1[157]
2[158]
3[159]
4[160]
1[161]
2[162]
3[163]
4[164]
1[165]
2[166]
3[167]
Из числа ранних (до середины XIII в.) письменных произведений, которыми мы располагаем, Пролог «Саги об Ингваре» проявляет сходство в первую очередь с «Сагой об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда, «Прядью об Эймунде» и сагами, входящими в состав «Круга Земного» Снорри Стурлусона, – «Сагой об Инглингах», «Сагой об Олаве Трюггвасоне» и «Сагой об Олаве Святом»[168]. При этом в целом ряде случаев интерпретация сообщений и сюжетов в «Саге об Ингваре» по основным сюжетообразующим признакам соответствует их изложению в других произведениях древнескандинавской литературы, что, очевидно, указывает на то, что ко времени создания *Vita Yngvari они входили в число сюжетов, получивших устойчивую форму в нарративной традиции, и в такой обработке оказались зафиксированными в письменности. Некоторые мотивы, однако, представлены в «Саге об Ингваре» в иной трактовке, чем в других дошедших до нас письменных памятниках, что свидетельствует о вариативности сказаний.
В двух случаях использованные в Прологе мотивы были охарактеризованы исследователями как фольклорные, что предполагает, во‑первых, их бытование в устной традиции; во‑вторых, их широкую распространенность не только в Скандинавских странах, но и, возможно, в других регионах; в‑третьих, их вариативность. Предложенная автором «Саги об Ингваре» интерпретация сюжетов традиционного фольклорного материала в ряде случаев существенно отличается от их более распространенных версий, что может указывать как на использование им вариантов, не дошедших до нас в составе других памятников, так и на их переработку самим автором саги. В целом по своему составу Пролог, скорее, производит впечатление мозаичного набора мотивов, бытовавших в исторической традиции, которые, по-видимому, были целенаправленно отобраны и соединены автором для данного раздела своего произведения.
«Сага об Ингваре» и «Прядь об Эймунде»
«Прядь об Эймунде Хрингссоне» («Eymundar þáttr Hringssonar», известная также как «Сага об Эймунде») дошла до нас в составе «Саги об Олаве Святом», входящей в самую большую исландскую компиляцию «Книга с Плоского Острова» («Flateyjarbók»), написанную в 1387–1394 гг. Ее сюжет посвящен пребыванию воинского отряда норвежцев на службе у Ярослава Мудрого[169]. Не существует единого мнения о времени ее создания: одни исследователи склонны рассматривать ее в комплексе с ранними произведениями древнескандинавской письменности, посвященными норвежскому конунгу Олаву Святому (Олаву Харальдссону), другие считают, что она была создана относительно поздно[170].
«Прядь об Эймунде» введена в норвежский контекст: ее главный герой Эймунд Хрингссон представлен потомком норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого[171]; в этом ее отличие от «Саги об Ингваре», в которой излагаются события истории Швеции, а отец героя Эймунд Акасон является родичем конунгов Свеаланда.
На сходство между сюжетами пряди и «Саги об Ингваре» обратили внимание сначала Н. Брокман[172], а затем Э. Ольсон[173], которые исходили из того, что автор саги опирался непосредственно на дошедший до нас текст «Пряди об Эймунде». Однако, анализируя текст пряди, Р. Кук обратил внимание на одно место в «Саге об Олаве Святом» по «Flateyjarbók», где конунг Олав Святой называет Эймунда Хрингссона именем отца героя «Саги об Ингваре» – Эймундом Акасоном[174]. На этом основании Р. Кук предположил, что «Прядь об Эймунде» существовала в двух редакциях – шведской и норвежской, и предложил следующее развитие сюжета: 1) описанные в пряди события действительно имели место, но их участниками были шведы, а не норвежцы; 2) имя предводителя отряда, вероятнее всего, было Эймунд, либо автор пряди назвал его этим именем именно потому, что так звали отца Ингвара; 3) сохранившаяся в «Саге об Ингваре» шведская версия сказания о пребывании Эймунда на службе у Ярослава Мудрого, и в частности рассказ о пленении и ослеплении брата Ярослава Бурицлейва[175], является менее точной; 4) более точная версия сказания в процессе его бытования была соединена с именем норвежца Эймунда Хрингссона. Упоминание имени Эймунда Акасона во «Flateyjarbók», считает Р. Кук, является отголоском шведской версии «*Пряди об Эймунде»[176]. Эти замечания исследователя следует принимать во внимание при сопоставлении «Саги об Ингваре» с дошедшей до нас норвежской версией «Пряди об Эймунде».
Анализ версий рассказа об Эймунде, представленных в двух памятниках, позволяет выделить в каждой из них основные композиционные мотивы. Они включают в себя опорные элементы сюжета, которые можно назвать сюжетообразующими мотивами, поскольку именно они формируют главную линию и структуру повествования. Их идентичность в обоих памятниках является весомым аргументом в пользу того, что в них представлены два варианта одного сюжета, а не два различных сказания. Сюжетообразующий мотив в разных версиях может быть представлен конкретизирующими мотивами, являющимися его индивидуальной интерпретацией и обусловленными наличием в них подвижных, т. е. меняющихся от версии к версии, элементов.
Таблица 2[177]
Структура сказания об Эймунде
Мотив А присутствует в обеих версиях, но в существенно различающихся вариантах. Его наполнение прямо связано с географическим ареалом, в котором разворачивается сюжет. В «Саге об Ингваре» приводится генеалогическая информация, выстроенная на основе событий ранней истории Свитьода. «Прядь об Эймунде» излагает генеалогический материал, почерпнутый из норвежской истории. Однако по своей сути оба варианта, рассказывающие о предках главного героя, совпадают: оба персонажа являются членами королевского рода.
В мотиве Б излагается история о том, как правящий в стране конунг убивает девять своих хёвдингов и забирает себе их имущество и землю.
В «Пряди об Эймунде» это – повествование о борьбе норвежского конунга Олава Святого (Олава Харальдссона) за единовластное правление в стране: «Он покорил себе всю страну и истребил в ней всех областных конунгов, как говорится в саге о нем и о разных событиях, как писали мудрые люди; всюду говорится, что он в одно утро отнял власть у пяти конунгов, а всего – у девяти внутри страны, как о том говорит Стюрмир Мудрый»[178].
В «Саге об Ингваре» также правящий конунг, но здесь – Эйрик Победоносный, убивает на пиру девятерых человек, в их числе своего зятя Аки, о котором ранее в саге было сказано, что он был «хёвдингом Свитьода», и восьмерых хёвдингов, являвшихся свидетелями при заключении брака между Аки и дочерью Эйрика. В результате взял «себе конунг всю землю и имущество, которым владели те восемь хёвдингов» и Аки.
Мотив Д характеризует состояние главного героя, который, с одной стороны, лоялен по отношению к правящему конунгу, но с другой – чувствует себя оскорбленным из-за того, что не имеет возможности пользоваться доходами от собственности, ранее принадлежавшей его семье.
После смерти своего отца Эймунд из «Саги об Ингваре» в большом почете жил при королевском дворе, но, повзрослев, юноша стал испытывать унижение от того, что «конунг брал все подати с его собственности».
Эймунд из пряди, отсутствовавший во время расправы с его отцом, по возвращении в Норвегию говорит: «Нам жаль наших славных и знатных родичей и обидно за них. Теперь один конунг в Нореге, где раньше их было много. Думаю, что хорошо будет стране, которой правит Олав конунг, мой побратим, хоть и нелегка его власть. Для себя я от него жду доброго почета, но не имени конунга (выделено мной. – Г. Г.)»[179].
Мотив содержит фактически идентичную информацию: герой оказывается в двусмысленном положении из-за отношения к нему конунга. С одной стороны, он пользуется уважением своего покровителя (в «Саге об Ингваре») или ожидает его (в «Пряди об Эймунде»), с другой – он не может стать полноправным хозяином своих родовых владений.
Мотив Е – едва ли не единственный из сюжетообразующих мотивов, в котором конкретизирующие мотивы включают принципиально различные версии.
В «Саге об Ингваре» Эймунд, глубоко переживавший свое униженное положение, вступает в битву с людьми конунга и убивает их. Объявленный вне закона, он вынужден покинуть страну. Эймунд пряди не примкнул к тем людям, которые выступили против его двоюродного брата Олава Святого, но и не может примириться с гибелью своего отца и утратой своих земель и высказывает намерение уехать из страны. Итог обоих вариантов один и тот же: герой покидает свою страну.
Интерпретации мотива Ж в обоих источниках практически совпадают. В «Саге об Ингваре» Эймунд, бежав из Швеции на судне, которое ему привела Ингигерд, отправляется в грабительский поход и становится богатым человеком. Узнав о том, что Ингигерд вышла замуж за русского конунга Ярицлейва, он также отправляется на Русь. Участие Ингигерд по отношению к Эймунду в «Саге об Ингваре» естественно и определено восточноскандинавским вариантом сюжета: рассказ о конунге Олаве Шведском, о детстве Эймунда, которое прошло вместе с детьми конунга, делает оправданным такой поворот сюжета, согласно которому именно к Ингигерд и отправляется опальный герой. Норвежский вариант пряди не мог включать подробностей о близком знакомстве юных Эймунда и Ингигерд. В нем иначе обосновывается отъезд Эймунда на Русь: он решает отправиться туда из-за того, что, как он слышал, там сложилась благоприятная для норманнов ситуация – распри между сыновьями покойного конунга Вальдемара (Владимира Святославича), которые потребуют усиления их дружин умелыми воинами. «Для нас это будет хорошо, – говорит своим людям Эймунд, – добудем богатство и почесть»[180].
Мотив З связан с присутствующим в обоих текстах сюжетом об участии Эймунда на стороне Ярицлейва в борьбе против его брата Бурицлейва/Бурицлава. В саге этот сюжет намечен лишь одной фразой: «Эймунд провел с ним 5 битв, но в последней был Бурицлейв пленен и ослеплен и привезен к конунгу». В пряди же эта история, завершившаяся убийством Бурицлава и отсечением его головы Эймундом, которую он привозит Ярицлейву в подтверждение того, что его брат действительно мертв, излагается обстоятельно[181]. Существенное различие в изложении противостояния Эймунда и Бурицлейва, которое, согласно первому тексту, завершилось лишь увечьем Бурицлейва, а во втором – его смертью, следует, очевидно, объяснить особенностями композиции сюжетов, а также, возможно, и спецификой содержания источников, на которых они основаны.
Мотив К, как и предыдущий, вводит информацию о воинской доблести Эймунда на службе у русского конунга, и заметных смысловых различий версии сказания не предлагают. Существенно другое: согласно пряди, Эймунд остается на Руси до своего смертного часа[182]. В «Саге об Ингваре» герой, обеспечив себе службой на Руси богатство и почет, возвращается домой в Свитьод.
Несмотря на то что общее содержание мотива Л – обретение героем, ранее лишенного собственных владений, земли и права распоряжаться ею – сходно в обеих версиях, конкретизирующие мотивы в каждом источнике принципиально различны. В «Пряди об Эймунде» реализуется формула, согласно которой герой, потеряв имущество на родине, обретает власть, почет и богатство на чужбине.
«Сага об Ингваре» фиксирует иную ее трактовку: герой, потеряв свои владения на родине, но приобретя почет и богатство на чужбине, возвращается на родину и утверждается как в своих родовых землях, так и в тех владениях, которые Эйрик Победоносный отнял у восьмерых сторонников Аки. Конунг Олав Шведский, испугавшись могущества Эймунда, не решается вступить с ним в открытый конфликт, но и не идет на сближение с ним.
Казалось бы, шведская версия пряди, на основе которой, как свидетельствует материал, построен Пролог саги, существенно меняла концовку рассказа. Однако сюжет саги в его целостности, включающий рассказы не только об Ингваре, но и о его сыне Свейне, позволяет считать, что в шведской версии также разрабатывалась тема обретения героем земли и власти на чужбине. Автор «Саги об Ингваре» использует ее в качестве финала: герой, потерявший земли и власть в своей стране, становится конунгом и властителем другой страны. В Походе Свейна рассказывается, что уже после того как Свейн, сын Ингвара, стал супругом королевы Силькисив в стране на востоке и конунгом ее подданных, он возвращается в Свитьод. «Жители страны приняли его с радостью и большими почестями. Ему была предложена страна; когда же он услышал об этом, то он сразу отказался и сказал, что уже приобрел лучшую и более богатую страну, и дал понять, что он собирается отправиться туда». Таким образом, мотив, присутствующий в норвежской «Пряди об Эймунде», сохранен и в «Саге об Ингваре», но в ней он связан уже с другим персонажем.
Наличие этого мотива в Походе Свейна свидетельствует о продуманности и тщательной разработке автором сюжета саги и является одним из аргументов в пользу того, что Пролог и Поход Свейна в «Саге об Ингваре» написаны одним автором. Ему, вероятно, принадлежит эпизод о противостоянии Эймунда и Олава Шведского. Ситуация, не зафиксированная сюжетом норвежской «Пряди об Эймунде», по-видимому, отсутствовала и в шведской версии рассказа, но она, очевидно, была необходима автору для перехода к рассказу об Ингваре, которому посвящена следующая часть произведения.
Ингвар Эймундарсон и генеалогические данные о нем
Образ Эймунда в Прологе постепенно вытесняется образом его сына Ингвара, и при замене одного персонажа другим автор саги конструирует параллельные биографии героев, в которых ясно прослеживаются общие опорные моменты. По единой схеме описывается жизнь персонажей. Оба – и Эймунд, и Ингвар – проводят детство при королевском дворе: Эймунд, потерявший отца, воспитывается у своего деда Эйрика Победоносного, и наследовавший конунгу Эйрику его сын Олав Шведский сохранил «такой же почет» для своего двоюродного брата; Ингвар, как и его отец, оказался у конунга Олава в таком почете, что тот «поставил его выше всех хёвдингов» в Швеции. Распря, возникшая между Эйриком Победоносным и его зятем Аки из-за того, что Аки силой женился на дочери конунга, приведшая к убийству конунгом Аки и его восьмерых сторонников, стала основой для последующих разногласий Эймунда с Олавом Шведским и причиной его отъезда на Русь. Ингвар стремился к тому, чтобы иметь титул конунга и право распоряжаться землей своих предков, но Олав отказывался ему этот титул предоставить. «Это дело привело их к разладу, – рассказывается в саге, – потому что Ингвар продолжал просить титул конунга, но не получил его». Поведение Ингвара в его отношениях с Олавом Шведским идентично тому, как ведет себя Эймунд из норвежской пряди: Ингвар не выступает против своего конунга, а решает «покинуть страну, чтобы отыскать для себя чужеземное государство», т. е. найти для себя место, где он станет конунгом. И хотя Олав Шведский перед самым его отплытием решает-таки дать ему титул, Ингвар отказывается принять его и покидает страну.
Не вызывает сомнения, что параллелизм биографий отца и сына в «Саге об Ингваре» явился результатом «раздвоения» основной сюжетной линии шведской «*Пряди об Эймунде»[183], и это подтверждается тем, что Эймунд, отец Ингвара, уступает своему сыну место в повествовании. Он будет упомянут в произведении еще лишь один раз, в предсмертном монологе Ингвара, который, впрочем, не назовет его по имени, но сделает своего отца наследником части приобретенного им имущества и попросит своих друзей донести его духовное распоряжение до родины.
Искусственность введения Ингвара (в качестве сына Эймунда) в сюжет, которому он не принадлежал, заставляет серьезно сомневаться в том, что генеалогия этого героя, как она представлена в саге, реальна. По-видимому, прав Р. Кук, который считает, что основой для соединения рассказов об Эймунде и его предках шведской версии «*Пряди об Эймунде» со сказанием о походе Ингвара могло стать совпадение имени главного героя – Эймунда с именем отца реального шведского хёвдинга Ингвара[184].
Заданный в «Пряди об Эймунде» основной конфликт – распря между правящим конунгом и членами знатного рода из-за земельных владений, – естественно, определил завязку произведения. Эта история должна была начаться с обоснования распри в шведском королевстве; для этого нужен был персонаж, известный современникам своим решительным характером. Сюжет «Пряди об Эймунде», очевидно, не содержал подобной информации, и потому из традиции другого скандинавского региона, Норвегии, автором саги был взят сюжет о ярле Хаконе и его подстрекательстве конунга Эйрика Победоносного к убийству нежеланного зятя. В последовательном изложении Пролога введение информации о Хаконе и его дочери, на свадьбе которой с Эйриком Победоносным и произошло убийство девяти хёвдингов, после которого началась распря, маркировано нарушением внутренней логики текста.
Вызывает серьезные сомнения, был ли представлен в шведской версии пряди сюжет о детстве Эймунда, которое он провел вместе с детьми Олава Шведского, в частности Ингигерд. Трактовка ее образа неодинакова в региональных вариантах сказания: в «Саге об Ингваре» подчеркивается близкое знакомство героев, а из «Пряди об Эймунде» читатель не выносит впечатления, что герои были знакомы раньше. Неловкое введение портрета Ингигерд в Пролог саги, нарушающее повествование, позволяет предположить, что и в шведской версии пряди, по крайней мере в той ее части, где шла речь о юности Эймунда, этой героини еще не было. Хотя нельзя не признать, что тот текст Пролога, в котором рассказывается, что Ингигерд помогает своему двоюродному брату даже тогда, когда ее отец объявляет Эймунда вне закона, более естествен и правдоподобен, чем надуманное описание взаимоотношений норвежского наемника и шведской принцессы (и русской княгини) в норвежском варианте истории. Все же участие Ингигерд в распре, проявившееся хотя бы в том, что она приняла сторону Эймунда, позволяет видеть здесь скорее литературную обработку сюжета, чем реальный факт. Можно полагать, что эта часть Пролога была написана на основании какого-либо иного источника, а не взята из шведской «*Пряди об Эймунде».
Однако тем персонажем, который изначально создал условия для распри, без сомнения, является хёвдинг Аки, отец Эймунда. В отличие от других действующих лиц Пролога, принадлежащих, согласно саге, к скандинавской знати, Аки «безроден»: хотя он назван «хёвдингом Свитьода» и породнился с конунгом, женившись на его дочери, автор не сообщает о нем читателю ничего – не называет его предков, не указывает имени его отца, не уточняет, какая местность в Свитьоде принадлежала ему. Ничего не сообщив об Аки, автор не счел нужным внести ясность в свою историю и тогда, когда он перешел к его потомкам – Эймунду и Ингвару. Мы так и не узнаем из Пролога, из-за каких конкретно земель разыгрался конфликт, настолько серьезный, что оба героя – Эймунд и его сын Ингвар – оказались на Руси.
Вряд ли следует рассматривать «безродность» героя как указание на то, что автор воспринимал его как легендарный или вымышленный персонаж. Равным образом и тот факт, что ставшая супругой Аки дочь Эйрика Победоносного, из-за которой фактически начался конфликт в роде, не названа по имени, еще не означает, что весь сюжет Пролога надуман. Нежелание автора расширять генеалогические справки о своих героях можно расценить, во‑первых, как характерный для него метод работы с источниками, заключавшийся в его стремлении максимально полно сохранить и передать в своем тексте содержание известных ему устных сказаний и письменных сочинений, и, во‑вторых, как попытку автора в известной степени дистанцироваться от этого материала и показать, что он не отвечает за полную достоверность своего рассказа.
Многие подробности, приведенные автором в Прологе, соответствуют историческим фактам. Хронологически верно выстроена общая канва сюжета, опирающаяся на тщательно подобранные эпизоды с упоминанием реальных исторических лиц, таких как Эйрик Победоносный, Сигрид Гордая или норвежский ярл Хакон. Изложенный в саге сюжет об отчуждении земельных владений хёвдингов правящим конунгом отражает действительный процесс концентрации земель и усиления королевской власти в Швеции, происходивший в период правления Олава Шведского. И в то же время, анализируя введенный в этот исторический контекст сюжет об Ингваре и его предках, следует принимать во внимание сомнительную достоверность генеалогического древа главного героя произведения.
Некоторые замечания об истории создания и основной идее Пролога
Суммируя сказанное ранее, можно сделать предположения относительно того, как автор саги разрабатывал Пролог к своему произведению. У нас есть достаточно оснований полагать, что, рассказывая об Эймунде и Ингваре, он опирался на шведскую версию «*Пряди об Эймунде», не сохранившуюся до нашего времени, аналог сюжета которой, приуроченный к истории Норвегии, зафиксирован и дошел до нас в норвежской версии «Пряди об Эймунде». По своему составу шведский вариант был, по-видимому, близок известной нам норвежской пряди, и изложение в нем охватывало все этапы жизни Эймунда, включая некоторые сведения о его происхождении: историю деда и отца, детство и юность Эймунда, его конфликт с правящим конунгом, отъезд на Русь и снискание славы отважного воина, приобретение земли и власти.
Взяв шведскую версию «*Пряди об Эймунде» за основу своего Пролога, автор сохранил практически все основные структурные, сюжетообразующие мотивы, включая мотивировку разногласий (титул конунга) между конунгом Олавом и главными протагонистами, равно как и мотив обретения земельных владений в чужой стране. Реализация последнего мотива, завершающего сюжет, – в отличие от норвежской пряди – была передана в саге другому, но принадлежащему тому же роду персонажу – Свейну, сыну Ингвара.
Мы можем полагать, что шведская версия пряди была известна автору «Саги об Ингваре» в устной передаче: незакрепленность сюжета в письменности позволила автору внести в него существенные изменения. Использовав прием параллельных биографий Эймунда и Ингвара, автор ввел в контекст уже существовавшего сказания об Эймунде Ингвара, т. е. тот персонаж, которому будет посвящена основная часть его произведения. Переработанный таким образом сюжет оказался идеальным Прологом, который позволил логично перейти к другому сказанию – о походе Ингвара – и композиционно обосновать этот переход. Основой для соединения двух сказаний – об Эймунде и об Ингваре – было, по-видимому, имя отца реального Ингвара. Компенсируя образовавшиеся вследствие раздвоения героя лакуны в тексте шведской «*Пряди об Эймунде», автор привлек дополнительный материал, вероятно, из устной традиции и существовавших к тому времени письменных исторических сочинений, в частности из «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда.
Ясно, что изменения, внесенные автором саги в шведскую «*Прядь об Эймунде», не были самоцелью, но должны были передать заложенную в Прологе (если рассматривать его как единое целое) определенную идею. Исследования последних десятилетий доказали наличие определенного этического компонента в сагах как на уровне их композиции, так и в образной системе, являющегося реакцией на смену воззрений в обществе, когда яростный и жестокий викинг уступил место доброму христианину[185]. Для нашей темы особый интерес представляет работа П. Шаха, который на материале прядей об исландцах наглядно показывает, что генеалогические данные, приводимые в сагах, нередко служат способом демонстрации конфликта поколений или пропасти между поколениями (generation gap) именно в вопросах веры. Автор настаивает на необходимости интерпретации структуры этих памятников в историческом контексте, т. е. с учетом смены героического идеала, отражающего взгляд на роль личности в обществе, которая произошла со времени введения и особенно упрочения христианства в Скандинавских странах. Идеалы эпохи викингов с их захватническим и разрушительным пафосом, считает П. Шах, в новую эпоху начинают восприниматься как устойчивый символ язычества и противопоставляются идеям мира и ненасилия. Тема пропасти между поколениями, по мысли П. Шаха, используется авторами произведений для отображения этого конфликта, в котором воплощаются противоречия и столкновение между антагонистическими культурами и жизненными принципами общества в периоды язычества и христианства[186]. Концепция П. Шаха в определенной степени объясняет содержание Пролога «Саги об Ингваре».
История Аки, отца Эймунда, являет типичный пример судьбы героя-викинга: отказ конунга Эйрика Победоносного отдать ему в жены свою дочь не меняет намерений Аки, и он берет ее силой, не останавливаясь перед убийством ее законного супруга. Последовавшая месть конунга Эйрика, убившего Аки и его сторонников, также была естественным развитием этого сюжета. Данный период истории рода Ингвара принадлежит к эпохе язычества, что особо подчеркивает автор, оговаривая, что убийство произошло на пиру в Упсале, известном в Швеции центре язычества.
Другой этап – стадия перехода от язычества к новой вере – отражен в истории противостояния Эймунда и конунга Олава Шведского. В период правления последнего, как знаем мы по письменным памятникам и как по тем же памятникам было известно в Исландии во время создания саги, Швеция еще полностью не перешла к христианству и возвращение языческих верований становилось возможным при смене правителя. Вооруженное нападение Эймунда на отряд воинов, подчинявшихся Олаву Шведскому и собиравших для него дань, соответствовало старому идеалу эпохи викингов, который в новой исторической ситуации уже не мог быть реализован. Эймунд, воспитанный, как следует из саги, при дворе Эйрика Победоносного, действует по тем принципам, которым уже нет места в обществе, построенном на христианских идеалах, и единственный для него выход – это покинуть его. Именно этим, как мне кажется, можно объяснить отказ автора саги от того варианта сюжета, который зафиксирован в норвежской «Пряди об Эймунде» и в соответствии с которым Эймунд покинул свою страну и уехал на Русь, чтобы избежать конфликта с правящим конунгом.
Введение в сюжет Ингвара, образ которого, как мы видели ранее, дублирует образ Эймунда и принимает на себя его функции, маркирует новый этап – упрочение христианских идеалов. Роль Ингвара как миротворца, показанная автором в эпизоде примирения враждующих Эймунда и Олава Шведского, его способность к решению проблем убеждением, а не оружием, подчеркнутая введением эпизода о сборе дани с земгалов, его отказ от насилия, проявившийся в его отъезде на Русь для мирного разрешения конфликта с конунгом Олавом Шведским, доказывают, что автор видел в Ингваре героя уже своей эпохи, освященной новыми, христианскими идеалами. Развитию этой идеи автор посвятит основную часть своего произведения, описывая походы Ингвара и Свейна.
Русь в контексте Пролога
В контексте Пролога, как следует из изложенного ранее, русские сюжеты играют заметную роль: это и рассказы об отъездах на Русь Эймунда и Ингвара из-за невозможности для них получить от правящего конунга те земли, которые раньше принадлежали их роду, это и сообщение о браке конунга Ярицлейва и Ингигерд, и рассказ о борьбе Ярицлейва со своим братом Бурицлейвом. Однако, включенные в текст в виде кратких упоминаний, эти сюжеты в основном дублируют аналогичные им, известные нам по другим источникам, поэтому на них я не буду здесь останавливаться подробно. Обращу внимание лишь на один «русский» сюжет Пролога, связанный с шведским хёвдингом Аки, который интересен тем, что вводимая в нем информация не отразилась в других древнескандинавских памятниках и зафиксирована только в «Саге об Ингваре».
Как уже отмечалось, в начальном фрагменте саги упоминается о том, что дочь Эйрика Победоносного была выдана замуж за «конунга фюлька» из Гардарики (т. е. правителя области в Древней Руси) и уехала с ним. Аки пришел на Русь, убил этого конунга и увез дочь Эйрика с собой в Швецию. Через некоторое время конунг согласился на их брак.
Структура той части Пролога, в которой помещено данное сообщение, позволяет установить хронологические рамки для этой информации, поскольку в «Саге об Ингваре», посвященной шведской истории, автором использован знакомый нам по другим произведениям древнескандинавской письменности прием соотнесения события, происходившего не в Норвегии или датированного по церковному летосчислению от Рождества Христова, с фактами норвежской истории. В «Саге об Ингваре» вслед за упоминанием Эйрика Победоносного, Сигрид Гордой и их сына Олава Шведского следует фраза: «В то время Норигом правил ярл Хакон…»[187], и рассказ о браке дочери Эйрика и русского конунга следует непосредственно за ней. Речь идет о хладирском ярле Хаконе Сигурдарсоне, последнем языческом правителе Норвегии, обладавшем властью в Трёндалаге примерно с 970 или 974/975 по 990 или 995 г. Именно эти даты ограничивают период, во время которого, согласно саге, был заключен брак.
На Руси 970-е гг. – конец правления Святослава, умершего в 972 г., последовавшее за его смертью разделение страны между его тремя сыновьями – Ярополком, Олегом и Владимиром и борьба между старшими братьями, завершившаяся гибелью Олега.
В ПВЛ под 978 г. после рассказа об убийстве Олега на городском мосту в Овруче говорится: «Когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море. А Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и владел один русской землей». Под 980 г. эта тема продолжается (под 978 и 979 гг. в ПВЛ записей нет): «Владимир вернулся в Новгород с варягами и сказал посадникам Ярополка: “Идите к брату моему и скажите ему: ‘Владимир идет на тебя, готовься с ним биться’”. И сел в Новгороде»[188].
Без изменений эта формулировка повторяется в поздних летописях. Только В. Н. Татищев, помещая это сообщение под 977 г., добавляет информацию о том, куда ушел Владимир: «Слышав же Владимир в Новегороде, что Ярополк убил брата Ольга, убоялся и ушел за море к варягом. Ярополк, услыша то, послал от себя в Новград посадников и был единовластен во всей Руси»[189]. Таким образом, В. Н. Татищев определяет, что Владимир бежал к варягам.
К сообщению летописи под 978 г. о рождении у Владимира сына Ярослава[190] В. Н. Татищев дает следующий комментарий: «Владимир, по сказанию Иоакима, будучи в Варягах, женился, но на чьей дочери и как ея звали, не показано, токмо от нея сына старшаго Вышеслава сказал, а Нестор онаго от Рогнеды полоцкой рожденнаго». И далее, высказывая сомнения о дате заключения брака Владимира и Рогнеды, пишет: «Брак с Рогнедою в 976 году, яко и рождение Ярославле, наносит сумнение. По Иоакимову же сказанию яснее и лета Владимира согласуют, что ему прежде Рогнеды жену иметь было можно. Ибо брак с Рогнедою в 33 лета его возраста приходит; еще же и то уверяет, что он в Полоцке не Вышеслава, но Изяслава, яко старейшего наследника его матери, определил»[191]. О том, как звали скандинавскую супругу Владимира, высказал предположение Н. Баумгартен, который, ссылаясь на В. Н. Татищева, заметил, что ее имя было Олава[192].
С большой осторожностью предположим, что сообщение В. Н. Татищева о браке Владимира во время его пребывания «в варягах» отражает реальное событие. Тогда можно попытаться установить связь между упоминанием саги о женитьбе «русского конунга» на дочери конунга Свеаланда и этим фактом. В пользу этого, несомненно, говорит совпадение дат: время предполагаемого бегства Владимира к варягам – около 977 г. – приходится на тот период времени, о котором рассказывается в начале Пролога «Саги об Ингваре» и который совпадает с периодом правления в Швеции Эйрика Победоносного (ок. 970 или 974/975–990 или 995 гг.).
Другим аргументом является характеристика русского князя как «конунга фюлька»[193]. Термин «правитель фюлька» как нельзя лучше соответствует статусу Владимира в рассматриваемый период, поскольку в это время он не был единоличным правителем Руси, разделенной между тремя сыновьями Святославом, а управлял только Новгородской землей.
Существенны, однако, разногласия между изложением истории в Прологе «Саги об Ингваре» и фактами, приведенными у В. Н. Татищева. Главное из них, несомненно, – это сообщение о том, что хёвдинг Аки, прежде чем увезти в Свеаланд дочь Эйрика Победоносного, убивает русского князя. Мне представляется, что это свидетельство саги следует рассматривать в контексте сюжетной линии о конфликте между правящим конунгом и родом Ингвара и воспринимать его как художественный прием. Убийство русского зятя Эйрика Победоносного необходимо было автору «Саги об Ингваре» для обоснования самого сюжета Пролога и распри как одного из его основных элементов. Не высказанная явно в тексте произведения мысль о существовании родственных связей дочери Эйрика Победоносного на Руси, возможно, является логическим обоснованием следующих далее сообщений об отъезде туда Эймунда, а затем и Ингвара. Выбор мотива убийства соперника мог определяться распространенным в скандинавской литературе стереотипом: убийства были одним из обязательных элементов поведения скандинава на Руси[194].
Проблема авторства Пролога
Сказанное ранее позволяет отметить некоторые характерные особенности Пролога «Саги об Ингваре». Это, во‑первых, концентрация в его тексте сюжетов и мотивов, которые, очевидно, ко времени складывания «Саги об Ингваре» бытовали в устной традиции либо уже были зафиксированы в письменности; некоторые из них позднее станут устойчивыми стереотипами в древнескандинавской литературе. Во-вторых, присутствие фрагментов, в которых явно нарушена логика повествования. Эти черты определенно свидетельствуют о компилятивном характере данного текста или отдельных его частей и затрудняют решение вопроса о том, принадлежит ли он тому же автору, который написал основную часть саги и какова степень его участия в написании этого раздела саги.
Теоретически существует три возможных варианта авторства текста. Первый из них предполагает, что не вся сага была написана одним человеком, и приписывает Пролог другому автору, который опирался преимущественно на письменные источники и составил этот текст, взяв из «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда и использовав в зачине саги фрагменты об Эйрике Победоносном, Сигрид Гордой и ярле Хаконе (при этом он переставил акценты с истории Норвегии на историю Швеции); он также плодотворно работал с «Прядью об Эймунде», послужившей источником для целого ряда эпизодов; привлек саги «Круга Земного», в частности «Сагу об Инглингах», для рассказа о походе Ингвара в Земгалию и другие королевские саги. Не в пользу этой точки зрения свидетельствует то, что в письменных памятниках, созданных позже конца XII в., когда, как полагают исследователи, могла быть написана «Сага об Ингваре», сходные сюжеты и сообщения в основном представлены в вариантах, отличных от тех, которые включены в сагу.
Вторая точка зрения, полярная первой, может состоять в том, что автор сам создал полный текст своего Пролога и зафиксировал в нем известные ему варианты устных рассказов либо использовал целый ряд не сохранившихся до нашего времени произведений. Наличие сходных, но не тождественных интерпретаций тех же сюжетов в других письменных памятниках, близких по времени создания к «Саге об Ингваре», может быть объяснено одновременным бытованием в Исландии и других регионах Скандинавии нескольких версий одного сюжета и, следовательно, обращением авторов к разным источникам. И все же наличие логических разрывов в тексте Пролога противоречит тому, что Пролог целиком был написан одним автором, разве что мы должны допустить возможность небрежной работы автора со своим текстом, вследствие чего детали и свидетельства, входившие в разные мотивы, оказались плохо увязанными друг с другом.
Следует, по-видимому, остановиться на паллиативном варианте, о котором упоминают в своем предисловии Херманн Паульссон и П. Эдвардс и который предполагает, что автору саги (согласно их мнению, Одду Сноррасону) принадлежит разработка сюжета и написание значительной части Пролога[195]. Впоследствии Пролог был несколько расширен путем введения в него дополнительных деталей (таких, например, как характеристики Ингигерд и Эймунда, о чем говорит проведенный ранее текстологический анализ Пролога), существенно не повлиявших на его основное содержание, но расцветивших текст новыми подробностями. Рассуждая об этом, мы, к сожалению, можем основываться исключительно на общих соображениях, касающихся принципов создания исландских саг и представления в них персонажей. Едва ли возможно, чтобы рассказ о походе Ингвара был полностью лишен введения, сообщающего некоторые необходимые аудитории данные об исторической эпохе, к которой автор относит свое произведение, о главном герое и социальном круге, к которому он принадлежал, поскольку персонаж любой саги, а в особенности главный, не мог быть анонимен: информация о его предках являлась непременным элементом его характеристики. В своем Прологе автор «Саги об Ингваре», опирался, по-видимому, на сведения из истории Свеаланда, известные ему по другим уже созданным к этому времени письменным сагам, в частности почерпнутые им из «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда, известных в Исландии вис скальда Тьодольва о конунгах Швеции, которые Снорри Стурлусон положил в основу своей «Саги об Инглингах», и ряда других произведений. Основной канвой Пролога послужила шведская версия «*Пряди об Эймунде», переработка которой позволила автору составить родословную Ингвара, вводящую его в одну из ветвей знатной династии Эйрика Победоносного через Эймунда, внука этого конунга.
Завершая анализ Пролога «Саги об Ингваре», хотелось бы подчеркнуть, что введенный в него материал, тщательная работа над его композиционным построением, использование одних и тех же авторских приемов при оформлении сюжета и подчинение всего рассказа единому замыслу, без сомнения, свидетельствуют о том, что эта часть саги принадлежит одному автору и была написана одновременно с другими частями произведения. О вмешательстве в созданный им текст позднейших редакторов говорят имеющиеся в Прологе несогласованности с линией основного повествования, которые, однако, не занимают сколько-нибудь существенного места в тексте «Саги об Ингваре» и заметно не влияют на композицию произведения и его главную идею.
Основная часть «Саги об Ингваре»: повествования о походах Ингвара и его сына Свейна
Изложив сведения о предках Ингвара, приведя несколько ярких эпизодов юности своего героя и обосновав причины его отъезда из Свитьода, автор «Саги об Ингваре» переходит к повествованию, в котором соединены два сюжета – Поход Ингвара и Поход Свейна, каждый из которых является композиционно законченным рассказом со своей экспозицией и самостоятельной сюжетной линией. В совокупности, однако, они составляют связное описание истории двух поколений одного знатного свейского рода – отца и сына.
В историографии были отмечены явная взаимосвязь между сюжетами и наличие в них очевидных аналогий и параллелей (фактологических и лексических). Хотя детального сравнения двух сюжетов никогда не проводилось, принято считать, что описание похода Ингвара послужило образцом для рассказа о походе Свейна. Е. А. Мельникова полагает, что часть саги, посвященная походу Свейна, «представляет собой удвоение сюжета второй части и не имеет под собой самостоятельной исторической основы». Она допускает, что при этом «произошло распределение отголосков реального исторического события – экспедиции Ингвара – между обеими частями»[196]. Большинство же исследователей в своих работах игнорируют ту часть произведения, которая посвящена описанию дублирующего похода[197], высказывая тем самым свое к нему отношение как к повествованию несамостоятельному и вследствие этого не заслуживающему внимания. Наиболее кратко выразила эту позицию Х. Эллис-Дэвидсон, которая охарактеризовала вторую часть саги как «постскриптум» к истории Ингвара[198].
С сожалением приходится констатировать, что ответ на вопрос о соотношении двух сюжетных линий, входящих в состав единого повествования, об их приоритетности для автора саги и о влиянии рассказа об Ингваре на рассказ о Свейне был предложен без предварительного всестороннего анализа текста. Объединение автором двух сюжетов в одном произведении едва ли случайно: он видел между ними определенную взаимосвязь и полагал, что та тема, которой он посвятил свою сагу, может быть раскрыта только тогда, когда эти сюжеты составляют единое целое. Основная идея саги, очевидно, не лежит на поверхности, но она направляет сюжет; ее можно осмыслить только при анализе содержания саги как единого целого. Исследование структуры и состава каждого из двух сюжетов – об Ингваре и о Свейне, рассмотрение композиции произведения в его целостности способствовало бы пониманию истории создания «Саги об Ингваре» и ее основного содержания и в то же время помогло бы найти аргументы для определения ее авторства.
Экспозиции к рассказам об Ингваре и Свейне
Рассказы об Ингваре и Свейне вводятся в сюжет краткой экспозицией, содержащей описание основных мероприятий по подготовке к походу, которые были предприняты каждым героем[199]. В обоих рассказах наличествует ряд общих сюжетообразующих мотивов, представленных в сходной последовательности. К числу опорных элементов экспозиции, содержащих параллельную информацию, относятся: упоминание о прибытии на Русь (регион, откуда отправлялись обе экспедиции) с большим войском; обучение различным языкам; упоминание об участии епископов в подготовке похода (табл. 3).
Таблица 3
Приход на Русь и подготовка к походу (экспозиции к сюжетам об Ингваре и Свейне)
Эти мотивы были, вероятно, особенно важны для автора саги, и именно поэтому он включил их в оба рассказа. Экспозиции, открывающие новые сюжетные линии в саге и проявляющие известное сходство, дали основания исследователям проецировать свое первое впечатление об их идентичности и на последующее повествование.
Прибытие на Русь с большим войском
В обоих сюжетах, говоря о прибытии героев на Русь, автор саги не называет гóрода, в котором они оказываются, предоставляя читателю самому решать этот вопрос. Вполне возможно, что по аналогии с Прологом, где упоминалось о приезде на Русь Эймунда, отца Ингвара, автор имел в виду Хольмгард (Новгород), который скандинавские авторы вплоть до XIV в. считали столицей Гардарики. Ряд исследователей тем не менее склонны считать, что это Киев[200], который, без сомнения, был хорошо известен скандинавам в конце XII в. как столица Древнерусского государства. Нисколько не проясняет дела введение в сюжет об Ингваре имени Ярицлейва/Ярослава, ведь скандинавская традиция изложения русской истории в сагах прочно соединила имя этого князя с Гардарики (Северной Русью?) и Новгородом, но нигде он не назван правителем, сидящим в Киеве[201].
