Прямо за углом

— Скиталец, — безошибочно угадал слепой. Он не повернулся в мою сторону, не сделали ни одного лишнего движения. Лишь слегка поднял уголки губ, изображая улыбку. Нет, скорее усмешку. Он не был слепым от рождения, вступление в орден возможно лишь с пятнадцати лет, и только зрячим. Бывали и исключения — слепые от рождения дети, которых орден забирал всегда, но такие бывали один-два раза за поколение. В этом городе, во всяком случае.

Он не был слепым от рождения, и еще помнил, как выглядит улыбка, и усмешка, и мог воспроизвести их на своем лице, хотя уже и не был способен убедиться в их точности.

— Он самый, — подтвердил я, театрально появляясь из дымки.

Здесь, в этом городе, меня все называли скитальцем. Не путать с пилигримами, что бродили от города к городу в сезоны низких туманов, и бродягами, делавшими тоже самое, просто по другим причинам. Таких было мало, но они все же были, хотя ни пилигримов, ни бродяг нигде не любили.

Но терпели. Среди них могли быть шпионы. Но только они приносили информацию о происходящем в других городах.

— Добро пожаловать на Холм, — буркнул начальник стражи. Обязательная фраза для любого гостя. А так как стражник не понимал, к кому меня причислить, то произнес именно ее. С одной стороны — я никогда не был ни в одном городе, кроме этого. С другой — и в этом городе я находился не всегда.

Вокруг меня здесь вообще был ореол таинственности. Я единственный, кто исчезал в тумане и не возвращался целыми сезонами, прячась где-то в скалах. И каждый раз возвращаясь живым.

Мою тайну давно бы уже выпытали из меня каленым железом, но ко мне благоволила королева, и никто не смел трогать странного скитальца, находящегося под ее защитой.

Ну, а королева — она знала. С самого начала.

Именно она научила меня местному наречию, когда я впервые здесь появился. И не только ему.

— Видел чего? — стараясь звучать равнодушно, спросил стражник.

— Нет, — качнул я головой, — в окрестностях все тихо.

— Они появятся, — уверенно сказал Слепец.

Словно в такт его словам, на вершине холма ударил колокол. Его так и звали — «главный Слепец». Самый важный артефакт ордена. Он не отмерял время, он вообще молчал почти всегда. Лишь в сезоны высоких туманов в него кто-то ударял.

Говорят, слепцы научились ловить отраженный от скал звук, и по нему определять приближение чудовищ.

Я верю.

Звук колокола мягко утонул в тумане. Эха никто и не ждал. Может, слепцы что-то и слышали, но я на это был неспособен.

Но звук все равно был красив. Редко удавалось услышать этот колокол. К счастью — редко. Но когда удавалось, мне всегда хотелось встать и послушать, как тихо тает его звон.

Я люблю этот город на холме, тонущем в тумане.

И этот странный и опасный мир я тоже люблю.

* * *

Королева слушала начальника городской стражи, казалось, невнимательно.

Замок размещался на самой высокой точке холма. И в этом мире это было даже важнее, чем во времена феодалов на Земле. Туман заставлял карабкаться вверх, все выше и выше.

На замок, колокольню и несколько вспомогательных башен стражей ушел весь доступный камень из окрестностей. Каждый новый дом, башенка, этаж, строение, требовали уходить за булыжниками все дальше и дальше. Большинство бедных домов вообще строились из скудной глины вперемежку с соломой.

Замок был не только резиденцией, но и укрытием во времена высоких туманов. В тронный зал мог зайти каждый горожанин, без исключения. А так как в городе обычно чужаков не было, то вообще каждый. Этим я и воспользовался, свободно пройдя мимо охраны замка.

Правда, я надеялся, что здесь будет не так людно. Но, видимо, высокий туман требует многих решений, которые может сделать только королева.

Королева в городе — власть и судья, культ, предмет для обожания, надежда и последний оплот. Когда люди не знают, куда идти — они идут к ней. Когда у них проблемы, которые они не могут решить сами — тронный зал становится как раз тем местом, куда они направляются. Когда в городе пожар, часто бывает, что королеву о нем успевают оповестить раньше, чем пожарных.

Что уж говорить о высоком тумане.

Единственная дочь королевы еще слишком мала, чтобы хотя бы частично снять с матери ношу правления. Поэтому даже в спокойные сезоны у нее хватает забот. Я помню, как королева-мать проводила в этом тронном зале сутки напролет.

