— Что ты болтаешь? Это мой дом.
— Посмотри–ка вокруг себя, Кае.
Кае огляделся. Это был чужой дом. И украшения на стенах были совсем не те, что у него, и резьба на столбах была иная. Кае заглянул в дверь через плечо Тинирау и увидел враждебные, хмурые лица незнакомцев.
Тогда он все понял и склонил голову.
Смерть кита Тутунуи была отомщена.
Деревянная голова
Теперь послушайте сказание о волшебной деревянной голове Заколдованной Горы.
Могущественный маг Пуарата был хозяином деревянной головы, пялившей свои невидящие глаза на море. В деревянной голове обитали злые духи, подвластные магу. Все вокруг боялись этой страшной горы, и стоило кому–нибудь упомянуть о ней, как сейчас же воцарялась тишина. Приблизиться к Заколдованной Горе — значило погибнуть. Казалось, маг Пуарата издали чует незнакомца, ступившего в его владения. Пуарата начинал
что–то шептать деревянной голове, и тотчас раздавался ужасающий вопль злого идола. Он проносился над лесами и равнинами и губил все живое.
Шли годы. В этом краю стало совсем тихо и пусто — в лесу не пели птицы, и дерзкий путник, рискнувший подойти поближе к горе, видел белеющие кости тех, кого погубил страшный вопль идола. Молва об ужасном чудовище достигла ушей всесильного жреца Хакавау, чья душа ненавидела зло. Когда ему не спалось по ночам и он слышал крик козодоя, ему вспоминался зловещий вопль, доносившийся из владений Пуараты. Чудилось тогда Хакавау, что наступит день и он сразится со злыми силами.
Однажды ночью он призвал духов и погрузился в волшебный сон. Ему пригрезился его собственный дух — он стоял перед жрецом. Потом Хакавау увидел, как дух начал расти и подниматься все выше и выше, до самых облаков. Когда Хакавау проснулся, он почувствовал себя сильным и уверенным. Теперь он твердо знал, что одолеет деревянную голову Пуараты.
Хакавау больше не медлил. Взяв с собой друга, он отправился к Заколдованной Горе. Быстро шли они по стране, останавливаясь только для того, чтобы подкрепиться пищей, которую захватили с собой. Когда кто–нибудь по пути предлагал им угощение, Хакавау говорил: «Мы уже поели. К тому же у нас неотложное дело и мы должны торопиться». Вскоре они прибыли в Ваитара. До владений Пуараты было еще далеко, но спутник Хакавау забеспокоился: ведь даже на таком расстоянии деревянная голова могла убить человека.
— Не тревожься, — сказал Хакавау и запел песню, чтобы ободрить своего приятеля. Потом они пришли в Те Вета.
— Я боюсь, — сказал друг Хакавау,— я слышу, как стучит мое сердце. Посмотри, среди деревьев белеют кости.
— Не пришло еще время пугаться, — презрительно ответил Хакавау.
Но когда они дошли до Ваиматуку, Хакавау тоже насторожился: теперь кости покрывали землю, словно снег. Жрец повторил заклинания, и друзья двинулись дальше, с опаской делая каждый шаг, ибо никто не мог сказать, где поджидает их смерть. Медленно шли они тропинкой, вьющейся по отлогому склону холма. Поднявшись на холм, они легли в зарослях папоротника и стали наблюдать. Прямо перед ними, на вершине Заколдованной Горы, лежала деревня. Друзья видели людей за частоколом и дозорных, ходивших взад и вперед, но в деревне никто не заметил двух пришельцев, спрятавшихся на соседнем холме. В папоротнике, что рос в долине и поднимался по горе до самой деревни, костей не было заметно. Наверное, никто еще не подходил к Заколдованной Горе так близко.
— Теперь я уже не боюсь, — сказал товарищ Хакавау. — Я вижу, что они такие же люди, как и мы. С ними можно сразиться.
— Но именно сейчас нам следует соблюдать осторожность, — предостерег его Хакавау. — Злые духи Пуараты роями носятся вокруг нас, хоть мы их и не видим. Я должен вызвать моих собственных духов. Смотри не спугни их, не вздумай заговорить.
И Хакавау, к удивлению своего друга, уставился вдаль невидящими глазами. За деревенским частоколом по–прежнему ходили люди, в спокойном воздухе вились дымки от костров, на которых готовилась пища, и дозорные стояли на своих местах. Но перед взором Хакавау вставала другая картина: он видел, как злые духи Пуараты толпами собираются за частоколом. А его собственные духи, его храбрые воины, окружили Хакавау. С уст жреца сорвалось приглушенное бормотание, словно он давал кому–то команду.
— Спуститесь в долину и вызовите врага на бой, — сказал Хакавау своим духам.
Духи Хакавау волной скатились вниз и начали
подниматься вверх по горе к деревне. Но вскоре атакующие были отбиты и оттеснены. Сначала лишь немногие побежали под гору, потом за ними последовали другие, и началось общее отступление. Злые духи Пуараты прыгали, безмолвно торжествуя победу. Они не
могли спокойно смотреть, как удирает от них разбитый враг, и не погнаться за ним, и вот они перелезли через частокол и устремились вниз, в долину. В деревне не осталось ни одного защитника.
А в зарослях папоротника прятался отряд духов Хакавау, духи Пуараты не заметили его и промчались мимо. Потом, обернувшись, они увидели, что один из отрядов Хакавау уже подходит к их деревне. Воины Пуараты снова бросились вверх по горе, но в спину им ударил отряд духов Хакавау, который прятался в зарослях, и духи Пуараты были побеждены. Только
немногие из них добрались до деревни, но и там их уже подстерегали духи Хакавау. Так духи Хакавау перехитрили духов Пуараты.
— А-а! — радостно воскликнул жрец. Все кончено. Они побеждены!
Друг Хакавау удивленно взглянул на него.
— Почему ты говоришь, что они побеждены? — спросил он. — Ведь ничего не произошло. Дозорные нас не заметили. Все как было, так и есть.
— Пуарата пуст, — отвечал Хакавау, — Пуарата — это покинутое каноэ. Не так давно он был полон злых духов и посылал их выполнять свою волю. И вот сейчас они тоже отправились по его приказанию, но все были уничтожены. Пуарата теперь бессилен. Пошли вперед!
Хакавау и его друг встали во весь рост, и тотчас же стража подняла тревогу. Все были поражены: кто мог осмелиться так близко подойти к их деревне? Дозорные ожидали, что пришельцы вот–вот упадут замертво, но Хакавау и его товарищ продолжали про–двигаться вперед.
— Пуарата! — закричала стража. — Пуарата, сюда идут чужие!
А сами, словно немощные старухи, не чувствовали в себе никакой воинственности: духи Пуараты покинули их.
Пуарата понял, что он бессилен, но все–таки он устремился к деревянной голове и закричал:
— Приближаются чужестранцы! Два могучих воина!
Но и деревянная голова утратила свою силу. Вместо вопля, который обычно срывался с ее губ и приводил в ужас путников, послышались лишь слабые всхлипывания, будто плакал ребенок.
Когда храбрые воины приблизились к деревне, жрец сказал своему товарищу:
— Иди прямо по дорожке и войди в деревню через ворота. А я нагоню на них страху — перелезу через частокол.
И когда Хакавау взобрался на деревянные колья ограды, жители деревни сердито закричали:
— Эй ты, слезай и иди через ворота, как прошел твой товарищ!
Но Хакавау не обратил внимания на их крики. Он спрыгнул по ту сторону ограды и ступил на запретную землю. Волшебная голова безмолвствовала. Она утратила свое могущество, стала обыкновенным деревянным чурбаном.
Пуарата, насупив брови, наблюдал за пришедшими, но не осмеливался ничего сказать. Вскоре Хакавау и его товарищ зашли в одну из хижин и улеглись отдыхать, показывая этим свое презрение к колдуну Заколдованной Горы и его деревянной голове.
Жители Заколдованной Горы не смели тронуть чужестранцев — они поняли, что встретились с волшебством, которое сильнее, чем их собственное.
Теперь Пуараты нигде не было видно, но Хакавау и его товарищ слышали, как он созывал своих людей. Хакавау только хмуро улыбнулся. Отдохнув, он поднялся и позвал своего друга.
В это время к их хижине подошли жители деревни. Они предложили победителям подкрепиться перед дорогой. Дразнящий аромат доносился из льняных корзинок, полных еды.
— Мы недавно поели, — отвечал Хакавау. — Мы не голодны.
Но те настойчиво предлагали еду, улыбались и делали вид, что заботятся о пришельцах.
— Вы не должны слушать Пуарату, — строго сказал им Хакавау, — он был полон злых духов и заставлял вас творить страшные дела. Мы пришли лишь для того, чтобы вопль деревянной головы больше не разрушал разум людей, не убивал их. Я искоренил зло, опустошив Пуарату, но сейчас я вижу, что его злые духи возвращаются. Если бы мы попробовали эту пищу, нас бы уже не было в живых. Что ж, теперь придется умереть вам. Он распахнул дверь хижины, и они ушли из деревни.
Путники не оборачивались, пока не пересекли долину и не достигли гребня холма, где они лежали во время битвы духов. В селении все замерло, только вились дымки над очагами. Деревянная голова молчала, а Пуарата и его коварный народ были мертвы. С того дня люди проходят мимо Заколдованной Горы без всякого страха, они уже не боятся, что с деревянных уст сорвется губительный вопль.
Хинемоа и Тутанекаи
Посреди гладкого озера Роторуа, словно драгоненный камень, красуется остров Мокоиа. На этом острове жил Тутанекаи вместе со своей матерью, отчимом и сводными братьями. Отрезанные от племен, живших на материке и беспрестанно воевавших друг с другом, они мирно коротали свой век, Время от времени мужчины спускали на воду каноэ и отправлялись на большую землю. Разные новости привозили они оттуда.
Однажды Тутанекаи и его братьям рассказали о прекрасной Хинемоа, высокорожденной девушке из Оуаты. Все, кто говорил о ней, превозносили ее красоту и твердость характера. Эти похвалы так подействовали на братьев, что они, даже не видев Хинемоа, влюбились в нее. Каждый брат хвастался, что возьмет ее себе в жены, только Тутанекаи не говорил ни слова. Но по ночам он выходил из своего фаре, стоящего на склоне холма, и взор его устремлялся вдаль, туда, где лежала за темными водами озера Оуата. Он вздыхал, приносил путару и пел на ней свою любовную песню.
Легкие звуки летели над водой, и Хинемоа, которая сидела в лунные ночи со своими подружками на берегу, радостно внимала песне. Над прибрежными кустами тревожно плыл туман и таял в воздухе —— так же беспокойно летели и мысли Хинемоа. Она знала о братьях с острова Мокоиа и, улыбаясь, говорила себе: «Это играет Тутанекаи».
Однажды на большой земле собрались все местные племена. Пришла со своей родней и Хинемоа. Девушке очень хотелось увидеть Тутанекаи… И вдруг словно кто–то шепнул ей, что высокий красивый юноша и есть тот музыкант, который играет в лунные ночи.
Тутанекаи до сего времени редко случалось видеть девушек, а тут было столько красавиц! Но из всех девушек, собравшихся на берегу Роторуа, его привлекала одна только Хинемоа. Так они влюбились друг в друга, но не сказали о своей любви. Хинемоа была из семьи вождя, и полюбивший ее Тутанекаи боялся получить отказ.
Каждый раз, когда племена собирались вместе, Тутанекаи подходил к Хинемоа и ласково с ней разговаривал. Наконец Тутанекаи решил поведать девушке о своей любви. Это должен был сделать его друг. Когда тот рассказал девушке о любви Тутанекаи, Хинемоа только спросила:
— Неужели он любит меня так же, как я его?
В следующий раз влюбленные встретились возле большого фаре, в котором собрались племена. Никто не заметил их отсутствия, так как фаре было полно народу. Шум и смех танцующих разносились далеко вокруг; они сели в сторонке, в темноте, и Тутанекаи вымолвил Хинемоа слова любви.
—- Как же мы будем видеться? — спросил он.
— Возлюбленный мой Тутанекаи, я приду в тебе, — нежно ответила Хинемоа. — Я уйду незаметно, и никто об этом не догадается, а ты встречай меня на берегу. Не как мне узнать, что ты дожидаешься меня?
Тутанекаи задумался, потом сказал:
— Музыка уже сослужила мне службу — переслала мою любовь через воды озера. Пусть же теперь она отнесет другую весть, весть о том, что я жду тебя Лишь только заслышишь музыку в ночной тиши, знай, что я жду, когда твое каноэ заскользит по темной глади озера.
На следующую ночь Хинемоа услышала звуки далекой путары и прокралась к берегу озера, где находились привязанные каноэ. Все они были там, но, увы, кто–то вытащил их на песок. На воде не было ни одного каноэ. Теперь Хинемоа ясно слышала музыку, доносившуюся оттуда, где спал на спокойном озере остров Мокоиа.
— Хинемоа! Хинемоа! — звала путара. — Хинемоа!
Тяжесть легла на сердце девушки — ей так хотелось быть рядом с возлюбленным. Но, видно, ее родные заметили, как смотрел на нее Тутанекаи во время праздника, или кто–нибудь услышал их шепот в темноте, — ведь никогда еще не случалось, чтобы все до единого каноэ были вытянуты на берег.
На следующую ночь она снова пошла к берегу, и опять все каноэ лежали уже сухие на песке. Теперь Хинемоа была уверена, что кто–то нарочно вытаскивает их вечером из воды.
Каждую ночь звала ее музыка Тутанекаи. Луна стала полной и пошла на ущерб. Все сильней охватывала Хинемоа любовь, она уже не спала по ночам, и отдаленные звуки путары казались ей раскатами грома. Даже крепко зажмурившись, она видела Тутанекаи — вот он стоит возле своего дома и играет на длинной путаре. Она видела, как потом, положив путару, он устремлял взор на озеро, отыскивая в ночном мраке темный силуэт ее каноэ.
Наступили безлунные ночи. Хинемоа не могла больше ждать. Ряды вытянутых на берег каноэ словно насмехались над ней каждую ночь, но теперь девушка даже не глядела на них. Она приготовила шесть длинных высушенных тыкв и связала их вместе льняной веревкой — тыквы будут поддерживать ее на воде.
И вот однажды ночью Хинемоа направилась к маленькой бухте озера. В это время снова зазвучала музыка Тутанекаи — и Хинемоа решилась. Она скинула единственную свою одежду — плащ, сотканный из тончайшего льна, привязала к себе тыквы, ступила в воду и шла до тех пор, пока волны не подняли ее. Потом она храбро поплыла вперед. Ей казалось, что она птица, вырвавшаяся из клетки на волю.
Но вот то ли плеск воды заглушил звуки путары, то ли ветерок уносил музыку в сторону, но Хинемоа уже не слышала песню Тутанекаи, и ей стало страшно. Плотной стеной навалилась на Хинемоа темнота. Девушка попыталась приподняться над водой, поглядеть, далеко ли еще до острова, но со всех сторон была темень. Теперь Хинемоа не знала, куда плывет, не знала, где остров, а где ее родной берег. Тыквы вдруг сразу намокли и потяжелели, мелкие волны нещадно хлестали девушке в лицо, руки у нее онемели, а вода стала совсем холодной.
Крик ужаса вырвался у девушки, когда что–то твердое коснулось ее лица. Но тут же со вздохом облегчения она ухватилась за этот предмет. Это плыл ствол дерева. Держась за него, Хинемоа немного приподнялась над волнами, и в этот момент ветер снова принес к ней звуки путары. Тогда Хинемоа оттолкнулась от бревна и спокойно поплыла в ту сторону, откуда доносилась песня. Темнота расступилась, и теперь в слабом свете звезд она могла разглядеть темную глыбу острова. Время от времени она отдыхала, страха уже больше не было. Случалось, что течение увлекало ее в сторону от острова, но тогда Хинемоа начинала плыть еще быстрее, и волны легко поднимали её, словно хотели помочь. Но как еще долго плыть, а вода все холоднее и холоднее! Музыка вдруг смолкла, только тихо плескались волны в ночной тиши.
Хинемоа прислушалась. Сначала она ничего не могла понять, но скоро различила легкий шум — какие–то глухие удары и шорох, словно волны налетали на берег и сбегали по песчаной отмели. Снова шуршание уходящей волны — она тянет за собой мириады песчинок, и вот уже Хинемоа почувствовала под ногами твердое дно.
Озябшая, спотыкаясь, побрела она по отмели. От леденящего ветра ее тело окоченело еще больше, чем от воды. Хинемоа шла, вытянув вперед руки, пока не наткнулась на какие–то утесы. Они были теплыми, а в воздухе разносился запах сернистых испарений — видно, рядом бил горячий источник. Как–то однажды девущке пришлось побывать на острове, и сейчас она поняла, где находится. Это было горячее озерцо, как раз под фаре Тутанекаи.
Обрадованная Хинемоа погрузилась в воду. Тепло ласково обволокло ее онемевшее тело.
Теперь, когда девушка достигла дома Тутанекаи и все опасности остались позади, она застыдилась. Ей не хотелось появиться перед возлюбленным без одежды — ведь плащ ее остался на далеком берегу Оуаты.
Вдруг послышались шаги: кто–то спускался по тропинке к озеру. Хинемоа быстро выскочила из воды и спряталась под нависавшим утесом. Но вот шаги стихли, раздался всплеск, и девушка услышала, как булькает вода, наполняя калебаш.
— Куда ты несешь воду и кто ты? — низким. мужским Голосом спросила Хинемоа.
Услышав голос из темноты, человек с калебашем испуганно попятился.
— Я раб Тутанекаи и несу воду для него.
Сердце Хинемоа готово было выпрыгнуть из груди.
— Дай мне калебаш, — по–прежнему стараясь говсрить мужским голосом, властно потребовала она. Раб без возражений отдал ей калебаш. Девушка поднесла калебаш к губам, выпила воду, а потом высоко подняла пустой сосуд и с такой силой швырнула его через водоем, что он ударился о скалу напротив и разбился.
— Зачем ты это сделал? Ведь это калебаш Тутанекаи, — вскричал испуганный и разгневанный раб. Хинемоа не ответила и только еще дальше отодвинулась в тень под уступ. Раб пристально вглядывался в темноту, но ничего не мог увидеть, и тогда он в страхе закричал:
— Кто ты такой?
Ответа не было. Раб повернулся и бросился бежать к фаре.
— В чем дело? — спросил Тутанекаи, увидев побледневшее лицо раба. — Что случилось? Где вода? Ведь я приказал принести воды.
— Калебаш разбился.
— Кто его разбил?
— Мужчина в водоеме.
Тутанекаи внимательно посмотрел на раба.
— Говори толком, кто разбил калебаш?
— Мужчина в водоеме, — упорно твердил раб.
Тутанекаи хотел было спуститься к водоему и посмотреть, в чем дело, но передумал. Ночь за ночью играл он на путаре, но, видно, Хинемоа забыла его.
Ничто теперь не интересовало Тутанекаи. Он отвернулся и устало проговорил:
— Ах, возьми другой калебаш и сходи еще раз.
Раб во второй раз пошел за водой. Он с опаской поглядывал по сторонам, но чужеземца, казалось, и след простыл. Однако не успел он погрузить калебаш в водоем, как его снова окликнул грубый голос:
— Если эта вода для Тутанекаи, отдай ее мне.
У раба от страха задрожали ноги, и он протянул калебаш в темноту. Показалась чья–то рука, и снова калебаш полетел в скалу и разбился. На этот раз раб не вымолвил ни слова. Со всех
ног бросился он бежать вверх по извилистой тропинке.
— Человек у водоема разбил второй калебаш, — еле выговорил он.
Тутанекаи закрыл глаза.
—- Ну так возьми третий калебаш, — безразлично сказал он.