Помоги проекту - поделись книгой:
— Давай терминал, — рефлекторно взял я сотовый из кармана.
— Электричества нет, только наличные, — развел тот руками.
М-мать!
— Телефон тоже бери, — чуть не прорычал я, оставляя смарт на стойке. — Он всяко дороже этого барахла.
«Одиннадцать минут пять секунд…»
Закинул пакет в телегу и быстро покатил с ним в сторону дома.
— Эй, телегу верни! — с акцентом возмутились за спиной.
— Нахер пошел! — Огрызнулся я, огибая выбоины в асфальте и лихорадочно отсчитывая мгновения.
Дважды чуть не упал, один раз чудом избежал внимания патруля копов — у них отчего-то машина работала, и даже люстра беззвучно переливалась сине-красным цветом. А я тут, блин, как иллюстрация мародера…
Но кое-как добрался до подъезда и, зацепив телегу сбоку, кряхтя, попер на свой этаж.
Где-то позади заорал от боли мужик, и я прибавил шагу.
Телега все-таки свалилась, но уже внутри квартиры, а я полетел за ней, кое-как отдышавшись на горе покупок.
«А если я все себе напридумывал? Олух, теперь ни ствола, ни телефона. У ментов же тачка на ходу! А смарт ты, дурак, даже включить не попытался! Хотя если б тот перед Раджешем не заработал — черт бы он мне что отдал».
«Две минуты двадцать пять…» — Сжав зубы, все-таки сосчитал я, заставил себя встать, закрыть дверь и поставил ванну наполняться водой.
«Перо Предвестника» — золотое перо из той крылатой твари, которая по версии всех психиатров мне привиделась в момент смерти отца от лося — я хранил в отдельном пенале, скрывая его существование и от убеждавших меня врачей, и от матери, не любившей все, связанное с трагедией в заповеднике. Тогда быстро пришло понимание, что лучше соглашаться и кивать, и тогда перестанут пичкать таблетками, от которых постоянно хочется спать и бездумно смотреть в стену. В воду его.
Там же, в пенале, никелированный значок отца. Его значки и медали, наградная планка, тяжелая ручка «паркер» и коллекционные монеты. Все — в воду.
Доску из угла комнаты долой, оттуда — тайник с наличными и парой золотых цепочек. Никакого криминала — просто это тоже деньги, и ими тоже платят. Серебряную цепочку с шеи. В воду.
Все, что было в телеге, разорвать и поспешно в воду. Собаку — туда же. Прости меня, пес.
Оглядел получившееся месиво, в которым плавала яичная скорлупа, скомкавшийся порошок, крупа и темно-синие пятна чистящего средства.
Что я творю… Но: «пятнадцать секунд». И ощущение страха, ощущение, что я страшно опаздываю — даже сильнее, чем когда я вскрывал для шефа сигнализацию в ювелирном.
Быстро скинув кроссовки, погрузился в жижу.
«Пять…» «Четыре…»… «Один…».
Тишина, шипение пузырей над водой, тухлый и неприятный воздух, мокрая одежда, оттягивающая плечи.
«Дейв уволит нахрен…».
Звуки улицы через крошечное окошко над ванной.
«Сейчас зайду копы, а я тут…М-мать…Какой тебе институт — в дурку заберут, от клейма не отмоешься…»
И спокойный голос в голове перед тем, как свет в глазах погас.
«Эволюция началась».
Глава 2
Рождение происходило в темноте и холоде, через боль и удушье, через исцарапанное в кровь горло, которое не могло издать крик и вдохнуть для этого воздух. Пока, наконец, тело не согнулось в диком спазме, выкашляв комок грязи, и схлопнутые легкие получили свой кислород. С сипением и хрипом, малыми глотками, я вновь учился дышать, прижимая колени к груди руками и содрогаясь от озноба. Вязкая взвесь закрывала нос и норовила залезть в рот — я ощущал ее языком и выталкивал из себя. Руки чувствовали на коже тонкую скользкую пленку, бок и ноги царапало что-то шероховатое и ледяное, а в левом виске отдавало болью от пульса. Я отвел правую руку и дрожащими пальцами провел по лицу, чувствуя, как поддается и сдвигается с кожи толстый слой грязи. Стало светлее.