Я не могу ничего сказать о всей династии. Я появился в этом мире слишком недавно, а королевская семья, вроде бы, отличается долголетием. Все то время, что я здесь — этим городам всегда правила эта женщина. Но, если судить по ней — то династия властителей этого города — просто образец для подражания, способный заткнуть за пояс любую другую форму правления.

Наверное, счастливое исключение из правил.

— Оставьте масло на складах, — негромко ответила королева на вопрос, который я не успел услышать.

— Но когда туман поднимется выше, его будет сложно подвезти на стены… — попробовал возразить начальник стражи.

— На стенах и так есть запасы, — спокойно аргументировала королева. — У нас немалые запасы, но не безграничные. И мы еще не знаем, с какого склона туман поднимется выше.

— Конечно, по бараньей тропе, — уверенно заявил начальник стражи. — Городская стена там уходит ниже всего.

Стражник был еще молодой. Недавно назначенный. Не до конца понимающий разницу между доброжелательностью и неуверенностью в своих приказах.

— Не знала, что вы обучались на синоптика, — без тени улыбки произнесла королева. — Потому что может быть, вам стоит возглавить их гильдию. Они до сих пор не могут мне сказать, какой будет завтра ветер, какие облака и какая температура. И знает ли туман, что для стражи удобней, чтобы он пришел с запада.

— Моя королева! — возглас главного синоптика. Он знал, что сказанные слова не относились к нему и не были упреком. Возможно, лишь отчасти, и не упреком, а скорее досадой. Поэтому этот возглас был скорее обозначением того, что он не согласен, и он даже не пытался продолжить.

Королева подняла руку.

— Масло остается на складах до того момента, пока не будет ясности, куда его подвозить. Но, понимая сложность работы стражи на стенах… — королева посмотрела на молодого начальника стражи, — даю разрешение на двадцать бочек. Пусть их вывезут и разместят на ваше усмотрение. Хоть на бараньей тропе, хоть у Излома.

Главный стражник молча поклонился, принимая приказ. Королева слегка улыбнулась, в ее улыбке было что-то и от улыбки матери, и от улыбки мудрого правителя, и от улыбки женщины. Я почувствовал укол ревности. Другой мог бы списать свои подозрения на мнительность, но я считал, что слишком хорошо разбираюсь в женщинах, чтобы ошибаться.

Молодой начальник стражи побывал на королевском ложе.

Что ж, на то она и королева, чтобы иметь право на любого холостого мужчину этого холма. Формально — вообще на любого, но, насколько я знаю, этим она не пользовалась.

* * *

Когда я появился в этом мире в первый раз — мне просто повезло. Во-первых, был как раз сезон ветров, иначе мой второй мир закрылся бы передо мной, не успев открыться.

Я не знаю, почему, и понятия не имею, как это действует, но мы появляемся в новом мире в таком же теле, что и в предыдущем. Только без шрамов, царапин, ссадин и ушибов. А так — это практически тот же я, что и на Земле. И не только мой разум, или душа, что хотите — но и тело точно такое же. Даже лучше. Единственная проблема — в этом мире появилось весьма голое тело.

Для меня все было внове. Первый переход. Мне повезло дважды, потому что отец меня предупреждал. В новом мире всегда прежде всего — одежда и язык. Поэтому сначала — спрятаться и раздобыть одежду. Потом — по обстановке. Притвориться немым, или иностранцем, или просто подслушивать разговор и язык. Одинаковых миров не бывает, одинаковых подходов к адаптации — тоже. Мы не боги, хотя и наши перемещения сродни божественным. Так что можно по прибытию в новый мир быстро оказаться в кандалах и провести в них всю замечательную жизнь. Пусть и наверняка короткую.

Так что второе везение — это то, что у меня был отец. Было, кому дать мне первые уроки, пусть и короткие.

И третье везение — почти противоречит второму. Мне повезло, что я был нерасторопен и не успел спрятаться. Забреди я в туман в ложбинах, даже и в сезон ветров, на этом бы мой второй мир и закончился. Но меня выкинуло на местной дороге, хотя по внешним признакам я в жизнь тогда бы не подумал, что это дорога. И проходящий мимо патруль городских стражников заметил меня. Бежать я не решился, но и объясниться с ними тоже не мог.

