Осенний кошмар

Бенарес поднял голову и непонимающе уставился на меня.

– Это снова ваши хитрые уловки, – пробормотал он. – Вы хотите, чтобы я встал, и она снова начнет меня бить.

– Никаких уловок, – выпалил я. – Ты будешь выходить или нет?

Внезапный проблеск надежды засветился в его глазах:

– Но как вам...

– Давай оставим вопросы для другого раза, – остановил его я, – нам предстоит еще много сделать прежде, чем мы выберемся с этой свалки. Мне нужна твоя помощь.

За моей спиной вскрикнула Фрэн, разглядев на спине Бенареса рубцы и видя, с каким трудом он поднимается на ноги.

– Это она сделала? – спросила она ошеломленно.

– Нам нельзя терять ни минуты, пока Полночь здесь, – не отвечая, проворчал я, хватая Бенареса за руку и помогая ему выйти из комнаты.

– А я подумал, что ты один из ее парней, – тихо произнес он, – а ты нет, так?

Он прислонился к стене, часто моргая, и я понял, что даже слабый свет в подвале резал ему глаза после десяти дней, которые он провел в тусклом, красном кошмаре.

– Давай я тебе все сейчас объясню, Джонни, – сказал я, преодолевая пронзительный вопль моего рассудка о неотложности действий. – Две гориллы привезли меня сюда несколько часов назад. Один из них закрыт сейчас в спальне наверху вместе с Полночью. Оба они были без чувств, когда я уходил, но они скоро придут в себя. Другая горилла, должно быть, где-то в доме. Кто еще, кроме него, может находиться поблизости?

– Луис, – его рот исказился в злобном рычании. – Мой старый приятель, Луис – паршивый предатель.

– Так, Луис, – проворчал я. – Кто еще?

– И, похоже, еще один Крепкий Кулак. Все время, пока я здесь, ко мне заходили трое, сменяя друг друга.

– Луис и две гориллы, – произнес я уныло. – Ты ориентируешься в доме?

– Они сильно ударили меня сзади, когда я вошел в дверь, – пробормотал он. – Очнулся я в этой крысиной норе.

– Итак, нам предстоит играть без нот, – беспомощно вздохнул я. – Ты можешь передвигаться?

– Мистер, – мрачно ответил Бенарес, – я смогу взлететь, лишь бы выбраться отсюда.

Мы снова поднялись наверх: я впереди, Бенарес следующим в цепочке, и замыкала шествие Фрэн. Я остановился на мгновение возле спальни и прислушался: изнутри не доносилось ни звука. Я посчитал, что Полночь и ее раб продолжают мирно спать, но как долго это продлится, я не мог представить. Коридор пересекал вестибюль под прямым углом, я остановился и сначала осторожно высунул голову и ствол своего 38-го. Никого не было видно, только чье-то бормотание доносилось из широко раскрытой двери. Нам нужно было пройти мимо нее, чтобы добраться до входной двери. Я нервным шепотом объяснил ситуацию остальным, затем предложил план дальнейших действий, который был прост до гениальности, а может, и нет, время покажет, как сказали восьмидесятилетнему старцу, женившемуся на девятнадцатилетней актрисе. Ни у кого не было других предложений, поэтому мы решили осуществить план Бойда. По плану Бенарес должен был зайти в комнату, и пока головорезы придут в себя от неожиданного появления старины Джонни, наслаждающегося свободой, появлюсь я с револьвером. Тем временем Фрэн как послушный резервист будет ждать в вестибюле, пока ситуация не прояснится.

Мы прошмыгнули на цыпочках через вестибюль и прижались к стене рядом с широко раскрытой дверью, затем я кивнул Бенаресу, чтобы он приступал к своей роли. Он слабо оскалился в подтверждение своей готовности, затем прошаркал в комнату. Я услышал его голос, резкий и злобный:

– Привет, ребята! Как тут пройти в ванную?

Шоковое молчание продолжалось как раз то время, которое потребовалось мне, чтобы появиться в дверном проеме с пушкой в руке. Это была большая комната, по всей вероятности, главная жилая комната в доме, так что Полночь, возможно, не шутила, называя другую комнату комнатой обольщения. А из того, как она вела себя, находясь в ней, можно было судить, что она не шутила совсем.

Трое мужчин сидели за столом, на котором в беспорядке были разбросаны карты, деньги, пепельницы и стаканы. Они все еще смотрели на Бенареса, как будто перед ними стояло привидение. В одном из них я узнал партнера громилы, прикорнувшего в комнате Полночи. Второй мужчина, сидевший к нему лицом, словно был отлит в той же форме "Крепкого Кулака". Но тот, который сидел между ними, был другим, совсем другим. Стройный, безукоризненно одетый, он выглядел лет на сорок с небольшим. У него было утонченное, меланхоличное лицо святого, только у святых не бывает таких мертвенных глаз, и шрам от старой ножевой раны не стягивает кожу белым рубцом у рта.

– Никому не двигаться и не раскрывать рта, если хотите остаться жить! – пророкотал я. Словно кто-то щелкнул переключателем: одновременно все головы повернулись от Бенареса ко мне. Оба верзилы посмотрели на мой 38-й и прикинули, что лучше подождать, пока их шансы будут повыше. Святой со шрамом уставился на меня, потом поднял руку, достаточно медленно, чтобы не заставлять меня нервничать, и пригладил свои светлые вьющиеся волосы.

– Вы, должно быть, Бойд, – его густой сочный голос произнес утвердительно. – Что произошло? Где Полночь?

– Я стукнул ее, – ответил я просто.

– Вы? – Шрам на его щеке еще более углубился от злорадной ухмылки. – Как это?.. – Он счастливо захихикал. – Готов поспорить, что впервые в истории самец расправился с паучихой-кровопийцей прежде, чем она успела укусить его.

– Может быть, мы и посмеемся над этим, но только в другой раз, – проворчал я. – Сейчас меня больше интересует, как выбраться отсюда. Где машина, в которой вы привезли меня сюда?

Верзила, который вез меня, с трудом облизнул губы, заметив мой пристальный взгляд.

– Ты хочешь отсидеться в тени, приятель. Может, Джонни, нужно зажечь спичку под его омерзительным носом, и тогда посмотрим, как запах горящей губы освежит его память.

– Я с удовольствием, – откликнулся Джонни.

– Она там, у входа, – ответил верзила.

– А ключи?

– У меня в кармане.

– Достань их, только осторожно, и брось сюда, – приказал я.

Он выполнил все так, как я сказал, и я поймал ключи свободной рукой.

– Что теперь? – неожиданно спросил Бенарес.

– Может, им понравится комната, которую ты только что освободил? – предположил я.

– Да, – он кивнул несколько раз с внушительной важностью пьяного законоведа. – Это, действительно, хорошая идея, парень, но я сначала должен сделать еще кое-что.

Он медленно, но уверенно прошаркал к столу, опустив руки и держа их немного вытянутыми перед собой, сжимая и разжимая пальцы.

– Джонни, – резко окликнул я, – сейчас не время...

– Это мой старый дружище Луис, – монотонно бормотал он, – предатель! Я хочу отблагодарить его за чудные деньки, которые я провел здесь по его милости. И за все те прекрасные слова, которыми он старался подбодрить меня: "Добавь ему еще полдюжины плетей, Полночь, и он расколется, как орех. Джонни всегда был мягкотелой гнилушкой", – и ты знаешь, приятель, она добавляла!

– Оставь это, Джонни! – прохрипел я отчаянно. – Это успеется, не теряй времени...

Но было уже поздно. Луис, святой со шрамом, сидел между двумя верзилами, и это значило, что Бенаресу нужно было обойти одного из них, чтобы подобраться к своей цели. Не слушая моих уговоров, он упрямо двигался к Луису и на мгновение закрыл своим телом того громилу, который только что бросил мне ключи от машины. Послышалось слабое шуршание, и внезапно прогремели два выстрела, эхом отозвавшиеся по всей комнате. Джонни Бенарес откинулся назад, две пули продырявили его тело, и он свалился на бок. При звуке выстрелов у меня сработал условный рефлекс, и я неожиданно для себя очутился в трех футах от того места, где только что стоял. Так что третья пуля громилы, попав в стену на уровне моей головы, не причинила мне никакого вреда. Он сделал все правильно, этот громила, выстрелив поверх падающего тела Бенареса, в надежде расплескать мои мозги по штукатурке, пока я соображал, что же такое произошло. Единственным фактором, который он не смог учесть, были мои быстрые ноги, и теперь у него уже просто не было времени исправить свою ошибку. Краткое мгновение, когда он искал глазами меня и отвел руку с пистолетом на полдюйма, было тем мигом, которого хватило мне, чтобы дважды нажать на курок моего 38-го.

