Помоги проекту - поделись книгой:
Меня поражает, например, как митрополит Евлогий (Георгиевский), прожив вторую половину жизни в Париже, не выучил ни одного французского слова и на вопрос, где находится храм, говорил: «На ру Дару». Он не мог даже сказать «рю Дарю»! Так вот, как этот человек достиг таких высот в понимании сложнейших вопросов православной веры, до которых лучшие западные богословы додумались только в 1960-е годы, а он это знал уже в 1930-е? Когда берешь сочинения матери Марии (Скобцовой), то же самое: поражаешься – она в 1930-е годы писала то, до чего мы только сейчас додумываемся.
Можно сказать об очень и очень многих: оказавшиеся в эмиграции наши православные священники и миряне создали удивительное богословие. Это и отец Николай Афанасьев со своими книгами «Трапеза Господня», и «Церковь Духа Святого», и «Вступление в Церковь» – тут каждая страница на вес золота. Повторю, что католические и протестантские богословы додумались до этого тридцать лет спустя и то далеко не до всего. И отец Александр Шмеман, и отец Иоанн Мейендорф, и, наконец, отец Иоанн (Шаховской) – это люди, намного опередившие мировую богословскую мысль своего времени.
Так что, действительно, Православная Церковь обладает удивительным сокровищем. То же самое можно сказать о митрополите Иоанне (Зизиуласе), которого лучшие университеты мира приглашают читать лекции и гордятся тем, что он у них преподает. Митрополит Иоанн (Зизиулас) и владыка Георгий (Ходр) – это два богослова, интересные сегодня для всего мира. В 1950-е годы был Карл Барт, протестантский богослов, действительно, блестящий, – все читали Барта в те времена. Были и католические мыслители: Тейяр де Шарден, Ганс Урс фон Бальтазар, Карл Ранер. Значит, тем более обидно и больно, что у нас под видом православия преподносится суеверие темных, неверующих на самом деле людей, которые цепляются за какие-то языческие обычаи, протаскивают их в Церковь.
И вот здесь возникает вопрос. Смотрите: апостол Павел ведь проповедует на языке греческой философии и открывает грекам те богатства, которые у них уже есть. Он же останавливает на Кипре Елиму-волхва, который пытается оттолкнуть правителя острова Кипра от веры своими волхованиями, своей магией (волхв по-гречески – μάγους). Так вот, своими магическими действиями этот Елима пытается оттолкнуть от веры проконсула Сергия Павла, в то время как апостол Павел проповедует ему. Значит, Павел, с одной стороны, грекам раскрывает богословские богатства, заложенные в их философии, и показывает, что Христа можно встретить, идя дорогами культуры. А с другой стороны, останавливает Елиму, который магическими действиями пытается как бы противопоставить то, чтó он предлагает Сергию Павлу, проповеди апостола Павла.
И вот я думаю: надо прямо и честно сказать, что главное, к чему мы должны относиться с неприятием, – это магизм. Этому надо ставить заслон, это опасно, потому что это подмена живой веры чисто языческими манипуляциями с землей, с водой, еще с чем-то таким. Знаете, когда святая вода, действительно великая святыня Церкви, превращается в орудие магического действия неверующих людей, это очень опасно. Вы посмотрите, сколько людей ходит в церковь, скажем, по воскресеньям, а сколько приходит 18 января за святой водой! Они отродясь в церкви не бывают, они Евангелие не читают, они не молятся. Или вот идут к мощам великомученика Пантелеймона! Я нарочно спросил нескольких: зачем пришли? Да, говорят, для здоровья полезно! Спрашиваю: православный, Евангелие читаете? Да, православный. Православный, а Евангелие читать времени нет, в церковь ходить времени нет! Евангелие читать вроде как незачем, надо другие книги читать, а к мощам припадать – для здоровья полезно. Но это ведь страшно на самом деле, это опасно, потому что под видом православия продолжает торжествовать язычество.
Так вот, почему я заговорил о митрополите Георгии? Потому что я хочу сослаться на его совершенно замечательную статью на эту тему – о присутствии Христа в других религиях, напечатанную в «Вестнике русского христианского движения» Никиты Струве. Статья называется «Христианство в плюралистическом мире. Смотрение Святого Духа»[14]. И вот что говорит митрополит Георгий. Он говорит, что единственная наша задача состоит в том, чтобы искать Христа в туманностях религий. Он говорит, что Христос присутствует в туманностях других религий, и наша задача – показывать носителям этих религий не то, что у нас правда, а у них ложь, не то, что у нас свет, а у них одна тьма, но то, что они, не зная, чтят Его, Христа, – показывать так, как это делал Павел в ареопаге. Владыка говорит о том, что опыт проповеди среди мусульман у христиан Месопотамии (правда, увы, – несториан) накоплен огромный. Миссионер, говорит он, берет на себя бремя духовной ответственности за всё творение в целом. Отважные попытки найти общий язык с исламом можно обнаружить в Персидской Церкви. Там обсуждается пророческий статус Магомета, при этом нисколько не умаляется ни логическая центральность, ни онтологическое единство Христа Спасителя. Итак, он говорит, что задача сегодняшнего христианина – это помочь нехристианам увидеть Христа в их религиях, в их верованиях, в их философиях, то есть, делать то, что делал в ареопаге апостол Павел.
Посмотрим на нашу историю конца XIX века. Барышни из разных семей – кто из дворянских, кто из духовных – шли в деревни, становились там врачами, акушерками, учительницами. На самом деле, будучи неверующими, они были полны Христом, понимаете? Они, будучи формально неверующими, не умея молиться, были полны Христом. Они в деревнях создавали школы, больницы, трудились там не покладая рук, а люди, которые отстаивали все службы в храмах, очень часто горели ненавистью к евреям, к революционерам и т. д. Это и породило непримиримость в нашем обществе – то, что в Церкви было очень много людей злобных, для которых вера была формой или способом выражения их ненависти. А чистых людей, которые искали Бога без Бога, Церковь от себя отталкивала. Таких священников, как отец Евгений, который на исповеди выслушивал всех, не спрашивая, верующий или неверующий, православный или неправославный, – таких же были единицы! Существуют свидетельства о том, как к нему неверующие приходили за духовной помощью – атеисты и ушедшие из Церкви. И он помогал им увидеть в их мире, вокруг себя, Христа.
Я знал таких людей (они дожили до моей юности), которые в деревнях создавали школы и больницы в конце XIX – начале XX века. Они все были неверующие. Это огромная наша задача, о чем прекрасно говорит владыка Георгий в своей статье, – увидеть, переоценить всё это не в смысле того, как мы веруем, а в смысле личной ценности каждого. Потому что очень опасна сатанинская установка: мы-де грешники по жизни, но правильно веруем, а пусть они святые, но они неправильно веруют, и поэтому их святость абсолютно бесполезна, никому не нужна! Это очень страшная установка. Мы должны именно по плодам оценивать человека, по тому, чтó принес этот человек в мир, и тогда мы найдем действительно новый, подлинный язык взаимопонимания между людьми. Мы должны именно с этой точки зрения пересмотреть наше отношение к людям и относиться не к людям вообще, не к их идеологии, не к их исповеданиям, а к человекам и к человеку!
Когда я был в Болонье, я увидел большой плакат, где был изображен Папа Иоанн Павел II и написано: «Мир человекам!» Я вдруг вспомнил коммунистическое «Мир народам!» Смотрите, они предлагали мир народам в целом, а Христос предлагает мир человекам, то есть каждому человеку в отдельности. В христианстве не теряется каждый в отдельности человек! И мы с вами только тогда выйдем из тупика, когда начнем подходить к каждому человеку в отдельности как к бесценной, уникальной личности.
Только идя этим путем, можно выйти из экклезиологического и вообще из духовного тупика, в котором мы оказались. Тогда мир разделится не на православных и неправославных, не на правильно верующих и неправильно верующих, а на тех, кто со Христом, и тех, кто еще не сумел к Нему прийти. Окажется, что со Христом очень многие люди, которые формально христианами не являются. А злые бабки на Даниловском кладбище, которые раздают земельку и цветочки, – ну какое они имеют отношение ко Христу? Ровным счетом никакого! Они позорят память святой женщины, косточки которой лежат в этой могилке. И книга, совершенно жуткая, о блаженной Матроне портит память честной святой женщины. Совершенно непонятно, кто ее благословил: всегда такая литература без благословения выходит.
Беда заключается в том, что у нас в православии такие возможности, такие сокровища – и одновременно вот эта рутина, суеверие, язычество каких-то бесконечных поверий, которые непонятно когда и непонятно где родились.
Для меня это, действительно, большая боль, когда пытаются из нашей веры сделать непримиримую, настроенную против всего идеологию, направить православие против католиков, против протестантов, против других религий, против любых философских учений, типа учения Рерихов (но только не против коммунизма!), направить православие против демократии. Как о. Дмитрий Дудко говорил: всякая власть от Бога, но не демократия; демократия – она от демона, она демонократия! Я это объясняю только одним: когда он весной и летом 1980 года сидел в КГБ, вплоть до дня открытия Олимпиады, то его так зомбировали там, что он стал таким. Это был честный человек, который знал цену советской власти и понимал, что там [в руководстве] все негодяи сидят.
С другой стороны, я всё-таки видел КГБ сам и могу сказать, что спустя рукава они работают, как обычная контора. Что-то там пишут, на часы смотрят, не пора ли домой. Я говорю: «Это не я писал, не буду подписывать!» Они мне другую статью принесли. Я так немножко дурака изобразил. Меньше суток эта дуэль моя длилась. Ничего не вышло, ладно. Про докторскую степень: ведь можно переиграть, говорили, ваша кандидатская заслуживает докторской степени! Вот пожалуйста – докторская степень, кафедрой будете заведовать, еще что-то, за границу ездить. Зачем мне заграница, зачем мне кафедрой заведовать? Я и теперь заведую кафедрой.
Я думаю, что главная ересь ХХ века – это ненависть, это стремление считать себя правым, а всех остальных – неправыми. И вот такой тоталитаризм во всём проявляется в тех силах, которые вокруг Зюганова объединились. Это люди, которым нестерпима свобода, которым нестерпима возможность наличия двух разных мнений, двух разных точек зрения, двух разных позиций. Вот почему я так энергично говорю против этих сил. Вот почему я считаю, что задача всякого верующего человека – давать им отпор, потому что будет действительно страшно, когда мы сами не заметим, как под видом Церкви нам предложат что-то абсолютно противоположное Церкви, под видом Церкви тихо подсунут антицерковь. Это произойдет совершенно незаметно, потому что у них всё основано на подмене понятий, на игре словами, на массовом обмане населения.
Меня потрясло, честно говоря, как простой, в общем-то, человек Борис Немцов – он не кончал ни Гарварда, ни Оксфорда, ни даже Московского университета – как он абсолютно точно и тонко сказал: если вы такие хорошие, почему вы называете себя коммунистами? Как вы могли в один день поклоняться памятнику Ленину и преподобному Серафиму? Когда вы врали и когда говорили правду? Потому что поклоняться одному и другому одновременно невозможно. Как можно в один и тот же день ездить к преподобному Серафиму и кланяться памятнику Ленину, по приказу которого и Лавра была закрыта, и тысячи священнослужителей расстреляны, и вообще были совершены величайшие злодеяния против Церкви?!
И я призываю и своих собратьев, и епископат к тому, чтобы сказать, что несовместим коммунистический менталитет с православием, с христианством; что как нельзя быть национал-социалистом и христианином одновременно, так нельзя быть коммунистом и христианином одновременно, это совершенно ясно. Нельзя быть сторонником апартеида и сторонником равноправия черных и белых, это невозможно. Это вещи противоположные, это важно понять. У нас, к сожалению, сейчас этого понимания нет. Очень мало на самом деле таких идеологий, как национал-социалистическая и коммунистическая. В основном, разные идеологии, они все основаны на признании возможности другой идеологии. А национал-социализм и коммунизм отрицают право на другую идеологию. В устах бывших партийных работников всяких комакадемий и других коммунистических организаций, людей, которые теперь пришли в Церковь, даже проникли в число клириков, православные – единственно правильно верующие, как марксизм – единственно правильное учение.
Никогда этого не было у православных богословов. Это всё выдумки последних лет для того, чтобы сделать из православия какую-то дубину и бить по голове всех верующих и неверующих. Это очень страшно. Мне, всю жизнь православному человеку, это особенно страшно и ужасно, потому что я вижу, как на глазах трансформируются образы, для нас бесконечно дорогие.
Основной наш тезис заключается в том, что эта книга содержит текст, который не рассказывает, а скорее показывает; что всё-таки эту книгу надо рассматривать, как рассматривают иллюстрации, фотографии или гравюры, а не просто читать. Идея рассматривания книги Деяний святых апостолов мне кажется очень продуктивной и может многое дать для серьезного анализа. И в связи с этим надо, наверное, задуматься о том, что в христианстве, в православии много такого, что нельзя рассказать, но можно показать. Это истины, о которых не расскажешь в словах, в отношении которых слова бессильны. Но их можно показать, потому что, как опыт говорит, показать можно больше, чем рассказать. Вот и давайте в этом ключе продолжать сегодня чтение книги Деяний апостольских, размышляя над несколькими «иллюстрациями», которые в ней находятся.
Весть об Иисусе Воскресшем распространяется всё дальше и дальше. И если мы просто попытаемся книгу Деяний рассмотреть с точки зрения частотности употребления слов – а это очень надежный, чисто формальный метод анализа текста: смотреть на то, какие слова сколько раз употребляются, – то окажется, что одним из многократно повторяемых здесь слов будет слово
Итак, Радостная весть распространяется всё дальше и дальше. И, действительно, чудеса происходят в это время с апостолами и с теми, кто их окружает. В 5-й главе, например, рассказывается о том, как в Иерусалиме апостолов хватают и заключают в темницу. «Но Ангел Господень ночью отворил двери темницы и, выведя их, сказал: идите и, став в храме, говорите народу все сии слова жизни» (Деян 5: 19–20).
Если мы на этот рассказ посмотрим как на образ, как на картину, как на гравюру, то увидим, как выходят апостолы из темницы. Но зачем выходят? Для того чтобы продолжить проповедь! Не для того, чтобы затаиться, не для того, чтобы превратиться в Церковь молчания, как это во многом случилось с христианством в ХХ веке: учитывая, что их преследуют, учитывая, что их сажают в тюрьму, взять и замолчать. Но апостолы этого не делают. И более того, Ангел прямо говорит: «Идите и, став в храме, говорите народу все сии слова жизни» (Деян 5: 20). Из этого ясно, что только затем Ангел освобождает их из темницы, чтобы они шли и проповедовали, а не для того, чтобы они как-то устроили свое житье-бытье и затаились до лучших времен. Хотя мы были свидетелями именно такой Церкви, которая, освободившись из темницы, затаилась до лучших времен. Это трусость.
Об этом рассказывается выше, в 4-й главе. Когда апостолов призывают в синедрион и приказывают, чтобы они не говорили и не учили об имени Иисуса, «Петр и Иоанн сказали им в ответ:
судите, справедливо ли пред Богом – слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали» (Деян 4: 19–20). Не можем не возвещать Благую весть – вот основной их принцип, и этим принципом пронизана вся книга Деяний апостольских. Мы не можем затаиться до лучших времен в молчании. Нам необходимо – иначе жить нам незачем – возвещать это слово жизни тем, кто нас окружает!
Такого рода тексты рассыпаны по всей книге апостольских Деяний. Хотя, повторяю: конечно, проще всего им было бы до лучших времен остаться в неизвестности, накапливать силы, готовиться к тому времени, когда будет возможность, когда появятся реальные условия для проповеди. Но они не могут молчать, они внутренне таковы, что им необходимо говорить о Воскресшем и распространять Благую весть. Христианство без проповеди перестает быть христианством. Церковь, ограниченная рамками одних только верующих, – это уже не Церковь. Когда-то отец Иннокентий Павлов, как всегда, в парадоксальной форме, но абсолютно верно сказал: самое страшное, что произошло с Церковью в ХХ веке, – это то, что она превратилась в комбинат бытовых услуг для уже верующих людей. Церковь без проповеди – это что-то по-настоящему страшное, мы даже не представляем себе, до какой степени.
Но тот факт, что апостолы продолжают свою проповедь, раздражает иудейский истеблишмент – тех, кто группируется вокруг храма, тех, кто заседает в синедрионе. И не просто, а чудовищно раздражает! И вот на специально посвященное этому заседание вызываются апостолы, их пытаются усовестить и заставить замолчать. Но в какой-то момент старый и мудрый фарисей (учеником которого, как потом окажется, был апостол Павел) Гамалиил, этот «уважаемый всем народом» законоучитель, просит, чтобы апостолов на время вывели, «а им сказал: мужи Израильские! подумайте сами с собою о людях сих, что вам с ними делать. Ибо незадолго перед сим явился Февда, выдавая себя за кого-то великого» (Деян 5: 34–36), – читаем мы в синодальном переводе. «Выдавая себя за кого-то великого», говорит Гамалиил, не считая возможным произнести в этом контексте слово «Мессия». То есть, Февда выдавал себя за Мессию. «К нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушали его, рассеялись и исчезли. После него во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались. И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его;
берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками. Они послушались его и, призвав Апостолов, били их и, запретив им говорить об имени Иисуса, отпустили их» (Деян 5: 36–40).
Нам очень важен этот принцип, который выдвигает мудрый старый Гамалиил: «отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие… от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками» (Деян 5: 38–39). Мы очень мало знаем о том, кто был этот Февда, который, правда, упоминается не только в Деяниях: о нем говорит и Иосиф Флавий. И плохо знаем о том, кто такой был Иуда Галилеянин. Но мы знаем, что в течение и того времени, когда проповедовал Иисус, и до этого, и позже, вплоть до XVII века, появлялись в истории еврейства разные персонажи, которые объявляли себя Мессией, проповедовали свое учение, собирали вокруг себя людей. И в конце концов эта проповедь кончалась ничем. Действительно, с каждым из этих лжемессий происходило именно то, что произошло с Февдой и Иудой. Их убивали, или они умирали, и их последователи рассыпались, исчезали неизвестно куда.
Один из таких мессий, думаю, что последний, был некто Шабтай Цви. Он родился в двадцатые годы XVII века в Малой Азии, в городе Смирне, был талантливейший еврей и получил блестящее образование. Он изучил Священное Писание, Талмуд, Каббалу. И, будучи всего лишь двадцати одного года, он стал хахамом, его почитали как мудреца и величайшего знатока религиозной Премудрости, этого Шабтая Цви. А молодость его приходится на трудные и страшные времена для евреев, потому что это сороковые годы XVII века – годы, когда при Богдане Хмельницком было убито более ста тысяч евреев в Украине, в Польше и в Молдавии.
Сто тысяч для XVII века – это огромная цифра! Причем, скажем, в Тульчине были вырезаны все евреи поголовно, потому что Богдан поставил условие: либо все креститесь, либо всех убьем. И все они были убиты, потому что никто не согласился креститься. Но когда крестят при помощи оружия – это страшно, это чудовищно, это недопустимо. И, конечно, атмосфера среди евреев Малой Азии, Египта, Южной Европы, на Балканах была невероятно накалена. Потому что люди начинают всего бояться, слушая, как беглецы с Украины, из Молдавии, из Валахии рассказывают о тех ужасах, которые им пришлось пережить, свидетелями которых им пришлось быть.
Вот в такой атмосфере накаленности, страха, в атмосфере ожидания конца света, когда эсхатологические предчувствия вызывают смертоубийства, когда люди начинают погибать тысячами, – в этих условиях начинает проповедовать Шабтай Цви, который объявляет себя Мессией. Вокруг него образуются толпы простого народа. Находится человек по имени Натан, который становится его «предтечей», объявляет, что Шабтай скоро станет султаном Османской империи и как султан наведет порядок по всему миру. Люди раздают имущество, жертвуют на нищих, остаются голые и босые, посвящают всю свою жизнь посту и молитве.
В это время султан Магомет IV, наконец, пробуждается: арестовывает Шабтая Цви и заключает его в темницу. От этого еще больше возрастает его популярность, потому что людям кажется, что раз он схвачен, значит, он как раз и есть Мессия. Похоже, что Шабтай перечитал Евангелие, потому что он, в общем, действовал почти в евангельском плане. К темнице стекаются богатые евреи со всей Европы с подношениями, дарами, деньгами и т. д. Два месяца продолжается его пребывание в стамбульской тюрьме. Затем его переводят в Эпидос, на другую сторону Дарданелл, и там уже ситуация складывается не в его пользу. И султан в какой-то момент ставит «мессию» перед выбором: либо в него будут стрелять в упор лучшие стрелки и, если он останется жив, тогда его признáют Мессией; либо он примет ислам. И Шабтай Цви принимает ислам, становится мусульманином. Несмотря на то, что он стал мусульманином, предал свою веру и т. д., от него всё-таки кто-то не отшатнулся, какие-то сторонники у него остались. И, окруженный этими немногочисленными сторонниками, в 1676 году он умирает сравнительно молодым человеком – в пятьдесят четыре года. На этом его история кончается. И к концу XVII века сторонников у него не остается.
Вот вам еще одна история наподобие тех, которые рассказывал Гамалиил в синедрионе. Такой был Февда, такой был Иуда Галилеянин. Такой был в XVII веке Шабтай Цви; я бы сказал так: Шабтай Цви – это последний «мессия» в истории иудаизма. Благодаря тому что в XVII веке информация уже накапливалась и фиксировалась, мы знаем достаточно много о том, как развивалась история Шабтая Цви; но мы ничего не знаем о Февде, а, в общем, это фигуры одного порядка.
В этом смысле то, о чем говорил Гамалиил, уходит в прошлое, но ведь остаются разного рода Богородичные центры, Белые братства, Аум Синрикё и т. д. И я думаю, что к нам вполне применим принцип Гамалиила, потому что мы видим, что их влияние на полгода захватывает легковерных людей, а потом они сами от этого обольщения отпадают. Когда становится ясно, что это человеческое, люди сами от этого уходят. И эта новая идея борьбы по всему фронту с так называемыми тоталитарными сектами глубоко неправославна по сути, потому что всё-таки это борьба за введение единомыслия в России, как некогда говорил Козьма Прутков. Но мы должны помнить, что этот проект о введении единомыслия авторы Козьмы Пруткова написали в качестве сатирического памфлета против того, чтó делалось тогда в России. И каждый из нас время от времени должен перечитывать этот текст, потому что там содержатся очень серьезные предупреждения для всех нас.
Так вот, любой Аум, и Богородичный центр, и любое Белое братство очень быстро исчерпывают себя, и от их сторонников ничего не остается. Они уходят куда-то, исчезают, отшатываются. Мы все помним, что был такой период, когда все увлекались идеями Рерихов; был период, когда все увлекались сыроядением, йогой, еще чем-то таким. Ну, а в результате остались только маленькие кружки сторонников той или иной теории, потому что всё это обнажает в определенный момент свою человеческую природу. И тут, главное, надо помнить, что задача христианства – не с идеями бороться, а противостоять злу, противостоять реальной жестокости.
С другой стороны, я постоянно задаю себе вопрос: а почему всё-таки люди, молодые особенно, идут в эти Белые братства, в Богородичный центр, в Аум и т. д.? Понятно, что они ищут там Бога. А если они ищут Бога, возникает вопрос: почему они не идут в Церковь? И на этот вопрос дать ответ очень легко: они не идут в Церковь, потому что Церковь для них – слишком официальная организация, потому что Церковь слишком связана с миром средств массовой информации и других официальных структур. И это на самом деле говорит за них, за этих людей, а не против них. Они воспринимают Церковь именно как организацию, слишком признаваемую миром, которому они имели все основания не доверять. В этом смысле надо сказать: это разумно, это верно, это правильно, это хорошо, когда молодые люди от пятнадцати-шестнадцати до двадцати пяти лет бунтуют. Это об их духовном здоровье говорит. Им было проще прийти в Церковь до 1988 года – в Церковь, которая была в той или иной степени под запретом. А в сегодняшнюю Церковь им прийти не так уж просто, и поэтому они находят для себя альтернативу.
Но, опять-таки, побывав в альтернативных религиозных системах, они в конце концов входят в Церковь, Это их путаный путь в Церковь: и Белое братство, и Аум Синрикё, и йога, и не знаю что еще, – потому что они приходят и потом говорят: да, несмотря на то, что я не всё понимаю в Церкви, несмотря на то, что мне не во всём позиция представителей Церкви понятна, я чувствую, что здесь истина. Это самое главное – понять, что здесь истина, несмотря ни на что! И слава Богу, что это происходит! Но произойти это может только в том случае, если над ними не осуществляется насилие, когда их насильно не вырывают из тех или иных религиозных организаций.
Тут ко мне как-то пришла женщина и говорит, что у нее дочка попала то ли в Аум, то ли еще куда-то, не помню, в какую-то восточную секту. Я говорю: «Ну что ж, бывает». А она говорит: «Мы ее от баптистов спасли в прошлом году!»
Значит, оказывается, она обратилась ко Христу, ходила к евангельским христианам-баптистам. Ее после этого «спасли от баптистов», то есть первой, пускай протестантской, но христианской среды, и вернули в среду языческую! Я спрашиваю: «Ну и как же вы ее спасли от баптистов?» «Ну как – чтобы она не ходила в это собрание, Библию не читала». Я говорю: «Ну, значит, вы сделали ей не лучше, а хуже! Зачем же вы теперь ко мне пришли ее спасать от Аума, если она была христианкой?! Вы ее вырвали из христианской среды!» «Нет, ну это же баптисты…» Я говорю: «Она побыла бы у баптистов, ну, год, другой, третий и потом всё равно пришла бы в Православную Церковь». Тут она начинает уже задумываться, и оказывается, что ей, в общем, не очень нужно, чтобы дочь в Церкви была, потому что Церковь, с ее точки зрения, будет портить жизнь ее дочери.
Таким образом, опыт показывает, что борьба с тоталитарными сектами ведется всё-таки не с точки зрения православия, а с точки зрения самого обычного советского атеизма, но только прикрытого православной оболочкой. Вот что сегодня завоевывает позиции в нашем обществе – самый обычный советский атеизм в православной упаковке. И это очень опасная, крайне опасная идея, значительно более опасная, чем любые тоталитарные секты.
Я повторяю: тоталитарная секта – это путаный путь, но путь ко Христу. А здесь происходит страшная подмена веры системой манипулирования общественным сознанием. Поэтому будем помнить: всё, что попало в Священное Писание, попало сюда не просто так. В книге Деяний, обращаясь к членам синедриона, Гамалиил обращается и к нам и говорит: если это от человека, то разрушится со временем, а если это от Бога – как бы вам не оказаться богопротивниками. И поэтому, глядя на то, чтó происходит вокруг нас, надо понять, где корни тех или иных явлений. Корни того, что молодые люди обращаются к разного рода экзотической религиозности, всё-таки связаны с тем, что Православная Церковь заняла слишком определенное место в официальных структурах нашего общества.
Знаете, вчера мне как заведующему кафедрой в Физико-техническом институте дали список организаций, ведомств: Минюст, Минвуз, еще что-то такое, Московский Патриархат. У меня бумага выпала из рук, когда я увидел, что Московский Патриархат, оказывается, – одно из ведомств, наравне с Минвузом, Минюстом, Центральным таможенным управлением Российской Федерации и еще чем-то таким. И вот оно, объяснение того, почему молодым людям не всегда хочется переступать порог храма Божьего: они видят в этом для себя какую-то опасность. В прежние времена – я имею в виду царские времена – значительно больше было и протестантских храмов, и молитвенных домов, и католических храмов, то есть, инославие значительно больше было представлено в России до революции, чем теперь. Сегодня можно говорить, наоборот, о малом присутствии инославных на территории России. И это тоже опасно, потому что наличие малых конфессий, как показывает опыт, всегда работает на пользу вере основной массы населения. Это своего рода противовес, который показывает, что вера всё-таки не есть часть национального самосознания, а что-то другое.
Вот поэтому ни о какой агрессии инославных, на мой взгляд, и речи быть не может. Уж если изучать историю, то изучать ее серьезно. А из истории мы знаем, что очень много было в Москве и протестантов, и самых разных деноминаций, и протестантских храмов, и католических, и молитвенных домов – гораздо больше, чем теперь. Возьмите польский храм – костел Непорочного зачатия на Малой Грузинской. При царизме он стоял целенький, и там служили. А теперь всё никак его не могут вернуть, чинятся всякие препятствия уже столько лет. Но он же был построен при царе, и при царе там служили, а теперь говорят, что это агрессия. Нет, это опять-таки от безграмотности. Очень страшная вещь – наша безграмотность.
Что же происходит дальше в апостольское время? Оказывается, апостолы не справляются со своими обязанностями. У них слишком много обязанностей, слишком много дел, а их слишком мало. И тогда они избирают семь человек из числа обратившихся ко Христу и рукополагают их в диаконы, с молитвой возложив на них руки. То есть, здесь прямо говорится о том, что есть некая апостольская преемственность. Это очень важное понятие. Причем апостольская преемственность – это не просто возложение рук, она связана не только с тем, что из поколения в поколение передается «власть вязати и решити» и обязанность возглашать Слово Божие. Дар Святого Духа передается именно из рук в руки не только в смысле диаконства, священства и епископства, но и в смысле вообще нашей веры. Вере нельзя научиться из книги. Вере можно научиться только от живых людей! Всему остальному – математике, физике, химии и любой другой науке можно научиться из книги, даже иностранному языку, как опыт показывает, можно научиться, никогда не видя носителей этого языка. Как, скажем, Жан-Франсуа Шампольон, французский историк-ориенталист и лингвист, основатель египтологии, сумел научиться древнеегипетскому языку, не общаясь, естественно, с носителями этого языка – древними египтянами.
Значит, всему, чему угодно, можно научиться из книги. А вот вере из книги не научишься. Вера передается из поколения в поколение, она передается из рук в руки. Вот что такое – в широком смысле – апостольская преемственность! Значит, в узком смысле это рукоположение в священный сан, которое осуществляется епископом, а епископ, в свою очередь, тоже был рукоположен в священный сан двумя или тремя епископами предыдущего поколения. Но в широком смысле путь апостольской преемственности заключается в том, что веру мы получаем от наших предшественников в вере из рук в руки, а они, в свою очередь, получили ее от тех людей, которых застали в эпоху своего детства и юности, то есть, опять-таки от живых людей. Таким образом, наша вера получена от апостолов через руки других людей, старших; мы сами как бы становимся очевидцами. Мы «видим» тех, кто видел христиан начала ХХ века. А христиане начала века застали еще тех, кто видел преподобного Серафима Саровского, а преподобный Серафим Саровский застал еще киево-печерских старцев, которые там, в лавре, начали подвизаться в XVIII веке. А эти старцы XVIII века застали тех, кто еще помнил угодников XVII века и т. д.
Вот так, абсолютно живо и непрерывно, передается вера из рук в руки. И очень важно, что, действительно, она не может прерваться, эта апостольская вера. Всегда найдутся живые свидетели, всегда сохранит Господь двух-трех или пять-десять человек, из опыта которых, личного, живого, теплого опыта, научимся вере и ее основам мы сами. Об этом очень просто и буквально в двух словах говорится в рассказе о рукоположении апостолами этих семи диаконов на их служение в Иерусалиме. Здесь важно, наверное, и то, что все семь диаконов носят греческие имена. Это значит, что христианство перестает быть уделом иудейского народа, оно в этот момент выходит за границы Палестины, становится всемирным. Это первый или один из первых знаков превращения нашей веры во всемирную.
Первый из диаконов, святой апостол и первомученик Стефан, начинает свою проповедь. Все помнят слова его пламенной проповеди, где он описывает историю человечества и патриархов с древнейших времен и доводит ее до Спасителя, до той жертвы, которую приносит Господь ради всех нас. И здесь, как мне кажется, в рассказе Стефана-архидиакона есть один очень важный момент – это то, что он говорит о Моисее. Он выделяет в жизни Моисея три периода.
Первый период – когда молодой Моисей решил, что надо быть вождем народа. Он сам принял на себя миссию быть вождем. И был отвергнут после этого, потому что убил египтянина, который нападал на его единоплеменника-еврея. Но на другой день, когда он попытался примирить двух ссорящихся евреев, ему на это сказали: нет, мы не хотим твоего посредничества, ты и нас начнешь убивать, как убил египтянина. Моисей, отвергнутый своим народом, уходит, становится простым человеком, замыкается в семейной жизни. И святой Стефан говорит слова, которых нет в Ветхом Завете: у него родились два сына. То есть, он как бы полностью ушел в личную жизнь.
А затем, по прошествии какого-то времени, Сам Бог призывает его из неопалимой купины: «Моисей, Моисей!» И вот тут уже Моисей начинает свою миссию именно как пророк, именно как водитель своего народа. Но не тогда, когда он решил: «Я буду вождем», – а когда смирился с тем, что он просто человек, погруженный в заботу о своей семье, о своем скоте, о своем участке земли и т. д. Он ушел в жизнь обычного простого человека полностью, с головой, и в это время Господь призвал его.
Это чрезвычайно важный момент: имплицитно, то есть в скрытой форме, обо всём этом говорится в Ветхом Завете, но на уровень слов это выводит Стефан в своей проповеди. И это, может быть, одно из самых важных мест в первых главах книги Деяний.
Филипп – проповедник в Самарии среди полуиудеев, потому что кто такие самаритяне? Они вроде как веруют в Единого Бога, но, как вы знаете из 4-й главы Евангелия от Иоанна, из разговора с самаритянкой, они поклоняются Богу не в храме, а на горе Гаризим, они признают только Пятикнижие и не признают другие книги Ветхого Завета. Это такие полуверы или недоверы, можно сказать. Среди этих людей и начинает свою проповедь Филипп. И в кратком рассказе об этом, в начале книги апостольских Деяний, очень хорошо описывается та радостная обстановка, которая царит в Самарии в дни проповеди апостола Филиппа. Этот маленький текст опять нас возвращает в атмосферу пасхальной радости и лишний раз показывает, что не случайно именно на Пасху читается в храме во время Божественной Литургии книга Деяний апостольских.
В это время среди слушающих апостолов обнаруживается человек по имени Симон, маг или волхв, который, наблюдая за апостолами и за тем, как через возложение рук апостолов передается дар Духа Святого, приносит им деньги и просит, чтобы они дали ему власть сию за эти деньги. Апостолы, естественно, отвергают это и говорят, что ему надо покаяться в сем грехе и молиться Богу: может быть, Он отпустит помысел его сердца (см. Деян 8: 18–22). И именно с этого времени появляется такое слово, как
В это время Филипп отправляется в странствие и на дороге встречает вельможу эфиопской царицы, который едет на своей колеснице и читает вслух (а в это время, похоже, люди еще не умели читать про себя) книгу пророка Исайи. Филипп, по велению Божию, пристает к колеснице этого вельможи и спрашивает у него, разумеет ли, понимает ли он то, чтó читает, и начинает свою проповедь. Вельможа, видя воду, до которой добрались путешественники, говорит: «Вот вода! Что препятствует мне креститься?» (Деян 8: 36).
То есть, Филипп его обратил очень быстро. И это эфиоп – представитель уже не только другого народа, но и другой расы. Это первый из христиан будущей Эфиопской Церкви, которая и сейчас существует, несмотря на то, что была подвергнута жутким гонениям. Эфиопы считаются монофизитами, они не православные, литургического общения с ними у Православной Церкви нет, но всегда существовало взаимное уважение. Император Хайле Селассие I приезжал в Елоховский кафедральный собор, такой вид у него императорский – на Александра II был похож, только был чужим совершенно. И вот он вошел в собор в шинели, в мундире, с фуражкой в руках. Его приветствовал патриарх и многолетие провозгласил ему как императору. И тогда протодиакон Стефан Гавшев с удовольствием провозглашал многая лета его императорскому величеству.
Так вот, пока Хайле Селассие был у власти, Церковь существовала сама по себе, без гонений. А потом началась ужасная, действительно ужасная история. Теперь Эфиопская Церковь снова благополучна, но как-то очень тихо. Чем меня привлекают древние исповедания Востока? Тем, что они существуют в подлинно христианской тишине – и копты, и эфиопы, и Армянская Церковь. Действительно, дух апостольских времен им во многом удалось сохранить. Тот дух, что был у вельможи – первого чернокожего христианина, обратившегося к Богу под воздействием проповеди апостола на дороге в пустыне, когда они вдвоем с Филиппом путешествовали на колеснице через бескрайние пески. Здесь в нашем переводе и во многих других, более позднего времени, есть стихи, которых нет в древнейших рукописях: «Филипп же сказал ему: если веруешь от всего сердца, можно. Он сказал в ответ: верую, что Иисус Христос есть Сын Божий. И приказал остановить колесницу, и сошли оба в воду, Филипп и евнух; и крестил его» (Деян 8: 37–38).
Эти стихи содержат, вероятно, один из фрагментов древнейшего чина крещения, когда пресвитер спрашивал у крещаемого: «Веруешь ли ты от всего сердца?» Грустно, что слово «сердце» не содержится в нашем сегодняшнем чине крещения, что не адресуем мы крещаемому этот вопрос, потому что он в древнейшей церковной традиции глубочайшим образом укоренен.
Вера – это сердце, вера – это не разум, это не признание умом догматов веры. Вера – это чувство присутствия Христова в нашей жизни, идущее именно из глубины сердца. Для меня очень дорог этот вопрос: веруешь ли от всего сердца? И на это восклицает эфиоп: верую, что Иисус – это Мессия и Сын Божий! Вот один из фрагментов древнего богослужебного чина в Новом Завете. Их довольно много в новозаветных текстах. И, наверное, имеет смысл специально выделять такие места Священного Писания, потому что здесь как раз обнаруживается неразрывная связь между Писанием и Преданием и той апостольской преемственностью, которая потом будет жить в Церкви все эти два тысячелетия и будет жить дальше.
Тем временем апостолы продолжают свои подвиги. В 9-й главе Деяний рассказывается о том, как Петр приходит в Лидду и в Лид-де обнаруживает одного расслабленного человека именем Эней. Этот Эней уже восемь лет лежит на постели в расслаблении. «Петр сказал ему: Эней! исцеляет тебя Иисус Христос; встань с постели твоей. И он тотчас встал» (Деян 9: 34).
Даже когда читаешь этот текст по-русски, не говоря уже о греческом, сразу понимаешь, в чем дело, – сразу вспоминаешь исцеление расслабленного из Евангелия. И следующим шагом Петр уже в городе, в Иоппии, поднимает со смертного одра девушку по имени Тавифа. И, когда читаешь этот текст, сразу вспоминаешь о том, как Иисус поднимает со смертного одра дочь Иаира. Иными словами, здесь, в конце 9-й главы, два этих чуда нам очень хорошо показывают, что апостолы продолжают делать то, что делал Христос. Руками апостолов, говорится в Деяниях, творилось множество чудес. Руками апостолов эти чудеса продолжает делать Иисус Христос – вот что здесь важно. И поэтому я обращаю ваше особое внимание на те слова, с которыми Петр обращается к расслабленному Энею: «Исцеляет тебя Иисус Христос, встань с постели твоей». Исцеляет тебя Иисус Христос!
А до этого – с какими словами обратился Петр к расслабленному, который сидел у Красных ворот в Иерусалиме и просил милостыню у входящих в храм? «Петр сказал: серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи» (Деян 3: 6). Иными словами, не апостолы творят чудеса, а Сам Христос руками апостолов совершает Свои чудеса. Это тоже очень важно почувствовать, когда читаешь Деяния: в Деяниях Он – на каждой странице! И это невидимое, но абсолютно реальное, ощущаемое всеми Его присутствие – одна из главных черт книги Деяний.
Наконец, в 10-й главе рассказывается о том, как обращается ко Христу человек по имени Корнилий. Он сотник – римский воин, военачальник, и очень большой. Но всё-таки Корнилий обращается ко Христу, это первый римлянин-христианин. А в это время Петр молится на крыше дома своего тогдашнего гостеприимца, хозяина – Симона-кожевника. «И видит отверстое небо и сходящий к нему некоторый сосуд, как бы большое полотно, привязанное за четыре угла и опускаемое на землю; в нем находились всякие четвероногие земные, звери, пресмыкающиеся и птицы небесные. И был глас к нему: встань, Петр, заколи и ешь. Но Петр сказал: нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого» (Деян 10: 11–14). И так три раза. И как только видение это исчезает и Петр недоумевает, что бы это значило, – у ворот дома стучат три человека и спрашивают, здесь ли Симон, называемый Петром. Это пришли посланники от Корнилия. Тогда Петр понимает, что настало время обращения для язычников, настало время забыть о том, что одни чистые среди людей, а другие нечистые. Причем интересно, что в синодальном переводе в Деян 10: 12 сказано: «в нем находились всякие четвероногие земные, звери, пресмыкающиеся и птицы небесные».
Этот текст по сути и по тем словам, которые в нем употреблены, как бы возвращает нас к 1-й главе книги Бытия, к тому, как Бог творит мир и всех животных. Все те животные, которых Бог привел к Адаму и сказал: «Назови их, дай им имена», – все они были в этой корзине. То есть, речь идет не о том, что
На этом я закончу тему Петра в Деяниях. В следующий раз поговорим о Павле, о том, как появляется на страницах Деяний будущий апостол Павел в первый раз; о том, как обращается он ко Христу и что происходит с ним дальше.
Последние два раза мы с вами говорили о книге Деяний апостольских, которая читается во время Литургии в дни Святой Пасхи. И сегодня мы продолжим разговор об этой пятой книге Нового Завета.
В тот день, когда иерусалимская толпа кинулась со страшной злобой на святого Стефана, апостола, архидиакона и первомученика, стоял неподалеку от места убийства юноша по имени Шауль[15], к ногам которого эти бушевавшие убийцы сложили одежду убитого. Так на страницах Нового Завета впервые упоминается тот, кто стал апостолом, автором всем известных посланий и, наверное, первым богословом в истории Церкви, – будущий апостол Павел. Человек, очень не похожий на тех, кто окружал Иисуса во время Его проповеди. Человек, не похожий ни на одного из апостолов.
Павел многократно говорит о себе и в тех текстах, которые доносит до нас книга Деяний, и в своих посланиях. Так, например, в 22-й главе Деяний Павел рассказывает: «Я иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе, ревнитель по Боге» (Деян 22: 3), фарисей из фарисеев, говорит он о себе дальше.
В другом месте, в 26-й главе Деяний, Павел подчеркивает: «Жизнь мою от юности моей, которую сначала проводил я среди народа моего в Иерусалиме, знают все Иудеи; они издавна знают обо мне, если захотят свидетельствовать, что я жил фарисеем по строжайшему в нашем вероисповедании учению» (Деян 26: 4–5). Значит, он здесь говорит не о строгости того учения, которое он исповедовал, а о точнейшем направлении в благочестии, которому он следовал, именно подчеркивая свою причастность к богословской науке своего времени, к раввинистической школе и к точнейшему соблюдению и выполнению всего того, что он принял, находясь у ног Гамалиила, у ног этого мудрого учителя Закона, который упоминается в книге Деяний и о котором мы как-то говорили.
В Послании к Галатам (вот вам еще один текст, уже теперь не из Деяний, а из Посланий) Павел опять-таки говорит о себе. Он вспоминает: «Вы слышали о моем прежнем образе жизни в Иудействе, что я жестоко гнал Церковь Божию, и опустошал ее, и преуспевал в Иудействе более многих сверстников в роде моем, будучи неумеренным ревнителем отеческих моих преданий» (Гал 1: 13–14).
В другом Послании – к Филиппийцам, в 3-й главе, он говорит: «Обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению – фарисей, по ревности – гонитель Церкви Божией, по правде законной – непорочный» (Флп 3: 5–6). Можно это место сравнить еще с одним упоминанием о себе в Послании к Римлянам, где он говорит: «Ибо и я Израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова» (Рим 11: 1).
Можно, наверное, умножать эти свидетельства, которыми апостол прямо подчеркивает свою образованность в смысле Закона, свои познания, свою ревность, жестокость, требовательность к себе и другим в исполнении Закона, в строгом соблюдении всех тех норм и правил, которые Закон предъявляет благочестивому иудею. Вот такой человек – будущий апостол Павел. При этом, естественно, к христианам он относится брезгливо и с раздражением, как к людям безграмотным, необразованным, некнижным и, кроме этого, еще и привносящим совершенно нездоровое настроение в свой народ, нездоровую экзальтацию, нездоровые и безграмотные учения о чем-то таком, о чем не говорят ни Писание, ни Предание. И вот этот молодой, образованный, очень благочестивый и глубоко погруженный в чтение литературы по благочестию и в изучение благочестия человек решается в какой-то момент своей жизни просить у первосвященника особого мандата – бороться с христианами, связывать христиан и приводить их в Иерусалим на суд к первосвященнику. Он сам себя называет хулителем, гонителем и обидчиком. Ничто не предвещало того, что в его жизни что-то может измениться. Это был человек со строго и жестко прочерченным в жизни путем.
И вот на дороге в Дамаск с ним происходит событие, которое действительно перевернуло всю его жизнь. Я мог бы, наверное, и не говорить о том, как явился будущему апостолу Павлу Иисус на пути в Дамаск, потому что об этом знают все. Но, тем не менее, разобрать не саму эту историю, а рассказ о ней в Деяниях апостольских, всё-таки считаю необходимым.
«Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? И Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать» (Деян 9: 3–6).
Вот так впервые в Деяниях апостольских рассказывается об этой удивительной встрече. Внезапно осиял его свет с неба: внезапно – и с неба! Когда мы с вами анализировали первую главу Деяний, то я говорил: там трижды подчеркивается, что Иисус возносится
«Придет таким же образом, как вы видели Его восходящим
Когда-то, примерно сто лет тому назад, молодой французский поэт Поль Клодель забрел в ночь под Рождество в Собор Парижской Богоматери – а был он, как все декаденты того времени, человеком неверующим и далеким от всякой религиозности, – так вот, забрел в Нотр-Дам для того, чтобы поискать во время торжественной службы каких-нибудь сюжетов для своей поэзии. Стоял он некоторое время у колонны, видел, как поет хор, как ходят мальчики, прислуживающие во время мессы. Смотрел он на эти арки собора и вдруг почувствовал, что Кто-то здесь присутствует. Это было совершенно четкое ощущение реальности того, что Он здесь. Абсолютно то же самое, что пережил некогда Павел из Тарса, пережил и Поль Клодель, который буквально в одно мгновение из человека, глубоко равнодушного к какой бы то ни было религии и религиозности, стал христианином. Он говорит: я почувствовал и острейшим образом пережил это чувство, пришел домой и стал искать Библию. И, слава Богу, Библия дома нашлась, потому что у его сестры, которая была ученицей Огюста Родена, оказалась Библия, подаренная ей подругой-протестанткой. А другой Библии в доме не было, потому что его родители были абсолютно равнодушны к вере, как и он сам, как и его сестра. Они были такими же католиками только по крещению, как и у нас многие люди сейчас – православные только по крещению.
И вот он начинает читать Священное Писание, вчитываться в Библию и говорит: три года потом продолжалась борьба с Богом.
Как Иаков боролся с Богом в книге Бытия, так же и Поль Клодель боролся с Богом, читая Библию, молясь, но так и не решаясь прийти в церковь для того, чтобы совершить покаяние, для того, чтобы просить прощения грехов, участвовать в Литургии и причащаться Святых Христовых Таин. Повторяю: всего лишь сто лет назад с французским поэтом произошло нечто похожее на то, что было с Павлом буквально на заре христианства. Павел почувствовал, что жизнь его перевернулась во всём, стала другой. Этот свет, озарявший его, изменил ее полностью. Ну, а что касается света, то мы знаем о том, что Христос именно через свет являет нам Себя, из пролога Евангелия от Иоанна: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин 1: 5). Свет истины, который просвещает и освящает всякого человека, – это «свет во откровение языком» из молитвы Симеона Богоприимца «Ныне отпущаеши…» в Евангелии от Луки (Лк 2: 32). Этот свет увидел апостол Павел и в одно мгновение стал другим.
Я вчера вспомнил еще об одном факте, очень похожем, на мой взгляд, на обращение Павла, и даже рассказывал об этом студентам. Это произошло совсем не с молодым фарисеем из Тарса и не с юным французским поэтом рубежа веков; это произошло с обычным советским партийным работником, которому был вручен мандат, очень похожий на мандат апостола Павла. Ему было поручено гнать Церковь Божию! Ему от ЦК КПСС было поручено заниматься религиями в качестве председателя Совета по делам религий. Звали этого человека Константин Михайлович Харчев[16]. Он пришел в этот Совет, стал заниматься делами, разбираться, какие церкви закрыть, какие не открывать и т. д., и начал читать Библию. И вот один раз, потом другой, потом третий, выступая на всяких партийных совещаниях, он выходил к аудитории с Писанием в руках и говорил примерно так: «Ребята, какими мы были дебилами! Мы думали, что всё это чепуха, а здесь всё – правда, до последнего слова!» Он открывал Евангелие и, начиная читать, говорил: «Вы только послушайте…» И надо сказать, что его все приняли в штыки. Разумеется, его отношение к Писанию, то, что он почувствовал Божье присутствие в мире, здорово испугало его начальство, партийное и советское. Но это не менее напугало и людей Церкви, так что группа архиереев Русской Православной Церкви написала письмо с просьбой заменить Харчева на более предсказуемого председателя Совета по делам религий – вот такая была избрана формулировка.
Это мне напоминает Андрея Муравьёва – знаете, в XIX веке был такой, оставивший два тома записок о святынях русских монастырей[17], по которым он любил путешествовать. Предполагалось сделать его обер-прокурором Святейшего Синода, но, посовещавшись в окружении царя, крупные чиновники сказали: он слишком для этого верующий человек, чтобы сделать его председателем Синода. Нечто подобное произошло и с Харчевым, который, действительно, был смещен с этой должности и отправлен послом в одну из отдаленных стран. Я не знаю, как дальше сложилась его судьба. Но, понимаете, это тоже было обращение. При этом он остался таким же, каким был: со всеми на «ты», начальственным и всё прочее. Но он почувствовал Божье присутствие в мире, он открыл для себя Бога, Который разговаривает с нами через уста Христовы и через Библию. Вот так же, острейшим образом, почувствовал присутствие Христово в нашей жизни апостол Павел.
Вы все читали Деяния достаточно внимательно, не один раз, поэтому знаете, что о встрече с Иисусом на пути в Дамаск книга Деяний апостольских рассказывает трижды: в 9-й, 22-й и 26-й главах. Однако только в 9-й главе говорится о том, что спутники апостола слышали голос, но не видели никого во время этого видения апостолу Павлу. В 22-й главе, наоборот, спутники апостола видели свет, но голоса не слышали. И возникает вопрос: а всё-таки они, спутники апостола Павла, видели свет, но не слышали голоса или, наоборот, слышали голос, но не видели света? Что же было на самом деле? В каком месте книга Деяний права, а в каком она ошибается?
Я думаю так. В гомеровской «Илиаде» есть несообразности, нестыковки, и в «Дон-Кихоте» Сервантеса есть нестыковки. Но, как вы помните, «Дон-Кихот» вмещается в два больших тома, и «Илиада» – это тоже большой, толстый том. А книга Деяний – это всё-таки достаточно малое по объему произведение. Значит, наверное, не может быть в книге Деяний апостольских таких нестыковок «по техническим причинам».
В глубокой древности и в Средние века, когда не было книгопечатания, когда не было машинописи, когда всё переписывалось от руки, в текстах большого объема, как роман Сервантеса, безусловно, могли быть такого рода нестыковки, когда об одном и том же говорится совсем по-разному в двух разных частях романа. Писатель начал говорить о чем-то в первом томе, забыл об этом в конце второго тома, и поэтому жена Санчо Пансы носит разные имена в первом и во втором томе – или еще что-то такое. Но объем Деяний предельно мал, нестыковок здесь быть не может. Значит, здесь совершенно сознательно, не по забывчивости, а потому, что считает это нужным, автор говорит сначала о том, что они видят свет, но не слышат голоса, а потом, наоборот, что они слышат голос, но не видят света. Вероятно, это явление было трудно передаваемым в словах, и через эту внешнюю несообразность автор только и хочет подчеркнуть: явление это таково, что рассказать о нем в словах невозможно. Автор Деяний как бы останавливает наше внимание на невозможности рассказать о том, чтó произошло, в словах, то есть используя вербальные средства. Ясно только одно: Павел, третий раз говоря в Деяниях, в 26-й главе, об этом событии, когда рассказывает Агриппе о том, чтó с ним произошло, уже не упоминает о спутниках в этот момент, зато дает достаточно точную характеристику света, который его осиял. Он говорит, что увидел с неба свет больше, чем сияние солнца, «осиявший меня и шедших со мною» (Деян 26: 13). Павел подчеркивает, что свет этот осветил не местность вокруг, как молния освещает местность, а свет осиял или осветил его и его спутников. Это давайте запомним, нам это свидетельство еще понадобится.
Иисус обращается к Павлу со словами: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?» (Деян 26: 14). Такое обращение, когда два раза повторяется имя лица, с которым начинается диалог, кроме этого места встречается в Священном Писании еще только три раза: к Иакову обращается Бог в 46-й главе книги Бытия, отправляя его в Египет, именно так – «Иаков, Иаков!»; к Моисею из горящей купины – «Моше, Моше!» (Исх 3: 4) и, наконец, к Самуилу в 3-й главе Первой книги Самуиловой (см. 1 Цар 3: 10) Бог обращается, тоже дважды окликая его по имени. Всё это – ключевые моменты Писания. Всякий раз Бог так обращается к человеку, когда отправляет его на важнейшую миссию: к патриарху Иакову и двум пророкам – Моисею и Самуилу. Может быть, самое главное место Ветхого Завета – явление Бога в горящем терновом кусте, в неопалимой купине. Именно так Бог и зовет Моисея: «Моше, Моше!», как здесь: «Шауль, Шауль!» Так что само это обращение подчеркивает значимость того, чтó за этим последует, значимость этого места в Писании. Это уже знак эпифании, это уже знак Богоявления.
Когда Шауль превращается в Павла? Смотрите, звука «ш» в латыни и в греческом языке нет. Значит,
Если мы попытаемся найти параллели явлению Иисуса апостолу Павлу, описанному в Деяниях, в 9-й главе, то нельзя не вспомнить начало Книги пророка Иезекииля: «Такое было видение подобия славы Господней. Увидев это, я пал на лице свое и слышал глас Глаголющего, и Он сказал мне: сын человеческий! стань на ноги твои, и Я буду говорить с тобою. И когда Он говорил мне, вошел в меня дух и поставил меня на ноги мои, и я слышал Говорящего мне. И Он сказал мне: сын человеческий! Я посылаю тебя к сынам Израилевым…» (Иез 2: 1–3).
Итак, смотрите, было явление славы Господней. А мы знаем, что слава Господня всегда является людям как свет. Итак, Павел услышал: «Я – Иисус, Которого ты гонишь. Но встань и стань на ноги твои…» (Деян 26: 15–16). И то же самое – в 22-й главе Деяний, в 10-м стихе: «Тогда я сказал: “Господи! что мне делать?” Господь же сказал мне: “встань и иди в Дамаск…”». И вот это «стань на ноги твои» в начале пророчества Иезекииля дословно повторяется в том, что Иисус говорит апостолу Павлу на пути в Дамаск: как Иезекииля отправил Бог на его миссию – «стань на ноги твои», так и Павла отправляет Иисус совершать его миссию. Можно провести, конечно, и достаточно четкую параллель между началом Книги Иезекииля, явлением Павлу на пути в Дамаск и стихом из Книги Исайи, где говорится о том, что «народ, ходящий во тьме, увидит свет великий», людям, сидящим в страхе тени смертной, свет воссияет (Ис 9: 2). Бог являет Себя как свет.
Есть на эту тему, кроме приведенного места из Исайи, три чрезвычайно важных новозаветных текста. Это, во-первых, Первое послание Иоанна Богослова: «И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине; если же ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом» (1 Ин 1: 5–7). Это первый текст.
Второй текст на эту тему, который я хотел бы вам напомнить, содержится во Втором послании к Коринфянам апостола Павла: «…Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа» (2 Кор 4: 6). Смотрите: Бог повелел из тьмы воссиять свету – это парафраза начала книги Бытия и слов «Да будет свет!» (Быт 1: 3). Он «озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа». И, как мы знаем из 26-й главы книги Деяний, озаряются этим светом Павел и его спутники, но не местность вокруг них, не то, что их окружает, а они сами.
И, наконец, еще один текст – Первое послание Петра, 2-я глава: «…Вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий…» (1 Петр 2: 9–10). Иисус – Солнце правды! У Марка, в 16-й главе, мироносицы приходят ко гробу, когда уже сияет солнце. Значит, тема света – в смысле Воскресения Христова – чрезвычайно значима.
Из этих трех апостольских текстов один принадлежит Иоанну, другой Петру, третий Павлу. Мы видим, что Христос, входя в нашу жизнь, озаряет нас, как свет, особым Своим сиянием. Как понимать это учение о свете в первой Церкви? Я имею в виду один из древних богослужебных гимнов в Православной Церкви – «Свете Тихий святыя славы Безсмертнаго Отца Небеснаго, Святаго, Блаженнаго, Иисусе Христе! Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа!..» Значит, богословие Света отражено не только в рассказе об обращении Павла, трижды повторенном в Деяниях, но и в литургическом Предании древнейшей Церкви – гимне, который уже во II веке пели в нашей Церкви; то есть, ему уже восемнадцать веков, это один из древнейших гимнов –
Можно, конечно, видеть в этом свете что-то напоминающее атмосферное явление, что-то зримое и в зримости своей как бы касающееся только меня и больше никого. Но, с другой стороны, мы видим из всех текстов, что этот свет делает нас другими. Не просто озаряет нас изнутри, не просто с каким-то экстазом или экзальтацией он связан. Нет, он делает нас другими! Смотрите: «…Вы – род избранный… народ святой… дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет, некогда не народ, а ныне народ Божий…» (1 Петр 2: 9–10). Значит, этот свет делает нас народом, призывает нас из тьмы и делает народом, соединяет нас в единое целое, а не просто освещает то, что вокруг нас. Это в Первом послании Петра.
В Первом послании Иоанна Богослова об этом говорится еще яснее. Смотрите: если мы «ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом» (1 Ин 1: 7). Но
И, наконец, у Павла. Во Втором послании к Коринфянам, глава 4, стих 6, он говорит: «…Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас…» – и из нас сделать Церковь, потому что дальше речь идет именно о Церкви.
Итак, этот свет, как потом скажет В.С.Соловьёв, есть физический выразитель мирового всеединства. Это свет не просто сияющий, но соединяющий нас воедино. Потом в течение всех двадцати веков истории Церкви именно через свет будет являть нам Себя Господь. И присутствие Духа Христова мы тоже будем обнаруживать через свет. Именно поэтому изображается сияние у ликов святых и Матери Божией. Именно поэтому видит Мотовилов, когда с ним говорит о Духе Святом преподобный Серафим, как тот начинает сиять, как будто они стоят внутри солнца. Именно об этом свете будет говорить архиепископ Фессалоникийский Григорий Палама и построит целую теорию нетварного (несотворенного, имеющего надфизическую природу) света, озаряющего нас не физическими лучами, не снаружи, а как бы изнутри. Мотовилов очень хорошо рассказывает, как сам Серафим стал источником этого света: не он был освещен, а сам стал источником.
Если вы посмотрите на богородичные иконы западного письма – на Остробрамскую, например, или на икону «Умиление», которая находилась в келье преподобного Серафима, перед которой он всегда молился и перед которой умер (это был список той же Остробрамской иконы), то увидите, что лучи исходят и от головы Матери Божией. Они – это свет, не освещающий Ее снаружи, а бьющий изнутри. Есть такая икона – «Солнечная»[18]. Часто такой свет, бьющий изнутри, изображается на иконе «Всех скорбящих Радость». Даже на нашей иконе (в храме Космы и Дамиана в Шубине, где читалась лекция. –
Есть еще один очень важный текст, который сохранен в книге Диалогов святителя Григория Великого, Папы Римского, или Григория Двоеслова, как мы называем его по-славянски, того самого Папы, к которому восходит чин Литургии Преждеосвященных Даров, совершающийся по средам и пятницам Великого поста. Так вот, Папа Григорий рассказывает о знаменитом святом, основоположнике западного монашества, преподобном Бенедикте Нурсийском. «Однажды, в то время как братия еще спали, Венедикт встал на ночную молитву и молился у окна всемогущему Богу; вдруг он увидел в самую глубокую полночь осиявший всю ночную мглу свет, который так блестел, что ночь сделалась светлее дня. Чрезвычайно изумительное событие последовало за этим освещением: весь мир, как сам он рассказывал после, собран был пред его глазами как бы под один луч солнца. (Вот вам как раз зримое явление, о котором потом будет размышлять Владимир Соловьёв. –
Вот вам еще одно свидетельство из времен неразделенной Церкви. Потому что задолго до разделения, в VI веке, жил Папа Римский Григорий, которого одинаково благоговейно почитает как христианский Восток и мы с вами, так и христианский Запад. Он святой, общий и для католиков, и для православных, как и преподобный Бенедикт – святой общий. А потом начнутся споры об этом свете. И если Восток в лице Григория Паламы (1296–1359) будет говорить о его нетварной природе, о его мистической природе, то Запад в лице Варлаама Калабрийского будет утверждать, что этот свет (который назовут Фаворским, потому что именно этим светом сияло лицо Спасителя на Фаворе) имеет физическое происхождение.
Поделиться книгой: