Помоги проекту - поделись книгой:
Владилен Суворов
Странник
Прошлая жизнь всегда великолепна. Трудно с этим не согласиться. Помню все как вчера, проклятая память…
Детства в полном смысле этого слова у меня не было. Для кого-то это была и награда, родиться в семье потомственных музыкантов. На дворе были восьмидесятые годы. Время правления товарища Клеменского и сотоварищей. Партия была сильна и амбициозна, но вы конечно не нуждаетесь в этих уточнениях, и помните эти времена лучше меня.
Фортепиано — это слово вошло в мою память раньше всего остального. Казалось бы, всего лишь общее название клавишных музыкальных инструментов. Всего того, что кроется за красивыми терминами — пианино и рояль. Но истинную ценность этих слов мне еще только предстояло понять, понять и пронести в душе сквозь всю свою долгую жизнь. Не буду сейчас описывать отличия рояля от пианино, думаю все заинтересованные люди знают об этих деталях не меньше моего.
Разбираться в нотах я научился раньше, чем научился ходить и держать в руках вилку и ложку. Не могу назвать эти моменты истинным беззаботным детством. Дед — заслуженный дирижер, бабушка — знаменитая саксофонистка. Отец — пианист, лауреат государственной премии. Мать — арфистка, из тех, что всегда на виду у ценителей тонкого музыкального искусства.
Я нарочно не вспоминаю имен и фамилий, теперь это не имеет такого большого значения. Детство как таковое было заполнено сотнями знаменательных мероприятий. Кружки, летние музыкальные лагеря. И конкурсы, конкурсы, конкурсы…
Казалось, мои родители были повернуты на всех этих состязательных моментах. Но об этом я сужу уже сейчас, имея материал для сравнения и сравнительно отдаленную временную перспективу. В те времена я воспринимал все происходящее со мной, как само собой разумеющееся действие. Я не знал другой жизни. Только музыка, только конкуренция. Такая жизнь не казалась странной или ненормальной. Возможно некоторые из вас поймут меня, такие родители не являются какой-то необычайной редкостью.
Уже подростком мне удалось вкусить радость крупной победы, но она была омрачена странным привкусом внутреннего отторжения. Как будто что-то внутри меня противилось этой реальности.
Побеждать в музыкальных конкурсах было приятно. Не буду этого отрицать. Должен признать в те времена, я был несколько замкнутым и диким ребенком. Школу я не посещал, подчиняясь воле родителей и посвящая все свое свободное время домашнему обучению. Честно говоря, я и понятия не имел, что такое школа и с чем ее едят.
Минимум книг, полное отсутствие телевизора или радио. И только бесконечные занятия с пианино. Многочисленные пластинки с записями всех мало-мальски значимых партитур — были единственным доступным развлечением. Сейчас уже понимаю, как я далек был от осознания этого знакомого многим с детства чувства — полной свободы.
Все изменилось с окончанием консерватории. Выпускные экзамены сдавались мной экстерном скорее для галочки, моих родителей здесь знали и уважали. Поэтому качество полученных при домашнем обучении знаний не подвергалось кем-либо сомнению. Преподаватели были лояльны.
Спустя несколько месяцев произошло главное — не знаю что сыграло свою роль, качество домашних занятий и участие в сотнях конкурсах или мой талант, который яростно выпячивала при каждом удобном случае моя мать, но мне удалось выиграть престижный международный музыкальный конкурс. Причем это было вовсе не первое место, это было Grand Prix (Гран-при), то бишь главная премия. Фишка же крылась в мелочах, я был самым молодым победителем этого конкурса за все время его многовекового существования. Быть победителем в пятнадцать лет приятно, не буду этого отрицать. Тем не менее далее всю свою последующую жизнь я воспринимал как в густом тумане…
Шли годы, и десятилетия моей великой и в том же — никчемной жизни. Я был победителем сотен фестивалей и конкурсов, в уютной и шикарной просторной квартире появилась отдельная наградная комната — вся заставленная многочисленными призами, наградными кубками и статуэтками.
В этой жизни не было место ничему другому кроме музыки. Я был знаменит, на слуху у профессионалов и любителей, так сказать всецело на вершине славы. Не было ценителя, кто не был бы знатоком моего творчества. Но я был лишен многих обычных радостей жизни. Каждый день не меньше 5–6 часов утомительных непрерывных тренировок игры на пианино или рояле. Все для того, чтобы сохранить имеющиеся навыки игры. Упражнения для пальцев рук на гибкость. Хитрые ванночки и приятный массаж фаланг и суставов кисти. Постоянные прослушивания новых композиций, чтобы быть в курсе всех музыкальных тенденций.
Столько регалий и титулов…
Я был как игрушечный паровозик, что завели на маленький и очень труднодоступный ключик, завели и поставили на прямую, как стрела — игрушечную железную дорогу. Поставили и отпустили…
И я ехал вперед не зная сомнений, пока не кончился импульс в том самом заводном механизме. Умерли дед и бабка, ушел за грань отец. Все близкие люди уходили туда, откуда нет никакого возврата. Уходили довольными, сполна насладившись триумфами внука и сына. Ушла и мать. Одиночество тоже нагрянуло не сразу. Артдиректор и помощники позволяли сосредоточиться лишь на главном, играть и играть…
Беда пришла к семидесяти годам. Перестали гнуться пальцы, и уже ничто не могло помочь. Что поделать, издержки долгой и продуктивной жизни. Заболевания свойственные определенным профессиям. Жизнь заканчивалась в уединенном обширном поместье, выделенном первыми лицами государства. Вместо наградной комнаты, внутри был наградной зал, большой такой зал. Я знал, что они — родители и предки были бы довольны, после моей смерти этот особняк партия превратит в музей имени меня. Долгая была жизнь… но жизнь ли это была, вот что меня мучило в последние пять лет перед своей смертью.
Старость и тишина, жаль, что я был единственным ребенком в семье, ни детей, ни племянников. Несколько интриг скрасили жизнь, но не вылились во что-то серьезное. Слишком эгоистичен я был, слишком ослеплен своей значимостью и славой. Ошибки детства… инерция жизни была слишком сильна. Проклятье…
Годы перед смертью были заполнены потрясением узнавания, я заново узнавал эту жизнь. Новые открытия — телевизор, кинематограф, компьютеры. Как много прошло мимо моего сознания. Все гении и фанаты, те кто зациклен на одной идее, немного не от мира сего. Мы — не нормальны.
— Как много прошло мимо…
— А ведь мир прекрасен!
Умирать, понимая главное — было обидно. Но я не ждал прощения или снисхождения. Не нужно подачек, каждому свое, может и гордыня, но так уж я привык жить… и умирать.
В возрасте 83 лет меня не стало. Жизнь кончилась, и началось долгое путешествие… путь в никуда. Приключение, о котором я вам хочу рассказать.
Жизнь великолепна и прекрасна. Как человек, который уже жил, заявляю это вам со всей ответственностью.
Признаться вначале я не знал, как мне на это все реагировать. Либо это у меня такие потрясающие галлюцинации. И мне все еще 83 года, а сам я лежу в реанимации одной из государственных элитных клиник. Или же это правда и я опять родился…
Или старик в отключке или ребенок-вундеркинд, способный загодя в мыслях прожить наперед всю свою жизнь, точнее вариацию жизни, что-то мне не хочется повторять все прожитое дословно. Не знаю, как это оценивать… я и не оценивал. Я жил.
Второй шанс, вот как все это было мной воспринято. Жизнь вокруг ничем не отличалась от моего прошлого детства. Те же родители, и дед с бабкой. Музыканты. Не скажу, что я так уж ненавидел фортепиано, все эти пианино и рояли. Трудно ненавидеть то, что принесло тебе достаток и всеобщую славу. Но внутри не менее мощно росло странное раздражение и неприятие.
«Надоело…»
Бросаться в поток реальной, независимой от родителей жизни было страшно. Принимать решения самому — нет испытания труднее. Поэтому вместо пианино, я выбрал близкое зло… я стал изучать саксофон и флейту. Безопасное решение, не так далеко от знакомой музыки, чтобы впасть в беспричинный ужас перед неизвестным будущим. Отец был не сильно доволен, но мать и бабушка были не сказано рады. Что привело меня в некоторое недоумение, неужели за решениями моей прошлой жизни стояла воля именно отца?
В детстве тяжело усидеть на месте, особенно если знаешь об этой жизни нечто важное. Видимо поэтому я брался за все подряд. Изучал саксофон, флейту и арфу, и последним выбором ввел свою мать в подобие священного восторга. Как я мог быть, так слеп в прошлой жизни? Занятия были не так напряжены и трудны, как мне казалось в прошлом, или это так изменилось мое восприятие…
Что странного, оставалось немало свободного времени, так что я смог осуществить одну свою затаенную мечту — посвятить часть времени освоению гитары. Такой разброс сказался и на результате. Изучение четырех дисциплин вместо одной, конечно позволяло привычно занимать места на конкурсах, но не так часто, как хотелось бы. Однако вторые или третьи места я занимал стабильно. И во многом, это было следствием влияния моей прошлой жизни. Меня хорошо выучили, научили работать над собой до полной усталости, можно сказать до частичной невменяемости. Моя мать не могла нарадоваться на результаты такого воспитания, сама не ведая того, что наслаждается плодами трудов самой себя из прошлой жизни.
Тем не менее, я радовал своих предков все меньше и меньше. В прошлом мне часто говорили, что я был талантливым и одаренным пианистом, еще бы… бросить столько сил и энергии в одно единственное дело… хотя должен особо сказать — в талант я не верю. Я верю в дикий и напряженный круглогодичный труд. Когда работаешь от зари до зари на себя как последний раб, и одновременно надсмотрщик.
Мыслей о прошлой жизни я старательно избегал, видимо боясь, что это может разрушить окружающую сказку. Пусть мимо проходили года, но подсознательное недоверие к реальности присутствовало. Боялся… до ужаса боялся, что все это истает как дымка, как сказка-иллюзия. Поэтому редко обращался вовнутрь, к прошлому и воспоминаниям. Однако однажды, все же выкроил время, когда предков не было дома, и робко поиграл на домашнем пианино.
Что я вам могу в итоге сказать. Скорее всего это и вправду новая жизнь, другим это не объяснить. Знания и навыки никуда не ушли. Тяжело забыть то, чему учился десятки лет. Я играл как бог, без шуток… Воспоминания распахнулись как живительный водопад, одаряя знанием всех проигранных в прошлом партитур, чужие ноты и собственные сочинения. Музыка долго не стихала в том зале…
«Это действительно второй раз…»
Я мог бы опять пойти по проторенному пути, экономя время. Вновь стать победителем и призером сотен конкурсов и престижных музыкальных состязаний?
«Нет, только не повтор, все должно быть не так, все по-новому», — второго раза сознание просто не выдержит. Отставить эти амбиции в сторону. Только новое, только неопределенность. Принятое решение многое изменило.
— Мам я хочу учиться в консерватории. С другими детьми, — мое не робкое, спокойное признание вызвало определенную оторопь.
— Ты действительно этого хочешь сын?
— Хочу мам…
Странно, но почему я не сказал этого в прошлой жизни. Век живи — век учись. В школу в первый раз за две жизни я попал поздно, в возрасте 10 лет. И был, в общем-то, антисоциальной личностью. Что усугублялось багажом прошлой жизни, полной откровенного эгоцентризма.
Я привык, что все вращается вокруг меня. Привык быть центром вселенной. И факт того, что для меня было сделано исключение, факт самой второй жизни, переигровки всего этого сначала — лишь немного оттенял мои негативные качества.
«Я гений, я смогу…»
Если вы считаете, что вы ослышались, спешу возразить. Так я и думал. Опыт прошлой жизни давал лишь один рецепт успеха. Упорный труд. Не скажу, что меня полюбили, да и вызывает вопросы, способны ли дети любить того, кто лишь кажется человеком, а по сути — является бездушным роботом.
Поставленные цели были внушительны и велики. Жили мы при консерватории на полном пансионе, возвращаясь, домой лишь на выходные и каникулы. При власти были новые люди, таких я раньше и не помнил — некто товарищ генсек Макаренко.
«Что-то вокруг меняется, на какую-то йоту, но меняется…»
Родители были не так деспотичны, как я помнил, или же детские воспоминания довольно субъективны, медленно склоняюсь к последнему утверждению.
Я занимался по 8–9 часов в сутки, и это не считая учебы. Грандиозная задача, в прошлом я был виртуозом от фортепиано. Теперь мне нужно было стать не меньшим виртуозом от арфы, саксофона, флейты, и гитары. Факультативно я изучал скрипку, гусли и контрабас. Иногда уделял внимание и барабану. Чувство ритма никогда не было мне чуждо.
Учеба в консерватории обогатила меня новыми эмоциями и знаниями. Однако, я все так же был далек от реальной жизни. Согласитесь, детвора увлекающаяся музыкой, имеет определенный склад ума и свои уникальные особенности и привычки. Здесь не принято было давать сопернику в глаз, все ограничивались сплетнями и завистливыми шепотками за спиной.
Как действует окружение на личность, некоторые учения доказывают, что влияние это непосредственно. Количество гнусных, подленьких и гадких личностей в музыкальной сфере в среднем выше, чем в любом другом нормальном слое общества. Я и в прошлом не был ангелом, и пребывание в этой клоаке отразилось на мне в этот раз не самым лучшим образом. Постепенно я начал понимать все преимущества домашней системы обучения. Родители имели возможность дать мне все необходимое и возможное. Старались по-своему обезопасить меня от ненужного разлагающего влияния этих посредственных личностей. Замечаете, я определенно высокомерен? Это мой очевидный минус, согласен.
Тем не менее, я постиг много нового и это сделало меня… нет — не лучше, сделало меня опытнее. Я понял, что такое незамутненная воспитанием детская зависть и ненависть. Все же в прошлой жизни мне тоже завидовали, но это была зависть сквозь профессионально «честную» улыбку. Но я добился своего. К концу учебы в консерватории, я уже занимал вторые и третьи места на престижных конкурсах арфистов и флейтистов. Стал победителем Гран-при конкурса молодых гитаристов. Участвовал в составе оркестра, в фестивале, проводимом в солнечной Испании, как подающий надежды саксофонист. Играл в организованном лично вокально-инструментальном ансамбле, считая, что имею хороший голос. В последнем я был сильно не прав. Нет, голос у меня был, но ничего выдающегося, так же как наличие автомобиля, не означает навыков настоящего гонщика.
Я не был гением или талантом, хоть втайне так и считал. Все это было следствием кропотливой и тяжелой работы над собой. И закономерно вызывало лютую ненависть. Со стороны казалось, что все это дается мне легко и будто походя. Знали бы вы как тяжело создавать подобное впечатление для окружающих. Но я слишком привык побеждать. Жажда удовлетворения тщеславия. Жажда внимания, я слишком привык к вниманию и славе. И стремился удовлетворить свою потребность в новых для себя областях знаний. Могу сказать — у меня получалось.
Ненависть у одних, трансформировалась в любовь у других. Опыт общения с противоположным полом в прошлой жизни был не обширен, поэтому я и совершил главную ошибку. Лена была красива, тщеславна и доступна. Стоит ли говорить, что у нас все получилось? Известие о беременности не ввергло меня в ужас, а зря… я был легкомысленным идиотом. Думал, что вся жизнь еще впереди. Дурак.
Партия многого не одобряла. Разгульную жизнь особенно. Так что пришлось жениться, как раз перед выпуском. В прошлом я был индивидуалистом. В этот раз пришлось вкусить, что такое оркестр и с чем же этого монстра едят. Содержимое бутерброда мне не понравилось. Люди были разные, совсем разные. И звезд здесь не любили.
Партия выдала молодоженам комнату в общежитии и моя первая семейная жизнь начала свой неспешный пробег. Вскоре начал понимать, сколь многое в прошлом значила для меня поддержка семьи. Домашний быт, я был в нем как заблудившийся путник. Протекция предков в этой жизни не сработала или я был слишком независим. Но прокладывать путь наверх в этот раз мне пришлось самому. И только гордыня и сознание собственного величия были моими спутниками.
Рождались дети, но между нами с Леной все так же не было ничего общего кроме общего тщеславия. Со стороны мы были идеальной семьей. Десять лет в оркестре доказали мне одно, оркестр это коллективный организм, не возможно достигнуть подлинного успеха в массе. Получив трехкомнатную квартиру по случаю рождения четвертого ребенка я ушел в свободное индивидуальное плавание.
Что сказать о дальнейшей жизни? Как пианист я был определенно талант, причем это был заработанный трудом прошлой жизни дар. В новой жизни мне не хватало тренировок и свободного времени. Семья стала грузом. Даже не ожидал подобного эффекта. Моим уделом были вторые и третьи места. Не сделав себе имени, нельзя было надеяться на звания заслуженного артиста или привычные в прошлом масштабные гастроли. И можно было только мечтать о щедрых гонорарах. Партия бдила и наблюдала, талантов в союзе как всегда было много. И у большинства был более подходящий для дебюта возраст.
К сорока годам я состоялся как профессионал высочайшего класса, можете поверить мне на слово, я объективен. Однако звезды сложились так, что моя карьера никак не хотела двигаться в нужном для меня направлении. Нужные чиновники от культуры внесли меня в черный список, думаю всему виной черная зависть. Тем более одну из ключевых должностей в министерстве культуры занял мой бывший одноклассник, страдающий спазмами черной ненависти, бесталанная мразь.
Флейта, гитара, саксофон, арфа — этого богатства оказалось мало. Я так и не бросал занятий со скрипкой. Думаю с ней, я легко выиграл бы пару конкурсов… детских конкурсов. Зрелый возраст не лучшее время для развития новых навыков. Увлекся органом, немного уделил внимания аккордеону. Музыка был знакомым злом, сейчас я понимаю, что слишком боялся неизвестности. Наверное, это была вторая по значимости моя ошибка.
К пятидесяти пришлось проститься с последними надеждами и начать хоронить свои амбиции и мнимые идеалы. В семье был порядок, так казалось со стороны. Хотя возможно Ленка была счастлива. В финансовом плане мы были самодостаточны, более чем самодостаточны, социалистический союз процветал, всего хватало.
— Ты счастлив, сын?
Отец задал этот вопрос на рыбалке.
— Не знаю, жизнь пролетела как… миг, как молния. Иногда жизнь как пламя костра, стоит лишь влететь, сгораешь как паутина…
— Хорошо, что ты это понял. Но я горд, что ты пытался, сын…
Эта рыбалка прошла далее в молчании, но так приятно мне не было за всю свою долгую вторую жизнь. Как будто мне открылось что-то очень важное и ценное.
Родители в этот раз жили дольше. Кажется, в прошлой жизни они отдали мне слишком многое. Рад, что они хоть немного смогли пожить для себя, уделив драгоценное время своим увлечениям. Мать в этот раз добилась большего, став лауреатом госпремии. Как многое зависит от наших решений.
Следующие двадцать лет я преподавал в родной консерватории. Профессор, доцент. Можно сказать я многого достиг. Пусть не того, к чему по глупости и неуемной гордыне стремился. Но эта жизнь была другой. И умирал я в окружении детей и многочисленных внуков. Стоило ли это второго шанса? Не знаю… я все так же, был не доволен. Жаль Ленку, думаю, я действительно испортил ей жизнь…
— Что? Опять…
Родиться и начать жизнь в детском теле в третий раз — повод попасть в дурку. Психбольница не самое страшное, что может грозить моей психике.
Я пришел в себя на теплых руках матери. Испуганной матери. Вокруг все гремело и пылало. Именно тогда я и понял что это такое…
Это не старая новая жизнь. Нет. Я рождался снова и снова, но каждый раз это были восьмидесятые. И каждый раз это была немного другая реальность.
— Это параллельный мир?
Помню читал что-то похожее… Во второй жизни удалось немного почитать развлекательную литературу. Так сказать для развития.
— Гражданка пройдите с ребенком в бункер, тут опасно.
В этой реальности шла война. Страшная война. Воевали с Китаем. Воевали недолго, и с треском проиграли. Население было загнано в резервации. Жили голодно, и без прежнего комфорта. Но это не мешало народу строить планы.
Китайские буржуа, как много в этом слове. Вспоминаю, как посещал в прошлом эту отсталую феодальную страну с концертами. Тогда они не казались такими кровожадными. Впрочем, тогда это был видимо другой народ и другое прошлое.
— Сынок, учи китайский язык и культуру. Это единственный выход…
Смотрю на мать, на ее черные круги под глазами. Не знаю где отец, бабушка и дед. Скорее всего, не выжили в пламени войны. Жертв много, их миллионы. В этом мире союз был карикатурно слаб, он не был даже тенью тех союзов, о которых я помнил. Те союзы были монстрами, легкого окрика министра иностранных дел другие страны боялись до дрожи в коленях. Даже нового короля Англии не выбирали без одобрения генерального секретаря союза.
— Я выучу мам. Обещаю.
Моим пропуском в новую жизнь стал Ча Линь. Старый солдат, что выполнял в нашей резервации функции участкового. Наверное, это было еще то зрелище. Маленький пятилетний мальчик и невысокий китаец. Тем не менее, детская память была способна на многое.
— «Что есть моя память, вот что интересно?»
Где хранятся воспоминания моих прошлых жизней. Эти воспоминания так красочны и доступны. Я помню уже две свои жизни, будто все это было еще вчера. Но и новые знания впитываются сознанием, будто великолепной губкой.
Говорить, читать и писать на китайском языке нас учили и в школе. Но я и тут смог стать лучшим. Это был мой шанс. Шанс улучшить условия жизни моей матери. В возрасте 10 лет во многом благодаря Ча Линю, мне удалось получить рекомендации в школу пансион углубленного изучения китайского языка. Оставлять мать одну не хотелось, но другого выхода не было.
В китайских школах нужно было учиться 11 классов. Кураторы и по совместительству классные руководители ввели армейскую дисциплину. Даже в туалет приходилось испрашиваться. Постепенно жизнь стала налаживаться. Где-то по стране бегали партизаны, с которыми, тем не менее, успешно боролись. Провинция Западный Край великой и вечной Поднебесной республики.
В качестве иностранного языка учили японский язык. Понятное дело готовились к конфликту с Японской империей. Что подразумевалось после раздела Филиппин и Малайзии с Индонезией. Родным языком на занятиях шел китайский хань и его многочисленные диалекты.
Диалектов было больше семидесяти, нет смысла перечислять все поименно, это будет интересно лишь отпетым китаистам. Могу лишь сказать, что после изучения этих диалектов смог понять главное — из нас готовили чиновников. Своего рода колониальную администрацию.
На самом деле, вот что я скажу о китайском языке — это не единый язык, а семейство языков, которые по недоразумению называют диалектами. Не могу сказать, что к концу школы знал все диалекты в совершенстве. А ведь я старался. Но нормативным официальным путунхуа владел на отлично. Каждую неделю задавали для чтения нехилую кипу книжек, так сказать для развития. Лексика от такого времяпровождения прирастала страшными темпами. Скоро мы уже думали на китайском. Кстати в школе не было среди учащихся ни одного китайца, одни только представители покоренного народа.
Своеволие выбивали из нас быстро. Было несколько ребят призывавших к восстанию и борьбе. Этих показательно расстреляли перед строем учащихся. Как сказали — в назидание и урок будущим чиновникам будущей великой Империи.
После школы большинство перешло в училище колониальной администрации. Да-да, именно так все и называлось. Определяли в училище на основе долгого собеседования с членом приемной комиссии. Не знаю, что потом случилось с теми, кто не попал в набор. Надеюсь, что они все еще живы, так как китайцы вообще очень скоры на расправу.
Раз в год был родительский день. И к нам приезжали родители. Мать год от года все больше сдавала, но не подавала виду. Кормили их нормально, но работа которую назначили, была изнурительной. Чтобы получить нормальную работу нужно было доказать знание китайского языка. Такое положение дел вызывало печаль.
«Нужно закончить училище в числе лучших».
Цель не казалась такой уж невыполнимой. Спустя три года, мне предоставили слово, как одному из лучших представителей выпуска. В остальном жизнь была серой и не несла оттенков бурных изменений. Китайцы не были сторонниками веселого образа жизни, по крайней мере в этом заведении. А дальше моя учеба продолжилась в университете имени великого Конфуция. По специальности администрирование рабочего процесса. В числе характеристик особо отмечалось знание большинства диалектов государственного языка, совершенное владение основным официальным диалектом, и высокий уровень знания иностранного японского языка.
Администрированию учили всего два года. В основном обучали особенностям русской психологии и то, как правильно управлять настроением толпы. Из чего понял, управлять будем родными туземцами. Однако в конце учебы, перед самым выпуском имел разговор, оказавший далеко идущий эффект.
— У вас великолепные способности, послушник Ли…
— Благодарю, господин, — церемониальный поклон вышел автоматически, даже не приходилось сильно думать. Сильно вбили в нас восточное послушание. Каждому из нас дали новое имя. Мое имя произошло от созвучия. Олег — Ли. Я не противился, возражать опасно, да и какая мне разница как меня зовут. С годами на человека нападает определенная апатия и равнодушие.
— Предлагаю вам продолжить обучение в академии Хань Си, по специальности китайская лингвистика. Нам нужны качественные переводчики. Признаться мне редко приходится встречать людей с вашим уровнем владения нашим языком. У вас очень четкое произношение, я бы сказал — вы имеете великолепный слух. Вы не увлекались раньше музыкой?
— Моя мать музыкант. Она арфистка.
Поделиться книгой: