Ценитель

Ценитель

Глава 1

Скупой торговец никогда не станет ценителем. Эту истину мне рассказал дедушка, в первый же день нашего знакомства.

«Если цена за настоящую вещь покажется слишком высокой, и её никак не удастся сторговать — скупец откажется от покупки, а потом совсем перестанет видеть настоящие вещи, — говорил он. — Но помни, что есть и другой вид скупости — держать на складе давно приобретённую настоящую вещь, назначение и смысл которой понять не в состоянии. И ещё неизвестно, что хуже…»

Любой ценитель в состоянии разглядеть настоящую вещь. Но вот с пониманием её предназначения дела обстоят по-разному. Кто-то выясняет, что именно приобрёл, лишь испытав вещь на себе. Я тоже так делал в первые годы, пока дедушка учил меня. Мне повезло: благодаря врождённым задаткам и его усилиям постепенно удалось развить интуицию. Со временем настоящие вещи стали раскрывать мне свою сущность ещё до приобретения. Довольно часто я торговался, уже понимая, за что именно идёт торг. Но попадались и редкие исключения.

Около десяти лет на моём дневном складе в Москве хранился старый виниловый проигрыватель. Я обнаружил его на блошином рынке в Тбилиси. Его продавал грустный пожилой грузин с обвислыми усами и мудрыми чёрными глазами. Как обычно в начале торга, я старался не подавать вида, что знаю подлинную природу предмета. Улыбнулся продавцу, поздоровался. Потом присел рядом. Аккуратно потрогал полированный деревянный бок проигрывателя. Уже тогда я понял, что не смогу сходу определить в чём его ценность. Только почувствовал, что она огромна.

— Хорошая вещь, — сказал я. — Добротная.

Продавец заинтересованно, с прищуром, посмотрел на меня.

— Как есть хорошая, — ответил он. Он говорил по-русски с заметным достатакцентом. Столичные жители его поколения обычно говорят гораздо чище. Приезжий? Из деревни?

— Почему решили продать? — поинтересовался я.

Грузин вздохнул.

— Отец у меня моряком был, — сказал он. — Привёз его из рейса в подарок внуку на его день рождения, сказки слушать… внук давно вырос. Отучился в Америке, сейчас живёт за океаном. Приезжал этим летом в гости…

Продавец сделал паузу, поглядел на осеннее небо, прищурился.

— Вырос сын. Уже и внуков мне родил, да только увидеться не получается — не хочет везти в такую даль. А у меня хозяйство, дом, скотина, на кого это всё оставишь? Только и общаемся, что по видео… вот он сам, без детей, приехал этим летом. Говорит, заберём тебя, у нас поживёшь. Только распродай весь старый хлам, и дом продай. Зачем он тебе одному? У нас лучше будет.

Старик потёр ладонями колени, вытянул левую ногу. Затекла, наверное — он сидел на низеньком раскладном стульчике, не слишком удобном даже на вид.

— Вот я подумал, и решил начать распродавать потихоньку, что нажил. Собираться буду.

Я улыбнулся.

— Удачи вам на новом месте! — сказал я.

— Спасибо на добром слове, — кивнул старик. — Да только зачем мне удача?.. — он потёр грудь, — сердце ноет, как представлю, что всё закончилось. Надеюсь вот, что на пару лет хватит вещей, чтобы распродавались помедленнее…

— Внучата растут быстро, — заметил я. — Тут каждый день на вес золота.

Он кивнул.

— Знаю, знаю, и прав ты… только как вот это всё оставить, а? И с внучатами нянчиться хочется, и прошлое не отпускает… меня же самого в том доме мама тетешкала… там своим, родным пахнет… а как оно на чужбине-то будет?.. чувствую, что поеду — не вернусь больше.

Мне даже показалось, что у него акцент почти исчез. Да и словечки редкие появились. Специально поначалу старался казаться более чужим, что ли?..

— Тут уж выбирать приходится, — вздохнул я в ответ. — Тяжелый выбор, на разрыв… но как по мне — будущее, оно всегда интереснее!