Темная дыра внезапно появилась чуть пониже его левого глаза, и тут же к ней добавилась еще одна прямо над бровью. Он сразу потерял весь интерес к игре и упал на свой стул, его голова склонилась набок под неестественным углом.

Сменив одну игру "Убей или умри" на другую "Замри!", мы оказались в абсолютной, полной тишине. Луис сидел не двигаясь, его рука замерла, не дотянувшись до кармана пиджака, в то время как оставшийся в живых верзила представлял собой неплохую имитацию восковой фигуры скорчившейся гориллы, наполовину сползшей со своего стула. Затем напряжение постепенно ослабло. Рука Луиса медленно вернулась на свое место на столе, где и осталась лежать ладонью вниз. Верзила украдкой забрался на свой стул, с безжизненной ухмылкой на лице, сделав вид, что он был там все время.

– Как я уже сказал, джентльмены, – я глубоко вздохнул, – возможно, вам понравится комната, только что оставленная покойным Джонни Бенаресом.

По выражению их лиц можно было понять, что они не прочь поселиться в Черной Дыре Калькутты[1], если бы это значило для них спасение.

Глава 3

Я любовался ярко освещенным видом Центрального парка, открывавшимся из окна моей квартиры. С трудом верилось, что прошло всего пять часов с того момента, как я в последний раз так же стоял здесь, восхищаясь осенним пейзажем. Фрэн мылась в ванной уже чертовски долго, и я посчитал это веской причиной, чтобы не ждать ее появления, и налил себе в бокал.

Все произошло удивительно быстро с той минуты, как зазвонил телефон и шелковый голос сказал мне, что нужно делать, если я хочу, чтобы Фрэн осталась в добром здравии.

Мне даже не верилось, что все это действительно было со мной: езда с завязанными глазами, комната с неестественным красным освещением и жалкая фигура Джонни Бенареса, ползущего к двери на коленях, как съежившийся от страха пес. Затем странное предложение встретиться под его именем с человеком по имени Макс Саммерс в каком-то захолустном городке штата Айова; сексуальная фантазия этой женщины, которую звали Полночь, глупый поступок Бенареса, сунувшегося под пули, – и все это за один вечер.

Я вспомнил глаза, полные облегчения, на измученном лице Фрэн, когда она увидела, что последним вышедшим из комнаты после того, как прозвучали выстрелы, был я. И, наверное, еще очень долго мне не забыть взгляд Луиса, когда я закрывал его и гориллу в комнате, в которой они пытали Джонни Бенареса. Потом безумная гонка в лабиринте узких продуваемых ветром улочек, пока мы случайно не обнаружили, что находимся в паре миль от городка Гринвич штата Коннектикут, благодаря чему мы смогли правильно найти дорогу, ведущую в Манхэттен.

Кубики льда счастливо засверкали в бокале бурбона, и я решил, что у них имеются для этого все основания. Кто не был бы счастлив погрузиться по макушку в чудесную смесь, последние шесть лет набиравшую крепость в погребах Луисвилла?

– Эй, – обвиняющий голос прозвучал внезапно, – а мне? Если и есть что-то, что я презираю в людях, так это подленькое пьянство в одиночку.

– А если и есть что-то, что я презираю, – холодно произнес я, – так это подленькое подсматривание. Нет бы стукнуть дверью, чтобы дать знать, что ты вошла.

Я поднял глаза и увидел Фрэн, стоящую в нескольких футах от меня, благоухающую, свежую, в белой шелковой пижаме, которая изящно облегала все аккуратные изгибы ее прекрасного тела от шеи до колен. Живость и энергия снова сверкали в ее зеленых глазах, и обычное полуциничное выражение лица вернулось к ней. Казалось, что она полностью оправилась от последствий последних пяти бесконечных дней, которые были для нее полны страха и неопределенности, и осознание этого делало меня еще более счастливым.

– Я не пью со своими подчиненными, – сказал я ей, – это вселяет в них иллюзию равенства. Но я думаю, что в данном случае имеются извиняющие обстоятельства. – Я осмотрел ее сверху донизу с критическим одобрением. – Я должен внести поправку в это правило, и отныне оно будет звучать так: я никогда не пью со своими подчиненными, если только они не носят пижам из материи достаточно прозрачной, чтобы разглядеть все родимые пятна на их теле.

Фрэн осмотрела себя заинтересованно.

– Я не помню, чтобы у меня были родимые пятна, – сказала она, сияя. – Но сейчас в твоей ванной я родилась заново, после того, как испытала ужасы в десять раз страшнее смерти, преданно исполняя свой чиновничий долг. Надеюсь, место, где находится отметка о моем новом рождении, не очень смущает тебя?

– Что ты будешь пить? – спросил я.

– То же, что ты уже пьешь, – огрызнулась она, – только мне покрепче, намного крепче – поменьше льда. Не забывай, прошло долгих пять дней с тех пор, как я пила в последний раз.

– Я уверен, что ты не дашь мне забыть об этом никогда, ни на минуту, – сказал я, затем налил ей, как она просила.

– Тебе повезло все-таки, что эта пижама оказалась со мной, – неожиданно заметила она в той прекрасной женской манере перескакивать на то, о чем ни слова не было сказано раньше. – Если учесть, что ты так великодушно подарил мне целых десять минут, чтобы собраться, когда мы заехали ко мне по пути сюда! Это одна из твоих обычных причуд – вариация сексуальных приключений Бойда! – у меня не было даже времени, чтобы понять, почему я должна провести остаток ночи в твоей квартире.

Я подал ей бокал, и она выхватила его из моей руки, словно боясь, что я могу передумать.

– Фрэн, милая, – терпеливо произнес я. – Я тебе уже говорил – это для твоей же безопасности.

– Хохот и крики "Браво" в зале! – резко оборвала она, усевшись поудобнее на кушетку и не выпуская из руки бокал. Через минуту на ее лице появилось выражение сосредоточенного размышления. Я взял свой бокал и сел рядом с ней, довольно близко, чтобы дать повод для интимной беседы, но и не так близко, чтобы она могла подумать, что желание близости было единственным моим желанием.

– Фрэн, – сказал я участливо, – что с тобой?

– Сиди тихо, – произнесла она задумчиво, ее брови сошлись в одну прямую линию, – не мешай мне думать.

"Есть избитая фраза о том, что за каждым известным человеком стоит великая женщина, – сердито подумал я, – а я готов поклясться, что за каждым психически неполноценным мужчиной тоже стоит женщина".

– Дэнни, – начала она медленно, – сколько будет пять умножить на двадцать четыре и минус двадцать один?

– Девяносто девять?

– Шестью девять – пятьдесят четыре, – напевала она в такт, – и еще пятьдесят четыре, плюс пять будет пятьдесят девять. – Она бросила на меня победный взор. – Пусть будет ровно шестьсот долларов!

– Что – пусть будет ровно шестьсот долларов? – захныкал я.

– Я только что специально для тебя посчитала вслух, – произнесла она снисходительно. – Может быть, я говорила слишком быстро для твоих куриных мозгов. Ну да ладно! – она забавно пожала плечами. – Я посчитаю снова, но, пожалуйста, Дэнни, сосредоточься в этот раз!

– Я буду вторым Эйнштейном, – пообещал я.

– Меня похитили и держали в этой ужасной камере пять дней, правильно? – спросила она.

– Правильно, – ответил я очень отчетливым и, как мне показалось, умно прозвучавшим голосом.

– С субботы до среды, – продолжала она, – эти пять умножаем на двадцать четыре и отнимаем двадцать один.

– Я знаю, что это глупый вопрос, – признался я скромно. – Но почему отнимаем двадцать один?

– Я работала бы в офисе три дня из этих пяти по семь часов, – терпеливо разъяснила она, – остается ровно девяносто девять сверхурочных часов, которые я как преданный чиновник отдала службе.

– Эй, – вырвалось у меня, – а теперь слушай ты! Ты помнишь...

– Моя зарплата составляет около трех долларов в час, – продолжала она безжалостно, – но за сверхурочные ставка удваивается! Вот почему девяносто девять умножаем на шесть долларов в час, и выходит как раз шестьсот долларов, которые ты должен мне.

– И это благодарность за то, что я, рискуя жизнью, спас тебя от ужасов в десять раз более страшных, чем смерть? – горько улыбнулся я. – Как сказал Шекспир "Есть ли что-нибудь более жестокое, чем человеческая неблагодарность?", и под словом "человеческая", держу пари, он подразумевал тебя.

Фрэн неожиданно закатилась в неуправляемом взрыве хохота, не обращая внимания на мой убийственный взгляд.

– О, бедненький! – Ее плечи беспомощно тряслись. – Я знала, что это наверняка сработает.

– Сначала ты устраиваешь истерику, теперь – смеешься, – прорычал я. – Что сработает? Или ты сама не знаешь, что говоришь?

Ока с огромным усилием подавила свой идиотский смех и мрачно уставилась на меня своими зелеными глазами.

– Тебе, Дэнни, я открою свои тайные мысли, – пообещала она дрогнувшим голосом. – Когда ты подал мне бокал, я подумала, что было бы хорошо сесть на диван, расслабиться и сполна насладиться бокалом вина после пяти дней вынужденного воздержания. Но как только я села, я подумала, что твой эгоизм приведет тебя к неверному выводу, и ты решишь, что я открываю сезон твоим ненасытным распутным инстинктам уже одним только фактом своего присутствия на твоем диване. Поэтому как я еще могла отвлечь тебя, чтобы спокойно выпить свой бокал? Есть ли в мире что-либо, что имеет для тебя большее значение, чем секс? Мне сразу пришло в голову – деньги!

– Ты хочешь сказать, что все это придумала для того, чтобы я не распускал руки прежде, чем ты допьешь бокал? – я почти выстреливал каждое слово.

– Но это сработало на все сто процентов, – Фрэн сделала последний глоток, осторожно опустила пустой бокал мне на колени и нежно улыбнулась, – не так ли?

Мне нечего было ответить, что бывает со мной нечасто. Фрэн повернулась ко мне и снова улыбнулась, потом подняла руку и мягко погладила по голове.

– Какая прекрасная стрижка, – сказала она нежно. – У меня непреодолимое желание задрать юбку и бежать по ней босиком ранним утром, пока роса еще свежая!

– А у меня непреодолимое желание тебе юбку повыше задрать, жаль, что у тебя ее нет, и отшлепать, ты не перестаешь поддевать меня с тех пор, как вышла из ванной.

– Прости, Дэнни, – она надула губы, демонстрируя образец ранимой девочки, – я думаю, это просто реакция на все, что я испытала в этой ужасной комнате.

Она повернулась ко мне спиной, закинула ноги на спинку дивана, затем удобно вытянулась, и я едва успел убрать пустой бокал со своих колен, как ее голова заняла освободившееся место.

– До сих пор все это кажется мне диким кошмарным сном, – прошептала она, глядя на меня широко открытыми глазами. – Эта отвратительная сука, похитившая меня и хотевшая, чтобы ты работал на нее вместо бедного Бенареса! Ты думаешь, она говорила правду о Максе Саммерсе и большом деле, которое он затевает в маленьком городке в Айове?

– Конечно, твое похищение было настоящим, рубцы на спине Бенареса тоже были настоящими, так почему же ее рассказ о предложении выполнить задание, пока она держит тебя, не могут также быть правдой?

– Теперь это кажется фантастикой, – пробормотала она, – но я должна признать, что тогда это было до ужаса реально, – неожиданно ее губы приоткрылись в тихой понимающей улыбке. – Скажи, Дэнни, вся эта суматоха со сборами и твои уговоры, чтобы я провела ночь у тебя, потому что намного безопаснее быть рядом с тобой, чем одной в своей квартире, – передразнила меня Фрэн, – скажи, ты все это придумал для того, чтобы я была сегодня с тобой?