерево. Шелест листвы действовал успокаивающе, пробивающееся через нее солнце ложилось на руки золотыми полосами. Ветер чуть шевелил ее волосы, принося запахи свежести и сырости…

Лилиан вздрогнула. Тот запах. Запах, который впился в ее мозг, вонзился в память. Дождь и соль. Он что-то значил для нее, что-то непонятное, неопознаваемое…

Тиор, внимательно наблюдавший за Лилиан, заметил перемену в ее лице и кивнул.

– Сейчас послушай меня внимательно, девочка. – Он сложил руки за спиной и шагнул вперед, на его серьезное лицо легла тень от деревьев. – Наш мир – мир, к которому ты теперь принадлежишь, – жесток. Он меряет по внешнему виду, по физическим качествам. Твоя невозможность говорить, – Тиор увидел, как Лилиан насупилась, вновь превращаясь в обычного ребенка, как дрогнула ее нижняя губа, – не самая наша большая проблема. К тому же она частично исправима.

Лилиан вскинула на него глаза, в которых качнулась отчаянная надежда. Где-то неподалеку защелкала какая-то птица, подчеркивая воцарившуюся на мгновение тишину.

– Дело не в том, что ты не можешь говорить, – продолжал Тиор, скрепя сердце и стараясь не думать о том, какую боль ей приносят его слова, – а в том, что ты не можешь общаться. И вот это я в силах изменить. Ты в силах.

Лилиан склонила голову, на лице ее появилось пренебрежительное выражение.

– Я знаю, что люди придумали язык жестов. – Тиор качнул головой. – Все это глупости, это не для таких, как мы.

На ее лице вновь проступило осторожное любопытство. Подождав несколько секунд, Тиор аккуратно, словно новорожденного птенца, коснулся ее сознания. Он ничего не говорил, боясь, что его вмешательство покажется ей грубым, и лишь отправил мягкий импульс тепла.

Девочка подскочила на стволе дерева и воззрилась на деда широко распахнувшимися глазами. Тиор позволил себе улыбнуться. Он знал, что Признание усилит ее доверие к нему, поможет принять то, о чем он будет говорить, на веру, что их родство и его главенство в Доме подействуют на нее, но видеть такую искреннюю реакцию было все же намного приятнее, чем отмечать действие чар.

Тиор отправил ей легкое понятие симпатии – физически это было бы равнозначно тому, если бы он приобнял ее за плечи, – и с отрицаемым удовлетворением заметил, как чуть порозовели ее щеки, как блеснули мимолетной радостью глаза.

– Это таэбу, – проговорил он вслух, не желая перенапрягать ее восприятие, – мысленная речь. Способ общаться с помощью своих мыслей и чувств, а не вслух. В некотором роде похоже на то, что люди называют телепатией. То, что ты ощутила сейчас, – эмоциональный импульс, самый простой и легкий вариант общения. В некотором роде можно сказать, что люди тоже пользуются им, когда смотрят на кого-то с теплом или улыбкой.

Лилиан кивнула. На мгновение ее лицо стало серьезным, руки сжались в кулаки, и Тиор с удивлением ощутил некое ответное воздействие. Но если его импульс был мягким прикосновением, то ее – грубым тычком. И все же у нее получилось.

– Не торопись пытаться, – улыбнулся Тиор, – у тебя будет время научиться. Главное, что таким образом можно передавать не только эмоции, но и слова, и даже целые образы.

От удивления Лилиан приоткрыла рот. Тиор мог лишь догадываться, насколько тяжело ребенку жилось с усеченной, односторонней формой общения. Да, она могла написать что-то, чтобы конкретно выразить свои мысли, но слова на бумаге никогда не передадут всю гамму эмоций и тонкости интонаций. Сейчас же перед Лилиан забрезжила надежда впервые в жизни быть до конца, полностью понятой.

Из-за спины Лилиан появилась бабочка и, ненадолго зависнув в воздухе, аккуратно села ей на рукав. Девочка наклонила голову, рассматривая ее, – в Тиора глухим ударом стукнулось наслаждение красотой момента. До этого он неплохо чувствовал перемены в ее настроении, что позволяло ему верно толковать ее невысказанные вопросы, но сейчас, после действия чар, она стала словно открытая книга, словно кран, из которого била вода, – вся на поверхности.

Тиор вздохнул, сделал несколько неслышных шагов, подходя вплотную к Лилиан, и медленно опустился перед ней на корточки. Девочка, все еще рассеянная после примененных чар, вздрогнула от неожиданности.

– Лилиан, – Тиор заглянул в ее лицо. Разноцветные глаза широко распахнуты, в них надежда смешалась с детским восторгом, и разумное доверие уступило безрассудной доверчивости, – наш мир жесток. Он намного больше, чем тебе сейчас кажется. Когда-нибудь я расскажу и покажу тебе все, что знаю сам. Тебе многое пришлось пережить, но впереди будет еще больше. Будет тяжело, трудно, страшно, и, возможно, однажды тебе захочется все бросить. – Он с тяжелым сердцем смотрел, как искры радости тухнут в ее взгляде, уступая место настороженности. Хорошо. Настороженность ей пригодится. Хеску взрослеют быстро. – Но я знаю, что ты достаточно сильная, чтобы прогнуть этот мир под себя, сломав ему хребет. И я помогу тебе это сделать. Но ты должна меня слушаться – беспрекословно. Ты согласна?

Лилиан медленно кивнула, а затем Тиор почувствовал отдаленное эхо неуклюжего согласия.

Они провели в парке еще пару часов, пока Тиор осторожно, постепенно объяснял и показывал Лилиан, как действует таэбу. Хеску были тесно связаны с природой, и он справедливо полагал, что среди деревьев девочке будет легче расслабиться и воспринять его послания.

Их народ использовал таэбу еще до того, как начинал разговаривать вслух, – так матери успокаивали плачущих детей, давая понять, что они рядом; так же, ориентируясь на спутанные комки импульсов, разбирались, что беспокоит их детенышей. Для хеску таэбу было естественно, как прикосновение, хоть все и владели им в разной степени. Импульсы передавались интуитивно, но более сложные конструкции требовали концентрации и усилий, так что, взрослея, большинство хеску отдавало предпочтение обычной речи. Тиор свободно использовал таэбу, а слуги в доме ограничивались передачей импульсов, больше полагаясь на звучащие слова.

Лилиан возможность наконец быть понятой ошеломила, и он надеялся, что она приложит все усилия, чтобы освоить таэбу как можно быстрее и полнее, – им необходимо было полноценно общаться.

Солнце встало в небе высоко, сделав тени короткими, и начало припекать, когда Тиор настоял на том, что на сегодня практики довольно. «Можешь вечером попрактиковаться на слугах», – улыбнулся он, и Лилиан показалось, что глаза его озорно блеснули.

Они медленно, куда медленнее, чем утром, двинулись обратно, в сторону дома, и, хотя Лилиан чувствовала себя выжатой, это было приятное опустошение – такое бывает после изнурительной тренировки или хорошо сделанной работы. Она шла вперед, сложив руки за спиной, чиркая ботинками по траве, и Тиор отчетливо ощущал разлившиеся у нее внутри тепло и умиротворение. На ее губах блуждала смутная улыбка, которой она сама, кажется, даже не замечала.

Они молчали, но Тиор краем глаза наблюдал за ней – ему было интересно, какой девочка станет теперь, когда Признание сняло с нее оковы условности человеческого существования и распахнуло сознание для нового. Он слышал, что полукровки порой менялись достаточно сильно, будто чары не просто обостряли в них существующие черты характера и пробуждали память крови, но и сметали негативный опыт прожитых лет, делая смелее и решительнее.

Впрочем, говорить о чем-то с уверенностью было нельзя: слишком мало примеров набралось даже в истории такого древнего народа, как хеску. Дети от смешанных связей встречались, хоть и редко, а полукровки появлялись и вовсе раз в несколько веков – слишком непредсказуемо было сочетание условий, позволяющих крови хеску не раствориться в человеческой, а дополнить ее.

Тиор всем сердцем надеялся, что истинная Лилиан именно такая, какой она показалась ему при первом знакомстве: слабой не из-за характера, но из-за навязанных условностей мира, в котором жила. Он понимал, что, родись она в Мараке, даже при условии немоты, уже была бы другой, потому что никто и никогда не сказал бы ей, что она слаба или ущербна. Но если орлу с рождения говорить, что он курица, он будет всю жизнь кудахтать.

Когда они подошли к замку, Лилиан, уже протянувшая руку к кольцу на двери, остановилась и закинула голову, прикрыв глаза от солнца. Раскаленный диск выглядывал из-за одной из башен, превращая ее в черный силуэт, но его лучи скользили по крыше и фасаду здания, подчеркивая его очертания. Разглядывая дом, Лилиан вдруг осознала, что черный замок отнюдь не кажется ей мрачным, а, наоборот, уже воспринимается как дом. Она коснулась взглядом гаргулий – их угрожающий вид, оскал демонических морд не казался направленным на нее, нет, они теперь виделись ей стражами, скалящимися на неведомого врага и готовыми растерзать его, чтобы защитить ее жизнь. Изображение ворона над дверью, торжественное и детальное, наполняло ее сердце неведомым восторгом.

Лилиан недоуменно нахмурилась, увидев фиолетовый орнамент, оплетший черные стены дома и кокетливо завивающийся у окон: в нем отсутствовала явная тема, это, скорее, был узор из линий, завитков и точек, не несущий определенного смысла, а призванный лишь украсить здание. Оглянувшись на Тиора – тот делано недоуменно пожал плечами, – Лилиан вновь обернулась к дому, который, подумалось ей, будто пытался прихорошиться.

Она улыбнулась и, протянув руку, чтобы толкнуть дверь, неуловимым движением погладила дверное кольцо и голову держащего его ворона.

Библиотека вновь приняла их в свои стены – эта комната успела полюбиться Лилиан, и она чувствовала себя здесь спокойно и уютно. Сейчас она показалась ей чуточку просторнее и чуточку светлее, чем прежде. Лилиан почти не сомневалась, что еще несколько часов назад, когда она завтракала здесь, пол был каменным – теперь же под ногами лежал теплый темный паркет. Книжных шкафов не стало меньше – они так же стояли плотным лабиринтом деревянных стен, – но они как будто стали светлее, и в их хаотичной расстановке Лилиан теперь все же виделась какая-то схема.

Она прошла вперед и устало опустилась на скамью (на которой, как и на стуле Тиора, появились войлочные подстилки), оглянувшись на деда, отдававшего слугам распоряжения. Через минуту он присоединился к ней и, едва заметно вскинув брови, провел смуглым пальцем по углу стола – тот избавился от острой вершины, заменив ее закругленным краем.

Лилиан заметила удивление деда и вопросительно посмотрела на него. Тиор вздохнул.

– Тебе может казаться, что жизнь остановилась, но время неумолимо движется, – пробормотал он, словно разговаривая сам с собой. Облокотился на подлокотник своего напоминающего трон стула и поправил полу камзола, обнажая черный с фиолетовой вышивкой жилет, на котором блеснула золотая цепочка карманных часов. – Все то, что для меня – реалии жизни и моего мира, для тебя – ново и необъяснимо. Наверное, ты чувствовала бы себя так же, если бы тебе пришлось объяснять кому-то, что такое… – он на мгновение замялся, воскрешая в памяти основы человеческого мира, – автобус или телефон. Метро. Бензин.

Лилиан коротко хмыкнула. Затуманенность сознания отступила, и к ней постепенно возвращалась и глухая боль утраты, и усталость от пережитого.

– Сейчас в моей голове кружится огромное количество фактов, которые нужно сообщить тебе. То, без чего ты не поймешь, как устроен наш мир, – теперь, думаю, я могу говорить наш, а не мой. – Лилиан кивнула, с удивлением ощущая, как в сердце разгорается пламя радости от причастности к чему-то огромному, пусть и неведомому. – Прошу тебя, не стесняйся спрашивать. Все что угодно, что удивит тебя или поставит в тупик. Позже, когда освоишь таэбу, ты сможешь спрашивать обо всем и слуг, они с радостью ответят тебе на все вопросы. Поверь, в этом доме давно не было ребенка, и они все искренне рады твоему появлению. Всё здесь радо.

Поймав ее удивленный взгляд на последней фразе, Тиор кивнул сам себе и продолжил:

– Думаю, стоит начать с дома. Марак… – Он задумался. – Марак – это место, где мы живем. Это не название самого поместья, не название территории у замка и не сам замок. Это все, – он развел руки в стороны, будто пытаясь охватить все пространство, – и есть Марак. Дом не может существовать без леса перед ним, и лес не может существовать без дома. Или без нас, тех, кто живет в нем. Лес, замок и живущие в нем – единое целое, как кровь, кости и кожа в целом являются человеком. Марак – как человек. Понимаешь?

Лилиан, на мгновение задумавшись, кивнула. Тиор мысленно возблагодарил Признание, упростившее понимание. На самом деле Лилиан сейчас слушала его не ушами и понимала не разумом, так же как и сам он не просто произносил слова, а каждое из них подкреплял короткими образами таэбу, проникающими прямо в сознание девочки.

– Ты заметила, что я удивился переменам в этой комнате, – продолжил Тиор, когда слуга в черной форме с фиолетовым ромбом на груди, такой же черноволосый, как все здесь, принес поднос с кувшином и тарелкой сладостей и с поклоном удалился. Лилиан подождала, пока дед разольет по пиалам пину, и с настороженным любопытством воззрилась на угощение: ярко-оранжевые полумесяцы, выложенные щедрой горкой.

– Это мимады. – Тиор подтолкнул к ней тарелку. – Бери, я уверен, тебе понравится. В детстве я их просто обожал.

Лилиан потянулась к одному полумесяцу и чуть сжала его. На ощупь он оказался упругим, но податливым, как зефир, а на вкус таким сладким, что она зажмурилась, но тут же потянулась за следующим. Тиор улыбнулся.

– Марак живой. Это место нерушимо связано с нами, и заметнее всего это в доме. Он реагирует на то, что происходит с живущими в нем, на их настроение, на их количество. Вчера, когда ты только приехала, дом был абсолютно черным. – Тиор замолчал, взгляд его больших глаз сделался печальным. – Таким он стал, когда погиб мой сын, Лимар.

Лилиан, с трудом сглотнув, кивнула с серьезным лицом. Она потянулась было, чтобы дотронуться до руки Тиора, желая выразить свое сожаление и поддержку, но не решилась: несмотря на родство и все события этих суток, они были знакомы всего один день. Однако ее порыв трансформировался в ощутимый импульс – мягкую волну тепла, – и оба почувствовали это. Тиор через силу улыбнулся.

– Я рад, что ты здесь. – Он вздохнул и продолжил: – Дом реагирует в первую очередь на меня, потому что я глава этой семьи, но серьезные изменения отражаются на нем и без моего участия. Дом меняется со временем, откликаясь не только на настроение главы семьи – патриарха, – но и на внешние события, на состояние клана. В моем детстве он был несколько другим и со временем может измениться еще больше. Как видишь, эта комната стала светлее, а ее обстановка – мягче. Так дом реагирует на твое появление. И да, ты правильно заметила, что рисунка на стенах вчера не было, он появился за эту ночь, что ты провела здесь. Дом видит тебя.

Лилиан хмыкнула и опустила взгляд на пиалу, пряча смятение. Конечно, родители любили ее, но, как она теперь понимала, мать постоянно жила с оглядкой на свое прошлое, отгораживаясь от людей и чего-то опасаясь. При всей любви к дочери, она просто не могла отдать ей все свое тепло, посвятить себя полностью, и сейчас осознание, что не один человек, а целое место так радо самому факту ее существования, наполнило Лилиан простой радостью. Ощущение одиночества, еще вчера казавшегося неизбежным, стремительно схлынуло. Лилиан усилием воли прогнала подступающие слезы облегчения.

– Такие места, как Марак, называют твердынями, всего их двенадцать. – Заметив удивление в разноцветных глазах Лилиан, Тиор коротко вздохнул, осознавая всю необъятность того, что ему предстоит объяснить. – Наверное, теперь стоит рассказать о нас самих, так тебе будет понятнее…

Лилиан скептично выгнула бровь, отправляя в рот очередной оранжевый полумесяц.

– Мы хеску, – продолжил Тиор, сложив кончики пальцев и задумчиво глядя поверх них на внучку. – Это другая форма жизни. Есть растения, есть животные, есть люди. А есть мы. Мы в некотором смысле дыхание природы, обретшее физическую форму. Даже две формы.

Лилиан, как раз сделавшая большой глоток пины, поперхнулась и воззрилась на деда округлившимися глазами. Тиор улыбнулся кончиками губ.

– Да, я не сказал тебе самого главного. Мы – единение двух сущностей, воплощение идеального баланса человеческого и животного. Мы награждены великим даром – второй формой, истинным обликом. Мы двусущные, Лилиан. Мы можем выглядеть как люди – как сейчас мы с тобой и все, кого ты видишь в этом доме, – а можем выглядеть и являться кем-то из наших бессловесных братьев.

Лилиан с трудом сглотнула и с грохотом поставила на стол пиалу. Волна удивления ударила в Тиора железной крошкой и отступила. Пару мгновений девочка сидела не шевелясь, глядя на Тиора и ожидая, что он сейчас рассмеется и скажет, что это была шутка, но где-то внутри нее уже появилась и укрепилась уверенность: это правда, какой бы немыслимой она ни казалась.

Лилиан втянула воздух через нос и выдохнула через рот, нервным движением заправив за ухо выбившуюся из косы прядь. Затем моргнула и медленно, с постепенно накатывающим пониманием кивнула, словно говоря, что принимает этот постулат. Ее человеческое сознание пыталось сопротивляться, но сознание хеску, разбуженное чарами Признания, победило.

– Мы можем быть животными. Зверями или птицами, – продолжил Тиор, напряженно следивший за Лилиан все это время и теперь с облегчением понявший, что самое трудное позади. – Нас двенадцать кланов – по различию истинного облика. Важно, чтобы ты поняла: мы в равной степени и то и другое. Мы не люди, которые обращаются в животных, мы обе эти формы одновременно, поровну. В древности многие хеску проводили больше времени в своем животном обличье – времена были суровые, и защитить свою жизнь с помощью когтей и зубов было проще, чем с помощью палки в руке. Кстати, именно из древности к нам пришло таэбу – в истинном облике мы не способны к звуковой речи, а общение необходимо. Выбирать один из двух обликов и оставаться в нем – так же естественно, как решать, что ты хочешь на завтрак.

Лилиан подалась вперед, впившись в деда цепким взглядом, ее любопытство ввинчивалось ему в висок. Тиор вздохнул: чем быстрее она научится контролировать таэбу, тем лучше, а не то ему обеспечена головная боль.

– Двенадцать кланов образуют три племени: летящие – те, у кого есть крылья; охотящиеся – те, кто питается чужой смертью; и бегущие – те, кто не приемлет чужой крови. У нас нет единоличного правителя, потому что наше общество достаточно многочисленно, хоть и не настолько, как человечество, и порой нам сложно найти общий язык, ведь все мы разные. Тогда вступает Совет – высший орган власти, не относящийся ни к одному племени, который контролирует все стороны нашей жизни, помогая нам сохранять хладнокровие и принимать верные решения. В каждом клане есть Высокий – то есть правящий – Дом, во главе которого стоит Владыка, и вассальные семьи: Старшие – аристократия и Младшие – простой народ.

Тиор набрал было воздуха, чтобы продолжить объяснение, но наткнулся на осоловелый взгляд Лилиан и улыбнулся:

– Запомни пока это, уже будет хорошо.

Они просидели в библиотеке достаточно долго, и солнце сместилось ближе к горизонту, отражая на полу их длинные тени. Лилиан зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– Иди отдохни, у тебя был трудный день, – Тиор коснулся ее плеча, вставая, – а вечером, если захочешь, продолжим.

Ощутив под пальцами скользкую синтетическую ткань, он поморщился. На внучке все еще была одежда внешнего мира, смотревшаяся здесь чуждо, а, учитывая произошедшие с Лилиан перемены, еще и смехотворно по-детски.

Она уже развернулась к двери, когда Тиор окликнул ее:

– Ты не будешь против, если я пришлю тебе более подходящий наряд?

Лилиан нахмурилась и оглядела себя: ботинки из искусственной кожи с нелепыми бабочками, потертые джинсы, лонгслив с ярким принтом персонажа мультфильма… В окружении этих стен, этой мебели, всего этого места она и правда смотрелась странно. На мгновение замешкавшись, девочка кивнула.

В холле (Лилиан с сомнением воззрилась на паркет, которого вчера здесь тоже не заметила) они пошли в разные стороны: Лилиан не терпелось рухнуть в кровать, а Тиору нужно было дать поручения слугам. Уже начав подниматься по лестнице, Лилиан остановилась и оглянулась на деда: очевидный вопрос, почти похороненный под обилием новой информации, наконец всплыл на поверхность, отогнав сонливость. Почувствовав ее любопытство, Тиор прервал разговор с женщиной средних лет в черном платье и со связкой ключей на цепочке – видимо, это был кто-то из старших слуг – и сделал несколько шагов ближе к лестнице. В руках он уже держал трость, с которой, очевидно, не расставался, и теперь упер ее в пол, с полуулыбкой смотря на девочку.

– Кто мы?

Она кивнула. Тиор склонил голову в шутливо-торжественном поклоне:

– Мы – вороны. Высокий Дом Базаард.

Последующие дни для Лилиан смешались. Она вряд ли смогла бы сказать точно, когда в ее комнате каменный пол сменился паркетом (скорее всего, тогда же, когда и в библиотеке) и когда на нем появился огромный пушистый ковер цвета сочной зелени, на котором она полюбила валяться, читая или делая записи. Зато Лилиан с уверенностью могла сказать, что когда вечером первого дня поднялась в спальню и рухнула на кровать, то потолок находился гораздо ближе и был белее и скучнее. Во всяком случае, она наверняка запомнила бы спускающуюся на толстой цепи медную люстру с изогнутыми рожками, рядом с каждым из которых замерла фигурка озорного фавна. Круглое витражное окно, появившееся под самым потолком на второй день после ее приезда, сначала было совсем маленьким и выглядело каким-то робким. Но проникающий через него солнечный свет окрашивал пол в яркие задорные пятна, и Лилиан провела не один час, осознавая перемены в своей жизни и думая об их последствиях, пока по ее рукам, ногам и лицу скользили красные, зеленые и фиолетовые прямоугольники. Это место – подушка на низком широком подоконнике – быстро стало ее любимым, и она часто устраивалась там, смотря на огромный парк Марака. При таком внимании можно было не удивляться, что со временем потолок унесся куда-то в невероятную высь, укрывшись деревянными панелями с широкими балками, а витраж в окне разросся до размеров круглого стола короля Артура. Набор цветных стеклышек в нем менялся, то просто светясь яркими красками, то собираясь в какие-нибудь незатейливые картины, которые, однако, надолго не задерживались.

Стены, прежде безликие, со временем покрылись уютными обоями глубокого синего цвета с едва заметным узором. Кровать опустилась на низкие ножки, но саму ее вместе с пухленькой прикроватной тумбочкой приподнимал над полом высокий и просторный подиум, по всей площади укрытый разросшимся кроватным балдахином. Комната старалась стать для Лилиан убежищем, уютным уголком, в который она бы возвращалась с радостью, и девочка платила ей тем же, то и дело поглаживая то стены, то откос у окна, то подоконник. Появившуюся на прикроватном столике лампу со стеклянным зеленым абажуром и медной цепочкой для включения Лилиан восприняла как личный подарок и залог добрых отношений.

Ей приходилось усваивать массу информации, и что-то неминуемо улетучивалось из головы. Тиор с обстоятельностью университетского лектора рассказывал о быте хеску, а Лилиан пыталась запоминать, в какой-то момент сдавшись и начав делать записи. Она узнала, что, хоть все хеску и стараются сохранять нейтралитет, на самом деле все намного сложнее, и кланы окутывает паутина политических интриг, выражающихся в раздорах или заключенных союзах. Тиор также упомянул Игру – сложную систему отношений между Высокими Домами, которую контролирует Совет, но, когда Лилиан с интересом подняла на него взгляд, наконец услышав знакомое слово, дед отмахнулся: «Об этом потом, это сложно».

Порой Тиор рассказывал более простые для понимания вещи: как хеску, совершающие регулярные вылазки в мир людей, перенимали у них некоторые обычаи и культуру. Например, традицию записывать свою историю или устраивать балы – часть из них, отмечающая начало каждого полугодия, являлась официальным мероприятием под контролем Совета. Некоторые же понятия прижились с ошибкой: все мужчины-хеску носили одинакового фасона пиджаки с коротким воротником-стойкой, впечатлившись какой-то человеческой военной формой, но упорно называли их сюртуками. С легкой усмешкой Тиор признался, что, несмотря на скрытность, люди каким-то образом узнали о существах, умеющих менять человеческий облик на животный, и так появились легенды об оборотнях – в истинном облике хеску превышали размерами своих бессловесных собратьев примерно в два раза и потому заметно отличались от них, немало пугая людей. Но особенно Лилиан удивилась, когда Тиор обмолвился, что Ниру, их домоправительница, долго боялась автомобилей.

Они вновь, как и всегда, сидели в библиотеке, ставшей их постоянной обителью, и потягивали холодную пину, пока свет солнца, падающего на их лица и руки, становился из золотого янтарным. Слушая деда, Лилиан непонимающе нахмурилась на этой фразе, отправив ему скомканный импульс удивления и быстро нацарапав на клочке бумаги, которую всегда держала под рукой: «В смысле?»

– Это было лет сто пятьдесят назад, и Ниру заявила, что она слишком стара для таких нововведений. – Тиор ухмыльнулся, вспоминая категоричность служанки. И наткнулся на ошарашенный взгляд Лилиан, которая замерла с приоткрытым ртом, глядя на деда во все глаза. Удивленный вид внучки заставил его коротко хохотнуть, тут же скрыв смех за кашлем. Быстро взяв себя в руки, он пояснил: – Мы живем несколько дольше людей…

Лилиан отчаянно жестикулировала, всем своим видом демонстрируя нетерпение, отразившееся и в ее таэбу, гудящем, словно рой пчел. Тиор как мог непринужденно начал массировать висок.

– Для меня это слишком естественно, чтобы обращать внимание.

Он качнул головой, укоряя сам себя за невнимательность. Как всегда в минуты задумчивости, рука его легла на серебряный череп ворона, и трость начала медленно покачиваться туда-сюда, словно метроном, в такт мыслям.

– Мы взрослеем, как люди, но после двадцати лет наше старение резко затормаживается, и молодость заканчивается где-то в районе ста лет. – Тиор на пару секунд замолчал, взгляд его стал задумчивым, будто мысленно он вернулся в годы собственной юности. – В среднем мы живем лет до трехсот, но, как и у людей, у нас бывают и долгожители. Словом, ты вряд ли отличишь тридцатилетнего хеску от пятидесятилетнего. – Он вновь перевел взгляд на внучку, которая так и слушала его, удивленно вскинув брови. – Насколько мне известно, полукровки живут примерно столько же, если уж наша кровь взяла в них верх.

Лилиан облегченно выдохнула и откинулась на низкую спинку скамьи, осознавая предстоящую ей жизнь длиной в три столетия, но тут же подозрительно прищурилась, и Тиор усмехнулся, верно истолковав ее взгляд:

– Мне около двухсот пятидесяти. Я не слишком внимателен к датам.

Лилиан много времени проводила в библиотеке, перечитывая сделанные записи и пытаясь принять открывшийся ей удивительный мир. Глядя на облаченного во все черное деда, она легко могла сопоставить его с обликом ворона, но мысль, что ее собственная мать была крылата, никак не укладывалась в голове. Лилиан с любопытством наблюдала за слугами, набранными из Младших семей, надеясь поймать момент, когда кто-то из них примет истинный облик, но пока что этого не происходило. Она легко отучилась от мяса – его употребляли лишь хищные кланы и только у себя дома, вдали от посторонних глаз, – и так же легко рассталась с мобильным телефоном, уяснив, что на территории твердынь не работает электроника.

Лилиан была приятно удивлена, узнав, что положение Высокого Дома – не пустые регалии, а настоящий статус, и с некоторым опозданием поняла, что Тиор, ведущий с ней долгие беседы, ее дед, в чьих печальных глазах порой проскальзывала искра веселья, – Владыка клана, пользующийся у воронов непререкаемым авторитетом и уважением.

Лилиан с головой окунулась в новую жизнь, которую она, казалось, не столько узнавала, сколько вспоминала. Все в этом новом мире ощущалось правильным, естественным и постепенно становилось привычным. Просыпаясь каждое утро, она кидала взгляд на витраж под потолком, гадая, в какую картину он сложился сегодня. Затем спешила вниз, в библиотеку, скользя рукой по теплым перилам лестницы, где ее уже ждал простой завтрак – кувшин пины и какая-нибудь выпечка, в приготовлении которой Тоори, кухарка Марака, не знала себе равных. Там, вдыхая тягучий и сладкий аромат пины и хрустя свежей булочкой с невиданной в мире людей начинкой, Лилиан просматривала сделанные накануне записи или искала информацию в старинных фолиантах, стоящих на подворачивающихся нужным боком полках.

Она бродила по комнате, ступая в теплые прямоугольники света – каким-то неведомым образом солнце всегда светило в окно библиотеки, – вдыхала запах старой бумаги и дерева, поглаживала полки и стены.

К середине дня Тиор освобождался от своих дел, и они вместе обедали, совмещая трапезу с очередным уроком. Наколов на вилку печеный перец или помидор, Лилиан что-то торопливо добавляла в свои заметки, которые становились все более объемными.

Так протекали дни, и Лилиан уже не могла представить, что когда-то Марак был ей чужим. Темный снаружи, он оказался невероятно уютным внутри: с изменчивой высотой потолков, многочисленными коридорами, изгибающимися под разными углами, и лестницами с широкими ступенями, на которых было так удобно сидеть. Хотя библиотека оставалась любимым местом Лилиан во всем замке, она свободно бродила по всем этажам, подмечая происходящие с твердыней мелкие, но значимые перемены: здесь стену укрыл гобелен, которого не было еще вчера, а тут появились дополнительные светильники, раз она полюбила там читать. Постепенно расширялись окна, пропуская внутрь больше света, и в золотистых лучах танцевали пылинки, а из служебных помещений слышались повеселевшие голоса прислуги.

За обилием информации потихоньку притуплялась боль от потери родителей. Вначале Лилиан часто ловила себя на мысли: «Надо показать маме», и осознание невозможности сделать это выступало горечью на языке, сдавливало горло. Но молчаливое тепло дома, внимание Тиора и искренняя забота слуг, принявших Лилиан почти с восторгом, делали ее горе не таким невыносимым, притупляя его острые углы. Постепенно, шаг за шагом, день за днем, ужас потери отступал, и зияющая в груди дыра от гибели родителей заполнялась новыми впечатлениями и людьми.