Так я и познакомился с королевой. Мне было девятнадцать на Земле, в первом мире — а значит, и мозгов у меня было ровно на девятнадцать. И этого юношу привели тогда к королеве. Прямо так — голого. Не знающего на местном ни единого слова.

И четвертое мое везение состояло в том, что я попал в хороший город. Действительно — в хороший. По традиции, пилигримы, торговцы и бродяги всегда приходили с историями о других городах. Эти истории тщательно записывались, да с некоторыми из торговцев я даже разговаривал. Из этих описаний нетрудно понять, что в мире туманов бывали города и похуже.

Королева учила меня. Всему. Языку, любви, манерам. Тогда я думал, что она в меня влюбилась. Наверное, так и было, просто я не знал местных нравов. Не знал, что широта королевской души может совмещать в себе любовь ко многим мужчинам. Так здесь было всегда. Трон наследовали женщины. У этих женщин даже не было мужей — лишь мужчины.

Этот мир не был отсталым в обыденном понимании. Они были ограничены. В ресурсах, в возможности общения, в возможности быстрого распространения знаний. Но планета была древней, и люди, непонятно как появившиеся здесь, хранили знания тысячелетий. Королевы этого города всегда знали, как зачать именно девочку. От кого ее зачать. Как скрестить линии, чтобы ребенок родился здоровым, сильным, и способным жить значительно дольше обычных людей. Королева знала, как воспитывать дите в строгости и нежности. Так, чтобы главное достижение королевского рода — любовь подданных, тоже передавалась по наследству.

Я видел, что эта какая-то наука, граничащая здесь с искусством, или волшебством, потому что нигде нельзя было найти ни малейших записей. Но королевский род этого города, насколько я знаю, не прерывался тысячелетиями.

Не всем окрестным городам так повезло.

* * *

Она заметила меня. Я почувствовал это, хотя королева даже не шевельнула головой, продолжая выслушивать очередной доклад. Отпустив стражника, она продолжала общение с двумя синоптиками, сверяя старые предсказания с новыми. Но меня она заметила, потому что на душе потеплело, и по телу разлилась расслабляющая истома. С непривычки после большого перерыва королевское внимание действовало даже сильнее, чем обычно.

Я шагнул вперед.

Все, почти все, кроме разве что синоптиков, были вооружены. Никого не разоружали при входе в замок. Напасть на королеву? Немыслимо. В этом плане город был похож на пчелиный улей, а королева — на матку. Я никогда не совался к местным со своими мыслями по этому поводу, еще одно правило от отца, но все же наблюдал. В этом мире не знали иной формы правления. Здесь у каждого города был король. Или королева. Или вождь. Или вожак. Они могли быть хорошими и плохими. В некоторых городах, судя по хроникам, даже бывали бунты. Но никакой другой власти, кроме как неограниченной монархии, здесь не придумали.

И каждый город, который процветал, процветал за счет мудрости его властителя. Поэтому королева в этом городе была не просто властью, она же была и чем-то вроде наместника бога, если бы в этом мире была хоть сколько-то развитая религия.

Так что никто не забрал мои ножи, а я лишь убрал руки с рукояток, скорее следуя этикету.

— Скиталец может присесть, — прервалась она лишь на секунду, чуть повернув голову в мою сторону и улыбнувшись, лишь слегка.

Этим разрешением она одновременно и оттолкнула меня, попросив подождать. У нее действительно было много дел. Высокий туман.

Большинство в зале стояло, так что мне пришлось занять стул рядом с синоптиками, единственными, кто предпочитал сидеть. Это не запрещалось в присутствии королевской особы, просто было не принято на деловых приемах. Тем более, что даже в тронном зале чувствовалась некоторая лихорадка подготовки к большому сражению.

Синоптики, кроме тех, кто общался с королевой, сидели. Большинство — старики. Поговаривали, что их срок жизни сравним с королевским. Я верил. Потому что у них не было ни запоминающих приборов или баз данных, ни волшебных таблиц или компьютеров, ничего. Они смотрели в небо, нюхали воздух, смотрели на свои измерители и лишь иногда рылись в книгах. Запомнить тысячи нюансов местной погоды, — и почти всегда правильно, пусть не всегда своевременно, их интерпретировать, — не мог никто. Если только не прожил несколько жизней.

Я вот, например, до сих пор не могу даже научиться определять, какой сезон будет следующим. Хотя этим навыком здесь владеют даже мальчишки.

Доклад сменялся докладом, и на меня никто не обращал внимания. Здесь много любопытных людей, даже больше, чем в любом другом мире. Они слишком редко видят незнакомцев и слышат новые истории, чтобы пренебрегать ими. Это тебе не мегаполисы Земли, где люди замыкаются в себе просто для того, чтобы не перегореть от избытка информации.

Здесь много людей, которые с удовольствием бы повыпытывали у меня что-нибудь, даже зная мою немногословность относительно всего, что не касалось этого мира. Но только не во время высокого тумана.

Когда разговор идет о жизни и смерти, любопытство чаще всего пропадает. Как и желание. Только не у меня. Только не у королевы. Я чувствовал ее желание, распространяющееся на меня, накрывающее меня волнами, почти не позволяющее отвлечься. Иногда я вообще с трудом воспринимал, о чем идет речь на королевском совете, настолько далеко оказывались мои мысли.

В другом мире я бы подумал, что это мои фантазии. Здесь я знал, почти наверняка, что королева думает обо мне. Может, даже не думает, вряд ли ее мысли могли быть сосредоточены на мне во время такого важного разговора. Но желает. Здешние королевы это умеют, разделять свой рассудок и свои желания, держать их в отдельных потоках.

Но от этого ее желание не становилось слабее. Наоборот, оно жгло меня, до такой степени, что я можно сказать подкованный в этих вопросах, не мог думать ни о чем другом. Я был готов умереть за ночь с ней. По крайней мере, отдать за это одну из своих жизней.

* * *

Она начала говорить лишь на рассвете. Мы занимались любовью, и это было великолепно, хоть я и чувствовал ее отстраненность. Обратная сторона медали — она могла думать о сексе в любое время, но она могла думать и о чем угодно во время секса. В первом случае желание не мешало ей думать, но сейчас — мысли не мешали ей наслаждаться.

Это, конечно, мешало мне. Но высказывать претензии королеве — глупо, по меньшей мере.

— Ты уйдешь на рассвете, — в тоне не было приказа, но слова королевы — это всегда приказ. Тем более, слова королевы в постели. — Уйдешь вместе с двумя бойцами тумана и слепцом, по тропе Надежд.

Я молчал. Знал, что все, что мне нужно, она скажет сама. А то, что королева не хочет говорить, я не услышу все равно, какие бы вопросы ни задавал.

— Мы не переживем этот туман. Слишком высоко он поднимется. Этого никто не понимает, даже синоптики, но я это знаю. Даже если переживем, то заплатим за это такую цену, что нас можно будет брать голыми руками. Как только туман осядет, нам следует ждать нападения, и я знаю лишь один город, который будет способен напасть. И обязательно нападет. Слухи, доносы, сообщения — все говорит о том, что им не сидится в своем городе. У тамошнего короля три сына, и либо он отпустит их на войну, либо они сожрут его самого. Так он их воспитал. Сначала не смог даже проконтролировать их количество, а потом так воспитал. Возможно, и первое, и второе — это его осознанные действия. Желание экспансии. Нам это неважно — важен результат. Мы ждем атаки оттуда, сразу как туман уйдет в низины. Тропа надежд слишком высока, а их желание завоеваний слишком велико. И их холм выше нашего, они наверняка переживут туман лучше, чем мы.

— Что нам даст этот поход? — спросил я просто для того, чтобы беседа текла более плавно. — Мы должны встать насмерть в узком месте?

— Почти, — королева плавно перевернулась на живот, легкий шелк накрыл лишь небольшой кусочек еe тела, и я тут же подумал, что перед походом неплохо было бы повторить. И это после бессонной ночи. Королева.

— Почти. На тропе надежд есть мост. Никто и никогда не решался его разрушить, потому что тогда мы потеряем торговый путь, связь сразу с тремя городами станет возможна лишь в самые низкие сезоны. Но и такой ситуации никогда не было. Мы будем слишком слабы, чтобы защищаться. Даже если вообще выживем. И эта причина того, почему я прошу тебя присоединиться к походу. Ты доверил мне все свои тайны, я знаю, как ты приходишь в этот мир. Наверное, я даже призываю тебя, когда не хочу в своей постели никого другого, хоть это и происходит неосознанно. Я знаю, что если наш город погибнет, и править в нем будут сыновья чужого короля, то тебе некуда будет приходить. Ты же знаешь правила — если город падет, они не оставят в живых никого. Холм важнее людей. И вряд ли смогут понять, откуда ты появился, когда ты придешь в следующий раз. Единственный шанс для тебя — единственный шанс для города. Лучше, если ты погибнешь в этом походе, чем тебя поймают при следующем возращении. Они умеют пытать перед смертью.

К тому же, ты единственный, для кого эта смерть не станет окончательной.

I. Глава 3. Мертвецы в тумане

Мои спутники не представились. На Холме все знают друг друга, и уж тем более все были наслышаны обо мне. Два гвардейца, оба высокие и гибкие, в легкой стеганой одежде — не доспехах, доспехи против монстров бесполезны, один с классической глевией — любимым местным оружием. Второй с более редким здесь коротким мечом, хорошо помогающим, когда монстры уже навалились.

Слепой — ну он и есть слепой. Весь их крохотный орден, все они были похожи друг на друга. Не специально, просто образ жизни накладывал отпечаток.

Если с кем и можно выжить в тумане, то со слепцом. Хотя, по большому счету, в тумане выжить невозможно.

Мост слишком далеко от нашего холма и слишком близок к чужому. Как только туман начнет опускаться, противник возьмет над ним контроль, и тогда — их воинам прямая дорога к нам. По тропе Надежд, сколь бы насмешливо ни звучало название в нашей ситуации, прямо в обескровленный город. Если город вообще выживет. Возможно, что мы разрушим лишь путь в мертвое царство, не более того. Если королева говорит, что угроза существует — значит, так оно и есть. Королева не способна шутить на тему выживания своего маленького улья.

Рано или поздно этот холм заселят вновь. Такие истории, маленькие трагедии маленьких городов случаются здесь постоянно. Пустые холмы недолго остаются незаселенными. Пройдет поколение, и на холме будет новое царство, и новый правитель.

Но мне нужна моя королева. И мой народ. Мой, в этом мире и в этой жизни — мой. Я патриот этого города. По крайней мере, патриот в пределах этой инкарнации.

Выходить надо прямо сейчас. Хотя все знают, что мы не пройдем и десятую часть пути.

Скорее всего, погибнем через сотню шагов после того, как опустимся в туман.

* * *

Я лишь несколько раз вживую сталкивался с тварями, но и этого мне хватило, чтобы понять — в тумане не выжить. Они быстры — не слишком быстры, но точно не медлительны. Они бесстрашны и достаточно тупы для этого бесстрашия. Их движет голод, наверное, — и абсолютное упорство при попытках добраться до добычи.

А самое главное — их легион. Говорят, в глубинах тумана просто месиво живой биомассы. Не знаю, откуда они это взяли — там не выжить никому. Не знаю, но вполне верю.

Я встречался с щупальцами тварей лишь в легкой дымке, которой здесь и туманом то не считают — но даже в ее пределах можно полностью прочувствовать, что от шевелящейся теней нет спасения. Никто так и не сказал — одно это существо, или мы видим лишь щупальца, периферию.

Холмы спасало только одно — вся эта биомасса в низинах не выносила света, не могла существовать вне тумана. Какой-то древний механизм держал чудовищ внутри. Никто и никогда не видел их при свете солнца, отдельно от тумана.

* * *

Над городом ударил колокол.

Первым шел гвардеец, воин тумана. Шел, не прячась, не таясь, не стараясь идти тихо. Как бы чудовища не выискивали своих жертв — ни уши, ни глаза в этом не участвовали. Есть туман — и чудовища найдут вас даже полностью неподвижных. Словно дымка и была их главным проводником.

Следом гордо шел слепец, уверенно ориентируясь по звукам идущего впереди, поводя впереди себя чем-то вроде посоха, чтобы не запнуться о беззвучные камни. Посох не был посохом — это было оружие, напоминающее еще одну глевию, только до предела облеченную и совсем тонкую, превратившуюся практически в трость посередине и совсем узкие лезвия на концах. Эти лезвия прикрывали деревянные ножны-футляры, и издали могло показаться что это действительно тонкий посох. Не более. Слепой явно не надеялся на тяжесть оружия — только на его скорость и остроту. Звук колокола заставил Слепого выпрямить спину еще больше, и теперь со спины его вполне можно было принять за аристократа.

Хотя, наверное, такая и была аристократия этого мира.