Эволюция Генри

— Ошиблись, наверное, — демонстративно потерял я интерес к абсолютно незнакомым людям.

Еще не хватало рисковать из-за отжатого телефона. Тем более в выпускном классе, с подбитыми документами в приличный институт и отличными рекомендациями. За каждую подпись воротящих нос директора и учителей пришлось отдать по две сотни, а хвалебный текст писать себе самому. Не нравился я им — они мне тоже. Сошлись на общей любви к деньгам.

Так что тут даже дорогу приходится на зеленый свет переходить — не то что лезть в явный криминал с поддельными чеками и индусами в техподдержке, которых можно развести на разблокировку.

Тем, кто отметит, что было бы благородно отдать аппарат настоящему владельцу, стоит знать, что обычно вместо благодарности сходу пытаются навесить статью за разбойное нападение. Или за кражу. Или за сбыт краденого. Или пытаются давить, чтобы выдал продавцов. Короче, к демонам такую благотворительность — не ходите по ночам в чужом районе. У нас просто заберут деньги с ценностями. В других местах еще и попинают.

— Давай еще раз подумай, — тупил клиент, из упрямства навалившись на стойку. — Чел, ты его даже не посмотрел толком.

— Ты во сколько контор до меня заходил? — Ответил я прямым взглядом.

— Давай хотя бы сотку, и забирай себе. — Переглянувшись с приятелем, помрачнел он.

Скупка краденого — статья неуважаемая. Барыг местные не любят, четко разделяя тех, кто «чинит» от «торгашей». Вторых не грешно и обнести, хорошенько дав по почкам. А вот ремонтники — дело другое. Все эти сломанные тостеры, утюги микроволновки их любимых бабушек прут сюда. Серьезные люди прут, причем — которые могут купить с десяток новой техники на ту котлету бабла, что всегда в кармане. Но поколение родителей не привыкло выкидывать сломанное, а спорить со старшими тут не принято. В общем, как-то вышло влезть в категорию «полезных». Кусок «нормального» общества, вроде почты и больницы, который должен быть и здесь, среди неудачников, криминала и дешевого арендного жилья. Две сотни прибыли не стоят того, чтобы лишиться статуса.

— Вали. — Отрицательно покачав головой, указал я взглядом на дверь.

— Будешь по району ходить, оборачивайся там, — буркнул темнокожий, сгребая телефон с лотка.

— Ага, — поблагодарил я за бесплатный совет.

Тут все — советчики. Немного пророки, начинающие хирурги, люди со связями и все такое.

— Очкарик гребаный, — буркнул второй, хлопнув дверью.

И это есть — даже не обидно. Толстые линзы в тяжелой оправе, которые выгнали меня из баскетбола, потому что падали; запретили тягать от груди штангу из-за угрозы отслоения сетчатки и вообще не давали сделать что-нибудь с утра, не нащупав их на столике или на полу. Зато появилась хренова куча времени, усидчивость и умение бить наверняка — потому что если дать шанс ответить, то разобьют очки. Собственно, основная причина нелюбви руководства старшей школы — там, где люди ломали носы, я ронял парту или стул на голову. Вернее, всего пару раз уронил — больше желающих не нашлось.

А после трудоустройства в «Ремонтную мастерскую Дейва» стал выше всей этой школьной суеты. Заведение уж больно уважаемое, как и сам шеф — в прошлом большой спец по банковским сигнализациям. До того как отсидел десятку в «Маунт-Верноне».

Вздохнув, я убрал журнал с учебника и попытался вернуть внимание к столбикам цифр и объяснениям теоремы. Но, похоже, придется вернуться чуть-чуть назад — мысль ушла.

— Дерьмо, — чертыхнулся я, отлистнув страницу назад и натолкнувшись на сплошной разворот с формулами.

Раздосадованно посмотрел по сторонам, ухватил за стоящую слева стеклянную банку из-под «Нескафе», в которую забодяжил кипяток, желая растворить прикипевший на дне остаток растворимой бурды.

Потерянно крутнул остатками холодной жидкости на самом дне — не знаю, когда успел все выпить. Ладно, обед. Где там толстовка с капюшоном… Вот она, серая, с потертым изображением местной баскетбольной команды — нормальный вариант, теплый в дождь и неброский. Их тут раздают бесплатно раз в квартал, так что половина местных в таком шмоте.