«Не ослеп» — пронеслось с весельем висельника в голове. — «Живой» — накатила куда более серьезная мысль, сопровожденная крупной дрожью.
— Х-холодно… — было первое слово, произнесенное хриплым, почти незнакомым голосом.
Пересохшее горло недовольно сглотнуло, отозвавшись вспышкой знакомой боли, и потребовало пить.
«Надо вставать».
Руки зашарили по сторонам, но быстро уперлись пальцами в шершавый и податливый металл вокруг — а осторожно проведя вверх и в сторону, обнаружили тонкую и острую кайму…
«Ванна была эмалированной…» — пришла тягучая мысль, отозвавшись болью в виске. — «Эмаль сожрало… И металл тоже поело…»
Двигаться не глядя, рискуя пропороть себе бок о ржавчину — такая себе идея.
Я попытался аккуратно освободить кожу вокруг глаз, цепляя ногтями корочку подсохшей дряни. Ресницы отпускало неохотно — в конце концов, прошипев от боли, я все-таки смог открыть веки.
Сверху нависал знакомый потолок ванной — серый, заросший мелкой паутиной, трепыхавшейся под сквозняком. Удивительно красивой паутины, видимой невероятно четко — до каждой нитки и сопряжения, до каждой пылинки.
Если бы в теле были слезы, я бы расплакался от счастья. Я медленно изучал каждую трещинку в штукатурке, каждую деталь и уголок, и эту забавную надпись над крошечным домашним паучком-мухоловом. Приятным зеленым цветом.
— Что за?.. — Дернулся я от удивления, и остатки ванны подо мной со скрежетом развалились на три части, словно того и ждали — будто отживший свою функцию кокон.
Я проморгался, тут же зашипев от жжения, когда грязь попала под веки, и еле удержался от того, чтобы потереть глазами руками. Посмотрел вбок, затем снова в угол — вот он, паучок, виден отчетливо. Только никакой надписи нет. Крыша едет…
Кое-как оперся на локтях, согнул ноги и перенес их вбок, на плитку вне ржавого остова ванны, собрав пятками кучу пыли. Некоторое время недоуменно смотрел на запыленный пол — это какой ветер был, если с улицы успело нанести… Посмотрел наверх — мутное окошко под потолком стояло приоткрытым, и свежий воздух холодил кожу до зябкости и дрожи.
Впрочем — еще раз оглядел я ржавый остов ванны, вообще не понятно, что тут происходило и как долго… Что-то я не вижу вокруг всего того, что накидал в воду — только черноватая липкая жижа на дне и на коже. Даже одежду — и ту сожрало… Кроссовки, кроссовки я ведь скинул! Дернувшись вбок, увидел свои «Найки» серыми от пыли.
Переждав судорогу в ноге и еле не навернувшись обратно, смог подняться и вдеть ноги в обувь — стало гораздо теплее, как-то увереннее и спокойнее. Только за стену от накатившей слабости все равно пришлось подержаться — или это потому, что все вокруг такое непривычно детализированное и яркое, аж голова закружилась…
Нет, но глаза мне починило знатно… Только, дебила кусок, надо было просить плазму из рук, вечную жизнь или пуленепробиваемую кожу. Вот же…
«Хрен с ним, разберемся», — повел я головой, привыкая к четкой картинке. Наверное, круто так жить всю жизнь. Ладно, еще насмотрюсь.
Я доковылял до раковины с зеркалом — видок, конечно, словно из земли выкопали — весь грязный и тощий, будто год еду не видел. Провел длинными ногтями по ершику коротких волос — будто прежняя прическа растворилась, и волосы выросли вновь… Ресниц почти нет — вырвал, когда убирал грязь. А в остальном — те же зеленые глаза и высокий лоб, унаследованные от матери, прямой нос и острые скулы от отца. Кожа у глаз все еще оставалась под слоем зеленоватой патины, которую немедленно захотелось стереть.
Крутанул вентили холодной и горячей воды — в трубе слабо загудело и выплюнуло затхлым воздухом. Вот же, а…
Кухня! Там термопот с водой… Я шагнул было на выход и с недоумением посмотрел на сорванную с петель и заклинившую в проеме дверь. Дернул за ручку — а створка просто застряла внутри перекореженной дверной коробки, будто ее долго били снизу. Взгляд невольно скользнул вниз, отметив выломанный угол со взлохмаченными краями — следы, словно зубами пытались прогрызть… Внутри стало как-то сильно не по себе. Двери у меня были хорошие — не картон, как в дешевых мотелях. В этом доме сдавали комнаты еще в прошлом веке, когда массив дерева еще не стоил бешеных денег.
Я напряженно прислушался, помня о грохоте железа в ванной. Но ничего не было слышно, и напряжение тихонечко отпускало, заставляя вспоминать о холоде. И только потом до меня дошло, что тишина была абсолютной.
То есть, никто не орал друг на друга этажом выше. Не шумели машины за открытым окном. Не ворчал компрессором холодильник на кухне.
«Главное, никто не рвется доломать эту дверь» — успокаивал я себя.
Тем более что холод с кожи начал уже серьезно переходить внутрь тела, касаясь низа легких. Хотелось движения, теплой одежды и пить.
С усилием дверь приподнялась вверх и позволила отвести себя в сторону, открыв вид на разгром внутри квартиры. Шкафы свалены вниз; вещи валяются на полу; стол перевернут и отставлен к стене. Ни следа ноутбука и принтера. По окну расползлась паутина трещин и копоть от уличного пожара — явно горел фасад. Входная дверь выломана в районе замка — это уж точно дело рук людей, как и поспешный грабеж.
Прошел на пару шагов, взглядом отыскал брошенную кофту и накинул себе на плечи. Тут же подхватил запыленные трико, прижатые упавшим шкафом — аккуратно, чтобы не порвать, выдернул их и нацепил на себя. Стало тепло и хорошо, хоть и надевать одежду на грязную кожу не хотелось. Вдобавок, начала щипать расцарапанная кожа на шее, потревоженная переодеванием. Нужна вода. Переступая через поваленную мебель, добрался до кухни, обнаружив там поваленный на пол холодильник с высохшим серым пятном под ним и сорванные с петель верхние антресоли. Термопот и микроволновку украли. Твари…
Кран на кухне тоже слабо и недовольно гудел, стравливая оставшееся давление, но ни капли не дал. Зато в окружающем хламе нашлась литровая бутылка воды, запнутая кем-то в самый угол — хватило напиться мелкими глотками, не давая себе сорваться и вылакать все разом. Остатками отмыл глаза и шею. Попинал хлам по полу, стараясь не наступить в пятно от растекшегося растительного масла — больше ничего целого, ценного. Нож только — но он кухонный и без острия, им только хлеб резать…
Что делать? Куда идти? Что произошло? Знать бы, кому задать вопросы — я подошел к окну, но за помутневшими стеклами так и не нашлось движения и звуков — что-то, судя по звукам, таскал за собой сильный ветер, но на этом все.
Вновь защипало порезами на шее — как бы какую грязь не занести. Аптечка… Аптечка была в серванте, в комнате, основательно пограбленной какими-то уродами. Поиски показали, что стальной футляр с запасом обезболов, бинтом и таблетками от живота кто-то тоже унес с собой. Про судьбу бутылки спиртного, припасенного, если Лин повезет, не стоит и говорить. Ничего не было, кроме запыленной одежды.
Но я все равно искал, упрямо перебирая и складывая оставшееся в аккуратные стопки — футболки к футболкам, джины к джинсам, внимательно обшаривая карманы. Не досчитался большей части курток — было три, осталась одна маломерка, которую держал на дне серванта. Но, судя по тому, как свободно ощущается на плечах кофта, она сейчас будет по размеру. Обуви единственная пара — которая сейчас на мне. Счастье, что не забрали — может, не смогли открыть дверь, может, испугались тела в ванной… Зимние «Саломоны» ушли на чужих ногах. Сволочи…
Ревизия карманов привела к результату — во-первых, «двадцатка» в куртке и мелочь в джинсах. Во-вторых, влажные салфетки из «Бургеркинга». Написано, бактерицидные — будем верить, что так. Ссадины на коже вновь пощипало. Глаза тоже еще раз оттер, глаза надо беречь.
По итогу, получилась стопка более-менее чистого белья, трое джинсов, куртка, вязанная шапка и, мать его, завернутый в пленку парадный выпускной костюм с белой рубашкой и галстуком, взятые с прицелом на Массачусетский технологический. Вот уж точно нахрен никому не надо… Остальное — слишком грязный хлам, по которому ходили, который отсырел в корзине для грязного белья или был просто порван.
Нашлись ножницы и открывашка, зеркальце, зажигалка, ручки, тетради и прочая такая же ерунда, которую раньше задвинул бы в сторону, а теперь перебирал, ощущая полезность каждого предмета. Потому что слишком тихий мир за окном начал всерьез пугать.
Ногти постриг, тело оттер чистой тканью и снова переоделся, накинув сверху джинсы с курткой, а на голову пониже натянул шапку. Посмотрел вновь в зеркало — уже не так страшно. Необычно худой и без очков себя не узнаю, но в таком виде на бездомного, спавшего в канаве, уже не похож. Лицо угловатое, серое, опасное. Не наркоман, нет — куртка слишком дорогая, такая бы первой в ломбард ушла… Скорее, тип из того числа, что снимает такие куртки с плеч прежних владельцев. Можно выбираться на улицу — только документы найти… Растерянно посмотрел на упорядоченный бардак — и чуть не треснув себя по лбу ладонью, торопливо залез в карман костюма, закатав пленку вверх. Там-то, во внутреннем отделении, документы и лежали — чтобы не забыть, когда уйду отсюда насовсем… Переложив найденное в потайной карман куртки, я собрался сделать тоже самое прямо сейчас.
Оставаться в этом месте я не собирался — то и дело взгляд цеплялся за обгрызанный угол двери в ванную, а сам я то и дело замирал, прислушиваясь к непривычной тишине. Мой рулон черных пакетов замылили вместе с награбленным — уроды, наверное, обрадовались, что упаковка уже готова. К удивлению, остался только пакет с бельем Лин — то ли просмотрели, то ли застремались брать… Интересно, как там она — некстати запала мысль. Впрочем, какое мне дело.
Надо уходить — пока не ясно куда. Ясно, что к людям, потому что одному никогда не вариант. А кто самый близкий мне человек в городе? Теперь выходило, что шеф…
Собранные вещи оставил у входа, решив для начала осмотреться — что там, в подъезде и на ближних улицах. Входная дверь, как на зло, проскрипела на высокой ноте, отразившейся глубоким эхо по лестничным пролетам. Замер, прислушиваясь чуть ли не целую вечность — тишина в ответ, ни звука. Первый же шаг по бетонной площадке коридора вновь заставил замереть — звук шел от меня, настолько чуждый в замершем мире, что пришлось пересилить себя и двигаться дальше. Слева и справа — выломанные двери в квартиры соседей. Заглянул внутрь — почерк похожий, внутри все перевернуто вверх дном, а мало-мальски ценное вынесено. Пересилив некоторое неудобство внутри себя — все-таки, соседи — я начал заходить внутрь покинутых помещений и шел на кухню. Все еще хотелось пить.
В третьей от меня квартире по коридору нашлась недопитая кола в двухлитровой бутылке — ее проигнорировал. Поднялся вверх по лестнице, осторожно заглядывая за поворот. Следы мародерства сопровождали путь и тут, однако хлама на полу было гораздо меньше — бывшие владельцы успели собраться и уехать до прихода грабителей. Впрочем, оставленную мебель им все равно поломали. Всюду — паутина, запустение и холод. Нашел наручные часы с разбитым стеклом — стрелки навсегда замерли двадцатого июня. То есть, в день, когда я лег в ванну. Перевернул циферблатом вниз и отщелкнул крышку — внутри была батарейка.
«Электричество делает вас слабыми» — эхом донеслось воспоминание, а руки отбросили часы на близкий диван.
Обойдя все вплоть до закрытого на замок чердака, вернулся за «колой» — других вариантов просто не было, и про брезгливость пришлось забыть.
— Сладкая, зараза, и газ весь ушел, — жаловался я сам себе, желая услышать собственный голос.
Тишина начала напрягать.
Словно ответом на мысли, где-то вдалеке, за стенами, раздался высокий звук. Я вздрогнул, чуть не пролив колу на себя, и рванул к ближайшему окну, постаравшись разглядеть что-то за желтоватыми стеклами. Впрочем, кроме желтого фасада такого же арендного дома напротив, так ничего и не увидел.
Заспешил по лестнице вниз — пока на выходе из дома не наткнулся на источник пожара. Кто-то забросал лестницу первого этажа железной и деревянной мебелью: стульями, столами, разломанными каркасами шкафов — пытаясь забаррикадироваться. А потом все это весело горело, перекинувшись на дверь ближайшей квартиры, внутрь и далее на фасад… Под ногами звякнуло металлом — под недоуменным взглядом подошва перекатила отстрелянные гильзы… Причем, стреляли с обеих сторон — под слоем копоти на стенах нашлись выщербленные из бетонных стен отметины чужих выстрелов.
— Надеюсь, наши победили… — Задумчиво пробормотал я, вглядываясь через завал.
Хотя, идут к черту эти «наши» и «не наши» одним строем — дом явно разграбили еще до перестрелки.
В общем-то, пролезть через завал можно — тут на перила встать, там за потолок придержаться, встав на не совсем прогоревший хлам — но чистым остаться точно не получится.
Заглянул в квартиры на первом этаже — в одной из них обнаружил выломанную решетку у окна во внутренний двор. Возможно, тут отходили защитники, а может, штурмовали нападавшие. Мне сгодилось, чтобы открыть окно, опереться коленями о подоконник и… Шокировано замереть, узнавая и одновременно не узнавая место, за годы ставшее родным.
Я помнил вытоптанную до серого цвета землю на баскетбольной площадке с единственным кольцом на деревянном щите, прибитом к дереву. Помнил железные лавочки, сетчатый забор с калиткой на соседнюю улицу, за которым начинались ряды частных домов — Лин жила там. Но что должно было произойти, чтобы весь двор зарос молодой дубовой рощицей, оплетенной диким виноградом — так, что даже свободного клочка земли не видно… И сколько нужно времени для этого…
— Пролетел мой Массачусетс, — прошептал я, вглядываясь в молодые зеленые листья деревцев, высотой достигавших двух метров — почти в уровень высокому первому этажу…
А за выросшим подлеском, за забором и улицей, чернели выгоревшие крыши домов мексиканского квартала…
Неприятное ощущение схватило за живот, а пальцы вцепились в выступ подоконника.
— Надеюсь, ты жива, — ставшими непослушными губами шепнул я.
Надо выжить, чтобы убедиться. Просто так, для порядка. Хороший же человек.
Зацепившись руками за раму, я перебрался по кирпичной кладке к водосточной трубе, проходящей вдоль окна. А там, цепляясь носками за неровности в стене, на руках осторожно спустился ниже — под ногами, как я помнил, бетон — так просто не спрыгнуть…
Пока спускался, прежний громкий звук раздался вновь — вне стен дома он ощущался куда басовитей и накрывал несколько кварталов. А еще словно бы в него вплетались звуки речи — как бывает на вокзалах, когда в хриплых динамиках теряется голос диктора. Или это кажется? Замерев на полпути, я прислушивался, но так и не смог определить точно. Эхо отражалось от квартальной застройки, множилось и размывалось — даже направление не разобрать. Вроде, севернее звучит — что странно, центр города южнее, а с севера у нас фермерские хозяйства.
Спрыгнув с высоты полуметра, еще раз в ступоре замер, разглядывая заросшее пространство. Все верно — вот они, лавочки, оплетенные кустарником. А вот и калитка, обмотанная лозой так, что открывать можно и не пытаться. Только перелезать через забор — но лучше обойти дом — к вечно открытым воротам на придомовую парковку.
Подъезд и дорога уцелели — трава только-только начала подбираться к тротуарам, забирая его невысоким кустарником. Там, где горел подъезд, травы было меньше — но, в остальном, она побеждала и здесь, пробиваясь зеленым сквозь остовы сгоревших автомобилей, расставленных по обочинам. В одном из них — приземистом, выгоревшем начерно, узнавалась машина полиции, а в конце улицы, уткнувшись в стену дома, навсегда завершил свое дежурство авто пожарной службы — весь перекошенный, с разбитыми стеклами и вросший колесами в траву. Сильный ветер гонял мусор от тротуара к тротуару — бумага, алюминиевые и пластиковые банки, павшая листва… Только небо над головой оставалось таким, как я его помнил — то ли ждать от него ветра, то ли мертвого штиля на неделю… Но правильнее будет ждать неприятностей.
Я уселся на бордюр, обнял руками колени и постарался успокоиться.
Судя по холоду, уже наступила зима — или это меня так знобит…
Листовка, брошенная ветром вместе с мелким мусором и опавшими листьями, сама попала под ноги. На цветастой бумажке со звездно-полосатым флагом, быстро прижатой подошвой, чтобы не улетела дальше, смотрела вдаль какая-то насквозь незнакомая морда. «Голосуйте за порядок и закон! Фрэнка Бернетта в мэры Вингстона!».
Присмотрелся к дате — выборы назначены на двадцатое октября. А раз листовка какая-то квелая, и людей рядом не видно… Получается, от тех выборов минимум три месяца прошло?.. Я с тоской посмотрел на заросшую улицу — и непонятно сколько лет…
Неприятное ощущение в животе, не покидавшее все время спуска по стене и движения вдоль дома, дополнилось сильным голодом. Пожрать бы, не ел уже… знать бы сколько…
Идти к Раджешу? А если там также, как здесь? Но ведь что-то могло остаться из съестного… Голод путал мысли, в мыслях отчего-то стояли полки магазина, сочные бургеры и сладкий аромат поджаренных сосисок.
— Да что ж такое, — согнуло тело пополам спазмом желудка.
Не траву же есть… Может, в домах что осталось?.. Но от мысли вернуться в разгромленный подъезд становилось как-то тоскливо — ушел, и все, идем дальше. Сам ведь решил. И цель есть — добраться до работы, а там буду смотреть по сторонам — пообещал я ноющему брюху.
Пока шел, подобрал с земли железную трубу — метровый остаток непонятно откуда оторванных перил удобно лег в руку. И если сосредоточиться на приятном холоде, то и жрать не хочется столь сильно.
Верный поворот чуть не прошел мимо — по памяти я помнил, пора бы свернуть налево, но памятная улица никак не вязалась с небольшой рощицей тонких деревьев. Шагнул было в их сторону, присмотрелся и замер от вида школьного автобуса, через остов которого проросли тонкие, но высокие деревья. Кабина автобуса воткнулась в стену левого дома, а справа кузов специально развернули, чтобы он опирался о дом напротив — сам он бы так не заехал. Колеса давным-давно спущены, стекла выбиты, и только яркий желтый цвет все еще проглядывал сквозь листву.
— Обойдем, — чуть ошалев от такого зрелища, прошел я дальше, несколько раз обернувшись назад.
Странно, что асфальт деревца пробили только там — под ногами была точно такая же дорога. Из приятного — теперь она вела в сторону магазина Раджеша. Если все-таки сделать небольшой крюк и не сворачивать на следующем повороте… Впрочем, хотел бы я повернуть, то все равно не смог бы: очередной проход на соседнюю авеню оказался точно так же забаррикадирован, на этот раз хорошенько прогоревшими остовами внедорожников, вбитыми в неширокий проезд. Молодая поросль деревьев была и тут — окружившая почерневший металл и пробившая себе дорогу через окна и люки.
Поделиться книгой: