Ванда и Марек

Книга судеб

Давным-давно, когда леса были гуще, а ночи — темнее, чем в наши дни, в самом сердце густого леса прятался старый дом, который хранил в себе тайны, доступные лишь тем, кто осмеливался переступить его порог. Именно сюда, в это забытое всеми место, привела судьба Марека и Ванду, где им была вручена древняя книга, с обложкой, покрытой вековой пылью и скрывающей за собой неведомые тайны. Казалось, что этот дом и книга, как две части одного целого, были связаны мистической нитью, пролегающей через века.

Первая ночь

В этот осенний вечер, когда мир за окнами погружался в сумрак, тяжелые облака словно нависли над землей, превращая небо в серую пастель. Внутри дома царил уют, но в воздухе витала едва уловимая тревога. Марек и Ванда сидели у камина, наблюдая за тем, как огонь медленно пожирает сухие поленья. Ванда провела рукой по обложке книги, ощущая слабое покалывание. Подушечки ее пальцев чувствовали холод древней кожи, пропитанной запахом времени и влажностью старых стен.

Но Марек долго не мог решиться открыть ее. Книга так и лежала на столе, словно спящий дракон, едва дышащий в такт мерцанию камина. Ванда сидела напротив, обхватив колени руками, и ее глаза блестели, как у ребенка перед первой страницей сказки. За окнами чернильная ночь скрадывала очертания деревьев, превращая их в призрачные тени. Тишина была густой, как бархат.

Они долго молчали, словно что-то важное должно было случиться, но было отложено самой сутью времени. Марек задумчиво водил пальцем по пыльной обложке. В каждом изгибе этой книги, казалось, таилась целая вселенная, которая ждала, чтобы ее открыли. Внутренний голос шептал ему об осторожности, но одновременно что-то неотвратимо влекло вперед, за пределы здравого смысла, за грань возможного.

Он перевел взгляд на Ванду, пытаясь уловить ее настроение. Но ее лицо оставалось непроницаемым, будто она была и здесь, и в другом месте одновременно. Он ощущал, как между ними натягивается невидимая нить, крепкая и хрупкая одновременно, как замерзший ручей под снегом. Его рука снова потянулась к книге, и холод ее поверхности, словно прикосновение льда, заставил его сердце замереть в неясном страхе.

Когда он наконец открыл ее, из-под обложки вырвался слабый шорох — как дыхание прошлого, растворенное в вечности. Страницы, иссушенные временем, раскрывались перед ними, одна за другой, как древние зеркала, отражающие не столько образы, сколько суть всего сущего. В воздухе повис странный запах — смесь старого пергамента, древесной пыли и чего-то неуловимого, будто тайны самой жизни.

На первой странице были выведены странные символы, напомнившие Мареку древние руны, которые он видел когда-то в старом музее. Но здесь они словно мерцали, меняясь в такт его мыслям. Ванда наклонилась ближе, ее дыхание коснулось его плеча, и он почувствовал ее теплоту, смешанную с холодом таинственного текста. Взгляд ее был сосредоточенным, но где-то в глубине зрачков мелькнуло нечто, что он не смог бы объяснить — тревога или предчувствие.

Ванда задумчиво стала перелистывать страницы книги, которая на первый взгляд казалась лишь еще одним артефактом из запыленного сундука прошлого. Но с каждым раскрытым символом, с каждым странным рисунком, с каждым потаенным словом их беспокойство возрастало. Марек чувствовал, как тонкие нити реальности начинают плестись иначе, словно сама комната начинала дышать в такт их сердцебиению, подчиняясь чьей-то невидимой воле.

Неожиданные видения

Первое видение застало их врасплох. Марек, продолжая переворачивать страницы, заметил, как пространство вокруг него начало слегка дрожать, как вода в спокойном пруду, когда по ней пробежит легкий ветерок. Странное волнение охватило его разум, а текст, словно бы водяной знак, начал проявляться перед его глазами, обретая смысл. Внезапно перед ним возникло видение: он и Ванда стояли у порога старого дома, но не того, в котором они сейчас находились. Этот был разрушен временем, порос мхом и травой.

Марек видел себя, как в зеркале, но все было покрыто дымкой, неясностью будущего. В этом видении их любовь претерпела тяжелые испытания — измены, предательство, но также было и многое, что укрепляло их связь. Они видели сцены, где их чувства, как обросшие лианы, опутывали не только их самих, но и всех, кто входил в их жизнь.

Марек почувствовал, как что-то внутри него меняется, как будто сама книга проникала в его сознание, заставляя задуматься о том, кто он и каким должен быть его путь. Эти видения были реальными, живыми. Они несли в себе тяжесть истин, которые они еще не могли осознать. Ванда не могла оторвать взгляда от страниц, но что-то внутри нее заставляло усомниться: был ли это дар или проклятие? Воспоминания о прошлом перемешивались с этими видениями, наполняя ее сердце то радостью, то тоской.

Следующее видение поразило их и заставило замереть. Марек заметил, как тени в углу комнаты начали сгущаться, принимая человеческие очертания. Он замер, но не смог оторвать взгляд. Ванда, словно завороженная, читала древние строки, и вдруг ее голос зазвучал чужим эхом, отдаваясь в его голове тревожным колокольчиком. Видение, которое они увидели, было пугающе реалистичным: они стояли на пороге разрушенного дома, их лица покрыты пеплом, а глаза полны отчаяния. Их любовь, так же как и их тела, казалась растерзанной, порванной на части, как старая ткань, из которой была сшита книга.

Ванда, внезапно осознав, что она видит, выронила книгу, и та с глухим стуком упала на пол. Видение растворилось, оставив лишь пронзительную тишину, в которой они оба пытались найти объяснение. Но тишина была слишком плотной, слишком жуткой, чтобы ее можно было просто игнорировать. Весь мир вокруг них казался пропитанным тайной, которая могла бы поглотить их без следа.

Древние заклинания

В одну из ночей, когда луна, похожая на расползшуюся по небу каплю крови, выглядывала из-за плотных облаков, Марек и Ванда наткнулись на странные строки, написанные, казалось, на незнакомом языке. И хотя они не могли прочитать их, смысл этих слов врезался в их сознание, будто заклинание, запечатанное в их душах.

Эти слова, выведенные тонким шрифтом, казались неподвижными, но стоило взгляду задержаться на них, как буквы начинали двигаться, складываться в новые слова, открывая смыслы, скрытые до этого момента. Ванда с трепетом начала читать одно из них вслух, и вдруг они почувствовали, как воздух вокруг них сгустился, стал вязким и тяжелым. Огонь в камине задрожал, как будто подул ледяной ветер, и свет в комнате стал холодным и голубоватым.

Каждое произнесенное слово отзывалось эхом в их сознании, и, словно подчиняясь этим звукам, пространство вокруг начало меняться. Стены комнаты, некогда столь надежные, стали прозрачными, а за ними открывались бескрайние просторы неизвестного. Они ощущали, как их реальность плавно перетекает в нечто иное, как их собственные мысли и желания начинают влиять на то, что происходит вокруг.

Марек, ведомый каким-то внутренним порывом, попробовал один из ритуалов, описанных в книге. Он выложил на полу символы, выведенные в тексте, и произнес заклинание, в котором слышалась тень древней магии. Ванда стояла рядом, ее лицо было озарено странным светом, как будто она сама стала частью этого магического действа.

Сначала ничего не произошло, но потом они услышали слабый шорох, и из тени, отбрасываемой камином, вышел призрачный силуэт. Это было нечто, не имеющее ни формы, ни цвета, но от него веяло древностью и силой. Существо, стоящее перед ними, казалось, было рождено самими словами книги, и оно ждало приказа, который должен был изменить их жизнь.

Эти слова, которые были в книге, не были обычными. Они словно были предназначены для того, чтобы пробудить что-то древнее и запретное. Ритуалы, которые они начали, казались простыми на первый взгляд, но с каждым произнесенным заклинанием Ванда ощущала, как ее пальцы дрожат, а Марек чувствовал, как холодный пот струится по его спине. Их эксперименты были чем-то большим, чем просто проверка старой книги. Это было вторжение в неведомую территорию, где разум мог подчиниться другой силе.

Каждое новое слово, каждое действие усиливали их тревогу, будто они становились все ближе к краю пропасти. Марек, околдованный своими открытиями, внезапно осознал, что заклинания, которые они произносили, начали влиять на их жизнь. Вещи, о которых они только что шептали в ритуалах, начинали происходить, и это было не просто совпадением.

Новые сюжеты

Для Марека, как для писателя, каждый открытый символ в книге, каждый свиток текста становились новыми сюжетами, из которых он мог бы создать свои произведения. Но в отличие от его прежних трудов, эти идеи были наполнены не только фантазией, но и чем-то более глубоким, тем, что не поддавалось логическому осмыслению. Это была реальность, переплетающаяся с магией, загадками и страхом перед неизведанным.

Его рука скользила по бумаге, выводя строки, и в каждом слове чувствовался отголосок видений, которые они разделяли. Эти сюжеты были настолько живыми, что иногда Мареку казалось, что они не просто рождены его воображением, а самим духом книги, проникающим в его сознание и направляющим его руку. Но он также понимал, что эти истории имеют свою цену, и что цена эта может быть слишком высока.

Ванда, наблюдая за тем, как Марек погружается в свои новые произведения, чувствовала, что книга постепенно захватывает его сознание. Он писал не о вымыслах, а о том, что было сокрыто в глубинах их собственной души. Эти сюжеты стали отражением их жизни, их страхов и надежд, и в каждом слове звучало эхо тех видений, что они видели вместе.

Постепенно Марек начал понимать, что эта книга была не просто инструментом для предсказаний. Она была живой, она была их судьбой, но не той, которую можно было предвидеть, а той, которую они сами писали. Сюжеты, рождавшиеся в его голове, были пугающе реальными, почти осязаемыми, как дыхание на коже. Они были мрачными и тревожными, но от них невозможно было оторваться.

Теперь он писал так, словно кто-то водит его рукой, словно книга направляет его мысли. Ванда смотрела на него с беспокойством, видя, как его лицо искажалось в мучительном творческом процессе. Но это было нечто большее, чем просто вдохновение. Это была темная магия, вплетенная в ткань его сознания, подталкивающая его к грани безумия.

Окончательное раскрытие

Теперь время в их доме текло иначе, дни смешивались с ночами, теряя границы. Когда же они открыли последнюю страницу книги, они поняли, что все, что они видели до этого, было лишь прелюдией к тому, что должно было произойти. Последние строки текста гласили: "Вы видели не просто свою судьбу, но и судьбу всего рода людского. Но ни один из вас никогда не сможет изменить написанное".

В этот момент они поняли, что эта книга не просто предсказывает их будущее — она предсказывает будущее всего человечества. Страницы начали открываться сами собой, и перед ними стали раскрываться сцены, полные разрушения и хаоса. Ванда почувствовала, как холодный страх сжимает ее сердце, и в отчаянии они захлопнули книгу, словно пытаясь спрятаться от неизбежного.

Только теперь они, наконец, поняли всю правду, но было уже слишком поздно. Книга не просто показывала будущее — она была им. Они увидели свое будущее в самых мрачных красках, и в этом не было спасения. Страницы, которые когда-то казались невинными, теперь казались окровавленными, словно отпечатанные черными буквами заклинания впитывали их страх и отчаяние.

И они приняли решение. Книга была спрятана так глубоко, что даже самые темные закоулки их памяти не могли ее найти. Но осень приносила с собой долгие ночи, а в холодные вечера Марек все чаще просил Ванду снова прочесть что-нибудь из тех мрачных страниц. И каждый раз она всегда с загадочным холодом в глазах повторяла слова Эльды, как заклинание:

— Лучше не знать того, что хранится за завесой времени.

И в этих словах был не только страх, но и тоска по тем временам, когда будущее было не более чем неопределенной мечтой. 

Застывшая в красках вечность

Солнечные блики танцуют на холсте, словно живые существа, и я не могу оторвать от них взгляд. Ванда смешивает краски, ее движения плавные, как течение реки. Я сижу неподвижно, пытаясь быть хорошей моделью, но мысли уносят меня далеко...

Ванда. Я вспомнил, как она впервые заговорила о том, чтобы начать рисовать. Это было зимой, когда снег укутал наш дом пушистым одеялом, и ночь казалась бесконечной. Мы сидели у камина, пили горячий чай с корицей, и она, вдруг, почти небрежно, как будто случайно, заметила, что всегда мечтала научиться живописи. Я помню, как удивился — ведь мы прожили вместе уже столько лет, и я, казалось, знал о ней все. Но эта мечта, давняя, но скрытая, как-то ускользнула от моего внимания, притаившись где-то в уголке нашей жизни.

— Конечно, — ответил я тогда, улыбнувшись, — это прекрасно. Ты должна попробовать.

Звук кисти, скользящей по холсту, возвращает меня в настоящее. Ванда хмурится, пытаясь уловить нужный оттенок. Ее сосредоточенность завораживает. Кто эта женщина? Неужели та же самая, что варила мне кофе сегодня утром? Время, кажется, течет иначе, когда она рисует. Секунды растягиваются в часы, а часы сжимаются до мгновений.

Солнце медленно ползет по небу, меняя освещение в комнате. Тени удлиняются, становятся глубже. Как странно, думаю я, что мы живем в мире, постоянно меняющемся, но редко замечаем эти изменения. Может, в этом и есть суть искусства — заставить нас увидеть то, что всегда было перед глазами?

Воспоминание внезапно вспыхивает в сознании: наш первый поцелуй. Ванда в белом платье, пахнущем летом и свежестью. Мы стоим под старым дубом, листья шепчутся над нами. Я помню каждую деталь того момента, словно это было вчера. Но может быть это память играет со мной злую шутку, создавая идеальную картину прошлого?

— Марек, не двигайся, — голос Ванды вырывает меня из воспоминаний.

Я замираю, пытаясь вернуться в позу. Она подходит ближе, изучает мое лицо с непривычной интенсивностью. В ее взгляде я вижу отражение того, кем я стал — немного уставший мужчина средних лет, с морщинками у глаз и сединой на висках. Когда это произошло? Как время незаметно оставило свои следы на моем лице?

Запах масляных красок наполняет комнату, смешиваясь с ароматом кофе, который остывает на столике рядом. Этот запах теперь ассоциируется у меня с новой Вандой — художницей, открывающей мир заново через кисть и холст. Я наблюдаю, как она работает, и понимаю, что влюбляюсь в нее снова, но по-иному.

Мысли текут, как река, извиваясь и переплетаясь. Я думаю о своих книгах, о словах, которые пытаюсь поймать и закрепить на бумаге. Разве это не похоже на то, что делает сейчас Ванда? Мы оба пытаемся ухватить ускользающую реальность, придать форму бесформенному.

Внезапно я осознаю, как мало знаю свою жену. Годы совместной жизни, тысячи разделенных завтраков и ужинов, а она все еще остается загадкой. Кто она, эта женщина с кистью в руке, создающая новые миры на холсте? Та же ли это Ванда, что плакала на моем плече после выкидыша? Или та, что смеялась до слез над глупым анекдотом на прошлой неделе?

Время течет странно, когда ты модель. Минуты растягиваются, как жевательная резинка, а потом вдруг схлопываются в одно мгновение. Я чувствую, как затекает шея, как начинает чесаться нос. Но не двигаюсь. Ради Ванды, ради ее мечты.

Свет меняется, послеполуденное солнце окрашивает комнату в золотистые тона. Пылинки танцуют в лучах, словно крошечные звезды. Я думаю о бесконечности Вселенной и о том, как странно, что мы, такие маленькие и незначительные, способны создавать волшебные миры на холсте и в словах.

Ванда отступает от мольберта, критически осматривая свою работу. Ее лицо — смесь неуверенности и гордости. Я узнаю это выражение, оно появляется у меня, когда я заканчиваю новую главу. Мы так похожи в этот момент, — два творца, пытающихся поймать красоту мира.

— Можешь посмотреть, — говорит она, и я встаю, чувствуя, как кровь приливает к затекшим мышцам. Подхожу к холсту, и мое сердце замирает.

На картине — я, но не совсем такой как в жизни. Ванда увидела что-то, чего я сам в себе не замечал. В глазах нарисованного Марека — глубина и мудрость, которых я не ощущаю в себе. Морщинки, которые я считал признаком старения, на картине рассказывают историю прожитой жизни. Я вижу себя ее глазами, и это откровение потрясает меня до глубины души.

— Что скажешь? — ее голос дрожит от волнения.

Я поворачиваюсь к ней, и слова застревают в горле. Как объяснить то, что я чувствую? Как рассказать о том, что она только что показала мне новую грань реальности?

— Это... я? — наконец выдавливаю я.

Ванда улыбается, и в ее улыбке я вижу всю нашу совместную жизнь — радости и горести, взлеты и падения.

— Это ты, каким я тебя вижу, — отвечает она просто.

Я притягиваю ее к себе, и мы стоим, обнявшись, перед картиной. Два человека, которые думали, что знают друг друга, но только сейчас начинают по-настоящему видеть. Время замирает, растворяется в моменте. Есть только мы, холст и вечность, застывшая в красках.

Потом мы будем говорить часами. О том, что мы увидели друг в друге через призму искусства. О мечтах, которые мы откладывали. О том, как легко потерять себя в рутине повседневности. Но сейчас мы просто стоим, держась за руки, и смотрим на картину.

В этот момент я понимаю, что наша жизнь — это тоже произведение искусства. Мы пишем ее каждый день, добавляя новые краски, исправляя ошибки, создавая что-то уникальное и прекрасное. И сегодня, благодаря кисти Ванды, мы начали новую главу.

Солнце садится, окрашивая небо в оттенки розового и золотого. Новый день закончился, но я чувствую, что для нас с Вандой все только начинается. Мы смотрим друг на друга, и я вижу в ее глазах отражение той вечности, которую она поймала на холсте.

Жизнь — это холст, думаю я. И мы — художники, рисующие на нем свою историю. Каждый мазок, каждое слово, каждый взгляд — это часть великого полотна нашего существования. И сегодня, благодаря мечте Ванды, мы научились видеть эти мазки четче, ярче, глубже.

Ночь опускается на город, но в нашем доме горит свет. Свет творчества, любви и нового понимания. Мы сидим рядом, Ванда набрасывает эскизы, я записываю мысли для новой книги. Два художника, создающие свои миры заново.

И я знаю, что завтра, когда солнце снова взойдет, мы увидим этот мир другими глазами. Глазами, открытыми искусством и любовью. 

Пыльный чердак

Пыль. Она везде, думал Марек, поднимаясь по лестнице, каждая ступенька которой стонала под его весом, словно жалуясь на груз прожитых лет. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз был здесь — пять лет, десять, двадцать? Время — странная субстанция, то растягивающаяся, как резина, то сжимающаяся в плотный комок воспоминаний, где вчерашний день тонет в тумане неопределенности, а детство кажется таким близким, что можно коснуться рукой.

Чердак. Запах старого дерева, пыли и чего-то неуловимого, может быть, самого времени, если у него есть запах. Солнечный свет, пробивающийся сквозь маленькое окошко, танцевал в воздухе, наполненном пылинками, которые кружились в золотистом луче, словно крошечные планеты в своей собственной вселенной. Марек моргнул, и на мгновение ему показалось, что он видит в этом танце отражение всей жизни — рождение, движение, угасание — вечный круговорот, в котором мы все участвуем.

Старое кресло-качалка в углу привлекло его внимание — неподвижное, безмолвное, оно хранило в себе целый мир воспоминаний. Стоило Мареку взглянуть на потертую обивку, как в ушах зазвучал голос бабушки, низкий и мелодичный, с легкой хрипотцой, которая появлялась, когда она долго читала вслух. "Давным-давно..." — начинала она, и мир вокруг растворялся, уступая место волшебным королевствам и отважным героям. Где теперь эти королевства? Где герои? Все исчезло, оставив после себя лишь пыль и молчание. Но разве не так же исчезают целые эпохи, цивилизации, оставляя после себя лишь осколки воспоминаний и артефакты, смысл которых мы не понимаем.

Сундук. Старый, окованный железом, с облупившейся краской. Марек подошел ближе, провел рукой по шершавой поверхности, ощущая каждую трещинку, каждую неровность. Когда-то этот сундук был целым миром — миром игрушек, книг, сокровищ детства. Теперь же... что теперь? Марек попытался открыть крышку, но та не поддалась. Заперто. Как много в нашей жизни остается запертым, недоступным, похороненным под слоями времени и забвения, ожидая момента, когда мы найдем ключ.

И вдруг — зеркало. Оно стояло в дальнем углу, наполовину скрытое старой, выцветшей тканью, цвет которой давно стал неопределенным — то ли серым, то ли бежевым, а может, когда-то она была белой? Как он раньше не замечал его? Или, может быть, оно всегда было здесь, ожидая своего часа, того момента, когда кто-то будет готов заглянуть в его глубины? Марек подошел ближе, чувствуя, как сердце начинает биться чаще, отдаваясь гулким эхом в ушах.

Медленно, словно во сне, он протянул руку и стянул ткань. Пыль взметнулась в воздух, закружилась в солнечном луче. На мгновение Мареку показалось, что он видит в этом вихре лица — мелькающие, неуловимые, словно призраки прошлого, готовые рассказать свои истории, если только найдется тот, кто готов слушать.

Зеркало было старое, в потемневшей от времени деревянной раме, покрытой замысловатой резьбой, в которой угадывались то ли цветы, то ли сплетенные в танце фигуры. Марек всмотрелся в его поверхность, ожидая увидеть свое отражение, но вместо этого...

Комната. Похожая на гостиную их дома, но другая — словно знакомая мелодия, сыгранная в непривычной тональности. Старинная мебель — массивный дубовый стол, кресла с высокими спинками, обитые темно-зеленым бархатом. Незнакомые портреты на стенах — серьезные лица мужчин и женщин, чьи глаза, казалось, следили за каждым движением. И люди — мужчина и женщина, одетые по моде начала прошлого века.

Мужчина — теперь Марек видел, как он похож на деда в молодости — высокий, стройный, с густыми темными волосами и пронзительными голубыми глазами. Он нежно обнимал женщину — хрупкую, с россыпью веснушек на бледном лице и копной рыжих волос, уложенных в сложную прическу. Их лица светились счастьем, и Марек почувствовал, как его собственное сердце наполняется теплом. Он смотрел, как завороженный, на эту сцену из прошлого, и ему казалось, что он слышит их голоса, их смех, шелест платья женщины — тяжелого шелка цвета слоновой кости, расшитого мелким жемчугом.

Но что это — звук скрипки? Откуда он доносится? Марек оглянулся, но чердак был пуст и тих. Звук шел из зеркала, он был уверен в этом. Мелодия — нежная, печальная — словно связывала настоящее и прошлое, сплетая их в единую ткань времени, где каждая нить — это жизнь, каждый узор — история.

Сцена в зеркале изменилась, словно кто-то перевернул страницу невидимой книги. Теперь Марек видел ту же комнату, но годы спустя. Женщина — его бабушка? — сидела одна, с письмом в руках. Ее рыжие волосы поседели, лицо покрылось сетью морщин, но глаза — те же зеленые глаза — сохранили свой блеск, хотя теперь в них читалась глубокая печаль. Слезы катились по ее щекам, и Марек ощутил острую боль утраты, словно это была его собственная потеря.

Что случилось? Куда исчез мужчина? Война? Болезнь? Несчастный случай? Марек хотел знать, но в то же время боялся этого. Ведь знание — это ответственность. А что, если прошлое можно изменить? Что, если каждое наше действие в настоящем создает рябь, которая расходится во все стороны, меняя не только будущее, но и прошлое?

Новая сцена. Его отец — молодой, полный надежд и амбиций. Он стоит перед мольбертом, создавая картину, которую Марек помнил с детства. Светлые волосы отца растрепаны, на лице — выражение полной сосредоточенности, глаза — карие, как у Марека — сужены, словно он пытается разглядеть что-то за пределами холста. Картина всегда висела в гостиной, загадочная и притягательная. Сейчас, глядя на процесс ее создания, Марек понимал — каждый мазок кисти был не просто краской, но частицей души его отца, его мечтами и страхами, надеждами и разочарованиями.

Внезапно Марек почувствовал непреодолимое желание вмешаться, изменить что-то. Он поднял руку, коснулся поверхности зеркала — и, к его изумлению, рука прошла сквозь нее, словно сквозь водную гладь. Не задумываясь, он шагнул вперед, погружаясь в мир прошлого.

Запахи. Краски, льняного масла, табака. Звуки. Тиканье часов, шорох кисти по холсту, далекий лай собаки. Марек оказался рядом с отцом, который, казалось, не замечал его присутствия. Он смотрел на картину — пейзаж, который отец никогда не мог закончить. "Добавь здесь синего," — прошептал Марек, сам не зная почему. И отец, словно услышав его, взял синюю краску и добавил несколько мазков. Картина тут же преобразилась, наполнившись жизнью и глубиной.

Мгновение — и Марек снова на чердаке, перед зеркалом. Сердце колотится, мысли путаются. Что это было? Сон? Галлюцинация? Или нечто большее — момент, когда грань между прошлым и настоящим становится настолько тонкой, что ее можно пересечь? Он посмотрел на свои руки — они были покрыты мельчайшими каплями краски. Синей краски.

Время. Что оно такое? Линейный поток или бесконечное море, где прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно? Марек вспомнил слова, которые когда-то читал у Вирджинии Вулф: "Что есть прошлое, как не настоящее, так искусно скрытое за завесой времени, что мы едва различаем его очертания". И разве не так же обстоит дело с будущим — разве оно не существует уже сейчас, скрытое от нас лишь нашей неспособностью видеть сквозь завесу настоящего?

Он снова взглянул в зеркало. Теперь оно показывало другую сцену. Молодая женщина — его мать? — сидела за пианино. Ее тонкие пальцы летали над клавишами, извлекая мелодию, которую Марек никогда раньше не слышал. Но почему-то она казалась знакомой, словно часть его самого, скрытая глубоко внутри. Длинные темные волосы матери падали на плечи, лицо было одухотворенным, словно она слышала музыку, недоступную обычным смертным.