Хлопнул книгой, ткнул на кнопку электронного замка двери, запирая внешнюю дверь. Сообщения между внутренними помещениями и залом для посетителей не было — для персонала полагался отдельный выход внутри здания, через бывший проходной коридор, заложенный кирпичом с одной стороны и всегда закрытой дверью с другой. Плюс отдельный черный ход на задний двор — в огороженное профлистом пространство бетонированной площадки.

— До магазина и обратно, полчаса, — отчетливо произнес я на камеру в коридоре.

У шефа квартира наверху, куда заведено изображение с системы видеонаблюдения внутри здания и снаружи. Сам я у него внутри не был — просто знал, что если подойдет важный клиент, шеф отопрет двери, спустится и примет заказ.

На улице начинался ветер — забор шумел железными стыками, уложенными внахлест. Редкие темные облака, собиравшиеся с утра над районом, сносило вглубь континента, обещая еще неделю относительно ясной и теплой погоды. Ну или придет шторм и посрывает все крыши ко всем демонам — тут не угадать…

Набросив капюшон, отпер калитку, обернулся по сторонам и быстрым шагом махнул к небольшому магазинчику на углу двух улиц в паре сотен метров. Там, в переделанном из жилого апартамента помещении, держал минимаркет и кафешку, впихнутые в сорок квадратов площади, неунывающий индус Раджеш. Где-то там впереди ждала его Большая Американская Мечта, на пути к которой он жарил сосиски на самодельном мангале и огне из баллонов, разливал кофе три-в-одном и зорко приглядывал за воришками, юркающими между узко расставленными полками со всякой всячиной — от продуктов питания до стиральных порошков. Тоже — уважаемый человек, хоть и не местный. Грабили его всего пару раз, да и то в самом начале — потом нашлась толковая крыша, выставившая скучающего бугая на улице. Мелких воришек тот не ловил — даже на возмущенные крики Раджеша не реагировал, но люди со стволами и острой потребностью в наличных к нему больше не заходили.

Я прошел уже половину пути, надвинув капюшон поплотнее, когда ощутил быстрое движение в свою сторону. Резко сбив шаг, отступил назад и повернул корпус, чуть пружиня ногами.

И немедленно подхватил радостно взвизгнувшую Лин на руки, закружив вокруг себя.

Так-то Лин зовут чуть иначе — там штук десять мексиканских имен подряд, которые все равно никто не запоминает, кроме близкой родни.

— Хорошо, что тебя встретила! — Наградила та торопливым поцелуем за реакцию, освободилась от рук, опасливо посмотрев по сторонам.

Чужого счастья тут не сильно любят. Особенно, если парень под капюшоном белый, а девчонка смуглая — не то чтобы это было запрещено. Была бы темнокожей — тогда да, проблемы. Но конкретно тут, в общем-то, всегда проблемы, как и должны быть, если симпатичная латинос встречается с очкариком. Ее землякам, которым отказали, обидно за родину. Всем остальным тупо хочется забрать красивое себе.

Поэтому «красивое» было одето сегодня в мешковатый худи, из-под капюшона которого выбилась темная прядь, и спортивные брюки с кроссовками. Симпатичную попку такое не скроет — но если не вилять и не выпячивать и ходить с подругами… Вон, кстати, они — еще трое остановились на углу дома, откуда эта сумасшедшая выбежала.

— Что опять?

Вечно она. Эмоций вагон.

— Письмо пришло! — Выпалила она. — Из Калифорнийского!

— Университет Сан-Диего?

— Беркли! — Ликующе произнесла девчонка, чуть вновь не повиснув на шее.

— Где? — Придержав, заинтересовался я, оглядывая ее руки.

— Во внутреннем кармане, — шикнула Лин. — Я сумасшедшая, в руках держать? Пойдем. Ты нужен. — Потянула она за руку.

В сторону моей, в общем-то, квартиры.

— А эти?

— Нафиг их, — отмахнулась она в сторону девчонок, и те понятливо кивнули, оставшись на месте.

Лин в авторитете. В ее семье сидят батя и старший брат, а средний держит бегунков с травкой и, придет время, тоже займет место на нарах в «Лос Аламос». Но там еще два младших брата, куча кузенов и прочей родни, так что семейное дело вряд ли прервется.

Из такого «авторитета» Лин следовало другое, что и привело к нашим, со стороны, не совсем понятным взаимоотношениям. Дочка наркоторговца из семьи наркоторговцев не нужна была ни в одном колледже.

А Лин хотела вырваться из этого болота, окружавшего нас, в котором вязли целые поколения местных жителей. Ее вообще не радовала судьба молодой жены для кого-нибудь из картеля, которая будет рожать пассажиров для федеральных тюрем. Причем, рожать постоянно — у латиносов большие семьи норма — к концу жизни становясь жирной, стервозной и недовольной толстухой, вынужденной терпеть измены мужа, или ждать его из тюрьмы. Это слова самой Лин, которой тоже иногда хочется выговориться и сказать, как ей страшно.

Есть еще один момент — даже если какой-то университет согласился бы закрыть глаза на двух судимых родичей, угрозу торговли наркотой в кампусах и репутационные риски, если это все вскроется, у Лин просто не было денег.

Семья на образование Лин не даст ни цента. Подарить хорошую тачку — не вопрос. Но сама мысль об образовании для женщины смотрелась каким-то неправильным заскоком. Ее по-своему любили и оберегали, обещая подыскать хорошего парня и дать денег на дом. В конце концов, это не судьба официантки или девочки из «гоу-гоу» — для Лин обещали нормальную жизнь, которой позавидовали бы многие. От которой сама Лин заходилась холодным потом и страхом, когда никто не видел, и упрямо училась. Где-то выкраивала деньги, что-то из подарков сдавала обратно в магазин (предварительно проверив, не ворованное ли).

Но с этого даже близко не набиралось тридцать-тридцать пять «кусков» за год обучения. И даже пятнадцать не набиралось — если получать стипендию, и скостить половину.

Лин требовался грант от университета для «одаренных детей, оказавшихся в затрудненном материальном положении». Для этого нужны были высокие баллы выпускных экзаменов, идеальные характеристики и достаточно слезливая история, которой поверили бы на собеседовании. Охренеть какие требования для нашего района.

Заниматься дома ей был не вариант — в месте, где дым стоит с утра до вечера и орет музыка, реально только спать и тусоваться. А у меня были мозги, сходные с ней устремления и отдельное жилье, снятое на поддельные права.

Так что все, кто ждет слезливую историю о любви — в пролете. Чистый расчет, взаимная выгода, секс и общие интересы. Тем более, что Лин сразу сказала, что планирует стать стоматологом, найти мужа-врача и забыть о том, где родилась. Я хотел в «Технологический», и все равно долго не мог выдерживать Лин рядом — распирающая ее энергия была забавна первые полчаса, либо в постели. В остальное время она мастерски выносила мозг — похлеще водки, до белого шума и гудения в висках. Но когда мы оба учились, было тихо и спокойно.

На экзамены вышли уверенно, за шесть разрешенных попыток выбив что-то близкое к максимуму. Характеристики купили. Историю про жизнь у бабушки, которая даже близко не знакома с семьей наркоторговцев, была самостоятельно придумана и реализована Лин. Оставалось дождаться, как «скушает» историю какой-нибудь универ.

Ну а я с самого начала несся в Массачусетс по прямым рельсам — батя геройски помер, оставив пару медалек, пенсион и льготу на поступление. Сам — сирота, инвалид по зрению, работаю по будущей специальности.

В мире, повернутом на толерантности, хватило бы и «минус двенадцати» на оба глаза — с такими-то оценками. Но я все эти годы на всякий случай пытался «попадать в кольцо» и «бить по мячу» — вдруг мода изменится, всем станет жаль иранских беженцев, и квоты сирот с инвалидами отдадут им. Правда, тяжелые очки на носу — не лучшая штука, чтобы стать спортсменом, но что делать, если никого кроме спортсменов и инвалидов мир вне района не хотел к себе пускать? Из спорта, как уже говорил, турнули, но хоть с квотой повезло — обошлось. Иначе никаких чеков от матери не хватило бы — у нее новая полная семья, с которой я успел разругаться. Как и с самой матерью, считавшей помершего отца подонком — возможно, заслуженно, но слушать это каждый день — перебор. Старшую школу выбирал сам, с удовольствием переехав от навязанной родни на юг, и пусть вокруг была полная задница, зато недалеко океан, и все относительно дешево.

Свой конверт с приглашением на собеседование я уже получил. Сейчас пришла очередь Лин… Вернее, к ней приходил уже пятый конверт — первые четыре были с отказами.

Но всякий раз мы летели ко мне домой, она молнией смывала всю косметику, делала строгую прическу, переодевалась в милую и скромную блузку с длиннополой юбкой, и заставляла меня снимать на видео, как на фоне старого серванта и кресла она с уверенным видом открывает долгожданный конверт. Хочет сделать презентацию для универа, показав, как она рада и счастлива, но в то же время — это не случайность, а заслуженная награда, за которой огромный труд. Интервью с ее «бабушкой», гордой за внучку, уже снято месяц назад — осталось только смонтировать. Чтобы выиграть у хорошеньких мальчиков и девочек из благополучных семей, надо иметь нечто большее, чем хорошие отметки — вот она и старалась.

Влетев в комнату, Лин стянула через голову верх вместе с футболкой, засветив прелести, и рванула к зеркалу на столе.

Квартирка у меня скромная — зато с отдельной ванной, кухней и горячей водой. Одна спальная комната, большую часть которой занимает кровать и два широких стола с ноутбуками и принтером. Двадцать четыре квадратных метра до появления Лин казались огромными и достаточными — была ведь еще кухонька в четыре квадрата. Но женщины обладают уникальной особенностью выедать все свободное место: полки, вешалки, просто голые участки стены быстро превращались в барахолку женской одежды. А ближе к экзаменам задорный розовый лифчик мог спокойно неделю провисеть на двери в ванну. Время от времени весь хлам упаковывался мной в черные мусорные пакеты, откуда под гневные вопли Лин раскладывался обратно по полочкам уже ровненько и красиво. Но еще день-два, и энергия хаоса в голове девчонки забардачивала все обратно.

В общем, пока Лин готовилась, принялся разворачивать черные пакеты из рулона и сгребать все, что валялось под ногами.

Девчонка опасливо посмотрела на меня и свои шмотки, но вздохнула и спорить не стала — среди такого хлама не поснимаешь: бардак все равно будет виден в отражении шкафа.

Справились почти синхронно — я выставил объемистые пакеты к двери, чтобы не лезли в кадр. А Лин, прикрыв коленки юбкой, пай-девочкой присела на краешек кресла с плотным и солидным конвертом в руках.

— Мотор, начали, — зафиксировав сотовый на стойке, я одобряюще улыбнулся девчонке.

С уверенным видом и скромной улыбкой, Лин аккуратно потянулась к шву на конверте.

— Лин! Блестки на ногтях! — Чертыхнулся я, увидев красоту на ее пальцах.

— Дерьмо. — Нервно дрогнула девчонка, отложила конверт и рванула к зеркалу — отмывать спецсредством.

Потому что у хорошей девочки не может быть на ногтях черных бесят с красными рожками, искусно нарисованных мастером.

Еще раз оглядел подругу — лиф не просвечивает, соски не топорщатся под тканью, кружевное бесстыдство под юбкой никому не видно. Серьги — сняты. Нормально.

— Второй дубль, — постарался я подбодрить.

Но Лин уже нервно потряхивало. Четыре отказа. Ну же.

Девчонка взяла себя в руки, приосанилась, мягко улыбнулась и уверенным движением вскрыла конверт. Достала содержимое, скромно наклонив голову над текстом, и вчиталась.

— Сука.

Лин дрогнула, отпустила бумаги, и те свободно упали на пол. Девушка закрыла лицо ладонями и повторила слово.

Я молча подошел, посмотрел на письмо сверху вниз и даже особо не вчитываясь увидел стандартную форму отказа. Сожалеем, желаем удачи где-нибудь еще.

Отошел к окну, сел за стол.

— Лин, должны прийти еще три письма. — Не выдержав, заикнулся я.

— С отказами⁈ — Поднялось на меня искаженное гримасой злости лицо.

Вот дерьмо. Лучше бы молчал. Я отвернулся к мутному окну, разглядывая небо за ржавеющей решеткой — отмыть бы, да рама заколочена наглухо.

— Что морду воротишь, инвалид гребанный⁈ Тебе-то все легко далось!

Интересно, что именно легко?

— А ты кислоту себе в глаза залей. — Посоветовал я доброжелательным тоном.

— Что-о⁈ Да ты на кого пасть открыл⁈ Да ты, сынок мента! А я ведь никому не рассказала! Молись теперь, с-сучонок.

— Шмотки свои не забудь.

Громко хлопнула дверь, отозвавшись дребезгом стекол.

— Пошел ты! — прогремело эхом через тонкие стены.

А быстрые шаги по лестнице были слышны еще пару лестничных пролетов. Цокают-то как — только не пластиковыми каблуками, какие положено девочке, а острыми стальными накладками.

Обернулся — ну хоть сумки со своим хламом забрала. Ноут тоже успела захватить — значит, действительно, все. И хоть мы должны были расстаться, но ощущение все равно такое-себе…

Дошел до двери, щелкнул замком. Уселся за своим ноутбуком, пощелкал по пробелу, заставляя вентиляторы зажужжать, а экран включиться.

Хотелось посмотреть что-нибудь бездумное и тупое, что крутят на ТиВи, чтобы вырубить все мысли. Впервые пожалел, что нет кабельного. Впрочем, есть замена.

Зашел на стрим-платформу, кликнул в раздел «живое общение». На первом месте по зрителям крутилось какое-то самопальное ток-шоу — двенадцать тысяч онлайн смотрят. Хрен с ним, вещайте.

Кликнув на картину-превью, я откинулся на кресле.

На широком диване расположились трое фриков в цветастых рубашках, шортах-гавайках и увесистых белых кроссовках, в которых ни убежать, ни пнуть нормально.

Не в пример им, гость небольшой студии, расположившийся в кресле, смотрелся серьезно и уверенно — эдакий адвокат, пришедший отмазывать этих придурков от пакетика кокса в кармане.

Сама сцена — то ли в подвале, то ли в комнатке дешевого мотеля, то ли вообще у кого-то из этих троих в гараже. Под ногами заметны брошенные провода, а петлицы микрофонов иногда ерзали по костюму гостя, вызывая невольные болезненное выражение лица ведущего — а затем и недоумение оттого, что звук шел отличный и без помех. Даже лучше, чем от них самих.

— Дорогие друзья, нас уже почти двенадцать с половиной тысяч, и мы начинаем! — Бодрым голосом начал ближний к гостю фрик. — В эфире «Эдди и компания», и наш гость… Представьтесь, пожалуйста.

— Шестнадцать дробь четыре-сорок два, — мягким и приятным баритоном ответил господин в кресле.

— Вы позволите называть вас Шестнадцатым? — Ерзал, давя нервную улыбку, ведущий. — Так проще. Короткие имена. — Изобразил он руками. — Эдди — Эд. Зовите меня Эд, разумеется.

— Приемлемо.

— Расскажите, что привело вас к нам, на Землю? — Таинственно и со значением заглянул ведущий в камеру и тут же перевел внимание на гостя.

— Мы не так давно выкупили ваш сектор галактики. Порядка сорока звезд с населенными планетами. Большинство из них в отвратительном состоянии. Прежние хозяева совершенно не следили за популяцией. — Располагающим тоном, словно извиняясь за чужую криворукость, произнес мужчина.

— А наша?

— Хуже всех. — Покачал тот головой. — Первоначальный сев, — гость повел рукой, и в кадр искусно дорисовали имитацию голограммы тираннозавра, тут же сменившегося трицератопсом и велоцираптором. — Заложенный двести пятьдесят миллионов лет назад, уничтожен паразитами.

— А разве динозавры не уничтожены астероидом? — Подал чуть нервный голос второй фрик. — Глобальное похолодание? Ледниковый период?