— Это ты верно говоришь, — кивнул он. — Да только что нужнее старику? Новьё или тепло старое, проверенное?… эх!

— Иногда можно на судьбу положиться, — улыбнулся я. — Посмотрите, как торговля пойдёт. Если легко ваши вещи уйдут, да по хорошей цене — значит, ехать надо, без сожалений. Ну а задержат, значит, задержат, тут ничего не попишешь. Пускай внучки подрастают, чтобы перелёт дальний выдержать.

Старик улыбнулся в ответ — открыто, искренне.

— Скажи, ты хочешь его купить? — спросил он.

— Да, — не стал отпираться я.

— Тогда назови свою цену. Давай поторгуемся.

Я назвал. Ровно половину той суммы, которая была у меня с собой наличными, в долларах.

Старик нахмурился.

— Разве ты не знаешь, что грех шутить над стариками? — спросил он с рассерженными нотками в голосе.

Вместо ответа я достал и пересчитал купюры. Старик сделал круглые глаза. Потом снова прищурился и оглядел меня внимательнее.

— Коллекционер, наверное? — спросил он.

— Ценитель, — ответил я.

— Разбираешься в таких делах… и наверняка знаешь, сколько эта вещь на самом деле стоит, — тихо, будто размышляя про себя, проговорил грузин.

В ответ я молча пожал плечами.

— Теперь, когда я знаю, что эта вещь ценная — я бы, может, и не стал её продавать… — сказал торговец.

У меня сердце замерло. Может, не стоило быть слишком щедрым?.. я ведь только начинал набираться опыта и первые склады поставил совсем недавно.

— Но я вижу, что ты старался не обидеть старика, и предложил столько, сколько можешь дать… — он вздохнул. — Что ж… забирай, пожалуй. Сын, когда увидел его в чулане, долго возмущался, что я храню дома всякий хлам — будто и не было тех вечеров, когда он слушал волшебные сказки, натянув одеяло до подбородка.

Я протянул старику руку.

— Значит, договорились, — произнёс я.

— Договорились, — ответил он.

Пожатие его сухой, мозолистой ладони было очень крепким.

Заранее оформив все необходимые документы, я вывез проигрыватель самолётом. В полёте гладил его полированные бока, пытаясь угадать его подлинное назначение, но тщетно.

После прилёта, по дороге на склад, я заехал в специализированный магазин и купил несколько пластинок: классическую музыку, рок и детские сказки. И сразу по приезду включил его.

Как и положено настоящей вещи, проигрыватель работал безупречно. Я получил возможность наслаждаться музыкой в прекрасном, живом качестве — но и только. Больше никаких изменений ни в жизни, ни в настроении и состоянии здоровья не наблюдалось.

После долгих и бесплодных экспериментов я решил, что проигрывателю нужна настоящая пластинка, чтобы раскрыть свой потенциал. И начал охоту за этими вещами, которая заняла целых два года.

Наконец, на складе одного известного парижского ценителя, нашлось искомое. На той пластинке была записана сороковая симфония Моцарта, а её настоящее предназначение оказалось незамысловато: она пробуждала плотские желания, которым почти невозможно сопротивляться.

Разумеется, покупка обошлась мне в целое состояние. Плюс пришлось вынести снисходительные взгляды Пьера (так звали ценителя) и слухи о моём сладострастии, которые, конечно же, сразу начали распространяться в определённых кругах.

Впрочем, они быстро заглохли после того, как я выгодно перепродал пластинку одному известному владельцу казино из Макао.

Пластинка, к сожалению, не добавила ничего нового к проигрывателю. Да, мне пришлось пережить несколько странно-приятных минут, пока я слушал Моцарта — но более ничего не случилось.

Настоящее предназначение проигрывателя для меня оставалось загадкой ещё долгих три года. До того дня, когда дедушка познакомил меня с ценителем из Сингапура, которого я из вежливости пригласил посмотреть мой московский склад.

Он-то и предложил выкупить проигрыватель, назвав более, чем достойную цену. Я даже выторговал небольшую прибавку, но особо не упирался: очень уж любопытно было узнать его подлинное предназначение. А такие вопросы можно задавать только после завершения сделки.

— Скажите, Герман, вы продолжаете общаться со своими родственниками после того, как стали ценителем? — спросил он.

Я вспомнил про маму.

— Да, господин Цай, — я пожал плечами, — звоню родителям, поздравляю с праздниками. И считаю, что это нормально, даже для ценителя.

— А братья или сёстры у вас есть?

В другой ситуации я бы на этом завершил разговор, но тут любопытство победило.

— Единоутробные, — сухо ответил я.

— И отношения вы, разумеется, не поддерживаете? — спросил сингапурец, прищурив и без того узкие глазки. Но хорошо хоть обошлось без снисходительных улыбок.

— В этом нет необходимости, — спокойно ответил я. — Им вполне хватает их большой семьи.

— Обычная история для ценителей, — сказал он. — У вас в окружении нет детей. Поэтому вы так долго не могли понять, для чего нужна эта настоящая вещь.

— И для чего же? — немного раздражённо спросил я.

— Она прибавляет мозгов, — улыбаясь, сингапурец потрогал пальцем свой блестящий высокий лоб. — Но только у детей, лет до двенадцати. Ребятишки, которые его слушали, проявляют выдающиеся способности в тех сферах, которые выберут для обучения.

Я выдохнул. Потом расслабился и улыбнулся.

— Это прекрасно, — сказал я. — Надеюсь, теперь в мире будет немного больше разума.

— Посмотрим, насколько он действительно нужен нашему миру… — загадочно ответил сингапурец.

После этого он забрал проигрыватель и отнёс его к машине, которая стояла на парковке моего склада, возле настоящих ворот.

Эти ворота я приобрёл случайно, когда заглянул во время летнего отдыха в кузню мастера, где-то под Талдомом. Они ржавели на задворках его двора. На мой вопрос, можно ли их приобрести, мастер охотно согласился. «Заказчик пропал два года назад… внёс аванс — и исчез… обидно немного, я всю душу вложил в эти ворота, а тут… в общем, пускай вам послужат!» — объяснил он.

Без этих ворот я бы никогда не решился поставить свой склад на берегу Москва-реки, в Мневниках — место слишком приметное. А так, когда ворота закрыты, они сами и всё, что находится за ними, будто бы исчезает для недоброжелателей и праздно любопытствующих.

В тот вечер я закрыл ворота за сингапурцем и долго сидел на берегу реки, пока мне не позвонил дедушка.

— Слышал, ты помог Цаю? — спросил он.

— Скорее, это он меня сделал… — раздражённо заметил я.

— Помнишь, что я говорил тебе про скупость?

— Помню… — ответил я.

— Цаю было очень нужна эта вещь. Не могу рассказать подробностей — но просто поверь, что всё к лучшему.

— Да я верю… — сказал я, вздохнув. — Всё в порядке, правда. Просто хочу немного один побыть. Спасибо тебе за поддержку.

— Пожалуйста, — ответил дедушка.

Глава 2

Мой московский склад представляет собой три стандартных сорокофутовых контейнера. В одном их них я устроил что-то вроде уютного гостиничного номера с дорогой отделкой и всеми удобствами. В двух других поставил стеллажи, которые постепенно заполнялись приобретёнными мной настоящими вещами.

Каждый ценитель организует свои склады по собственному разумению. Кто-то сортирует настоящие вещи по свойствам, кто-то — по размеру, стране или региону происхождения. Дедушкины склады состоят из трёх отделений: мужского, женского и среднего. В них, соответственно, находятся вещи, распределённые по родам в русском языке. Мешочек настоящего кофе, кстати, у него стоит в «мужской» секции.

Я же предпочитаю сортировать настоящие вещи по времени покупки. Не в хронологическом порядке — а в зависимости от того, когда была совершена сделка: днём или ночью. Какой-то особенной причины именно для такого разделения нет, впрочем, как и в любых других случаях. Так что можно считать это просто моим капризом.

Жилой контейнер моего склада расположен торцом к воде. Перед ним я оборудовал небольшую площадку с грилем, диванчиками и уличным душем. На площадке даже зимой довольно уютно: инженеры одной особенной технологической фирмы создали по моему заказу хитрую систему воздушных тепловых штор для изоляции пространства. Она обошлась мне в целое состояние, но мне очень нравится ощущение нематериальных стен, которое она даёт.

Мне кажется, это очень здорово: сидеть в домашнем халате на мягком кресле, когда вокруг мороз со снегом, а у тебя, в созданном искусными инженерами микромире — тепло и сухо. И между промозглым холодом и уютом нет ничего, кроме воздуха. Стоит протянуть руку — и кожа мгновенно покроется пупырышками от холода.

Впрочем, до настоящих морозов ещё далеко. Днём жарило солнце, лишь к вечеру с воды повеяло сентябрьской прохладой.

Постояв немного на берегу, я решил зайти в свой дневной склад. Там, на стеллажах, осталась одна вещь, предназначения которой я до сих пор не знаю. Моя самая первая настоящая покупка. Благодаря ей я и познакомился с дедушкой.

В конце девяностых мы с мамой жили в небольшом подмосковном городке под названием Егорьевск. Жизнь, как и у многих в то время, была не сахар: денег вечно не хватало, зарплату на обувной фабрике, где работала мама, постоянно задерживали.

Хороших вещей у меня не было. Их просто негде было найти, поэтому приходилось довольствоваться турецким и китайским ширпотребом, которым торговали челноки на рынке.

Впрочем, рынок я любил уже тогда. Мне нравилось ходить между узких рядов, среди вечной сутолоки, примечая, что появилось нового. Я представлял, как эти люди за прилавками со своими большими баулами летают в далёкие земли, где всегда лето и тёплое море. Там они гуляют по невообразимо огромным рынкам, где у каждой большой фабрики есть свой торговый контейнер. А потом торговцы-челноки закупают в огромных количествах всё самое-самое дешёвое — потому что ничто другое на родине у них просто не купят…

Конечно, моё представление о челночной торговле было по-детски наивным. Но я и был ребёнком, который, к тому же, обожал фантазировать.

Торговцы поначалу относились ко мне настороженно. Однажды, при неудачных обстоятельствах, заподозрили, что я — начинающий воришка. Поймали и хотели было поколотить, но, к счастью, быстро разобрались в ошибке, вывернув мои карманы. Там обнаружилось лишь двести рублей на школьные завтраки.

Потом ко мне привыкли. Начали узнавать и даже угощать горячим чаем из термосов, когда я, подсев рядом, слушал их разговоры про премудрости торговли.

Я очень любил август и ждал его. Потому что в это время нужно было готовиться к очередному школьному году и закупать одежду на рынке.

Мама начинала откладывать деньги на всё это чуть ли не с января, однако сам поход на рынок не любила. Ей была в тягость торговля, обсуждение цен и всё, что с этим связано. Кроме того, её раздражала моя придирчивость. Она терпеть не могла, что для меня было нормальным обойти вообще весь рынок, перемерять с десяток пар туфель или кроссовок прежде, чем выбрать ту, которая меня хоть как-то устраивала.

Но в тот раз мне невероятно повезло. Уже во второй палатке я зацепился взглядом за пару кроссовок «Адидас», не оригинальных, конечно — но меня это совершенно не волновало.

Глядя на них, я испытывал целую бурю чувств, будто сам, лично, каким-то волшебством вдруг оказался на берегу тёплого моря, где они были изготовлены.

Я осторожно взял в руки левый кроссовок. Провёл указательным пальцем по замшевому боку, чувствуя покалывание в позвоночнике.

— Дай посмотрю, кажется, эти тебе великоваты будут, — предложила торговка. Её звали Валентина. Как-то зимой она рассказывала забавную историю про то, как в Шереметьево её задержали на сутки из-за ложного доноса.